| Добрый молодец еле оттуда вылез и снова отправился в путь-дорогу, а сам одно на уме держит: как бы умудриться да отсмеять царевне эту шутку недобрую. Шел-шел и зашел в дремучий лес; смотрит – три человека дерутся, друг дружку так кулаками и садят! «Что вы деретесь?» – «Да вот попались нам в лесу три находки, а разделить не умеем: всякий себе тащит!» – «А что за находки? Есть ли из-за чего ссориться?» – «Еще бы! Вот бочонок – только стукни, из него рота солдат выскочит; вот ковер-самолет – куда вздумал, туда и полетел; а вот кнут-самобой – хлысни девку да скажи: была девица, а будь кобылица! – сейчас кобылой и сделается». – «Находки важные – разделить трудно! А я так думаю: давайте-ка сделаю стрелу да пущу в энту сторону, а вы вслед за ней припустите; кто первый добежит – тому бочонок, кто второй добежит – тому ковер-самолет, кто назади останется – тому кнут-самобой». – «Ладно! Пущай стрелу». Молодец сделал стрелу и пустил далеко-далеко; трое бросились бежать наперегонки… бегут и назад не оглянутся! А добрый молодец взял бочонок да кнут-самобой, сел на ковер-самолет, тряхнул за один конец – и поднялся выше леса стоячего, ниже облака ходячего и полетел, куда сам желал. Опустился он на заповедных лугах прекрасной царевны и начал в бочонок поколачивать – и полезло оттуда войско несметное: и пехота, и конница, и артиллерия с пушками, с пороховыми ящиками. Сила так и валит, так и валит. Добрый молодец спросил коня, сел верхом, объехал свою армию, поздоровался и скомандовал поход. Барабаны бьют, трубы трубят, войско с пальбою идет. Увидала царевна из своих теремов, страшно перепугалась и посылает своих бояр и генералов просить мира. Добрый молодец велел схватить этих посланных; наказал их грозно и больно и отослал назад: «Пускай-де сама царевна приедет да попросит замирения». Нечего делать, приехала к нему царевна; вышла из кареты, подходит к доброму молодцу, узнала его и обомлела, а он взял кнут-самобой, ударил ее по спине. «Была, – говорит, – девица, будь теперь кобылица!» В ту ж минуту обратилась царевна кобылицею; он накинул ей узду, оседлал, сел верхом и поскакал в королевство своего старшего брата. Скачет во всю прыть, шпорами в бока садит да тремя железными прутьями погоняет, а за ним идет войско – сила несметная. |
| Начиная с 8–9-го класса большинство школьников начинают копировать друг друга, что в простонародье называется «понтами». Каждый из них пытается показаться крутым, современным, независимым, постепенно теряя в этом борще выпендрежа самого себя. Многие так и не могут восстановиться после этого, даже уже будучи взрослыми, продолжая зависеть от чужого мнения, стараясь быть как все. Мне повезло. В 10-м классе меня изгнали за плохое поведение из лицейского класса и отправили в класс под буквой «Г» — куда попали школьные отбросы со всего нашего района. Нас было в 10-м «Г» совсем немного — 12 парней и 6 девчонок. У всех были проблемы с поведением… И как-то так получилось, что мы совершенно не выпендривались друг перед другом — просто дружили, и каждый был самим собой. Школа нас тихо ненавидела, а нам было очень хорошо. Потом где-то в 18–19 лет меня в этом вопросе снесло — я стал жутким выпендрежником: внимательно следил за тем, как люди на меня смотрят, какие у меня шмотки, смеются ли над шутками, хотят ли со мной общаться… Ужасное время… Хорошо, что я женился и не успел совсем потерять себя. А когда вступил в брак, у меня опять все нормализовалось. Я почти сразу порвал всякие отношения со своими бывшими друзьями, переключившись на жену, с которой у нас всегда было и есть полное доверие. Как же хорошо, друзья мои, когда нет никакого цирка. Когда, если ты не хочешь смеяться, ты не смеешься. Хочешь отойти от разговора, замолкаешь