| 316. Комиту Каллимаху. Как чета родителей спасется чадородия ради (1 Тим.2:15), если только заботятся они о жизни детей, так испытают противное сему, если вознерадят о сбережении их. Да и смешно было бы удостаивать великой заботливости молодого коня, с самых первых дней его существования, обращая внимание на его поступь, пищу, питие и всякую выправку, хотя и цена его невысока, и служба его не имеет большого значения и непродолжительна, и потеря не тяжела, а человека, которого Бог создал, почтил своим образом и воссоздал в Себе, оставить неукрощенным, дозволив ему нестись, куда хочет, гнаться за тем, чего не разумеет поползновенная юность. Если первое кажется тебе полезным, то и детей своих ограждай всяким хранением честности. 317. Комиту Ермину. Хорошо чествуешь Господа, принося начатки плодов нам, а десятину всего плодоношения земли твоей — Дарующему оное. Это плодоношение и продолжится у тебя многие годы, и будет как и ныне сохранять потребное для тебя в довольстве, и в последствии доставит вечное веселье. 318. Архимандриту Луке. В пустыню нашу пришел один монах, нося на себе печать твоей досточестной десницы, какую умеешь ты налагать на своих учеников. И когда спросили мы о причине его прихода, стал он просить, чтобы мы исходатайствовали ему у твоей любви прощение за один неважный проступок, в который впал он по неведению. Посему, если впадать в проступки после многократного нарушения приносимого покаяния не стало для него делом обычным и не научился он бегать от тебя в угодность чреву или своеволию, то ради нас не откажи ему в прощении. Если же он таков, что снисхождение не исправит его, то пусть письмо наше не служит в его пользу, но да пребывает он вне братской тишины, чтобы в безмолвии братских нравов не произошло от него надмения и кружения волн. Ибо сие приточно повелевает нам и закон, высылая прокаженных из стана (Числ.5:12). 319. Пресвитеру Дорофею. О смехе. Если иерей наименован и должен быть образом для стада (1 Пет.5:3) и светом Церкви (Мф.5:14), то нравы его должны запечатлеваться в подчиненных, как печати на воске. Посему, если хочешь быть светом, то не терпи шутливости и смехотворства, чтобы не научить многих бесчинию. Иерей — Ангел Господа Вседержителя (Мал.2:7), Ангел же не знает смеха, служа Богу со страхом. |
| Должностные лица, назначенные царем, заботились о материальных нуждах ученых, которые, не испытывая недостатка ни в чем, могли свободно предаваться своим занятиям, пользуясь такими замечательными рабочими инструментами, предоставленными в их распоряжение, как ботанический и зоологический сад и прежде всего знаменитая Библиотека с филиалом Серапейон, единственная в древности по богатству, размерам и качеству: каталог, составленный ее третьим хранителем, Каллимахом, между 260 и 240 годом, включал не менее ста двадцати тысяч томов . Как видим, Музей был учреждением с замечательной эффективностью; он был задуман не на пустом месте — это всего лишь воплощение в более крупном масштабе и в государственных рамках философского сообщества, созданного первыми пифагорейцами и успешно подхваченного Академией, Ликеем и — в недавние уже времена — Садом Эпикура: само название Μουσεον употреблялось в школах Платона и Аристотеля, представлявших себя, как известно, хороводом Муз. Если — как охотно предполагают — Птолемей Сотер прислушивался к советам Деметрия Фалерского, укрывшегося при его дворе с 294 года, влияние Ликея на александрийский проект должно было иметь совершенно непосредственный характер: Деметрий ведь на самом деле был учеником Теофраста, первого последователя Аристотеля . Но в принципе Музей был научно-исследовательским, а отнюдь не высшим образовательным центром: ученые и эрудиты на содержании Лагидов не имели необходимости вести занятия. Тем не менее потребность в таковых была: Благо по своей природе склонно к распространению, и обладание знанием спонтанно желает сообщаться; можно допустить, что это один из главных законов человеческого существа, в особенности свойственный для греков, которые, как мы видели, допускали проникновение педагогической страсти даже в свои понятия о любви! И в самом деле, мы можем констатировать, что ученые Музея привлекали, держали при себе и образовывали учеников . Традиция, например, сообщает нам о таких грамматиках, как Дионисий Александрийский или Апион, которые были учениками светил Музея: первый — Аристарха, второй — Аполлония . |
