| Связь с эфиром СМС: с мобильного телефона пошлите на короткий номер 5522 слово ВЕРА и через пробел вопрос, который хотите задать. Звонок в студию во время прямого эфира: 8 495 959-59-39. Звонок в студию: 8 495 950-63-56. Написать письмо: info@radonezh.ru play_arrow pause mute max volume play stop repeat Радио Радонеж Update Required To play the media you will need to either update your browser to a recent version or update your Flash plugin . Знаменитые полководцы России. Бояре Василий Симский-Образец и Иван Симский-Хабар. 16.09.2021 20:00 Дмитрий Михайлович Володихин Этот боярский род дал России немалое количество крупных военачальников. Однако среди них наибольшее количестве побед на ратном поле - за двумя персонами. Это, во-первых, боярин Василий Федорович Симский-Образец (он разбил в 1471 году новгородское войско на Северной Двине, совершил удачный поход против Казанского ханства на исходе 1470-х, а в 1485 году участвовал в победоносном присоединении Твери к России, где был поставлен наместником), а также его сын боярин Иван Васильевич Симский-Хабар (в 1505 году отбил казанских татар от Нижнего Новгорода, в 1521 году отстоял Рязань от полчищ крымского хана, в 1524 году разгромил войска казанского хана в битве на реке Свияге). Радиопрограмма создана с использованием гранта Президента Российской Федерации, предоставленного Фондом президентских грантов. Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой: Другие способы платежа: Версия для печати Добавить комментарий Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: info@radonezh.ru Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь |
| 778 Урбанский. Религиозный быт хлыстов Казанской губернии (Известия по Казанской епархии, 1903, 13, с. 541; ср. ibid. 1891, 13, с. 407). 779 Головкин, Очерки Оренбургской хлыстовщины, Оренбург, 1899, с. 83. (Оттиск из Оренбург. Е. В. за 1897–1899 гг·). 782 Надеждин, Исследование о скопческой ереси, 1845 (Кельсиев, Сборник правительственных сведений о раскольниках, вып. 3, Лондон. 1862) с. 66, Приложения. 783 Показание хлыстовки Влазневой: «на беседках... невольно плачешь. слезы катятся градом» (Дело Оренб. окруж, суда об Утицких, т. 1. л. 133). 786 Мельников, Материалы для истории хлыстовской и скопческой ересей (Чтения в обществе истории и древностей российских, 1873, кн. 1, с. 97–98, – скопческая песня). 788 Братское Слово, 1893, ч. I. с. 774 (Из архива С. Д. Нечаева. Донесение В. П. Клюквина о скопцах). 789 Недетовский, Василий Фёдоров Мокшин. Эпизод из истории сектантства в Воронежской губернии (Труды Воронежской учёной архивной комиссии, 1902, в. I, с. 81). 793 Sainte Thérèse, Vie, écrite par elle – même (Oeuyres très – complètes de sainte Thérèse, publiées par M. l’Abbé M., t. I, Paris, 1840, p. 225); Rouby L’hystèrie de sainte Thérèse (Archives de neurologie, 1902, octobre, p. 320). Ср. анонимную заметку «Hypersécrétion des larmes chez les mystiques» (Archives de neurologie, ibid,, p. 397). Упомянув о даре слёз у св. Доминика и короля Людовика Святого, автор делает общее замечание: «Cette hypersécrétion s’observe chez ce genre de malades, à peu près pour toutes les glandes (железы). A rapprocher de la sialorrhèe (слюнотечение)». 800 Преосвященный митрополит Московский Иоанникий, постригая моих товарищей, не спрашивал сего обета, говоря, что ученому монаху невольно иногда приходится нарушать его по болезненности. Примечание автора Хроники. 814 Хиротония ректора Кишиневской семинарии, архимандрита Афанасия во епископа Новгород-Северского, викария Черниговского. 816 По вопросу о судебной реформе в духовном ведомстве бывшим профессором А.Ф. Лавровым-Платоновым (ныне архиепископом Литовским Алексием) напечатано несколько капитальных сочинений, а именно: |