и отходишь. Никакого выпендрежа, просто жизнь. . . Такая, какая она есть, без фальши и масок на лице. До идеала, конечно, еще очень далеко… Но свет светит… О запретах. Кнут и пряник На первый взгляд нам кажется, что кнут — это всегда печально, а пряники — это только радость. Но давайте копнем глубже. Кнут, останавливающий человека от падения в пропасть, — это радость. Пряник в руки человеку, который идет в сторону пропасти, — преступление. Важен не инструмент воспитания, а важны плоды. Если кнут приводит человека к отчаянию, то нужно срочно дать пряник. Если не хватает одного пряника, дать сразу десять, лишь бы вернуть человеку радость к жизни. |
| Новая эпоха в истории русской книги открылась с возникновением книгопечатания. Первые печатные книги кирилловского шрифта выпущены были Ш. Фиолем в Кракове в 1491. Книгопечатание в Москве началось в 1550-х. Первая точно датированная русская печатная книга выпущена Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем в 1564 («Апостол»). В 1574 Иван Федоров во Львове издает первые малороссийские печатные книги («Азбука» и «Апостол»). Еще раньше Франциск Скорина издает первую белорусскую печатную книгу «Псалтирь» (1517), а затем приступает к изданию «Библии русской», «абы братия моя Русь люди посполитые, чтучи могли яснее разумети». К н. XX в по числу выпускаемых книг Россия стала одной из ведущих книгоиздательских держав мира, выгодно отличаясь от других стран по качеству книг или количеству духовной, научной и учебной литературы. Еще через 60 лет, по данным ЮНЕСКО, Россия была признана самой читающей страной мира. О. Платонов Кнут Орудие пастуха, используемое для управления стадом. Состоял из короткой рукоятки – кнутовища и длинной рабочей части – кнута. Кнутовище вырезали из березы, ели, можжевельника. Кнут выплетали из вымоченных и вытрепанных льняных или конопляных волокон и заканчивали заплетенным косичкой конским волосом. В некоторых губерниях его изготавливали из переплетенных полос сыромятных кож с гибкой проволокой или стальным тросиком на конце. Длина собственно кнута была от 3 до 10 м. Пастух обычно носил кнут, свернутый кольцами, на левом плече или справа на поясном ремне т. о., что его конец свисал за спиной и волочился по земле. Кнут использовался как сигнальный шумовой инструмент. Ударяя им о землю, пастух производил сильный хлопок, подгонявший стадо. Щелканье кнутом сопровождалось уханьем, гиканьем, различными криками: «вперед, вперед», «домой, домой» и т. д. Резкое щелканье кнута ранним утром напоминало хозяйкам о том, что стадо уже идет с пастухом на пастбище, вечернее щелканье означало появление стада в прогоне, приход его в деревню. Кнутом пастух никогда не бил скот. Считалось, что каждый удар кнутом, наносимый скотине, отбирал у пастуха силу и влек за собой Божье наказание. По поверью, у пастуха, нарушавшего запрет, медведь мог задрать корову, волки разогнать стадо, а коровы, обидевшись, забрести в чащобу. |
| – Караул! Помогите! – вопил он, полумертвый от страха. В последний раз она его не поймала, и он грузно плюхнулся на дорогу. Кнут у него, конечно, давно выпал из рук. Пеппи стояла над ним, упершись руками в бока. – Ты больше никогда не будешь бить лошадь! – строго сказала она. – Никогда! Понятно? Помню, как-то раз в Капстаде мне тоже повстречался парень, который бил лошадь. Он был одет в новенькую красивую форму, и я сказала ему, что если он еще хоть раз ударит свою лошадь, я его так вздую, что его форма превратится в лохмотья. И подумай, неделю спустя я снова его встречаю, и он снова у меня на глазах бьет лошадь. Небось, до сих пор жалеет о своей форме. Блумстерлунд, растерянный, сидел посреди дороги, не в силах подняться. – Куда ты везешь эти мешки? – спросила