| Стоял июль 1610 года. Глава девятая. Гетман Жолкевский В эти же дни по старой Смоленской дороге к Москве подошло войско гетмана Жолкевского. Поляки разбили свой лагерь на Хорошевских лугах. Жолкевский через своего посла сообщил семерым боярам-блюстителям, что он пришел не воевать с ними, а заключить мир. Тем более что советники Тушинского вора уже склонили польского короля к заключению договора, по которому на трон в Москве должен сесть Владислав, сын Сигизмунда. Жолкевский предлагал Федору Мстиславскому и шестерым его соправителям, замирившись с воровскими боярами, присоединиться к договору об унии Руси с Речью Посполитой. Посла, присланного Жолкевским, бояре-блюстители выслушали очень внимательно, ибо они очень хорошо его знали. От лица гетмана Жолкевского перед ними держал речь дворянин Григорий Валуев, некогда застреливший из пищали Лжедмитрия Первого. Простодушный Валуев почему-то верил слову польского короля, который обещал снять осаду со Смоленска и вернуть русским все порубежные города, если бояре и народ согласятся посадить его сына на московский трон. Бояре-блюстители затеяли долгие споры друг с другом. Василий Голицын и Иван Романов были резко против того, чтобы уступать престол польскому королевичу. Андрей Трубецкой и Борис Лыков выступали за то, что ради прекращения братоубийственной войны на это можно пойти. Федор Мстиславский твердил, что полякам верить нельзя, но войско гетмана Жолкевского непременно нужно использовать для разгрома отрядов Тушинского вора. С Мстиславским согласились Федор Шереметев и Иван Воротынский. Таким образом, бояре-блюстители вступили в переговоры с гетманом Жолкевским, делая вид, что уния Руси и Польши их весьма заинтересовала. При этом Федор Мстиславский и его коллеги настаивали на внесении в этот договор двух обязательных условий: Владислав должен принять православие и польские войска должны покончить с Тушинским вором. В разгар этих переговоров отряды Лжедмитрия Второго запалили огнем предместья Москвы, пытаясь ворваться в Замоскворечье. Кроме казаков и беглых холопов под знаменами Тушинского вора сражались литовцы под началом Яна Сапеги. Если Жолкевский тянул время, не желая сражаться с Сапегой, который, как и он сам, состоял на службе у польского короля, то полк Григория Валуева вышел из польского стана и устремился на помощь москвичам. Ратники Валуева опрокинули литовцев и отогнали их от Серпуховских ворот. |
| Катаев Валентин Петрович (1897–1986), писатель 223, 235, 273, 360 Качалов (наст. фам. Шверубович) Василий Иванович (1875–1948), актер 436 Кедринский, елецкий знакомый В. В. Розанова 36 Керенский Александр Федорович (1881–1970), политический деятель 163, 175, 307, 365, 430 Клычков (наст. фам. Лешенков) Сергей Антонович (1889–1937), поэт, прозаик 233 Клюев Николай Алексеевич (1887–1937), поэт 107, 123–124, 126, 165, 214, 357 Ключевский Василий Осипович (1841–1911), историк 347 Кодрянская Наталья Владимировна (1906–1983), писательница 499—500 Кожевников Алексей Венедиктович (1891–1980), писатель 414—416 Кожинов Вадим Валерьянович (1930–2001), литературовед 10, 450, 468, 478 Кокошкин Федор Федорович (1871–1918), министр Временного правительства 164 Колосов Евгений Евгеньевич (1879–1937), эсер и депутат Учредительного собрания 356 Кольцов Алексей Васильевич (1809–1842), поэт 10 Кольцов Михаил Ефимович (1898–1942), журналист 351 Коля см. Пришвин Н. М. Кондратович Алексей Иванович (1920–1984), заместитель главного редактора журнала «Новый мир» 489 Коненков Сергей Тимофеевич (1874–1971), скульптор 65, 470 Корде д’Армон Шарлотта (1768–1793), убийца Ж. П. Марата 184 Коноплянцев Александр Михайлович (1876—?), гимназический товарищ М. М. Пришвина 39, 60, 90, 92–93, 104, 140, 187–188, 195, 197, 201, 217, 331, 