| Время шло; ни конница, ни судовая рать с пушками и съестными припасами не приближались; начал сказываться голод, потому что черемисы опустошили все вокруг, засели на всех дорогах, не позволяя русским отрядам добывать кормов прервали все сообщения, так что нельзя было дать вести в Москву о состоянии войска. В это время, когда рать Бельского начала упадать духом от голоду, разнесся слух, что конное войско потерпело поражение от татар; ужас напал на воевод; стали думать об отступлении; скоро узнали, однако, что слух был ложный: потерпел поражение один только небольшой отряд конницы, главная же рать, шедшая под начальством Симского, в двух встречах с татарами на Свияге одержала верх. Но если конница счастливо преодолела все опасности, то не могла преодолеть их судовая рать, шедшая с Палецким: в узких местах между островами черемисы загородили дорогу камнями и деревьями, а с берега осыпали русских стрелами и бросали бревна; только немногие суда могли спастись и с воеводою достигли главной рати. Несмотря, однако, на это несчастие, когда пришла конница, Бельский 15 августа обложил Казань. Под защитою конницы, сдерживавшей натиски казанской конницы, осадные машины были придвинуты к стенам; казанцы отстреливались, но скоро они потеряли своего пушечного мастера, который один только и был в городе. Это обстоятельство заставило их просить мира с обязательством отправить в Москву послов с челобитьем. Бельский обрадовался и снял осаду, потому что войско не могло долее выдерживать голод. Послы действительно явились в Москву бить челом от всей земли Казанской за свою вину и просить, чтоб великий князь утвердил царем Сафа-Гирея. Василий согласился на их просьбу, но против воли: не для того посылал он такую многочисленную рать против казанцев, чтоб оставить у них царем Гирея; поход не удался, не оправдал ожиданий, и вот, как обыкновенно бывает, послышались обвинения против главного воеводы, Бельского, обвинения не только в неискусстве, робости, но даже в измене, в том, что он отступил от Казани, будучи подкуплен ее жителями. |
| На этом мы закончим наше знакомство с Кудрявцевым и обратимся к изучению философских построений архиепископа Никанора 1552 . 8. Александр Иванович Бровкович – родился в семье священника в Могилевской губернии 1553 . Окончив семинарию, он поступил в Петербургскую Духовную академию, где, ещё будучи студентом, он принял монашество с именем Никанора. Вскоре после окончания академии архимандрит Никанор руководил различными семинариями, а в 1868 году был назначен ректором Казанской Духовной академии. Надо отметить, что когда архиепископ Никанор окончил академию в Петербурге (в 1850 г.), то сначала оставался там преподавателем, но недолго, так как был обвинен в «неправославии» (за введение элементов современности в курс «Введения в богословие», который он читал). Ко времени назначения его ректором Дух. академии в Казани архиеп. Никанор был уже доктором богословия (степень он получил за большую книгу, посвященную римскому учению о главенстве папы). Живой и творческий ум архиеп. Никанора и в Казанской академии казался не раз слишком смелым и уводящим за пределы традиции, и в качестве ректора академии в Казани он прослужил всего три года. Его удалили оттуда под предлогом почетного назначения в епархиальные архиереи. Последнее его место, уже как архиепископа, было в Одессе (с 1883 по 1890), где он и скончался. Архиеп. Никанор был чрезвычайно широко и разносторонне образован, много и очень тщательно работал научно, о чем свидетельствует его докторская диссертация. Он следил очень пристально за всеми проявлениями современной культуры, но с особой любовью и поразительной неутомимостью следил он за философскими течениями. Его основная книга по философии носит несколько одностороннее название («Позитивная философия и сверхчувственное бытие», т. I-III – всего 1358 стр. убористого текста), не дающее правильного представления об исключительном богатстве содержания. Книга осталась незаконченной, как свидетельствуют заключительные строки II тома, набрасывающие программу дальнейшего труда (из этой программы только часть выполнена в III томе). Труд архиепископа Никанора написан несколько утомительно: тщательность в разборе различных мелочей или оттенков той или иной идеи мешает читателю следить за главной мыслью автора. Формально книга посвящена гносеологии, но в действительности она содержит в себе богатейшие построения и по онтологии, и по этике, и по антропологии. |
| 213 Иером. Афанасий Турчанович (по Чистовичу: Турчинович), киевл., 13 маг. XVIII к. Киев. акад. (1857), из препод. Саратов. сем., с 1859 – бак. СПб. акад., 1863 – архим., 1865 – рект. Минск. сем., † 1867. 214 Иван Терентьевич Осинин, СПб. сем., 1-й маг. XXII к. СПб. акад. (1857), 1863 – экстраорд. проф. 218 Александр Михайлович Иванцов-Платонов, курск., 2-й маг. XXII к. Моск. акад. (1860), в 1863 г. – законоуч. моск. Александровского воен. учил., затем – проф. церк. истории в Моск. университете, 1877 – доктор богословия. 219 Василий Иванович Долоцкий, петерб., 5-й маг. XII к. СПб. акад. (1837), 1839 – бак., 1851 – экстраорд. проф., 1852 – орд. проф. 220 Литургикой этот предмет назывался в нашей академии, да еще в Казанской, где в первое время он назывался еще «экклезиастикой» (См.: П.В. Знаменский «История Казанской дух. академии...», т. II, стр. 313). В Московской академии «литургики» не было, а была «церковная археология». В Киевской академии этот предмет назывался то литургикой, то церковной археологией, соединяясь с каноническим правом (см. «Списки начал. и наставн. Киев. акад.», стр. 9). 221 Очень худощавый собой, он носил у студентов прозвище «мощи». Вероятно, не без влияния на происхождение такого прозвища был и предмет его чтений. 222 Мои товарищи выражали по временам удивление, почему я был таким внимательным слушателем и усердным посетителем лекций В.И.Д. Вероятно, у меня было предчувствие, что придется преподавать этот предмет, помимо интереса, который он сам по себе возбуждал во мне и который умел пробудить своими чтениями наш достопочтенный профессор. 223 Алексей Иванович Парвов, новгород., 3-й маг. XXII к. СПб. акад. (1857), 1857 – бак. гомил. и основ. богосл., 1859 – церковн. законов, 1860 – свящ. ц. Инженерного замка, 1864 – экстраорд. проф., 1865 – проф. и настоят. ц. Учил. правоведения, 1883 – председат. Учеб. комитета при Св. Синоде, † 1897. 224 Федор Самойлович Надеждин, киевск., 4-й маг. XVIII к. Киев. акад. (1855), 1855 – препод. Новгород. сем., 1859 – бак. СПб. акад., 1863 – экстраорд. проф., † 1866. |
| Тем временем Улуг-Мухаммед продолжал проявлять антимосковскую активность. В 1442 г. он, вероятно, выдал ярлык на Нижегородское княжение Даниилу Борисовичу 816 . В конце 1443 г. «царь Махметь стоял на Беспуте (правый приток Оки, между Серпуховым и Каширой. – А.Г.) и князь великы ходил на него со всею братьею, да воротися, а он поиде прочь» 817 . Это был определенно не Кичи-Мухаммед 818 , а Улуг-Мухаммед, так как именно последнего на Руси называли «Махметом», в то время как первый именовался «Кичи-Ахметом» или «Кичи-Махметом» 819 . Зимой 1444–1445 гг. Улуг-Мухаммед сам обосновался в Нижнем Новгороде и двинулся оттуда к Мурому. Василий Васильевич пошел на него через Владимир. Под Муромом и Гороховцом великокняжеские полки разбили татарские отряды, но Муром хан занял. Летом он послал на Василия войско во главе со своим сыном Махмутеком (Мамутяком). 