| Поскольку вступать на государственную и общественную службу Гриневскому было запрещено, Степан Евсеевич работал помощником управляющего в частном фотоателье, которое держали знакомые поляки, потом был конторщиком на пивном заводе, а через два года после женитьбы, последовавшей в 1872 году, подал прошение вятскому губернатору о выдаче свидетельства, разрешающего поступление на государственную службу. Ходатайство было удовлетворено, и в течение многих лет отец Грина работал в губернской земской больнице, занимая самые разные должности, от письмоводителя до бухгалтера, и снискал в городе уважение и почет. Долгое время он оставался католиком (хотя и состоял, естественно, в церковном браке и детей крестил по православному обряду), а в 1891 году принял православие сам. На его долю выпали нелегкая жизнь, очень непростые отношения с детьми, самым «трудным» из которых оказался первенец. В 1903 году, когда двадцатитрехлетний беглый солдат Александр Степанович Гриневский был в первый раз арестован в Севастополе за противоправительственную деятельность, вятские полицейские, по просьбе севастопольских, допросили его отца. То ли желая помочь сыну и смягчить его участь, то ли действительно так думая, старший Гриневский в своих показаниях стал говорить о врожденной психической и умственной ненормальности молодого революционера: «Александра я считаю психически ненормальным… ненормальность умственных способностей у Александра, по моему мнению, явилась наследственной; отец мой был ипохондрик, два брата отца, мне дяди, были умственно помешаны, но находились ли они в домах умалишенных – сказать не могу…» Вероятно, именно одного из этих дядей имел в виду сам Грин, когда писал в «Автобиографической повести»: «После убитого на Кавказе денщиками подполковника Гриневского – моего дяди по отцу – в числе прочих вещей отец мой привез три огромных ящика книг». Как и почему был убит подполковник Гриневский денщиками и связано ли это было с его умственным расстройством, остается мрачным семейным преданием в духе Достоевского, писателя Грину очень близкого фантастичностью своего реализма. Но известно, что в феврале-марте 1914 года в течение месяца Александр Грин лечился в частной психиатрической клинике доктора Трошина (и по этой причине не смог приехать на похороны отца, умершего 1 марта). Известны и его взрывоопасный характер, и приступы бешенства. И в жизни, и в творчестве, и в отдельных персонажах Грина, таких, как Лебедев-Гинч из «Приключений Гинча», Гез из «Бегущей по волнам», в героях «Крысолова», «Каната», «Фанданго» или «Серого автомобиля» было что-то болезненное, умопомрачительное, и, может быть, именно такое состояние ума подтолкнуло его к созданию собственного фантастического мира. Но и время, в которое жил Грин, было болезненным. Недаром в эти же годы Мережковский говорил одному начинающему писателю: |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 18 голосов: 3.9 из 5) Изабелла Гриневская Гриневская Изабелла Аркадьевна (1864–1942) – поэтесса, драматург, прозаик, переводчица. Обучалась на Высших женских (Бестужевских) курсах. Выпустила несколько поэтических и прозаических книг, ее пьесы с успехом шли на театральной сцене, и сама она играла на сцене под псевдонимом Тамарина. В 1910-е годы входила в кружок «Вечера Константина Случевского», продолжавшего традиции поэтических «пятниц» Якова Полонского. Композиторы Ц.А. Кюи, М.М. Ипполитов-Иванов, Е.Н. Греве-Соболевская, А.В. Таскин, А.Н. Чернявский, Б.В. Гродзский, В.