Пеппи. Блумстерлунд испуганно показал на дом, до которого было уже не очень далеко. – К себе. Я там живу, – объяснил он. Тогда Пеппи распрягла лошадь, которая все еще дрожала от усталости и страха. – Успокойся, бедняжка, – ласково сказала Пеппи, обращаясь к лошади. – Сейчас все образуется. С этими словами Пеппи подняла лошадь и понесла ее на конюшню. Видно, таким оборотом дела лошадь была удивлена не меньше, чем Блумстерлунд. Ребята и учительница стояли на дороге и ждали возвращения Пеппи. И Блумстерлунд стоял – он никак не мог понять, что к чему, и в смущении почесывал затылок. Он не знал, как ему отнестись к происходящему. Но тут вернулась Пеппи. Она взяла один из огромных тяжелых мешков и навалила Блумстерлунду на спину. – Ну-ка посмотрим, – сказала она, – как ты с этим справишься? Работать кнутом ты мастер, а вот как насчет мешков? Пеппи подобрала валяющийся на дороге кнут. – Собственно говоря, надо было бы тебя подстегнуть этим кнутиком, ты же его так любишь, – сказала она. – Но, по-моему, этот кнут никуда не годится, он весь измочалился. – Говоря это, Пеппи оторвала от него кончик. – Да, старье, совершенно негодный кнут, – заключила она и сломала кнутовище пополам. Блумстерлунд тащил мешок ни слова не говоря. Слышно было только, как он пыхтит от натуга. Тогда Пеппи подхватила оглобли и покатила телегу к дому Блумстерлунда. |
| «Ты все расположил мерою, числом и весом. Ибо великая сила всегда присуща Тебе… Весь мир перед Тобою как колебание чаши весов, или как капля утренней росы, сходящей на землю… Нетленный Твой дух пребывает во всем (Прем. 11:21–12:1). …невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы… (Рим. 1:20)». Однако у широкой публики могут оставаться некоторые сомнения касательно того, что наука и религия не противоречат друг другу – чтобы доказать обратное, на протяжении последних двух столетий трудилось множество известных и безвестных тружеников. Шэфер спешит помочь нам решить этот вопрос: «Почему так много людей все еще считают, что между наукой и христианством идет непримиримая борьба? Я не отрицаю, что имеет место продолжающаяся дискуссия. Но я думаю, что на самом деле то, что вы думаете о Боге, не зависит от наличия у вас ученой степени». Вера в Бога, как и Он Сам, находятся за пределами компетенции естественных наук. Ошибка думать, что ученые имеют какие-то особые привилегии в вопросах религии и религиозной жизни. Глава 10. Библия и искусство программирования (Дональд Кнут) Пожалуй, ничто так не изменило нашу жизнь за прошедшие несколько десятилетий, как компьютеры. Никто не мог предвидеть такого интенсивного развития как технического (hardware), так и программного (software) обеспечения электронно-вычислительных машин. Наиболее поразительным и не совсем видным обычному пользователю стало бурное развитие методов и приемов программирования и связанной с этим обработки информации и изображений. За всей этой техникой лежит универсальная теория алгоритмов – способов для решения тех или иных вычислительных задач. Одним из признанных мировых лидеров в этой области является американский математик и программист Дональд Кнут. Его многотомник «Искусство программирования» является настольной книгой программистов и выдержал несколько изданий как на английском, так и на других (в том числе и на русском) языках. Кнут также является автором широко известной настольной издательской системы «TeX», чрезвычайно популярной среди ученых, работающих в области физики и математики (некоторые научные журналы принимают рукописи статей, написанные только в этой системе). Влияние Дональда Кнута на развитие программирования в XX веке трудно переоценить, но ему также принадлежат и интересные разработки в дискретной математике и теории чисел. Правда, сам о себе он всегда говорил именно как о человеке, составляющем программы, – такие люди имеют совершенно особый образ мышления : |
