| 49). ζ) Haec epistola post biennium missa est quam baeresis Photim a romanis damnata est. η) Item exemplum alterius epistolae Valentis et Ursacii quam post aliquantum temporis ab Aquileia, postquam hanc superiorem Romae emiserant, ad Athanasium miserunt et episcopos. Domino fratri Athanasio U. et. V. Dedit se occasio... – В Athan. hist. ar. ad mon. n. 44. Осий кордубский пишет имп. Констапцию, что Урсакий и Валент νλθον ες τν ’Ρμην κα – γραψαν[разумеется «Quoniam constata], γραψαντες πρτερον κα θανασ φιλικν κα ερηνικν επιστολν.Очевидная неточность: как принятые уже в общение римскою церковью, они отправляют свое послание Афанасию в. – θ) Superioribus igitur litteris datis, venia indulgetur orantibus, reditus ad catholicam fidem cum communione donatur: maxime cum serdicensis synodi veritatem ipsae orantium veniam litterae continerent, ι) n. 21. Verum inter haec Sirmium convenitur. Photinus haereticus comprehensus, olim reus pronuntiatus, et a communione jam pridem unitatis abscissus, nec tum quidem per factionem populi potuit amoveri, κ) Sed idem Athanasius Marcellum qui post recitationem libri quem scriptum ediderat (nam hunc nos quoque habemus) sententia synodi serdicensis episcopatui erat redditus, ubi quaedam alia nova miscere sensit, et ambiguis praedicationibus, ejus in quam Photinus erupit doctrinae viam quaerere, a sua communione separat anteriore tempore quam Photinus arguitur, praeventam judicio meditationem corruptae voluntatis ostendens et non ex libri editione condemnans. Sed quia promptum est e bono malum effici, praebuit non illis quae in Marcellum gesta ante fuerant, sed his quae in Photinum gerenda erant auctoritatem, λ) n. 22. Illud autem esse cognitum cunctis oportet, nullam unquam adversus Marcellum, praeter eam quae serdicensibus est dissoluta sententiis, deinceps synodum fuisse contractam; neque tunc cum de Photino decretum ab occidentalibus est et ad orien tales est relatum, aliquod in eum expressum fuisse judicium, μ) Sed homines mente callidos, ingenio subtiles, malitia pertinaces, occasionem revolvendi ejus, quod Athanasii absolutione est dissolutum, quaesiisse judicii; et rescribentes de Photine, Marcelli mentionem velut institutionum talium magistri addidissë ut mortuam de Athanasio ipso jam tempore quaestionem, et seritatis judicio consepultam, in publicam recordationem causae novitas excitaret, et subrepens per Pbotini damnationem Marcelli nomen inveheret. |
| Cp. Xp. Чт. 1891, I, 314 прим. 33. – В apparatus criticus стоит: «imperitorum de Pramö imperamorum Pb», m. e. в [единственном для Chronica] cod. Palatin. Vatican. 824 и зависящем от него editio princeps 1556 г. читается «imperatorum»; но yжe de Ргато в 1741 г. предложил чтение «imperitorum», которое предпочел рукописному u Halm.Дeйcmbumeльho, «imperatorum» – не в стиле Сульпиция, который знает только одного «Constantius imperator» или даже и «rex». – Во fragmenta Иллария нет параллельного места к imperatorum; а для impetitorum источником могли быть слова indoctorum simplicitas» в пр. 28, стр. 313. 37 fr. 2,18. Superest, ut quid de Marcello et Pliotino gestum sit, paucissimis dicam, n. 19. Photinus sirmiensis episcopus fuit a Marcello imbutus – – – α) Igitur ad, tollendum ex episcopatu Photinum, qui ante biennium jam in mediolanensi synodo erat haereticus damnatus, ex plurimis provinciis congregantur sacerdotes, β) hoc magis solliciti atque anxii, turbari rursum miscerique omnia, quod jam pridem plures episcopos reos vel falsorum in Athanasio judiciorum vel communionis baeresis arianae, ab ecclesia fuerat necesse resecare, γ) Quam opportunitatem nacti Ursacius et Valens, romanae plebis episcopum adeunt, recipi se in ecclesiam deprecantur et in communionem per veniam admitti rogant. Iulius ex consilio veniam quam orabant impertit: ut cum lucro catliolicae ecclesiae vires