339, 348, 420, 423, 434, 479, 527 Коноплянцев Михаил Алексеевич, сын А. М. Коноплянцева 434 Коноплянцева (урожд. Покровская) Софья Павловна (1883—?) (Соня, Ульяна, Липа, Ланская, Мстиславская, С., С. П.), жена А. М. Коноплянцева 81, 187–189, 193, 195, 197–201, 216–217, 285, 290, 399, 423, 429, 526—527 Коншина Т. И., племянница И. И. Игнатова 51 Короленко Владимир Галактионович (1853–1921), писатель, публицист 108 Крайний Антон см. Гиппиус З. Н. Крупкин Н. П., елецкий знакомый М. М. Пришвина 20, 24 Кугель Александр Рафаилович (1864–1928), театральный критик 186 Кузмин Михаил Алексеевич (1872–1936), поэт 104, 107, 126 Кузнецов Василий Васильевич (?—1923), скульптор 431 Кузнецова Галина Николаевна (1900–1976), писательница, знакомая И. А. Бунина 215 |
| Р. Трубецкой бесчестит». Да стал о том сердитовать, да, встав с места, пошел вон. Князь Трубецкой говорил ему: «Не сердитуй, князь Федор Иванович! По деде твоем с тобою можно было в отечестве считаться, но по отце твоем с тобою местничаться нельзя, потому что государь отца твоего жаловал и учинил его велика». Бояре также стали уговаривать Мстиславского, и он сел в суде опять. Князь Трубецкой ссылался на свадьбу короля Магнуса, на которой князь Вас. Юр. Голицын был меньше брата его, князя Федора Трубецкого. Для поверки спросили ящик с свадебными чинами, нашли списочек о свадьбе короля Магнуса, где имени князя Трубецкого не было, а написаны были только князь Шейдяков, князь Голицын да дьяк Василий Щелкалов. Бояре спросили последнего, где у него книги о свадьбе короля Магнуса? Тот отвечал, что свадьбу приказал государь ему, но он разболелся, и государь приказал свадьбу брату его Андрею. Андрей же отвечал, что он книг о королевой свадьбе у себя не упомнит. Тогда князь Трубецкой бил челом, что Андрей и Василий Щелкаловы своровали, свадьбу переделали, брата его не написали, дружа Голицыным, потому что Голицыны Щелкаловым друзья и сваты. Щелкаловы оправдывались тем, что списочек был написан рукою подьячего Яковлева, который не мог переделать его в их пользу, потому что он и все разрядные подьячие им недруги. На другой день дьяк Сапун Абрамов принес к боярам черный список королевой свадьбе и сказал, что он этот список нашел в ящике Василья Щелкалова; в этом списке дьяк Василий Щелкалов написал сам себя в сидячих с боярами, а помарки сделаны рукою брата его Андрея. Тогда бояре спросили Василия Щелкалова: почему он сам себя написал в сидячих на свадьбе, а вчера сказывал, что был болен? Щелкалов отвечал: «Да моя ли это рука: боюсь, чтоб кто-нибудь не подделал мою руку». Бояре велели ему смотреть, и он должен был признаться, что рука его. Дело было решено в пользу Трубецкого. Иногда суд не вершался, потому что служба заняла. Когда челобитные казались явно несправедливыми, то правительство употребляло понуждения и наказания: в 1588 году князь Тюфякин бил челом на князя Хворостинина; царь суда не дал и велел Тюфякина посадить в воровскую тюрьму на четыре недели. |
| Тишина : Тишина Константинович Сулменев [см. Сулменев], 1549 г.; Тишина Елдегин [см. Елдегины], слуга митрополита, 1624 г. Тишков Третьяк [см. Третьяк], дьяк кн. Юрия Ивановича, 1515 г.; Немятый [см. Немятый] Андреевич, середина XVI в. Ср. селение Тишково в бывшем Коломенском уезде Тиша, Тишка – Тимофей Тоболин Иван, княжеский сокольник, 1543 г.; Петр Никитич Тоболиу, 1577 г., Коломна; Иван Андреевич , 1603 г., Новгород Тобола, тоболка – сума, котомка [Ср. Табалов] Тобуркин Нехороший [см. Нехороший], казак, 1612 г., Вологда Тобуры, табуры – бахилы, мужские коты из оленины Товарищ Есипов, конец XV в.; от уего – Товарищевы; Иван Михайлович Товарищев, убит в 1549 г. под Казанью [см. Горихвостов, Мансур, Широнос] Товарко Федор Григорьевич Пушкин [см. Пушка], боярин