| По всей вероятности автор имел в виду указанные нами в «Очерках» стр. 368 и 373 места. Исследование о Богомилах представляет новые доказательства, как важна и какой живой исторический интерес имеет тема о Богомилах в византийской и славянской истории. Монах Варлаам Более значения имеет вторая часть, составленная на основании анализа сочинений Варлаама. Нечего и говорить, что автор принадлежит к поклонникам калабрийского ученого: Fra Barlaamo fu dottissimo e versatissimo non in una о due discipline, ma in tutte quelle conosciute del medioevo; sicche diversi collocare fra gli uomini piu eminenti del suo secolo (p. 64). Биограф Zamboni говорит о нем как о замечательном знатоке не только в богословии, но в математике, астрономии и философии. Сочинения Варлаама состоят из двух отделов: ореге sacre и ореге profane; что касается богословского отдела, автор отказывается входить в его рассмотрение (р. 69: delle ореге teologiche... potro dire росо, facendola da ladro, che passa per un campo non sno e ne porta un manipolo), хотя, как известно, вся полемика, т. е. главнейшая часть литературной деятельности Варлаама, должна быть рассматриваема с этой точки зрения. Философские воззрения Варлаама по преимуществу могут быть изучаемы на основании его Этики. Но краткий анализ этого сочинения (р. 74 – 77) не может оправдать того положения автора, что Варлаам был представителем неоплатонизма. Напротив, изучение всей полемики между Варлаамом и Паламой, в особенности же диалог «Флорентий» («Очерки», стр. 251–261) может говорить за то, что неоплатонизма придерживались противники Варлаама. По поводу второго сочинения Варлаама «О примате папы» автор по преимуществу останавливается на литературной его форме и касается вопроса довольно спорного: на латинском или греческом языке лучше писал и говорил Варлаам. Дело в том, что греческие писатели утверждают, будто он плохо владел греческим, а Петрарка и Боккаччио, напротив, что он хуже знал латинский. Имея в виду прекрасную литературную форму трактата «О примате папы», имея также в виду, что Варлааму поручали в Константинополе состязание с послами Бенедикта XII о вере (р. 68, 80), а также назначили в важную миссию к западным государям, автор приходит к выводу, что латинские известия должны считаться преувеличенными, ибо Варлаам несомненно владел знанием латинского языка 10 . |
| Но мне приятно и видеть его, и часто обнимая его, я говорю со вздохом: о, великий муж! как бы желал я послушать тебя! Но одно мое ухо заложила смерть, другое ненавистная отдаленность мест» 86 . Это прекрасное письмо к Н. Сигеру, с которым Петрарка познакомился также в Авиньоне, весьма любопытно в истории пробуждения греческих занятий в Италии. Оно также дает достаточную характеристику отношений Варлаама к Петрарке и позволяет заключать, что греческий монах посеял добрые семена в душе Петрарки. Этим, впрочем, не исчерпывается благодарная память ученика к учителю 87 . В одном письме он говорит 88 : я всегда горел желанием изучать греческую литературу, и, если бы фортуна не позавидовала моим начинаниям и смерть не лишила меня прекрасного учителя, теперь бы я был уже, наверное, не начинающий эллинист. Наконец, в трактате De contepmtu mundi, написанном в 1343 году, он влагает в уста блаженного Августина следующие слова: «ты утверждаешь, что недавно тщательно занимался Платоном? – Да, – отвечает Петрарка, – занимался тщательно и с надеждой на успех, но новость иностранного языка и поспешное удаление учителя не позволили осуществиться моему желанию». Влиянием на Петрарку и благодарными воспоминаниями ученика к учителю далеко не исчерпываются результаты деятельности греческого монаха на пользу итальянского Возрождения. Петрарка, сам не успев узнать греческий язык на столько, чтобы читать в оригинале греческих авторов, без сомнения, обязан был Варлааму живой любовью к греческой литературе и сознанием важности ее для Запада. В своих сношениях с литературными людьми эпохи, Петрарка нередко указывает на греческих писателей, поощряет переводы их и содействует своими советами и влиянием к правильной постановке греческих занятий. С другой же стороны, собственное влияние Варлаама не ограничивалось только тем, что он успел внушить Петрарке любовь к этим занятиям. Продолжателем дела Варлаама был ученик его, тоже калабрийский уроженец, Леонтий Пилат. Благодаря поощрению Петрарки и содействию Боккачио, Италия увидела первый латинский перевод Гомера, сделанный упомянутым учеником Варлаама. |