quoque detraheret arianis... δ) Exemplum epistolae, quam – in urbe Roma holographa manu Valens perscripsit et Ursacius subscripsit. Domino beatissimo papae Julio Valens et Ursacius S. ε) Quoniam constat, nos antehac multa gravia de nomine Athanasii litteris nostris insinuasse, atque litteris sanctitatis tuae conventi, ejus i ei, de qua significavimus, non praestitisse rationem: profitemur apud sanctitatem taam, cunctis praesentibus presbyteris fratribus nostris, omnia – antehac – falsa a nobis esse insinuata atque omnibus viribus carere... Haereticum vero Arium, sed et satellites ejus – sicut per priorem libellum nostrum, quem apud Mediolanum porreximus, et nunc et semper anathematizasse, hac manu nostra, qua scripsimus, profimemur. He нелишне отметить, что письменный вызов от Юлия Урсакий и Валент получили очевидно до сердикского собора (после собора письменные сношения с отлученными были прерваны – прим. |
| Пользуясь тем, что царь, по вышесказанным причинам, гневался на Македония, акакиане низложили и его, равно как Элевсия кизикского, Василия анкирского, Эортасия сардского и Драконтия пергамского. Отличаясь от этих епископов учением, они, при низложении из, не порицали веры низлагаемых, но всем им вообще вменяли в вину то, что они возмущали Церкви и нарушали церковные законы, а каждому порознь приписывали особенные преступления. Именно Василия обвиняли в том, будто он у александрийского пресвитера Диогена, проезжавшего чрез Анкиру, отнял бумаги и нанес ему удары, также без суда велел (гражданским) начальникам сослать в ссылку и подвергнуть другим наказаниям некоторых антиохийских клириков при реке Евфрате, в Киликии, Галатии и Азии; так что последние испытали железные узы, а свои имущества отдали ведшим их воинам, чтобы не терпеть от них оскорблений. Обвиняли его и в том, будто, когда царь приказал привести Аэция и некоторых из его сообщников к Кекронию для оправдания в представленных против них обвинениях, он чиновника, имевшего это поручение от царя, убедил поступить так, как хотелось ему самому, а префекту Гермогену и правителю Сирии написал, кого и куда надобно сослать в ссылку, и, когда царь приказал возвратить из ссылки, он воспрепятствовал этому, противясь и гражданским, и духовным начальникам. К сему присовокупляли, будто он возмутил сирмийский клир против Герминия, и в письме говоря о своем общении как с ним, так с Валентом и Урсакием, между тем клеветал на них пред африканскими епископами, а, когда обвиняли его в этом, не признавался и клялся; быв же обличен, старался хитростию прикрыть свое клятвопреступление, — также будто он был виновником несогласия и смятений у Иллирийцев, Италлийцев и Африканцев, и событий в римской Церкви, — будто приказал заключить в узы одну служанку и заставил ее дать ложное показание на госпожу, — будто крестил и удостоил диаконского сана одного развратного человека, жившего с женщиною не по закону брака, и не отлучил от Церкви одного бродягу, виновного в убийствах,— будто за священною трапезою составлял заговоры, заклиная клириков и связывая их божбою, что они не будут обвинять друг друга, а делал это с тою хитрою целию, чтобы самому, как предстоятелю клира, избавиться от обвинения обличителей. |
| На смену Евсевию после его смерти (t 341 г.) в роли придворного епископа и дипломата появляется на Востоке упомянутый уже выше Акакий, из среды оригенистов. На Западе с особым успехом выполняют в то же время такую же роль Урсакий Сингидонский (в верхней Мисии) и Валент Мурсийский (в Паннонии), бывшие учениками самого Ария во время ссылки его в Иллирик; епископами они сделались около 335 г. Весьма скоро после собора император, наказавший ссылкой представителей арианской партии, не согласных с определением собора, переменил свои отношения к ним. Общая причина такой перемены понятна: нерасположение к собору большинства ученых