вел. кн. Василия Темного; от него – Товарковы [см. Бужар, Гусь, Дыхайло, Сухой, Теленчей, Ус, Шушлепа, Юрята] Ср. селение Товаркова слобода на р. Угре Товарко – товарищ Токарь, Токарев : Василий Токарь, крестьянин, 1495 г., Новгород; Михаил Токарев, крестьянин, 1564 г., Олонец Токмак Тимофей Вельяминович Зернов [см. Зерно], конец XV в.; кн. Иван Васильевич Токмак Ноздреватого-Звенигородский [см. Ноздреватый], 1538 г.; от него– князья Токмаковы Токмарь, токмач, чекмарь – колотушка, пест, деревянная ручная таба (Даль) Толбуга Иван Федорович, потомок смоленских князей, воевода вел. кн. Василия Дмитриевича в походе к Торжку, 1401 г.; от него – Толбузины [см. Преснец, Юрчак]; в XVI в. существовала фамилия служилых людей Толбугиных другого происхождения Толдин Ларион, крестьянин, 1606 г., Белев Ср. толдить – надоедать болтовней, твердить одно и то же Толкач, Толкачев : Гридя [см. Гридя] Толкач, крестьянин, 1627 г., Курмыш; Петр Федорович Толкачев, середина XVI в., Кашин [см. Ехидновы] Толкач – шест; переносное – дурак Толокнеев Василий Павлович, 1556 г., Кашира Толокнов Гаврило, крестьянин, 1572 г., Новгород Толочанов Иван Гаврилович, сын боярский кн. Мстиславского, 1533 г.; Никита и Матвей Богдановичи Толочановы, 1578 г., Коломна [см. Скрип] |
| В «Записках» пр.Василия события 1837 и 1838 гг. изложены хронологически неточно. Так пр.Василий сообщает, что в 1837 г. им были обревизованы церкви пяти уездов Минской губернии. Борисовского, Игуменского, Речицкого, Мозырского и Бобруйского, и что он побывал в самом г.Минске у пр.Никанора, что из Полоцка он выехал 2-го июня, что при ревизии ему давались, по распоряжению губернатора, 14 обывательских лошадей, что в доме Ошторпа (предводителя дворянства) он услышал о появлении в Витебске, на Перковатике, известного камня с изображением св.Иосафата, что, наконец, в этом же году состоялась известная петиция 111 униатских священников (131–151 стр.). Что было в 1837 г., мы уже знаем. Действительно бывшее в этом году по непонятной причине совершенно опущено пр.Василием и оказавшаяся пустота 1837 г. заполнена перечисленными фактами и событиями, которые все без исключения, как увидим далее, относятся в 1838 г. Укажем еще на следующие неточности: Семашко в 1837 г. прибыл в Полоцк не 14-го (Зап.В.Л., 133 стр.), a 24-го мая (Зan.U.C.,m.II, 42); Лужинский не мог со 2-го июня ревизовать церкви (Зап.В.Л., 135) потому что 5-го числа он еще был в Полоцке и имел продолжительный разговор с Семашкой (Зап.И.С., II, 46); обывательскими лошадьми в 1837 г. он не мог пользоваться, потому что право на прогоны ему было дано только 25-го декабря 1837 г. К 1838 г. пр.Василий в «Записках» относит ревизию лишь Климовичского, Чериковского, Мстиславского и Оршанского уездов Могилевской губернии, закончившуюся в конце августа, после чего он, будто бы, постоянно оставался в своем Борисоглебском имении (Зап.155–156) и ревизию Скрипицина. Последней преосвященный придал довольно странный характер. Хотя знаменитая петиция, по его словам, была подана еще в предыдущем году, Скрипицин, назначаясь на ревизию, не получает никаких указаний относительно этой петиции, направляется в мае в Литовскую епархию и, пробыв там неимоверно длинный срок – до ноября, заезжает в Полоцк и, как бы случайно, занимается разбором знаменитого дела (Ibid). Тут Лужинский спутал две ревизии Скрипицина, последняя из которых была в январе 1839 г. и имела специальной целью разбор дела «ста одиннадцати». Таким образом, происшедшее в 1838 году Лужинским отнесено к двум годам –1837 и 1838, а по местам и фактически неверно изложено. |