| В своих комментариях к Гомеру Пилат постоянно ссылается на авторитет Варлаама, объясняя, что так он слышал от Варлаама, что такое мнение высказывал Варлаам на своих уроках 524 . Если, как мы видели выше, Варлаам поражал знавших его обилием знаний, то и ученик его с не меньшим правом мог похвастаться разнообразием сведений. Боккаччо неоднократно отдает ему ту честь, что он умел в кратких словах разрешить весьма запутанные вопросы 525 . Таким образом, как бы ни казалось на первый взгляд случайным и маловажным воздействие еллинской учености на начальных деятелей итальянского Возрождения, все же оно не было поверхностным, напротив, оставило по себе значительно заметные следы. И как ни достойно сожаления, что гуманистический пыл Петрарки и Боккаччо не был утолен в достаточной степени вследствие скоро прерванных сношений их с Варлаамом и Л. Пилатом, тем не менее нужно признать, что не только многие страницы в «Genealogia deorum», отличающиеся тонкостями в археологической и мифологической области, но и живое сознание идеи о важности еллинских занятий, каким были проникнуты деятели итальянского Возрождения, всецело должны быть приписаны посредственным и непосредственным влияниям Варлаама. Итак, за ним остается большая заслуга в истории средневековой культуры. Мы, конечно, не в состоянии решить вопроса о том, мог ли Варлаам при более благоприятных обстоятельствах дать решительное преобладание еллинизму в эпоху Возрождения, но, оставаясь на почве реальных фактов, смело можем утверждать, что он соединял в себе лучшие качества тогдашней учености. Благодарная память к нему в сочинениях Петрарки и Боккаччо, а равно многочисленные цитаты и ссылки на его авторитет оправдывают достаточно то заключение, что Варлаамом посеяна была в Италии мысль о важности изучения греческих писателей и что общие сведения по еллинизму, циркулировавшие в XIV b. на Западе, имеют в нем свой главный источник. Личность Варлаама получает совершенно новое освещение с точки зрения сношений его с Западом, но с этим вместе выигрывают в историко-культурном отношении те факты, которые касаются его судьбы в Византии. |
| Здесь каждому христианину сообщается все то, что питает благочестие и побуждает к добродетели, здесь христианство глубоко вошло в жизнь. Между тем у греков очень мало людей искусных в слове, а еще менее таких, которые бы с большим вниманием и усердием занимались священным писанием, чем сочинениями светских писателей. Что касается непросвещенной массы народа, то она остается совершенно непричастною спасительного слова Божия. На одного человека, знающего существенно необходимое для спасения души, приходятся здесь целые тысячи таких, которые не имеют ни малейшего понятия о сущности христианского учения. Все это весьма неблагоприятно влияет на характер и жизнь греков. – Затем Варлаам касается еще общей черты греческой набожности. «Некогда христиане горячим и смелым исповеданием своей веры обращали в христианство даже жесточайших гонителей своих. Теперь же мы видим на востоке противоположное этому явление: восточные христиане в бесчисленном множестве обращаются в магометанство». Приведенные данные должны значительно ослабить те известия, по которым Варлаам выставлен ненавистником и врагом греческой церкви и в которых сочинениям его против латинской церкви придан характер умышленности и притворства. Нужно, наоборот, допустить, что сначала он искренно верил в то, о чем писал, и совершенно убежден был в практической силе логических доказательств. Перемена в нем произошла после путешествия на запад; по всем вероятиям, завязавшаяся у него борьба с Григорием Паламой имела не последнее значение в переходе его к латинству. В богословский спор с Паламой Варлаам вступил по возвращении из миссии на запад. По словам Н. Григоры 109 , этот спор продолжался около трех лет, когда, наконец, Варлаам донес патриарху константинопольскому на своего соперника, обвиняя его в омфалопсихии, в неправильной молитве и в богословских заблуждениях. Из похвалы Паламы, принадлежащей Филофею 110 , узнаем некоторые другие подробности по хронологии этого спора. Палама написал девять слов против Варлаама, разделяющихся на три триады. |