А. Золотаврев создали более двадцати романсов на ее стихи. Прости Когда я в горести, бывало, К тебе, родная, прибегала, Роптала гневно на людей: «Своими чувствами владей И злобе не давай расти. Прости, – учила ты, – прости». Когда с разбитой жизнью снова Пришла к тебе без слез, без слова, Ты, чутким сердцем все поняв И робко дочь свою обняв, – Сказала: «Тяжко крест нести, Но все ж прости, дитя, прости». Теперь от берега далеко Во тьме плыву я одиноко. Погибло все средь бурных волн, Что бьют мой бедный, утлый чёлн. Из благ всех, Боже, дай спасти То слово чудное: «Прости». В храме Вошла я в храм. Сквозь сумрак туч Светила дня последний луч Пробился вдруг и осветил И плиты древних двух могил, И лики темные святых В прозрачных ризах золотых. Святые здесь глядят на нас, Суров их взгляд, но в поздний час, Когда потушены огни, С тоскою молятся они: – О Боже, Ты детей Твоих За вздох о бедствиях чужих, За шаг к добру, за миг любви – За это все благослови! За вздох о бедствиях чужих, Когда не счесть и бед своих, Когда властительный кумир Смущает ум, – пошли им мир, Душе болеющей покой, Им тайну благости открой! Звезда Рождественская песнь На широком небосводе, В звездном ярком хороводе, Светит дивная звезда. Всюду луч она заронит, Где людское горе стонет, – В села, рощи, города. Луч доходит до светлицы И крестьянки, и царицы, И до птичьего гнезда. Он вскользнет и в дом богатый, И не минет бедной хаты Луч волшебный никогда. Всюду ярче радость блещет, Где тот звездный луч трепещет, И не страшна там беда, Где засветится звезда. Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1886 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| «Суровая душа Пугачева была тронута». Мужество, честность, искренность человека, не покривившего душой, даже когда жизнь была на волоске, поражают Пугачева, и он отпускает офицера «на все четыре стороны». Гринев уезжает за помощью в Оренбург, ведь в Белогорской крепости осталась Маша, которую попадья выдает за свою племянницу. Резким диссонансом выглядит образ Швабрина, ставшего в час испытания изменником и предателем. Воспользовавшись тем, что его назначают комендантом крепости, он вновь пытается добиться руки капитанской дочки и, получив отказ, заточает в неволю непокорную девушку. Гринев узнает об этом и, по стечению обстоятельств уже вместе с Пугачевым, едет в Белогорскую крепость. Швабрин мечется как трус, не желая пропустить их к Марье Ивановне, но Пугачев выбивает дверь в светлицу. «На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Мария Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба» Она не сразу догадалась, что пожаловал убийца ее родителей и, указывая на Швабрина, с достоинством сказала: «Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть и умру, если меня не избавят»… Наш великий соотечественник и современник описываемых событий Александр Васильевич Суворов говорил: «Мне честь моей дочери дороже жизни и собственной чести». Такое отношение было к чести! Машенька Миронова эту высоту и явила. Более того, когда оклеветанный Швабриным Гринев был осужден и приговорен к ссылке в Сибирь, эта хрупкая провинциальная девушка, ничего, кроме Белогорской крепости в своей жизни не видевшая, отважилась поехать в Петербург к самой императрице, чтобы спасти от позора и несправедливого наказания своего возлюбленного. Пушкин гениально описывает, как это могло быть. В летнем саду Машенька встречается с дамой средних лет, в которой все «невольно привлекало сердце и внушало доверенность». Девушка искренне поведала незнакомке, представившейся ей фрейлиной императрицы, цель своего приезда. «Вы просите за Гринева? — изумленно спросила дама», прочтя в поданной ей бумаге имя жениха девушки. — «Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй. |
| Москве отказываюсь категорически, не желая выдавать их. (Это для убедительности, как это делалось и в предыдущих «допросах», чтобы показать, что не так уж и легко «добывать» правдивые «признательные» показания. – Ред.) Вопрос: Вы также «не желая выдавать своих» не сказали ничего и о ряде других лиц, примыкавших к упомянутому контрреволюционному «братству», в частности Вы не дали показаний в отношении бывших даниловцев: епископа Игнатия Садковского , епископа Филиппа Ставицкого, епископа Митрофана Гринева, епископа Цедрик и епископа Германа Ряшенцева. Следствие настаивает на том, чтобы Вы дали откровенные показания по