| Упорствовать далее нельзя было; меряться силою с Жолкевским Москва не могла, особенно когда на другой стороне стояло полчище вора, которое очень легко могло действовать вместе с войском Жолкевского. Но и Жолкевекий нуждался в скорейшем окончании дела. Уже оставалось только пять недель до истечения четверти жалованья войску. Гетман созвал к себе ротмистров и спросил их, будут ли они служить, если бы последовали на некоторое время задержки в уплате следующих денег. Ротмистры, посоветовавшись с товарищами в собранном коле, известили гетмана, что не намерены служить без жалованья. Тогда Жолкевский увидел, что хотя москвичи в таком положении, что должны так или иначе уступить польскому военачальнику, но и польский военачальник с своей стороны должен немного быть уступчивым, чтобы скорее покончить дело. 8 Между польским лагерем и Москвою образовалось торжище. Московские посадские расставили лавки и стольцы, продавали полякам товары всякого рода; иные поляки даже ходили в город. Забияки из пестрой шайки Калужского вора пытались прервать это сообщение и много раз задирались с поляками Жолкевского; доходило даже до убийства. В самой столице чернь волновалась со дня на день все больше и больше; беспрестанно разносились по Москве зловещие угрозы, что вор нападет завтра, ударят в колокола по всем церквам, отворятся ворота царику. Только с помощью Жолкевского можно было избавиться от таких врагов. Но Жолкевский изъявлял готовность помочь Москве только тогда, когда Владислав будет признан окончательно и утвердительно царем московским. При таких обстоятельствах, наконец, 17 августа съехались на Девичьем Поле трое главнейших бояр: князь Федор Иванович Мстиславский, князь Василий Васильевич Голицын, князь Данило Иванович Мезецкий и двое думных дьяков: Василий Телепнев и Томило Луговской. Эти-то люди и приняли на себя обязанность решить судьбу отечества. Они заявляли себя уполномоченными от всей земли, от патриарха и всего духовенства (митрополитов, архиепископов и епископов, архимандритов, игуменов и всего Освященного собора), бояр и всех светских сословий, как служилых, так и жилецких (по приговору всех бояр, и окольничих, и стольников, и дворян, и стряпчих, и жильцов, и дворян из городов, и голов стрелецких, и всяких приказных людей, и детей боярских, и гостей, и торговых людей, и стрельцов, и казаков, и пушкарей, и всех чинов служилых, и жилецких людей). |
| Подданные тем самым могли убедиться, что тяжелые несчастья, постигшие страну, произошли по вине одного из первых лиц государства, но не самого царя. Понятно поэтому, что признания Мстиславского для царя вовсе не исключали необходимости поиска тех действительных изменников, которые «навели» хана на Москву. Как уже говорилось выше, с этой целью в Крым был отправлен гонец Севрюк Клавшов, который выяснил, что «навели» хана на Москву обездоленные опричным режимом и потому озлобленные дети боярские южных уездов. Но царь не мог поверить, чтобы люди столь низкого общественного положения могли поступить подобным образом, и видел в них лишь орудие в руках недовольной знати. «Брат наш Девлет-Гирей, — говорил он позднее крымскому послу, — сослався с нашими изменники з бояры, да пошел на нашю землю, а бояре наши еще на поле прислали к нему с вестью встречю разбойника Кудеяра Тишенкова». В беседе с литовским гонцом Ворыпаем в конце 1572 года царь объяснял, что изменники «привели его на татарское войско», не вели разведки, не брали языков. «Передо мной, — говорил царь, — пошло семь воевод с многими людьми, и они мне о войске татарском знать не дали». В этих словах нельзя не видеть прямого указания на воевод сторожевого и передового полков опричного войска, которые шли перед царским полком во время похода к Серпухову. Эти слова дают объяснения серии убийств опричных приближенных царя, имевших место летом 1571 года, после возвращения царя в Москву. Так, были казнены один из