| В последнем стихотворении герой просит героиню: «дай услышать твой голос». При этом он ссылается на неких «друзей» или «спутников», которые тоже внимают героине. Она отвечает, но ее ответ печален и для героя, и для «спутников»: «Беги прочь». С одной стороны, это еще один пример серенады. С другой стороны, в качестве последнего стихотворения сборника этот диалог получает металитературный смысл. Примерно такой: «Мы хотим еще таких стихов! Дай нам их услышать! – Нет, все. Книжка кончилась, Я понимаю, что такие прочтения могут показаться произвольными и недоказуемыми. Конечно, никакого доказательства их истинности мы никогда не получим. Но в пользу их вероятности говорит тот факт, что высказывания типа «собираюсь петь/писать о том-то» или «вот и сказке конец» встречаются в литературе и фольклоре часто, причем особенно как раз в начале и в конце текста. Каков итог этих рассуждений о фольклорном и литературном в Песни песней? Ясно, что она использует устные жанры, причем разные. В то же время здесь есть элементы книжной поэзии (прежде всего, обыгрывание омографов). Есть указания на то, что сборник был на каком-то этапе составлен как книга с прологом и эпилогом. Получается, что перед нами литературная поэзия, но имеющая устную и традиционную основу. В ней много от фольклора, но это не фольклор в чистом виде, а скорее подражание фольклору: например, подражание серенаде, подражание состязанию импровизаторов. Вспомним, что и в намного лучше известной нам античной традиции мы сталкиваемся не прямо с полевыми записями поэтических импровизаций сицилийских пастухов и не с транскрипцией серенад, которые пелись на улицах Александрии или Рима, а с литературными имитациями, созданными Феокритом, Каллимахом или Проперцием. 1.3. Метафоры и сравнения Песнь песней, как и вообще древняя литература, широко использует традиционный материал. Это касается не только жанров, но и более мелких единиц: устойчивых метафор и сравнений, словесных формул. Скажу немного о метафорах и сравнениях. Современному читателю они часто кажутся странными. Чем глаза героини похожи на голубей? Цветом? Формой? А груди чем похожи на оленей? Да еще на оленей, пасущихся среди лилий? Почему героиня заставляет девушек клясться газелями и ланями? Почему сравнивает с лилией то себя, то, например, губы любимого? |
| Не знает он и того даже, что не ведает всего этого. Сказать по правде: он только телом живет в городе, дух же его обращен на разрешение вопросов мировых. Он, как говорит Пиндар, воспаряет над землею, себе уясняет явления небесные, там созерцая течение светил небесных; любознательным оком, вникает он во внутреннее существо всего величественного, из чего слагается жизнь вселенной; до занятия же вещами площадными и избитыми он не ниспускается». Со словом Спасителя: Да будет слово ваше «да, да» и «нет, нет» ( Мф. 5:37 ; Иак. 5:12 ) может быть сопоставлено такое слово эллинской мудрости: «Непозволительно мне и соглашаться с ложью или же заглушать в себе голос истины». Клятва нам запрещена. Но и Платон в 10-й книге своих «Законов», – я слышу, – говорит мне: «Никогда ни хвалы не изрекай, ни клятвы». Да и вообще Пифагор, Сократ и Платон, слышавшие столько из гласа Божия, сколько они могли его понять, тщательно всматриваясь в дивное устройство вселенной, которая десницею Божественною образована столь прекрасно и беспрерывно поддерживается, разве они не оказываются как будто заимствовавшими