этому вопросу. (Как-то хаотично появляются новые имена, например епископа Митрофана, а потом, если по какой-либо причине они не нужны, то они дальше не разрабатываются, а также неожиданно, как и появились, пропадают из дела. – Ред.) Ответ: В отношении указанных епископов и о их отношении к «иноческому братству» мне известно следующее: Садковский Сергей Сергеевич (Игнатий), Ставицкий Филипп, Дамаскин, Цедрик и Ряшенцев Николай Степанович (Герман), действительно, раньше имели близкое отношение к нашему Даниловскому братству, но я считал, что теперь никакой связи между нами и этими лицами нет. За последнее время мне стало известно (из писем Поздеевского и бесед с некоторыми участниками братства), что связь указанных лиц с нашим братством стала снова восстанавливаться, через Поздеевского Федора (за исключением Гринева, о котором я сказать ничего не могу). Все эти лица (за исключением Гринева), находясь в ссылке, встречались там с Поздеевским и беседовали с ним по вопросам подпольной деятельности контрреволюционной организации церковников. Вношу поправку: мне Поздеевский писал, что Дамаскин прибыл в ссылку в Архангельск (где находился Поздеевский), но встречались ли они там, мне неизвестно». (Эта поправка дается тоже для убедительности, но она больше показывает опять же то, что абсолютно все взято из писем: мелькнуло в письме имя – сразу в дело. – Ред.) (Лл. 214–217) Допрос о. |
| «Через перибол» они не проходили, но выводили в перибол, на скрытую им дорогу, ведшую к угловой башне XVII («Зинона») (ср.: Гриневич К. Э. Стены Херсонеса Таврического. Ч. 3. – С. 85). А. И. Романчук ошибочно называет южные ворота Красными, а строительство других городских, западных ворот относит к периоду между VII – первой половиной IX в., что маловероятно по причине их нахождения на участке античной крепостной ограды и выходу именно к этому месту главной продольной улицы Херсонеса, расположение которой было заложено в изначальную планировку города (небольшой отрезок этой улицы шириной 5,5 м был открыт в 2001 г. во время раскопок зданий XIII – начала XV вв. к северу от раннесредневекового городского водохранилища) (ср.: Романчук А. И. Очерки... – С. 51, 52, прим. 63; Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Л. В. Жизнь и гибель... – С. 654–655, 675–676). В противном случае пришлось бы признать, что до эпохи «темных веков» главная городская магистраль на западе упиралась своим концом в глухую крепостную стену, тогда как даже в IV в до н.э., до расширения территории городища, она проходила сквозь ворота, находившиеся рядом с оконечностью здания нынешнего античного отдела музея. Едва ли после переноса оборонительной стены херсониты отказались бы от устройства подобных же ворот. Западные куртины 8 и 9, где были устроены большие ворота города, переходили в одновременные ей куртины 5–7, которые в свою очередь сливалась с линией обороны античного времен к (Антонова И. А. Западный фланг обороны Херсонеса. –С. 62–63, рис. 1). Они были построены по системе кдадки «кордонами на ребро, плитами на образок» из прекрасно отесанных и точно пригнанных камней. К. Э. Гриневич относил куртины 5–8 к середине или второй половине IV в. до н.э., не исключая «исправления раннеримской эпохи» (Гриневич К. Э. Стены... – С. 87–97, рис. 2–10). Однако надо учесть, что самые ранние монеты в могилах 586, 599, 605, 606 в периболе у куртин 8 и 9 относятся ко второй половине I в. До н.э., а самые поздние – к III–IV вв. |