епископов Востока естественно должно было отразиться на настроении императора. Какие частнейшие обстоятельства содействовали этому, неясно. Несомненным можно лишь считать покровительство арианам сестры Константина Констанции, к которой Константин сохранил расположение и после казни ее мужа Лициния в 325 г. О том, какое значение могла иметь казнь Лициния, а также последовавшая в 326 г. казнь сына Константина Криспа (а по некоторым данным, и супруги Константина Фаусты) для перемены настроения Константина в отношении к арианам, возможны лишь предположения. Обращает на себя внимание, между прочим, факт, что когда император хотел переименовать какой–либо город в честь своей матери Елены, выбор пал на Дрепану из Вифинии (Drepana — λενπολις), кажется, именно потому, что там находились мощи мученика Лукиана. Торжество освящения перестроенного вновь города осенью 327 г. было вместе торжеством в честь Лукиана. Для «лукианистов» это обстоятельство едва ли прошло бесследно. Указанная перемена выразилась в том, что возвращены были из ссылки на свои кафедры с удалением поставленных на их место лиц: Амфиона и Христ (Χρστος), Евсевий Никомидийский, Феогний Никейский, а раньше их, по всей вероятности, сам Арий. По Филосторгию, Евсевий и Феогний сосланы были спустя три месяца после собора и в ссылке пробыли три года; возвращение их относится, таким образом, к концу 328 г. У Сократа приводится письмо их из ссылки к «наиболее выдающимся епископам» (τοις κοριχραοις τν π σκπων). Указывая на то, что они, подписав на Никейском соборе веру и согласившись принять слово ομοοσιος, не подписались лишь под анафематизмом потому только, что им казалось невероятным, чтобы Арий держался таких воззрений, какие ему приписывают; они просят епископов допустить их до личного объяснения и вручить их ходатайство самому императору. Арий, из–за которого они несут наказание, уже вызван из ссылки, по их словам, и имел случай оправдаться в возводимых на него обвинениях; было бы странно, если бы они теперь своим молчанием стали сами подтверждать свою виновность, будучи на деле невинными (Socr. Η. Ε. 1,14). Подлинность этого письма некоторыми учеными отвергается. Нет, однако, ничего невозможного в том, что Арий раньше Евсевия и Феогния был освобожден от ссылки как гражданского наказания; о воссоединении его с Церковью в письме нет речи. |
| В самом деле, наиболее позорными представителями разлагающих влияний константиновской эпохи считаются те епископы, в которых придворный берет верх над предстоятелем церкви, которые за императорскую благосклонность готовы жертвовать и достоинством своего сана и догматическими убеждениями. Таков был, по общему верованию ученых этого лагеря, Евсевий кесарийский . Однако Константин ли создал этого рода тип епископа? Справка с хронологией показывает нам, что Евсевий родился, вероятно, между 253–259 г., что 313-й год застает его зрелым 54-летним мужем и, вероятно, даже епископом кесарийским. Следовательно, ко времени Константина это был уже вполне сложившийся и нравственно окрепший характер, который должен был бы противостоять разлагающим влияниям нового царствования. Другой епископ того же типа – Евсевий никомидийский, был, вероятно, сверстником Евсевия кесарийского : к 320 г. он успел уже переменить виритскую кафедру на никомидийскую. Следовательно, и этот епископ-полупридворный воспитался под всеми благотворными влияниями церкви свободной, не преклонявшей своего колена перед Ваалом цезаропапизма, – церкви мучеников диоклетиановской эпохи.