| Всегда в критические минуты необходимы находчивость и отвага. Во время оккупации итальянцы брали пять-шесть мулов, приходили на наше поле и нагружали своих мулов дынями. Однажды я сказал им: «Эти дыни мы оставили на семена, возьмите лучше вон те». Тогда один итальянец поднял свой кнут и спросил меня: «Видишь это?» Я потрогал кнут рукой, поглядел на него и сказал: «Бонэ!» — дескать, «хороший кнут!» Как будто он мне его показывал, чтобы я увидел, какая это красивая вещь! У итальянца гнев сразу пропал, он засмеялся и ушел. Помню еще один случай времен гражданской войны. Два [наших] солдата пришли на бахчу попросить у хозяина дыньку, помидорчиков. Свои винтовки они оставили в стороне, а сами пошли вглубь огорода. Хозяин, как только заметил их издали, схватил ружье и давай в них целиться. Тогда один солдат хватает красную помидорину и кричит: «Бросай оружие, а то я в тебя сейчас гранатой запульну!» Тот бросил оружие, вскочил и убежал. — Какая же находчивость и отвага!.. — А другой солдат повесил свою бурку на дикой груше. Вскоре с гор спустился мятежник и хотел схватить этого солдата. Тогда солдат повернулся в ту сторону, где на некотором отдалении висела бурка, и закричал: «Командир, что мне с ним делать?» А потом, словно получив от командира знак, рявкнул на разбойника: «Сдать оружие!» Выхватил у бандита винтовку и разоружил его. — Командиром, Геронда, была бурка? — Да, бурка! Видишь как: солдат был один и имел одну лишь бурку, а у человека вооруженного отнял винтовку! Он таким образом наотбирал у мятежников целую кучу винтовок. Отвага нужна! Помню я и одного русского монаха-келиота на Святой Горе. Однажды пришли бандиты его грабить. Когда они лезли через стену, он выскочил на них сверху и заорал: «Ну что, из кольта вам влепить или из нагана?!» У тех только пятки засверкали. А другой монах, когда к нему на келью пришли грабители, взял сковородку и сделал вид, что звонит куда-то, будто по телефону: «Алло, на меня напали грабители!» и тому подобное. Те подумали, что он звонит в полицию, и убежали. А вот еще был случай: здоровенный бугай, настоящий гигант, схватил за горло одного пастуха, чтобы его задушить. Бедный пастух от страха выпучил глаза так, что этот бугай даже спросил: «Что ты на меня так дико вытаращился?» — «Смотрю, на какое дерево тебя забросить», — прохрипел пастух. Злодей испугался и отпустил его!.. |
| Егор задергал вожжами. Он потерял кнут и искоса оглядывался. Чувствуя себя неловко, он сказал: – Чтой-то Бог даст нам на весну в саду: прививочки, кажись, все целы, ни одного, почитай, морозом не тронуло. – Тронуло, да не морозом, – отрывисто сказал Павел Антоныч и шевельнул бровями. – А как же? – Объедены. – Зайцы-то? Правда, провалиться им, объели кое-где. – Не зайцы объели. Егор робко оглянулся. – А кто ж? – Я объел. Егор поглядел на барина в недоумении. – Я объел, – повторил Павел Антоныч. – Кабы я тебе, дураку, приказал их как следует закутать и замазать, так были бы целы… Значит, я объел. Егор растянул губы в неловкую улыбку. – Чего оскаляешься-то? Погоняй! Егор, роясь в передке, в соломе, пробормотал: – Кнут-то, кажись, соскочил, а кнутовище… – А кнутовище? – строго и быстро спросил Павел Антоныч. – Переломился… И Егор, весь красный, достал надвое переломленное кнутовище. Павел Антоныч взял две палочки, посмотрел и сунул их Егору. – На тебе два, дай мне один. А кнут – он, брат, ременный – вернись, найди. – Да он, может… около городу. – Тем лучше. В городе купишь… Ступай. Придешь пешком. Один доеду. Егор хорошо знал Павла Антоныча. Он слез с передка и пошел назад по