| Было бы, однако, опрометчиво судить о том, что дала Гриневу семья, по первой главе его воспоминаний. Правда, он рос дома недорослем, лазя по голубятням и играя в чехарду с дворовыми мальчишками, но он вступил в жизнь уж вовсе не таким невежественным, как можно предполагать, принимая за чистую монету все, что он говорит о своем детстве и отрочестве в первой главе романа. Поступая на службу, он умел читать и писать и настолько владел русским языком, что, без всякой посторонней помощи, мог писать стихи. По всей вероятности, в доме Андрея Петровича, кроме «Придворного календаря», были и еще кое-какие книги, который были прочитаны и перечитаны любознательным мальчиком. Если Андрей Петрович выписывал для сына географические карты, то нужно предположить, что он выписывал для него и другие учебные пособия. Не может быть, чтобы Гринев-сын ничего не извлек из них. У Бопре, как видно из третьей и четвёртой глав романа, Петр Андреевич научился говорить и читать по-французски и притом совершенно свободно, о чем в первой главе «Капитанской дочки», однако, не упоминается. Таким образом, пребывание Бопре в доме Гриневых не прошло безследно для его питомца. Занимаясь с Бопре французским языком, Гринев, вероятно, читал с ним и какие-нибудь книги, а из рассказов Бопре познакомился с заграничною жизнью. Поступая на службу, он, судя по всему, был просвещеннее большинства своих однолеток дворян, и едва ли между ним и Швабриным была очень большая разница по образованию. Молодой Гринев всею своею жизнью доказал, что он усвоил себе основное правило отцовской морали: «береги честь с молоду». В его жизни были промахи и увлечения, но не было поступков, за которые ему приходилось бы краснеть на старости лет и в которых ему тяжело было бы впоследствии сознаться.- Он строго осуждает свое поведение в симбирском трактире, где он держал себя, «как мальчишка, вырвавшийся на волю. Но если принять во внимание, что ему не было в то время и семнадцати лет, и что встреча с Зуриным была первым дебютом его самостоятельности на житейском поприще, то нужно быть уже чересчур суровым ригористом, чтобы усмотреть в проигрыше и попойке пылкого юноши что-нибудь особенно предосудительное. |
| Андрей Петрович, конечно, не подозревавший о существовании Монтескье, был твердо убежден, что noblesse oblige, и насквозь пропитан теми взглядами на дворянство и его призвание, которые высказываются в «Наказе» Екатерины II. «Дворянство есть нарицание в чести, различающее от прочих тех, кои оным украшены». «Добродетель с заслугою возводит людей на степень дворянства». «Добродетель и честь должны быть оному правилами, предписывающими любовь к отечеству, ревность к службе, послушание и верность к Государю и безпрестанно внушающими не делать никогда безчестного дела». «Мало таких случаев, которые бы более вели к получению чести, как военная служба: защищать отечество свое, победи неприятеля оного, есть первое право и упражнение, приличествующее дворянам» («Наказ», §§ 360 и 363-365). Читая только что приведенные слова Екатерины II, Андрей Петрович Гринев, вероятно, не находил в них ничего для себя нового и охотно подписался бы под ними обеими руками: он принадлежал к дворянам того типа, которые говорили в 1767 году в Комиссии, созванной Императрицей для составления Уложения, что в дворянстве, как в главном чине Империи, «честь и слава наиболее действуют», и что «дворянство должно быть особливым родом людей в государстве, обязанность которых служить ему» («Сборн. Русск. Истор. Общ». VI, 205). Будучи самого высокого мнения о дворянском достоинстве, Андрей Петрович охотно повторил бы слова Стародума из «Недоросля» Фонвизина: «дворянин, недостойный быть дворянином - подлее его ничего на свете не знаю». Глубоко знаменательными являются наставления, которые дает Андрей Петрович сыну при его отъезде на прощанье: «Служи верно, кому присягнешь; на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся; не гоняйся за лаской начальника; береги платье с нова, а честь с молоду» . Каждое из этих четырех правил составляет основной догмат личной морали Гринева, и в них, как нельзя лучше, отражается весь его нравственный облик. «Служи верно, кому присягнешь». Чтобы понять цель, с которою старый Гринев говорил это своему сыну, нужно иметь в виду время, когда совершаются события «Капитанской дочки». То было время дворцовых переворотов, неожиданных возвышений и столь же неожиданных падений; то было