– Словом, хронология говорит нам, что царствование Константина было не настолько продолжительным, чтобы в это время могли занять первенствующую роль в церкви лица, воспитавшиеся под новыми влияниями: разве лишь Урсакий и Валент, игравшие такую позорную роль при Константине, нравственно возросли при новых условиях церковной жизни. Все другие церковные деятели, с которыми вступал в отношения Константин, принадлежат по воспитанию предшествующему периоду и обязаны своим положением свободному выбору верующих, незатронутых влияниями нарождающегося византинизма. А если мы припомним кое-какие подробности из жизни последних десятилетий этого периода, то увидим, что современники Константина действуют в том же направлении, в каком действовали бы их предшественники, которых смело диоклетианово гонение. Люди эпохи Константина слишком высоко ценят свой союз с императором; но не низко ценил его, например, и епископ Феона, дававший известную инструкцию оберкамергеру Диоклетиана 1 . Епископат времени Константина считает в своих рядах лиц недостойных. Как узнаем из Евсевия, и епископы времени Диоклетиана далеко не все были лучезарными светилами религиозного и нравственного; и их деяния были таковы, что нуждались в прикрывающем молчании нашего историка. |
| До этой горы общение сохранялось свободно, хотя вера и не у всех была одинакова, но к живущим за ней общение не простиралось». 603 Утверждение Сократа о существовании определенной границы между двумя своеобразными «зонами общения» выглядит крайне сомнительным, поскольку, как уже отмечалось, часть епископов восточных провинций поддержала на Сердикском соборе (и после собора) западных, а два иллирийских епископа – Урсакий и Валент – восточных. Кроме того, в тексте Сократа присутствует явная игра слов: ρος – граница, ρος – гора. Более соответствует историческим реалиям свидетельство Созомена, который указывает, что «после сего Собора те и другие уже не смешивались между собою и не сообщались, как единоверные; но западные простирали пределы свои до Фракии , а восточные – до Иллирии. 604 Данное свидетельство Созомена можно интерпретировать как указание на то, что Балкано-Дунайский регион превратился после 343 г. в своеобразную «буферную зону», отделяющую никейские западные церкви от евсевианских восточных. Однако если принять подобного рода интерпретацию, то можно рассматривать также как «буферные» зоны и Палестину, Аравию и Египет (где были сильны позиции никейцев), что делает бессмысленным само понятие «Восток». Кроме того, отождествление границ двух частей христианского мира с границами двух частей Империи противоречит и свидетельству самих восточных епископов, которые обосновывают свое отрицание права западных вмешиваться в дела восточных «древним обычаем Церкви» (vetus consuetudo ecclesiae), ссылаясь при этом на прецеденты II-III вв. 605 Таким образом, хотя нельзя отрицать, что некое ассоциирование себя с областью владений того или иного императора среди епископов все же имело место (свидетельством тому является сам принцип созыва Сердикского собора как съезда двух делегаций), однако оппозиция «Запад – Восток», безусловно, уходит своими корнями в сознании восточных в доникейскую эпоху. Истоки ее можно усмотреть в сформировавшемся в III столетии специфическом институте общевосточного собора, который И. |
| Если попытаться суммировать приведенные выше свидетельства источников об истории составления второй сирмийской формулы, то мы можем свести всю содержащуюся в них информацию к четырем положениям: 1) формула была составлена в Сирмии на совещании епископов, посвященном вероучительным вопросам; 2) ее составление так или иначе связанно с «падением» Осия; 3) в составлении или обсуждении формулы принимали участие епископы Потамий, Урсакий, Валент и Герминий; 4) формула получила широкое распространение в Империи при содействии гражданской власти. Мотивы, которыми руководствовались авторы, и обстоятельства, приведшие к появлению текста, так и остаются окутанными туманом, что можно объяснить как недостаточной информированностью современников и ближайших потомков о событиях, произошедших в Сирмии в 357 г., так и отсутствием у них зачастую интереса к подлинным мотивам действующих лиц этой трагической истории. Однако значение второй сирмийской формулы в церковной истории эпохи арианской смуты столь велико, что указанные проблемы никак не могли быть оставлены без внимания в современной научной литературе. 