| Первая составлена до появления сочинений Варлаама; вторая, названная им последнею, написана уже в опровержение письменно изложенного мнения Варлаама. Но ей не суждено было остаться последнею, ибо на второе сочинение Варлаама, появившееся, очевидно, вслед за этой триадой, Палама еще составил новую триаду в опровержение и второго сочинения Варлаама. Таким образом, названная Паламой последнею, в действительности же вторая по порядку и по времени составления триада, написана Григорием Паламой по выходе в свет первого сочинения Варлаама, когда этот последний путешествовал по Италии 111 . В этом весьма важном для нас сообщении мы получаем удовлетворительный ответ на вопрос о начале богословской борьбы. По-видимому оно приводит к заключению, что нападающею стороной был Палама, Варлаам же защищающейся. Первая триада написана им против Варлаама, когда еще он не читал его сочинения, а только слышал об его учении. Вторая триада, составленная во время миссии Варлаама (1338 – 1339), направлена была уже против сочинения этого последнего, с которым Палама успел тогда ознакомиться. Следовательно, первое сочинение Варлаама могло быть составлено около 1337 – 1338 г.; этим оправдывается указание Н. Григоры на трехлетний период борьбы. Возвратившись из путешествия, на запад предпринятого, как мы знаем, по поручению императора, Варлаам, по словам Филофея. переделал во многих частях свое сочинение, с тем, чтобы избежать обвинений 112 , дав ему даже другое надписание (κατ Μασαλιανν). Это побудило Паламу написать свою третью триаду против Варлаама. Нужно думать, что это последнее сочинение и было поводом к тем обвинениям, которые Варлаам представил патриарху константинопольскому. В большинстве византийских изложений хода борьбы и в соборных грамотах мы напрасно стали бы искать хронологических дат. Во всех упомянутых изложениях выдвинут тот факт, что Варлаам, желая осмеять греческую веру, притворился учеником, ищущим ознакомления с монашеской жизнью и воспользовался простодушием одного калогера, который в безыскусственной форме и передал ему, что каждый верующий может удостоиться телесными очами видеть свет Божий и созерцать природу Божию. |
| Таким образом, преимущество все же остается на стороне частных материалов, то есть, изложений, записок и заметок лиц, принимавших непосредственное участие в борьбе или бывших ее современниками. Что в этом отношении можно ожидать еще значительных дополнений, доказывается нижеследующим. Более резкий тон обнаруживается в тех письмах и сочинениях, которые посвящены защите исихастов или священно-безмолвствующих. Здесь Палама уже задет был лично и не считал нужным щадить противника. Но как возгорелся спор об исихастах? Едва ли не распоряжением церковной власти Варлаам послан был из Солуни на Афон, где, по-видимому, и обнаружились его несогласия с монашествующими. Это можно заключать из следующих слов Паламы: «я радовался, видя Варлаама, посланного к монахам, и безмолвники радовались и говорили, что этот книжник будет для нас как сокровищница, выдающая старое и новое». Писал ли что Варлаам против исихастов, или только ограничился словесными заявлениями, об этом трудно сказать. Во всяком случае не может быть сомнения в том, что сношения между Паламой и Варлаамом не прекратились и после того, как последний окрестил направление монашествующих именем омфалопсихии (пупоумие). Как вмешался в это дело Палама, об этом передает изложение, составленное монахом Давидом. Оказывается, что исихасты обратились к Паламе с просьбой поговорит с Варлаамом и убедить ею прекратить словесные и письменные на них нападки и не оскорблять святых мужей, поклоняющихся божественному огню. Но словесно или письменно излагал Варлаам свой взгляд на религиозное направление монашествующих, этот взгляд тем не менее выражался в следующих определенных чертах. Монахи священное писание считают бесполезным, а науку вредною, и думают, что существо Божие можно видеть телесными очами и что для достижения того нужны некоторые чувственные воздействия и приемы. Между тем Варлаам думал, что высшее усовершенствование человека зависит от упражнения духовным сил: как здоровье, хотя и дается от Бога, но поддерживается собственной внимательностью, так и философия. Ее дал Бог пророкам и апостолам и ученым мужам, и при помощи изучения оставленных ими сочинений мы можем искать и обретать мудрость 122 . – Здесь сталкивались два противоположные направления, которые еще могли уживаться на теоретической почве, но в выводах и практических применениях никак не могли идти рука об руку. Скоро оба направления бросят упрек одно другому в еретичестве и безбожии. |