смутное время, когда у русских людей еще были в памяти и присяга Иоанну VI, уничтоженная присягой Елисавете Петровне, и присяга Петру III, уничтоженная присягой Екатерине II. Гринев видел в присяге не простой обряд, не одну формальность, а дело великое и святое, имеющее решающее значение в жизни. Смысл его наставления таков: «Будь верен тому, кому поклянешься служить. Не думай, что можно играть присягой. Если для соблюдения ее окажется нужным пожертвовать собою, - ни перед чем не останавливайся. Лучше провести свой век в нищете, лучше погибнуть в Сибири или на плахе, чем запятнать себя изменой и клятвопреступлением». |
| А теперь представим себя на месте тех, кто хоронил покойника в том погребении. Они верили в то, что магические знаки, наносимые на одежду и предметы, способны защитить их владельца. Верили они и в загробную жизнь своего умершего родственника, и поэтому поставили ему в ноги горшок с ритуальной пищей. Стали бы они писать на этом сосуде ту глупость, которую прочитал Гриневич? Положили бы они в могилу просто горшок, взятый из дому? Можно предположить, что они изготовили бы специальный сосуд и нанесли бы на него знаки, служащие магическим талисманом. Ну а какая же магия в банальности? В том, что горшок должен быть поставлен в печь? Вот свежий пример «болезни Гриневича». Уже упоминавшаяся «историк-любитель» и доцент Радиотехнической академии города Рязани А.Н. Алексеева, вдохновленная «открытием» Г.С. Гриневича, путешествовала на остров Крит. Гриневич расшифровал якобы таинственную надпись на знаменитом фестском диске. Из этой расшифровки будто бы следует, что цивилизацию на Крите основали «русы-язычники» (последний момент непременно подчеркивается), приплыв туда во втором тысячелетии до нашей эры. И естественно, что после возвращения с «русского» Крита А.Н. Алексеева с великой радостью стремится поделится своими знаниями с участниками семинара «Русское просвещение». Доклад называется, ни много ни мало. «Древняя русская цивилизация на Крите». Знали ли Крит наши предки? Да, знали. В 960 году греки при поддержке славянских воинов и варягов высадились на Крите, который до этого был базой арабских пиратов. Это – реальная история. А вот «русичи» как основатели Критской цивилизации за 2 тысячи лет до нашей эры – это уже фантастика. А как же Гриневич? Деятели «семинара» «Русское Просвещение» очень любят труды А.И. Асова, апологета так называемой «Велесовой книги». Когда рязанские язычники в противовес официальным Дням славянской письменности и культуры проводили свою «научно-практическую конференцию», то Асов был туда приглашен. Вот что Асов пишет о Гриневиче: «Сама идея Г.С. Гриневича о существовании славянского слогового письма и о том, что сим письмом предки славян писали непрерывно с VI тысячелетия до н.э. и вплоть до недавнего времени, является более чем спорной. Что же касается его прочтения тем же способом этрусских, критских, протоиндийских надписей, то это является ни на чем не основанной фантазией. С тем же успехом по-славянски можно читать китайские и египетские иероглифы, либо письмена с острова Пасхи… Сама работа Геннадия Станиславовича показывает только некоторое, весьма поверхностное, знакомство его со славянской фонетикой, а также полное отсутствие знаний старославянского языка, проблем истории языка. Ни разу в своей книге он не употребил ни одного языкового термина, не оценил форму слова, не попытался определить склонение». 9 |