воевод сторожевого полка в майском походе 1571 года Василий Петрович Яковлев, а также его брат земский боярин Иван Петрович Яковлев, очевидно признанный виновным в неудачной осаде Таллина. По свидетельству Таубе и Крузе, они были забиты насмерть палками. Тогда же был казнен и опричный боярин князь Василий Иванович Темкин, некогда собиравший улики против митрополита Филиппа (он вместе с Михаилом Темрюковичем был воеводой передового полка в майском походе), и некоторые другие приближенные царя, занимавшие высокое положение в его опричном дворе, — кравчий Федор Игнатьевич Салтыков, занявший место Федора Басманова, и думный дворянин и царский ясельничий Петр Васильевич Зайцев. Последнего повесили на воротах его собственного дома. |
| Через три дня после пострижения царя Василия прибыл гетман Жолкевский к Москве с польским войском. Бояре волей-неволей должны были соглашаться на избрание Владислава и показывать вид, будто поступают добровольно. Патриарх Гермоген сначала сильно противился, всегда верный своему неизменному отвращению ко всякой иноземщине; но потом, видя, что невозможно устоять против печальных обстоятельств, соглашался, но по крайней мере с тем, чтобы новый царь принял православие и крестился. Переговоры с Жолкевским шли три недели. Жолкевский был один из немногих в то время благороднейших и честнейших людей в Польше, чуждый иезуитских козней, уважающий права не только своего народа, но и чужих народов, ненавистник насилия, столько же храбрый, сколько умевший держать в порядке войско, великодушный, обходительный и справедливый. Он не мог согласиться на требование Гермогена, но заключил такой договор, который показывал, что гетман вовсе не думал о порабощении Руси Польше, напротив, уважал и даже ограждал права русского народа. Московское государство избирало царем своим Владислава, с тем, что власть его была ограничена по управлению боярами и думными людьми, а по законодательству думою всей земли. Владислав не имел права изменять народных обычаев, отнимать имущества, казнить и ссылать без боярского приговора, обязан был держать на должностях только русских, не должен был раздавать по польским обычаям полякам и литовцам староств, но мог жаловать их деньгами и поместьями наравне с иноземцами, не мог строить костелов и не должен был дозволять насилием и хитростью совращать русских в латинство, обязывался оказывать уважение к греческой вере, не отнимать церковных имений и отнюдь не впускать жидов в Московское государство. Бояре поставили в договор условие, чтобы крестьяне не переходили с земли одного владельца на земли другого. 17 августа трое главнейших бояр князей: Федор Иванович Мстиславский, Василий Васильевич Голицын и Данило Иванович Мезецкий с двумя думными дьяками: Телепневым и Луговским, взяли на себя право заключить этот договор от имени всех чинов Московского государства. То была ложь: участия всей земли не было и выборные люди не съезжались. |
| Область этих Русских простирается от Сарматских гор, 44 недалеко от Кракова, по Днестру до Днепра и Понта Эвксинского; только с недавнего времени на низовьях Днестра и Днепра утвердились Турки и Татары и, благодаря их нападениям на Днепровскую область, христианско-русское население не идет вниз по Днепру далее города Черкас. От городка Черкас граница русского племени идет вверх по Днепру до Киева, потом за Днепр по Северской области и оттуда прямо на восток к верховьям Дона, потом к впадению Оки в Волгу, где можно положить границу распространения христианства с этой стороны, ибо за этим пунктом на восток и юг живут дикие племена магометанской веры, между которыми еще много язычников. Определяя точнее границу государства в этом пункте, Герберштейн полагает ее на р. Суре, отделяющей владения Московские