668 Большая часть исследователей согласны в том, что вторая сирмийская формула представляет собой текст своеобразной композиции, отличной от традиционного символа веры , 669 а авторство текста принадлежит Урсакию, Валенту, Герминию и Потамию, Осий же только поставил под ним свою подпись, 670 (при этом исследователи расходятся в оценках статуса провозгласившего формулу собора 357 г., 671 а также в своих ответах на вопрос, присутствовал ли на соборе император. 672 Что же касается содержания текста и мотивации его авторов, то большинство исследователей трактует вторую сирмийскую формулу как манифест строгого арианства или, возможно, даже аномейства. 673 Кроме того, в научной литературе было выдвинуто предположение, создание этого «арианского» исповедания было непосредственно связано с подчинением Запада как в политическом, так и в церковном отношении императору Констанцию и должно было ознаменовать собой окончательную победу императора и епископов из его окружения над никейской оппозицией. 674 |
| По крайней мере, мы всегда признавали и теперь признаем, что у Евсевия были сторонники (ibid. 408). Это свидетельство имело бы значение, если бы оно определяло размеры и характер влияния Евсевианского учения на ариан, наприм., если бы оно удостоверяло: что хамелеоны религиозной мысли Урсакий и Валент, а также Гаий из Паннонии и Авксентий Миланский «инициаторы и главные представители арианского движения на западе» (Христ. Чт. 1891. I, 120), почитали Евсевия своим «первоучителем»; что «отличительные особенности системы Евсевия прошли во множестве арианских систем Востока и Запада»; что «все омии» всех времен считали Евсевия духовным вождем своим (ibid. 121); что кто-либо из последователей Евсевия (в особенности многие) учили так-то или так-то, следуя Евсевию; как велик был кружок учеников Евсевия и чем они себя ознаменовали в церкви, и пр. и пр. Если бы Самуилову удалось отыскать важные свидетельства в подобном роде, то я признал бы себя побежденным. Но, как видим, не таково разбираемое свидетельство, добытое у Сократа. 2) Второе свидетельство столь же мало оправдывает надежды, как и сейчас рассмотренное. Автор пишет: «Феодорит, историк, свидетельствует, что Евсевий был предметом удивления для ариан» (407). С первого взгляда еще может показаться, что как будто бы это свидетельство не без значения. Был предметом удивления для ариан! Значит, многие чтили его, значит его партия, по-видимому, состояла из горячих энтузиастов, проникнутых восторгом по отношению к вождю. Читатель, вы обманулись, если хоть на минуту подумали именно так. Свидетельство из Феодорита ничтожно. Оно приведено Самуиловым по причине недостаточности его знакомства с указанным исто- риком. В самом деле, посудите, читатель. Автор приказывает нам читать 11-ю главу первой книги Феодоритовой истории. Открываем соответствующее место и находим, что упомянутые Самуиловым слова находятся здесь полностью. Кроме того делаем то наблюдение, что данная заметка историка об арианах, по-видимому, не заходит за пределы его повествования о первом вселенском соборе (325 г.). |