у Моисея следующие слова: Он сказал, и было (Быт., гл. 1), коими священный историк выражает мысль, что Богу достаточно сказать, чтоб Его воля исполнялась. Возьмем ли мы для сравнения вопрос о сотворении человека, что оказывается? Как Писание повествует о сотворении человека из ила земного, подобно этому и светские мудрецы повсюду говорят о человеческом теле, что оно образовано из земли. У Гомера, например, встречается такое проклятие: «Да погибнете вы все, обратившись в воду и землю» (Ил. VII, 99). И нога ваша пусть попирает их как грязь, – говорит Исаия ( Ис. 10:6; 11:27 ). Каллимах также выражается весьма ясно: Это было в те времена, Когда птицы, рыбы и четвероногие Имели вид грязи, Замешанной Прометеем. И в другом месте у того же поэта читаем: Если же тебя образовал Прометей, То и ты не из иной грязи вышел, Как из замешанной им же. Гесиод 714 так пишет о Пандоре: Преславному Гефесту приказал тогда ж он Замочить несколько земли в воде И в эту смесь опустить голос и разум человеческий. |
| Афинагор, как и другие апологеты, видит в Христианстве истинную философию, потому что основание ее в совершенной, Божественной истине и она имеет рациональное содержание, давая удовлетворяющее и общепонятное разрешение вопросов, над которыми трудились все истинные философы; в противоположность обычной философии, христианская философия происходит из Откровения и продолжает распространяться по воле Божией. «Поэты и философы, – говорит Афинагор, – не оказались настолько способными, чтобы постигнуть истину, потому что думали приобрести познание о Боге не от Бога, а каждый сам собою; посему каждый из них различно учил и о Боге, и о материи, и о формах, и о мире. А что мы знаем и во что мы веруем, в том имеем свидетелями пророков, которые по вдохновению от Божественного Духа возвещали и о Боге и о вещах Божественных. Конечно, и Вы (обращение к Императорам), возвышаясь над прочими мудростью и благоговением к истинно Божественному, согласитесь, как неразумно отказаться от веры Духу Божию, Который двигал устами пророков, как инструментами, и обратиться к мнениям человеческим (Legat., 7; сравн.: 9). Мудрость мирская и мудрость Божественная различны одна от другой, как различаются истина от софистики: первая – мудрость пророческая и богословская – происходит с неба, а вторая – мудрость мирская – от земли (Legat., 24). Но, несмотря на такое решительное оттенение понятия о Христианском Откровении, в произведениях Афинагора наблюдается большее, чем у других известных нам апологетов, влияние Греческой философии, почему его называют «христианским философом из Афин» или «христианином в одежде философа». Несомненно, что Афинагор не только до обращения в Христианство усиленно занимался философией, но и после этого сохранил привычки философа и в своих доказательствах, и в расположении мыслей, особенно в своем сочинении «О воскресении», он пользуется философскими терминами и формами; как и в изложении он больше своих христианских современников прилежит к чисто Греческому языку. Судя по многочисленным цитатам, беглым упоминаниям и суждениям о местах из известных философских, поэтических, мифологических или исторических произведений (приводятся места из Орфея, Гомера, Гезиода, Геродота, Пиндара, Эсхила, Софокла, Еврипида, Эмпедокла, Платона, Каллимаха, Плутарха и других), Афинагор был высокообразованный и начитанный Грек, и, при свойственной ему острой логике и ясной диалектике, должно признать, что он цитированные и затронутые в его «Прошении» философские и особенно Платоновские произведения не только знал по имени и общему содержанию, но основательно изучил и овладел метафизическими и логическими воззрениями цитированных авторов и прежде всего Платона. |