от Казанских; но при этом надо разуметь только нижнее течение Суры, при впадении которой в Волгу великий князь Василий Иванович построил Васильсурск (Basilgorod). От Нижнего вверх по Волге граница идет прямой чертой до северного Океана, оттуда через северные племена, подвластные королю шведскому и государю московскому, по пределам Финляндии, чрез Финский залив (Sinus Livonicus), по восточным краям Ливонии, Самогитии, Мазовии и, наконец, Польши, где пограничная черта возвращается к Сарматским горам (по р. Сану). В Самогитии и Литве Русские перемешаны с чуждыми иноязычными и иноверными племенами; однако же первые и здесь преобладают. Политически эта область Русского племени принадлежит двум государствам: большая часть ее составляет Московское государство, меньшая принадлежит Литве с Польшей. Пограничная черта Литвы и Московии шла в первой половине XVI века по Днепру; правый берег принадлежал Литве, левый Москве, кроме городов Дубровны и Мстиславля, входивших также в состав Польско-Литовских владений. Определяя точнее эту границу, Герберштейн говорит, что она начиналась в 12 милях от Смоленска со стороны Дубровны, от которой считалось до нее 8 миль. На северо-западе граница Московского государства шла по пустынным болотистым пространствам, лежавшим по течению реки Великой; потому Герберштейн, проезжая этой стороной в Москву, не мог с точностью рассмотреть и определить здесь пограничную черту; он говорит только, что эта черта проходит западнее Корсулы, не доезжая Опочки. |
| И вот полноправный им по старине наследник старшинства князь Юрий Димитриевич звенигородский отказывается признать старшинство племянника, отказывается признать законность нового порядка престолонаследия. Должна была возгореться борьба, борьба последняя и решительная, которая нисколько не похожа на прежние усобицы между дядьми и племянниками; припомним древнюю борьбу Изяслава Мстиславича с дядею Юрием Долгоруким: Изяслав занял Киев вопреки правам дяди, но никогда не смел отрицать этих прав, говорил прямо, что Юрий старше его, но не умеет жить с родичами и проч.; припомним также, что возможность этой борьбы условливалась обстоятельством случайным, слабостию, неспособностию полноправного дяди Вячеслава, пред которым, однако, Изяслав принужден был наконец покаяться. Но теперь оба порядка, оба обычая, старый и новый, сталкиваются друг с другом во всей чистоте: князь Юрий - полноправный наследник старшинства по старине; племянник его Василий Васильевич получает это старшинство по завещанию отцовскому, с полным отрицанием прав дяди, без всякого пособия какого-либо случайного обстоятельства, которое ослабляло бы права дяди и давало племяннику предлог к восстанию против них. В этой новой борьбе дяди с племянником как бы нарочно племянник является малолетным и потому неспособным действовать сам по себе; до сих пор, когда племянники восставали против дядей, то это было обыкновенно восстание более даровитой, более сильной личности; но теперь, как нарочно, слабый отрок вступает в борьбу против сильного своим правом старого дяди, следовательно, все преимущества, по-видимому, на стороне последнего, а между тем побеждает малолетный племянник, и тем резче обнаруживается вся крепость нового порядка вещей, который не зависит более от личных средств. Могущественные средства малолетнаго Василия обнаружились в самом начале: в ту самую ночь, как умер великий князь Василий Димитриевич, митрополит Фотий послал своего боярина в Звенигород к Юрию звать его в Москву. Но Юрий не захотел признавать племянника старшим, боялся принуждения в Москве, боялся даже оставаться поблизости в Звенигороде и уехал в отдаленный Галич, откуда прислал с угрозами к племяннику и с требованием перемирия месяца на четыре. |
|
|