дороге. А Танька, благодаря этому, ночевала в господском доме. Да, в кабинете Павла Антоныча был придвинут к лежанке стол, и на нем тихо звенел самовар. На лежанке сидела Танька, около нее Павел Антоныч. Оба пили чай с молоком. Танька запотела, глазки у нее блестели ясными звездочками, шелковистые беленькие ее волосики были причесаны на косой ряд, и она походила на мальчика. Сидя прямо, она пила чай отрывистыми глотками и сильно дула в блюдечко. Павел Антоныч ел крендели, и Танька тайком наблюдала, как у него двигаются низкие серые брови, шевелятся пожелтевшие от табаку усы и смешно, до самого виска ходят челюсти. Будь с Павлом Антонычем работник, этого бы не случилось. Но Павел Антоныч ехал по деревне один. На горе катались мальчишки. Танька стояла в сторонке и, засунув в рот посиневшую руку, грела ее. Павел Антоныч остановился. |
| Мы довольно долго стояли друг против друга и, не говоря ни слова, внимательно всматривались; потом, пододвинувшись поближе, кажется, хотели поцеловаться, но, посмотрев еще в глаза друг другу, почему-то раздумали. Когда платья всех сестер его прошумели мимо нас, чтобы чем-нибудь начать разговор, я спросил, не тесно ли им было в карете. — Не знаю, — отвечал он мне небрежно, — я ведь никогда не езжу в карете, потому что, как только я сяду, меня сейчас начинает тошнить, и маменька это знает. Когда мы едем куда-нибудь вечером, я всегда сажусь на козлы — гораздо веселей — все видно, Филипп дает мне править, иногда и кнут я беру. Этак проезжающих, знаете, иногда, — прибавил он с выразительным жестом, — прекрасно! — Ваше сиятельство, — сказал лакей, входя в переднюю, — Филипп спрашивает: куда вы кнут изволили деть? — Как куда дел? да я ему отдал. — Он говорит, что не отдавали. — Ну, так на фонарь повесил. — Филипп говорит, что и на фонаре нет, а вы скажите лучше, что взяли да потеряли, а Филипп будет из своих денежек отвечать за ваше баловство, — продолжал, все более и более воодушевляясь, раздосадованный лакей. Лакей, который с виду был человек почтенный и угрюмый, казалось, горячо принимал сторону Филиппа и был намерен во что бы то ни стало разъяснить это дело. По невольному чувству деликатности, как будто ничего не замечая, я отошел в сторону; но присутствующие лакеи поступили совсем иначе: они подступили ближе, с одобрением посматривая на старого слугу. — Ну, потерял так потерял, — сказал Этьен, уклоняясь от дальнейших объяснений, — что стоит ему кнут, так я и заплачу. Вот уморительно! — прибавил он, подходя ко мне и увлекая меня в гостиную. — Нет, позвольте, барин, чем-то вы заплатите? знаю я, как вы платите: Марье Васильевне вот уж вы восьмой месяц двугривенный все платите, мне тоже уж, кажется, второй год, Петрушке... — Замолчишь ли ты! — крикнул молодой князь, побледнев от злости. — Вот я все это скажу. — Все скажу, все скажу! — проговорил лакей. — Нехорошо, ваше сиятельство! — прибавил он особенно выразительно в то время, как мы входили в залу, и пошел с салопами к ларю. |
| «Кундун». Режиссер: Мартин Скорсезе. В ролях: Тензин Тхутхоб Царонг, Гьюрме Тетхонг, Тулку Джамаянг Кунга Тензин, Тензин Еши Пайчанг.США, 1997 год. 22. «Сисси» (Sissi, 1955); «Сисси – молодая императрица» (Sissi – Die junge Kaiserin, 1956); «Сисси: Трудные годы императрицы» (Sissi – Schicksalsjahre einer Kaiserin, 1957). Три фильма австро-венгерского режиссера Эрнста Маришки посвящены любимице всей Австрии, жене императора Франца-Иосифа Елизавете, которая вошла в историю всей Европы под именем императрицы Сисси. В главной роли дебютировала будущая мировая звезда Роми Шнайдер. Фильм стоит посмотреть хотя бы потому, что сейчас мало кто так тщательно и виртуозно делает невероятной сложности и красоты платья и мундиры, создает такие