| Оказалось, что ожесточенная литературная борьба, завязавшаяся между Варлаамом и Паламой, не может быть понята исключительно с точки зрения разностей в богословском направлении, а обусловливается другими мотивами, которые привели в движение и питали самую богословскую полемику. После того как литературный спор между Паламой и Варлаамом переведен был к выяснению формул вероучения, наблюдается период колебаний в Церкви, чьему учению отдать предпочтение. От 1341 по 1347 г. вопрос о православии Паламы подвергался еще большему сомнению, и никто не мог решительно утверждать, что его толкование этих формул возьмет перевес над учением Варлаама. Партия Паламы получила преобладание тогда, когда Иоанн Кантакузин нашел полезным воспользоваться ее влиянием и значением для утверждения своей власти. Следовательно, в истории борьбы принимал участие политический элемент. Далее, нельзя оставлять без внимания других обстоятельств, относящихся к области философских воззрений и культурного направления обоих соперников; рассмотрение этих обстоятельств может пролить свет на начало и объяснить напряжение борьбы. В самом деле, задолго еще до первых полемических статей, которые собственно и обратили на себя внимание церковной власти, Варлаам пользовался известностью как учитель философии. Его воззрения, в особенности же популярность, которою он пользовался, создали ему первые неприятности, ибо туземное светило, Н. Григора, чувствовал себя крайне оскорбленным известностью Варлаама и старался вредить ему. Еще важнее в этом отношении то, что Варлаам является представителем западнического направления и сторонником той партии, которая искала сближения с папой. Приняв на себя дипломатическую миссию в Авиньон, Варлаам дал против себя сильное оружие византийской национальной партии, которая и восполъзовалась этим, чтобы обвинить его в латинстве. Именно эта последняя сторона его деятельности по преимуществу нашла себе освещение в известных историко-литературных памятниках византийского происхождения; первые же два элемента, оставшиеся в тени, могут быть с достаточною полнотой оценены на основании или малоизвестных, или же еще не напечатанных материалов. Прежде всего предлагаем характеристику философского направления Варлаама, из которой должно выясниться взаимное отношение принявших участие в борьбе лиц. 1. Философское направление Варлама |
| В высшей степени любопытно в истории борьбы Варлаама и Паламы наметить процесс обострения отношений между партиями. Мы знаем в этом отношении порядок происхождения триад Паламы; знаем также, что Варлаам, по возвращении из миссии на запад, устранив обвинение исихастов в омфалопсихии, наметил более ясными чертами их направление, назвав их массалианами. С этих пор борьба уже не могла ограничиться тесной областью Македоний или Афона, она переходит в Константинополь, и в ней принимает участие светское и церковное правительство. Почему же поднятый в Солуни или на Афоне вопрос получил такое важное политическое значение? Нет сомнения, что объяснение того должно видеть в имени массалианства, которым Варлаам обозначил защищаемое Паламой направление. Это значило, что афонские подвижники и македонские монахи суть еретики, зараженные богомильством, что их учение о состоянии полного бесстрастия, в котором человек способен соединиться с Божеством, напоминает учение евхитов, – секты, соединившейся с богомильством в славянских землях. Словом, этим делался намек на очень известное и распространенное на Балканском полуострове учение. Другой вопрос – на сколько Варлаам был прав, бросая против исихастов и защитника их Паламы этот упрек. Для суждения об этом имеется весьма мало данных. Мы должны, однако, взвесить то обстоятельство, что начало борьбы истекает из Македонии, и что там же черпала главным образом свои силы и подкреплялась приверженцами партия Паламы. Таким образом, с некоторой вероятностью можно думать, что Варлаам попал в цель, употребив приведенное выражение. На сколько этим затронут был сам Палама, можно судить на основании свидетельства Никифора Григоры. Как известно, его никак нельзя причислить к сторонникам Варлаама; поэтому взгляд его на полемику во всяком случае заслуживает внимания, как взгляд лица, одинаково не расположенного к представителю той и другой партии. Григора 123 отстаивает ту мысль, что Палама уже до прибытия Варлаама в византийские пределы болел массалианской ересью, и что заслуга последнего именно в том и состоит, что оп назвал виновника ереси. |