| ( 48 ,1) Но так считающие незнакомы с произведением философа Клеанфа, который недвусмысленно называет plh=ktron Солнцем: «Ведь с востока поднимающееся сияние, ударяет, как бы приводя в движение космос, направляя свет по присущему ему пути». Остальные звезды, по аналогии с Солнцем, он называет так же. (2) Sfi/gc — это не всеобщий разум [или соединение всего ] и не вращение космоса, как полагает поэт Арат , но скорее некая духовная связь, которая распространяется везде и содержит весь космос в своих границах. (3) Лучше всего представлять это в виде эфира, который, согласно Эмпедоклу, все сплачивает и сжимает: Так я расскажу сначала о Солнце, из которого возникло все, что зримо ныне, земля, и бурная пучина, и влажный воздух, и Титан Эфир, все обнимающий. (4) Итак, согласно Аполлодору из Керкиры, именно эти слова декламировал предсказатель Бранх во время обряда очищения милетян от язвы: «Он же ходил среди толны, ударяя тех, кто был рядом, молодой веткой лавра, выводя слова гимна: Воспойте дети e)ka/ergon kai e)kae/rgan. (5) И толпа ему вторила ему такими словами: be/du, za/y, xqw/m , plh=ktron, sfi/gc, knaczbi/x, qu/pth», flegmo/, drw/y». (6) Об этом событии упоминает Каллимах в Ямбах. (6) knaczbi/x — это болезнь, поскольку производимо от слова knai/ein грызть, терзать и diafqei/pein разрушать. Qu=yai означает «поразить молнией», (7) хотя Феспис, трагический поэт, полагает, что это значит нечто иное. Он пишет где–то: Приношу тебе возлияние из белого knaczbi/x, надоенного из рыжего вымени, и смешав (qu/pthn) сыр с красным медом, я ставлю эту смесь, на твой, о двурогий Пан, священный жертвенник. Посмотри, вот он, пламенный напиток Бромия. (8) Это может означать, я думаю, первую пишу для нашей души, подобную молоку и состоящую из двадцати четырех элементов, которое, сгустившись, превращается в твердую пищу. Наконец, он учит о крови виноградной лозы, о Логосе, «пламенном вине» и совершенной радости наставничества. (9) Drw/y — это Логос, действующий (drasth/rio»), который способствует возмужанию, начиная с простейших наставлений и «в меру зрелости» воспламеняя и просвещая человека. |
| Расцвет римского александринизма относится к 50-м гг. I в., когда сторонники этого направления вступают в литературу сплоченным кружком. Поэт и грамматик Валерий Катон, идейный глава школы, затем поэт и оратор, «аттикист» Кальв, Цинна, Катулл – наиболее видные участники новой группировки, в состав которой входило большое количество молодых поэтов, в значительной части своей уроженцев северной Италии (так называемой «цизальпинокой Галлии»; стр. 285). Цицерон называет их «новыми поэтами» (poetae novi, или по-гречески neoteroi) и дает им однажды ироническую кличку «эвфорионовых певцов», по имени темного и «ученого» Эвфориона из Халкиды (стр. 229), которого римские александринисты ставили себе в качестве одного из образцов. В современной научной литературе принято называть «новую» школу «неотериками». Неотерики выступили с литературной программой, повторяющей принципы Каллимаха (стр. 215). Они отказались от больших форм, эпоса и драмы, и разрабатывали малые жанры – эпиллий, эпиграмму, элегию. Претендуя на «ученость», они выбирали вслед за александрийцами редкие мифы, малоизвестные варианты, насыщали свои произведения темными намеками, скрытыми цитатами и заимствованиями из других авторов; подобные цитаты рассматривались как литературный комплимент, как признание стилистического мастерства цитируемого писателя, но понять и оценить все это мог только весьма изощренный читатель, хорошо знакомый с обеими литературами, как греческой, так и римской. При выборе мифологических сюжетов неотерики отдавали предпочтение таким мифам, в трактовке которых можно было развернуть патетику и даже патологию любовной страсти. Эта тенденция сближает римских поэтов уже не столько с Каллимахом, сколько с позднейшими представителями александрийской поэзии (стр. 229). В Риме проживали в это время некоторые видные поздне-эллинистические поэты, как например Архий (в защиту которого Цицерон произнес одну из своих речей, стр. 336), не раз уже упоминавшийся эпикуреец