7 июля 1445 г. под Суздалем московская рать (к которой не присоединились полки Дмитрия Шемяки) была разбита, великий князь попал в плен. После этого Улуг-Мухаммед отправил посла Бигича к Шемяке (очевидно, предполагая передать ему великое княжение), но затем предпочел отпустить Василия, обязав его огромным выкупом. Во время возвращения люди великого князя перехватили и убили шедшего обратно к хану Бигича 820 . Обещание Василием большого выкупа и возвращение его в сопровождении крупного татарского отряда стали основанием для обвинений, которые выдвинул против великого князя Дмитрий Шемяка: «царь на том отпустил великого князя, а он ко царю целовал, что царю седети на Москве и на въсех градех руских и на наших отчинах, а сам хочет сести на Тъфири» 821 . Хотя нет оснований видеть в этих обвинениях, явно фантастических, нечто большее, чем способ борьбы за власть, они отталкивались от реальных фактов – попыток Улуг-Мухаммед а обосноваться в окраинных русских городах (Белеве, Нижнем Новгороде). В феврале 1446 г. Василий Васильевич был ослеплен, и Дмитрий Шемяка стал великим князем. Он ликвидировал Нижегородское княжение, которое после победы под Суздалем Улуг-Мухаммед отдал князьям Василию и Федору Юрьевичам Шуйским 822 . Но после того, как Шемяка вновь был вынужден (на рубеже 1446–1447 гг.) уступить Василию великокн яжеский стол и вернуться в свой удельный Галич, он попытался заполучить орду Улуг-Мухаммеда в союзники. Последнего уже не было в живых: после того, как он отпустил Василия от Курмыша в Москву, хан пришел на Среднюю Волгу и обосновался в Казани, положив тем самым начало Казанскому ханству, но вскоре был убит собственным сыном Махмутеком. Два других сына Улуг-Мухаммеда, Касым и Ягуп, после этого бежали и, поскитавшись, пришли на службу к Василию Васильевичу (в то время, когда он еще только боролся за возвращение себе великого княжения) 823 . В 1447 г. Шемяка пошел с Махмутеком на переговоры о союзе против Василия, и в конце этого года казанский хан повоевал окрестности Владимира и Мурома 824 . |
| Сын священника шацкой округи, Вениамин, в мире Василий Ант. Благонравов, родился в 1825 г. Пройдя шацкие училища и тамбовскую семинарию, он в 1846 г. поступил в казанскую академию, которую и окончил в 1850 г. В академии он выделялся из среды товарищей своим благочестием, исполнением всех требований тогдашней дисциплины, талантливостью и редкою любовью к наукам, преимущественно историческим. Еще на студенческой скамьей он поражал обширностью эрудиции и широтой исторического образования. Окончив курс первым магистром, иеродиакон Вениамин был оставлен при академии бакалавром по церковной истории. В качестве бакалавра, а потом профессора он обнаружил большое усердие и немалую ученую производительность. В немногие годы он успел скомпоновать полный курс лекций, составляющий три больших фолианта (хранятся в библиотеке казанской академии). Его лекции, богатые фактическими данными, и его пример оживили в студентах заглохнувший было интерес к изучению истории. При своем «ученом трудолюбии и весьма живых дарованиях с течением времени он мог бы сделаться для казанской академии (по выражению ее историка, П. В. Знаменского ) таким же дорогим профессором истории, каким для Московской академии был известный профессор А. В. Горский, если бы он не был лицом монашествующим и, следовательно, более или менее кратковременным гостем на своей кафедре». Но и помимо непродолжительного пребывания на кафедре (1850–1858), архим. Вениамин был отвлекаем от прямого дела второстепенными и побочными должностями – библиотекарством (1854–1858), преподаванием немецкого языка (1855–1856) и нравственного богословия (1858), ревизией вятской и уфимской семинарии (1856), редакторскими, цензорскими и особенно – инспекторскими обязанностями. В вакат 1851 г. он исправлял должность помощника инспектора академии, летом 1852 г. и в начале 1858 г. – инспектора, а с 30 сентября 1852 по 3 июля 1856 г. был помощником инспектора. Верный исполнитель правил