| Когда православные спрашивали, почему так: македониане отвечали им чрез Софрония, епископа Помпеополя пафлагонского следующее: «мы отвергаем слово единосущна μοοσιον, чтобы не слить, подобно Савелию, ипостаси Отца и Сына; осуждаем и тех, которые проповедуют разность существа между Отцом и Сыном: потому что они слишком удаляют одного от другого. Между этими крайними разногласиями мы держимся среднего пути и верим, что Сын по существу подобен Отцу». Так отвечали македониане. Но надменный Македоний, считая унижением для себя следовать чужим мнениям, захотел быть главою какой-либо секты и измыслил новую ересь, состоящую в богохульстве против Св. Духа. Македоний стал утверждать, что Дух Св. вовсе не имеет единения со Отцом и Сыном в божестве и славе: от чего последователи Македония названы духоборцами и также полуарианами. Впрочем, спустя недолго, когда император Валент объявил нетерпимым учением о подобосущии, последователи Македония, преследуемые от Валента более, чем они ожидали, прибегли к общению с Римом, и чрез послов поклялись папе Либерию признавать единосущие; но после, когда Август Грациан, в начале своего царствования, допустил в народе свободу вероисповеданий, македониане, как нечистые животные к болоту, возвратились к своим заблуждениям. Епископы македониане, воспользовавшись временем безнаказанности, собрались в Антиохии и провозгласили, что Сын не единосущен, но подобосущен Отцу. Впрочем некоторые из них еще правильно рассуждали о Сыне, хотя божество Св. Духа все отрицали. Это была первая сорная трава, выросшая из арианского семени. Третье возникло на ариминском соборе из лжи Валента и Урсакия, которые обманули православных епископов, провозгласив, что Сын Божий – от Бога и подобен Отцу, а не есть тварь, как прочие твари. «Слова их, говорит Иероним 47 , звучали благочестием, и никто не подозревал, что к такому открытому исповеданию подмешен был яд. А для отменения слова существо ( οσια) представлено было благовидное основание: так как, говорили, оно не находится в Писании, и соблазняет своею новизною многих простых людей, то его лучше отменить. |
| Мелетий Антиохийский и св. Кирилл Иерусалимский 1331 . Помимо «омиев» существовала и немногочисленная группа «крайних ариан» – «аномеев». Они добились определенного успеха в 357 году на соборе в Сирмии, где под давлением их западных лидеров – Урсакия Сингидунского, Валента Мурсийского и Герминия Сирмийского – была принята так называема «вторая Сирмийская формула», подписать которую силой были вынуждены даже такие стойкие западные «никейцы», как Осий Кордовский и Потамий Лиссабонский. В ней запрещалось употреблять термины «единосущный» и «подобосущный» как небиблейские и вместо этого вводилось по сути арианское учение подчинении Сына Отцу по чести и достоинству: «Следует ясно признавать только то, что Отец родил Своего Сына и что Сын был рожден от Отца. Нет сомнения, что Отец больше [Сына]. Никто не может сомневаться, что Отец честью, достоинством, славой, величием и самим Своим именем Отца больше Сына (honore, dignitate, claritate, majestate, et ipso nomine patris majorem esse Filio)... Общепризнано, что Отец и Сын суть два Лица (duas personas), Отец больший, Сын же подчинен Ему (subjectum) вместе со всем тем, что подчинил Ему Отец. Отец не имеет начала, Он невидимый, бессмертный и бесстрастный. Сын же рожден от Отца, Бог от Бога, Свет от Света» 1332 . Хотя эта формула впоследствии была заменена упомянутыми выше более умеренными формулами «омиев», она была повторена на Антиохийском соборе 358 г. и сыграла свою роль в становлении движения «крайних ариан» – «аномеев», получивших свое название от их лозунгов: «Сын неподобен Отцу» ( ν μοιον τ πατρ τν υ ν) 1333 и «Сын неподобен Отцу по сущности» ( κατ οσαν ν μοιος) 1334 . Наиболее развитую форму учение «аномеев» приобрело благодаря усилиям двух выдающихся ариан – Аэция и Евномия Кизического 1335 . Оба они увлекались аристотелевской логикой («диалектикой») 1336 , выстраивая хитросплетенные силлогизмы по сложным теологическим вопросам, отчего их учение в науке стали называть «диалектическим арианством». Согласно Аэцию и Евномию 1337 , Бог есть единственная и простая сущность ( οσα), образуемая одним лишь атрибутом «нерожденности» ( τ γννητον), который означает, что Бог не имеет начала бытия: Он не получил его ни от какой-то иной природы, ни от Самого себя. |
|
|