| Но мы знаем, что Варлаам писал в православном духе против латинства и что в сношениях с папой заявил себя самым искренним греческим патриотом. При том же и не все греческие писатели решаются бросать против Варлаама обвинение в предательстве и лицемерии. Например, Кантакузин значительно видоизменяет этот упрек и признает Варлаама действовавшим по подстрекательству диавола, общего врага церкви 104 . Наконец, есть совершенно иное мнение, высказываемое тоже не друзьями Варлаама, по которому причина борьбы между Варлаамом и Паламой скрывается совсем не в вероучении, а в ненависти к Варлааму, как человеку не греческого происхождения, как пришельцу из латинствующего Запада. Согласно этому последнему воззрению, Варлаам нашел повод в сочинении Паламы начать с ним литературный спор. Это мнение принадлежит известному уже нам сопернику Варлаама, Никифору Григоре, автору диалога «Флорентий», и заслуживает того, чтобы привести его вполне 105 . «Поскольку Палама всегда выставляет калабрийца Варлаама виновником своего богохульства и тебя даже (царя И. Кантакузина ), убедил говорить это, то выслушай мои объяснения. Палама пользуется именем Варлаама, как приманкой для легковерных, так как это имя ненавистно всему ромэйскому народу из-за латинской веры. Палама болел уже этою болезнью до появления Варлаама между византийцами и утверждал в присутствии моем и многих других, что он видит телесными очами существо Божие, и не он один, по и соименный его ученик Григорий Дрими. Я тогда же порицал их и доказал из священного писания нелепость их слов.... С течением времени поселился между греками Варлаам и стал здесь известен государям и удостоен был ими особенного расположения ради его чрезвычайной мудрости. В особенности ты, государь, как человек, издавна любивший филологию и приобретавший многие и разнообразные книги и высоко ценивший беседы с умными людьми, обласкал его перед всеми. Спустя некоторое время, громкая молва дошла и до нас, что Варлаам в Солуни завел литературный спор с Паламой из-за того, что этот говорил и писал, что видит телесными очами существо Божие. |
| Понятно, что и эти знаки внимания цари далеко не ослабляют намека Григоры на силу и влияние партии Паламы, сделавшей из правительства орудие для достижения своих целей. Не будем пока настаивать на том, что Григора сообщает беспристрастное мнение; в дальнейшем изложении нам придется возвратиться к этому вопросу. Можно остановиться на заключении, что до миссии в Авиньон Варлаам и Палама не только были знакомы, но и состояли в переписке, что хотя Варлаам не разделял направления Паламы и не скрывал этого в беседе с учениками, но не называл его еретическим. Ближайшие обстоятельства, давшие означенным недоразумениям характер публичности и перенесшие их из Солуни в Константинополь, раскрыты в похвальном слове Филофея, где он говорит о порядке составления знаменитых триал своего героя 125 . Именно, во время итальянской миссии Варлаама Палама составил вторую триаду, в которой показал заблуждения своего противника, выяснив, что истинное и спасительное знание состоит не в изучении внешней мудрости, а в тайной умственной молитве и в духовном служении Богу. Здесь же он описал качества и признаки этого духовного служения и объяснил божественное и неизреченное озарение священным огнем, доступное избранным Божиим слугам. Варлаам, возвратившись из путешествия на запад, прежде всего и занялся этими сочинениями Паламы, разбор которых привел его к выводу, поставленному в оглавлении его ответа: κατ Μασαλιανν. Когда солунская полемика сделалась весьма гласною и обратила на себя общее внимание, когда Палама составил свою третью триаду, которую отправил в Константинополь к царю 126 , тогда положение Варлаама сделалось в Солуни весьма затруднительным, и он решился отправиться в Константинополь, «рассчитывая на поддержку патриарха и на дружбу тех, которые разделяли его мнения и неблагосклонно относились к исихастам». По этому поводу составитель похвалы делает весьма для нас важную вставку, рисующую Константинополь с точки зрения провинциала 127 . «Я не могу не превозносить Константинополь за его величие, красоту, богатство, просвещение и подобные тому качества, но мне не нравится в нем одно, что константинопольцы весьма легкомысленно относятся к божественным предметам, они занимаются священными вопросами, как игрой в камешки или в мячик, и любят выставлять таинственные вещи на позорище, как на сцене или в драме». Варлааму удалось здесь с большой легкостью привлечь на свою сторону ученых и философов и посеять недоверие к своему противнику, набросив на него подозрение в богохульстве, обмане и ереси 128 . Прямым последствием перенесения дела в Константинополь было то, что Палама с своими приверженцами и Варлаам должны были явиться на собор. |
|
|