академической инструкции еще на студенческой скамье, архим. Вениамин с неуклонною строгостью держался их и после, работая над проведением их в студенческую жизнь. При таком его отношении к делу, ему приходилось тратить много сил, когда академическая дисциплина стала падать, отчасти под влиянием духа времени, отчасти благодаря противоположным ему взглядам на нее новых инспекторов, в роде известного архим. Феодора Бухарева. «Гроза формализма», и в тоже время человек очень добрый, с характером вовсе не тяжелым, Вениамин должен был много страдать при своих столкновениях со студентами, постигшими уже сладость свободы 1 . |
| отцов, историческими сочинениями, толковниками. Недели за три до экзамена я представил Модесту листов 30, и он увидел, что я раскрыл только четвертую часть данного мне предложения. Модест прочел, одобрил мой труд и сказал, чтоб я не разрабатывал дальше, а обделал хорошенько то, что написано: ему хотелось во что бы то ни стало доставить мне случай прочесть свое сочинение на публичном экзамене. Этим он поддерживал свой авторитет в глазах учеников и удовлетворял немножко своему самолюбию, унижаемому беспощадно ректором Макарием. Макарий, бывало, то и дело толкует, что ученики 2-го отделения (где профессором был Модест) несравненно ниже учеников первого отделения, где учил сам ректор; что из учеников 2-го отделения никто никогда не писывал порядочных задачек и тем более – никогда не читывал сочинений с кафедры на публичном экзамене. – На же, пускай! Посмотрит ректор! – говаривал мне Модест неоднократно. Я молча готовил свой труд и повторял лекции. Вдруг Глеб раз вбегает ко мне ночью, часов в 11, в мае месяце. – Знаешь ли что? Пойдем, я тебе новость расскажу. – Что такое? Говори! Я уж улегся спать, и мне не хотелось вставать. – Пойдем, пойдем, скотина! Славная новость, ей-Богу! Глеб видимо был взволнован. – Врешь ты! – Право, ей-Богу! – Да говори здесь. – Да не хочу; пойдем на улицу. Глеб был упрям. Я встал, надел сапоги и халат, накинул шинель, взял фуражку и пошел. – Что такое? – спросил я Глеба. – Пришло требование в Московскую академию. У Глеба лицо сияло важностью, из-за которой проглядывала тревога душевная. – Как в академию! – В Московскую академию, слышишь ты, требуют двоих из нашей семинарии. – Когда же требуют? – Нынешний год. – Да ведь нынеча не курс. – Что же за дело! Видишь, открывается Казанская академия; так теперь и требуют из нашей семинарии в первый раз двоих. Я худо понимал связь Глебовых мыслей. Дело-то было в том, что действительно в 1842 г. открыта была Казанская академия, причисленная до этого времени к Московскому округу. Московский округ без Казанского сделался мал, и вот начальство для пополнения требуемого в академии комплекта учеников просило разрешения – вызывать учеников в Московскую академию из семинарий, принадлежавших к Петербургскому округу, к которому принадлежала и Тверская семинария. |
| Странное дело, думалось мне. Уже восемнадцать лет служу я в духовной академии, еду теперь в такую же духовную академию, как наша, и что же? Нет мне в ней, за единственным случайным исключением, ни одного знакомого человека, не испытаю я удовольствие встретить черты знакомого лица. В этом случае я совсем не представляю с собою какого-либо редкого исключения. Напротив, очень многие, даже большинство моих сотоварищей во всех академиях всегда оказываются приблизительно в таком же положении, когда приходят в соприкосновение с какою-либо другою академией. Везде, кроме своего родного учреждения, им приходится чувствовать себя почти чужими. Конечно, я, как и всякий другой в моём положении, не скажу, чтобы я не знаком был, например, с Казанскою академией. Я знаю ее историю, имею надлежащее понятие о содержании, характере и направлении ее ученой деятельности, об ее личном