декорации и с такой естественностью исполняет роли аристократов. Фильм сделан с воистину имперским размахом. Несмотря на некоторую сказочность картины, она будет полезна для изучения истории Австрии и Европы. Любителям красивых альпийских пейзажей, дворцов и платьев будет трудно оторвать глаз от экрана, а любители семейных мелодрам получат от просмотра картины большое удовольствие. «Сисси» — Начало истории будущей императрицы. Режиссер: Эрнст Маришка. Роми Шнайдер, Карлхайнц Бём, Магда Шнайдер, Ута Франц, Густав Кнут, Вильма Дегишер, Йозеф Мейнрад, Эрих Никовиц, Карл Фохлер, Франц Бохейм. Австрия, 1955 год. «Сисси – молодая императрица». Действие фильма разворачивается в середине XIX века, главная героиня – австрийская императрица Елизавета, жена императора Франца Иосифа I . (Сисси – ее уменьшителньое имя для близких). Режиссер: Эрнст Маришка. В ролях: Роми Шнайдер, Карлхайнц Бём, Магда Шнайдер, Ута Франц, Густав Кнут, Вильма Дегишер, Йозеф Майнрад, Ерих Никовитц, Карл Фохлер, Франц Бёхайм. Австрия, 1956 год. «Сисси: Трудные годы императрицы.» Режиссер: Эрнст Маришка. В ролях: Роми Шнайдер, Карлхайнц Бем, Магда Шнайдер, Густав Кнут, Ута Франц, Зента Венграф. Австрия, 1957 год 23. «Сто дней после детства» (1975) Пионерский лагерь, лето, первая любовь, первая горечь от неразделенных чувств, открытие новых миров… Романтическая, нежная, поэтическая, теплая и сердечная картина о рождении Человека, о становлении души, о взрослении. Одна из лучших работ молодого тогда режиссера Сергея Соловьева по праву получила высокую награду на Берлинском кинофестивале в 1975 году. |
| Отыскал, наконец, канделябр на круглом шахматном столике, в дальнем углу; отнес и поставил на место. Вдруг вспомнил недостающий стих: Но на счастье прочно Всяк надежду кинь: К розе, как нарочно, Привилась полынь. Это удовлетворило его так же, как поставленный на место канделябр; теперь все в порядке. Опять сел за стол. Перед ним лежали две записки члена Государственного Совета, адмирала Мордвинова, о смертной казни и о кнуте. «Прошло более семидесяти лет, как смертная казнь отменена в России, – писал Мордвинов. – Восстановление оной казни в новоиздаваемом уголовном уставе, при царствовании императора Александра I, приводит меня в смущение и содрогание. Я не дерзаю и помыслить, что казнь сия, при благополучном его величества правлении, сделалась нужнее, нежели в то время, когда была отменена…» «Да, нужнее, – подумал, – если будет суд над ними …» Сморщился, как от внезапной боли, поскорее отложил записку о казни и стал читать другую – о кнуте. «С того знаменитого для человечества времени, когда все народы европейские отменили пытки, одна Россия сохранила у себя кнут, что дает повод народам иностранным заключать, что отечество наше находится еще в состоянии варварском. Кнут есть мучительное орудие, которое раздирает человеческое тело, отрывает мясо от костей, метает по воздуху брызги крови и потоками оной обливает тело; мучение лютейшее из всех известных, ибо все другие менее бывают продолжительны; тогда как для двадцати ударов кнута нужен целый час; при многочисленности же ударов мучение продолжается от восходящего до заходящего солнца». Предлагалось «уничтожить навсегда кнут, орудие казни, не соответственной настоящей степени просвещения и благонравия русского народа». Семь лет назад, по высочайшему повелению, предложено было Государственному Совету уничтожить кнут; в семь лет ничего не сделано, и если опять предложить, – пройдет еще семь лет, – и ничего не сделают. Не проще ли взять перо, обмакнуть в чернила и написать тут же, на полях записки: «Быть по сему»? Уж если нельзя и этого, то на что самодержавие? А вот нельзя. Быть по сему, быть по сему – и ничему не быть. |
|
|