Филодем, наконец Парфений (стр. 230), попавший в Рим пленником вовремя войны с Митридатом. С этими греческими писателями поддерживалась живая связь, и в частности Парфений был литературным учителем младшего поколения неотериков. Рядом с «учеными» произведениями они культивировали малые лирические формы, минутные излияния, которые именовались «пустячками» (nugae) и «забавами». Огромное значение придавалось как в легком, так и особенно в «ученом» стиле тщательной отделке формы. Неотерики стремились приблизить ритмико-синтаксическую структуру латинского стиха к эллинистическим нормам и обогатили римскую поэзию многими доселе неизвестными в ней стихотворными размерами. |
| Архаическое течение в греческой культуре, укрепившееся с наступлением римского владычества, получило непосредственное отражение ив литературе. Его результатом было торжество аттикизма (стр. 231), ориентации на язык и стиль аттической прозы. Аттикизм был реакцией против стилевых тенденций, господствовавших в эллинистической литературе, возвращением к «классикам», или, как выражались сами греки, к «древним». «Подражание древним» было литературным лозунгом движения. Аттикизм прежде всего знаменовал реформу литературного языка. Из него были устранены те слова и обороты, которые не встречались у признанных «каноническими» аттических прозаиков. Между тем литературный язык аттической прозы V – IV вв. уже отличался от живого «общего языка» эллинистического времени (стр. 198), с его значительной примесью ионизмов и многочисленными новообразованиями. В этом отношении аттикизм создавал пропасть между письменным языком, которому нужно было учиться у аттических .авторов, и языком живой речи, омертвлял всю языковую систему. Литература верхов окончательно рвала с народом. Победа аттикизма запечатлелась на всей дальнейшей истории греческого языка. Дуализм письменной аттической и живой речи, возникший в рассматриваемый нами период, прошел через всю позднейшую античность, через средневековую письменность феодальной Византии, даже через новогреческую литературу XIX в. и, сохранившись до наших дней, продолжает служить тяжелой помехой для демократизации народного образования в современной Греции. Как уже было упомянуто, одним из последствий победы аттикизма являлась также гибель памятников эллинистической литературы. Аттикистический уклон поздне-античной школы отверг эту литературу главным образом по языковым соображениям. Эллинистическая традиция держалась только в Египте, что и дает нам возможность знакомиться с эллинистическими писателями по папирусам римского времени. В области литературного стиля аттикисты вели борьбу против «азианского» красноречия (стр. 230 – 231) и свойственной ему перенапряженности средств выражения, призывали к более строгой дисциплине слова. Попытка навязать литературе непреложные стилевые нормы, исходившая от крайних сторонников аттикизма, не имела успеха. Важнейшим документом движения являются для нас многочисленные риторические трактаты Дионисия Галикарнасского, греческого писателя, поселившегося в Риме в 30 г. до н. э. Дионисий не принадлежит к числу центральных фигур в борьбе за аттикизм; он уже констатирует совершившийся перелом и отмечает ту роль, которую сыграл в этом вопросе вкус Рима. Хотя борьба велась главным образом по вопросам прозаического стиля, она распространялась и на сферу поэзии. Здесь также заметна реакция против господствовавшей в эллинистическое время александрийской школы. В эпиграммах начала нашей эры нередко звучат насмешки над Каллимахом и искусственным ученым стилем александрийцев; им противопоставляются классики древней поэзии – Гомер и Архилох. |