составе, о ходе ее внутренней жизни. Каждый из нас знает все это о всякой другой академии, но как знает? По книгам, по годичным отчетам, по советским протоколам, то есть знает так, как может знать всякий посторонний человек, интересующийся следить за духовной литературой. Профессор духовной академии, например, в Петербурге, Москве или Киеве стоит таким образом к Казанской академии почти в таком же отношении, как и всякий сторонний человек; существо и характер той внутренней, духовной жизни этой академии, которая не выражается в официальных протоколах и отчетах, для него почти также мало доступны и известны, как и для всякого постороннего наблюдателя. А между тем, деятели всех наших духовных академий работают ведь на одной широкой ниве духовного просвещения; стремятся к одной и той же, всем им одинаково предпоставленной, цели; находятся в одних и тех же жизненных условиях: бороться им повсюду приходится с теми же препятствиями; и скорби и радости у них в существе дела одни и те же. При таком единстве целей и общности деятельности, как благотворно было бы установить между учреждениями не внешнюю только, официальную, а живую, тесную внутреннюю связь! Как отрадно было бы, работая в той или другой области богословской науки, сознавать и чувствовать свое общение с подобными же деятелями других академий! Иметь возможность поделиться с ними своими впечатлениями и выводами, оказать друг другу научную помощь, побеседовать, поспорить; вместе обсудить какие-либо вопросы или недоумения, как научного, так и воспитательного или административного свойства, потолковать о постановке преподавания той или другой академической науки и т. |
| семинарию для окончания в ней курса, в надежде, что они будут потом, по окончании академии, полезными деятелями в нашем Западном крае. Во всяком случае, нельзя, кажется, отрицать у рект. Нектария некоторого радения в отношении к бывшим его воспитанникам, что выразилось, как увидим далее, в занятии исключительно ими первых шести мест в приемном списке. 118 Василий Степанович Никольский (в мон. Владимир), курский уроженец, род. в 1829 г., окончил Курск. сем. в 1851 г., был свящ. в Херсон. еп., в 1857 г. принял монашество, следовательно он был старше каждого из нас лет на семь-восемь и более. ( П. В. Знаменский «История Казанской академии», т. I, стр. 247). 119 Принят он был под 8, но через два года, при переходе на старший курс, судя по баллам, он должен был занять первое место. Составлялись ли тогда списки до окончания полного академического курса, неизвестно. В архиве мы не нашли их. Видели только алфавитный список с отметками баллов по наукам и сочинениям и общий итог их по тем и другим за 1859–1861 годы. Список этот писан рукой тогдашнего секретаря правления – проф. Е. И. Ловягина . 120 Причин нервного расстройства было много: кроме природной нервности, слишком долгое, в течение целого года, ожидание экзамена совершенная новость обстановки, в соединении с непривычным житьем в гостинице и плохим питанием, холодная официальность Петербурга, а главное – опасение не удовлетворить ожиданиям родной семинарии, которая привыкла к блестящему приему своих воспитанников во всех академиях, и в особенности Казанской, в которой воспитанники Нижегор. семинарии принимаемы были по экзаменским спискам по большей части под первыми номерами, как было и с моими товарищами (Хитровским и Рожанским), за которых получена была семинарией даже благодарность от академии, в прошлом 1858 г., что было тогда мне уже известно. 121 В особенности почувствовал себя плохо и был близок даже к обмороку во время составления одного из сочинений, которые мы писали в зале академии. Этот случай сделал для меня памятным и место, где мы писали сочинения, под наблюдением тогдашнего помощника инспектора, бакалавра И. |
|
|