| В Интернете сразу на нескольких языческих сайтах (а таковых, к несчастью, предостаточно) распространен материал «Русская рунология в цветочек: А. Платов против Г. Гриневича». Оригинал этого материала расположен на сайте писателя Юрия Никитина в разделе «Корчма». Антон Платов – фигура в современном «славянском» неоязычестве неординарная. Он вместе с Дмитрием Гавриловым возглавляет «аналитическую группу» «Северный ветер» в Москве, являющуюся одним из ведущих философско-литературных глашатаев неоязыческих идей. Сам Платов, в отличие от своих коллег по «Северному ветру», придерживается не славянской, а скандинавской языческой традиции. По образованию не гуманитарий, а физик-теоретик. Его разработки по рунологии «Руны и их магическое значение», «Славянские руны» можно (но не нужно) видеть на сатанинском сайте «Черный свет». Какая связь между неоязычниками и сатанистами, я попытаюсь показать ниже. А история между Гриневичем и Платовым произошла весьма показательная. В 1994 году в издательстве «Менеджер» вышла книга Платова «Руническая магия». 10 На обложке книги он поместил собственноручно выполненную руническую надпись, точнее две. Первая из них, по словам самого Платова, имеет значение «руника». Вторая, переданная классическими Старшими рунами, означает «я, такой-то, сие написал». Вторая надпись органично включена в состав рисунка, являющегося личным «знаменем», точнее клеймом Антона Платова, которое он ставит на своих книгах и авторских работах. И вот в 1999 году московское издательство «Летопись» выпустило второй том сочинения Гриневича «Праславянская письменность». 11 В нем он «прочитал» на «праславянском» языке бесчисленное количество таинственных надписей, в том числе… и личное клеймо Антона Платова. И вот, что получилось: ЙАЛОНАИЧАЕ МОЧАМОЙАИГИСЕЕНОЕКОРЫСЕНОЕБЕЙАМОКО. На самом деле не смешно, а очень неприлично. Если быть кратким, надпись, по мнению господина Гриневича, повествует о неком человеке, чья семенная жидкость является «предметом любовной страсти», а потомки которого «были в далеком прошлом белковым веществом». |
| Машеньке Мироновой автор отвел в повести сравнительно мало места, но глубокий, сокровенный образ этой девушки, ее необыкновенно прекрасная душа, несомненно, делают капитанскую дочку главной героиней произведения. Офицер Швабрин препятствует любви Маши и Петра, плетет интриги. Маша же, «благоразумная и чувствительная», безошибочно почувствовав своей чистой душой низость и подлость этого человека, решительно отвергает его ухаживания: «Ни за какие благополучия!» Вскоре крепость захватывают мятежники. Сколь ярко Пушкин описывает, как во время бунта проявляются высокие качества одних людей и низость других! Родители Маши, Иван Кузьмич и Василиса Егоровна, отказываются служить Пугачеву и бестрепетно, не изменяя чувству долга, умирают за то, что считают святыней своей совести. Смерть ждала и Петра Гринева, но Пугачев милует его. «Обещаешься ли служить мне с усердием?» — спрашивает он. Гринев же не только не присягает ему, но даже не обещает Пугачеву не идти против него: «Голова моя в твоей власти… отпустишь меня — спасибо, казнишь — Бог тебе судья». «Суровая душа Пугачева была тронута». Мужество, честность, искренность человека, не покривившего душой, даже когда жизнь была на волоске, поражают бунтовщика, и он отпускает офицера «на все четыре стороны». Гринев уезжает за помощью в Оренбург, ведь в Белогорской крепости осталась осиротевшая Маша, которую попадья выдает за свою племянницу. Резким диссонансом является образ Швабрина, ставшего в час испытания изменником. Воспользовавшись тем, что Пугачев назначил его комендантом крепости, он вновь пытается добиться руки капитанской дочки и, снова получив отказ, заточает непокорную девушку в неволю. Гринев узнает об этом и, по стечению обстоятельств, уже вместе с Пугачевым едет в Белогорскую крепость. Швабрин мечется как трус, пытается не пустить их к девушке, но Пугачев выбивает дверь. «На полу в крестьянском оборванном платье сидела Мария Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба». Она не сразу догадалась, что пожаловал убийца ее родителей. Указывая на Швабрина, Маша с достоинством произносит: «Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть и умру, если меня не избавят». Какая твердость, какое благородство, ведь она даже ни единым словом осудила Швабрина! Она мола бы сказать, например: «Я никогда не буду женою этого подлеца!» — имея на это полное право. |
|
|