| Сосикрата. (6) Непременным дополнением к биографиям философов были списки книг, написанных философами. Здесь основная каталогизаторская работа была проделана в Александрийской библиотеке знаменитым поэтом и филологом Каллимахом (III в. до н. э.) в огромной (120 книг) аннотированной библиографии всей греческой литературы под заглавием «Таблицы». Извлечения по творчеству философов из этой массы материала произвел ученик Каллимаха, уже упоминавшийся Гермипп; он же, принадлежа к перипатетической школе, сохранил для Диогена завещания перипатетиков, цитируемые в книге V. (7) Вопросы хронологии древних философов, очень запутанные при сбивчивости греческого летосчисления, были исследованы в Александрии Эратосфеном (III в. до н. э.) и популяризованы в сочинении Аполлодора Афинского «Хронология» (II в. до н. э.), написанном почему-то стихами. Именно к Аполлодору восходит система датировок по «расцветам деятельности»; Аполлодор старается найти в жизни философа какой-нибудь точно датируемый момент, предполагает затем, что в это время философ находился в своем «расцвете» – около 40 лет отроду, и, исходя из этого, вычисляет примерное время его рождения и смерти. (8) Наконец, совершенно особого рода подспорьем был для Диогена труд Деметрия Магнесийского (I в. до н. э.) «Соименники»: здесь не содержалось, по-видимому, ничего, кроме списков людей, носивших одни и те же частые в Греции имена (Дионисий, Деметрий, Гераклид, Аполлодор и др.) с короткими справками, кто чем известен. Легко понять, от каких опасных путаниц это спасало последующих писателей. (9) На этом эпоха исследователей кончается, и начинается эпоха компиляторов, продолжающаяся от I в. до н. э. и до самого Диогена Лаэртского. Некоторые из этих авторов занимались биографиями философов специально (таков Диокл Магнесийский, I в. до н. э., в котором Ф. Ницше пытался усмотреть основной источник всего сочинения Диогена), некоторые использовали этот материал в полуученых, полуразвлекательных сочинениях смешанного содержания (Памфила в I в. н. э., Фаворин Арелатский во II в. н. э. – ближайший по времени из источников Диогена). Совершенно особую струю традиции |
| 3056 Это, как и предыдущее, место невразумительно. Может быть мысль должна быть такая: кроме писаний пророческих, ты знаешь и все другие писания богодухновенные, кои написаны также людьми, приявшими Духа, но не для пророчества, а для… Или же такая: все писание богодухновенно, не только пророчества, но и что написано для обличения… 3060 Греч.: πληροφρησον – исполняй совершенно, неуклонно, твердо (Слав.: известно сотвори), древн.: извести, другое: скончай, и: исполни (Амфил.). 3074 Вульг. Кл., нек. лат. и Греч. кодд. FG: liberavit – ερρυσατο, но Сир. Вальт. и др.: ρυσεται – избавит. Ход мыслей у св. Ефрема требует, кажется, второго чтения. 3084 Греч.: κατα πολιν – по городам (Вульг.), в каждом городе (Сир.), – по всем городам (Слав. Рус.). 3089 Προφητης и vates – это название у языческих писателей дается поэтам. См. места у Wetst. II. 370. Первые слова: κρτες ε ψεσται принадлежат Каллимаху. По Златоусту и Феофилакту (см. к эт. м.) это изречение взято из утраченного сочинения Епименида περ χρησμν, а по Феодориту оно принадлежит Каллимаху (к эт. м.), наконец, по Епифанию и Иерониму оно взято Каллимахом у Епименида. Общеизвестность лживости Критян засвидетельствована словом χρητζειν, которое, по Гезихию, равнозначуще с ψεδεσθαι κα πατν. См. Wetstenii Novum Testamentum, t. II, p. 370. 3094 Учительство предполагает, что здесь, разумеется, пресвитер, как и дальнейшая речь о диакониссах. 3096 Proprium. Греч.: слово περιοσιος, один только раз употребленное в Новом Завете, взято из Ветхого, где у LXX этим словом переведено евр.: означающее: собственность (народ собственный, свой, особенный), – отсюда: περιοσιος – около-сущный, относящийся, принадлежащий к имению – ουσα, – 1Пет.2:9 : λας ες περιποησιν, Симмах: ξαιρετ: (Field, 1, 113–114 и 294 и 2. 289). Св. Златоуст: λας ξειλεγμνος οδν χων κοινν πρς λοιπος (In Tit. hom. V. § 2. Migne 62. 690. Русс. пер. СПБ. 1859, стр. 65: народ отдельный, не имеющий ничего общего с другими); Феодорит: λαν οκεον – свой, собственный народ (Migne 82. |
|
|
