| Какая часть народа выжила после этих событий, я сейчас не скажу, но процент погибших очень велик. Потом, естественно, была реабилитация и даже создана автономия – Калмыцкая Республика. Причем «Элиста» – это возвращенное наименование, в годы репрессий город именовался «Степным» – вот так обезличенно. Ессентуки – девять калмыцких знамен? Нынешняя территория республики намного меньше того, что калмыки занимали в древности. Но это естественно. В начале XVII века Подонье, Поволжье до Урала и Сибири представляло собой огромные и очень малонаселенные территории. Собственно, всё это пространство было отдано на проживание ойратов – монгольских племен, предков нынешних калмыков. Но по мере того, как крепло Российское государство, усиливалась центральная власть, происходило заселение этих территорий из центральных областей Нижнего Поволжья, с Дона, шло русское проникновение на Северный Кавказ. Естественно, территория обитания калмыков стала постепенно уменьшаться. Был даже такой момент, если память мне не изменяет, в 1771 году, когда во времена императрицы Екатерины большая часть ойратов решила откочевать обратно к себе на родину. Здесь сыграла свою роль и тонкая политика Китайской империи, прослеживаются и нити западного влияния, то есть желание ослабить Россию. И вот большая часть российских монголов собралась и стала кочевать обратно. Время было такое, что переправа через Волгу оказалась затруднена: льда еще не было, но через брод уже не пройдешь. Сейчас в этом месте на Волге есть поселок, называется Цаган Аман (Белые Ворота). После этого кочевья калмыки по второму разу получили имя «оставленных». Нынешние калмыки – это малая часть откочевавших их братьев. И обе части этноса – те, что остались, и те, которые откочевали в современный Китай, помнят, что за Волгой у них остались братья. Фрагмент карты Российской империи Петра Великого, составленной пленными шведскими офицерами приблизительно в 1709 году, когда в результате перехода части ойратов в русское подданство они были поселены в пределах России на территории от Алтая до Волги. Среди окружающих Россию государств зеленым цветом выделен Ойратский союз, условно называемый некоторыми историками Джунгарским ханством. |
| «Милостивый государь мой Павел Васильевич! После сильного поражения неприятеля при Красном главная неприятельская армия направилась на Оршу и, перейдя Днепр при сем месте, оставила оный город 9-го числа. Генерал Платов с 15-ю казачьими полками, генерал-майор Бородин с 6-ю следуют по бокам отступающего неприятеля, тогда когда генерал Милорадович с главным авангардом армии, состоящим из 54-х баталионов пехоты и одного корпуса кавалерии, следует по пятам его. Без сомнения, Наполеон, отступая через Коханов, Толочин к Бобру, присоединит к себе Сен-Сира и Виктора. Вследствие чего предписано мной графу Витгенштейну соединено с генерал-адъютантом Голенищевым-Кутузовым, не упуская из вида неприятеля, следовать быстро за ним. Ваше высокопревосходительство усмотреть можете, что по мере соединения сил неприятельских в направлении к Борисову, сближатся и силы наши для нанесения сильного и, может быть, последнего удара неприятелю. Если Борисов занят неприятелем, то вероятно, что оный, переправясь чрез Березину, пойдет прямейшим путем к Вильне, идущим через Зембин, Плещаницы и Вилейку. Для предупреждения сего необходимо, чтобы Ваше высокопревосходительство заняли бы отрядом дефилею при Зембине, в коей удобно удержать можно гораздо превосходнейшего неприятеля. Главная наша армия от Копыса пойдет через Староселье, Цесержин к местечку Березино, во-первых, для того, чтобы найти себе продовольствие; во-вторых, чтобы упредить оного, если бы пошел от Бобра чрез Березино на Игумен, чему многие известия дают повод к заключениям. Ниже города Борисова в 8-ми верстах при деревне Ухолоды весьма удобный брод для прохода кавалерии. Остаюсь с истинным почтением и преданностию Вашего высокопревосходительства покорнейший слуга князь Г[оленищев]-Кутузов». Кутузов предписывает графу Витгенштейну преследовать неприятеля, а Чичагову – следовать к Борисову и занять Зембинское дефиле, тем самым заблокировав Наполеону путь отхода. Сам Кутузов с главными силами направляется к местечку Березино, чтобы упредить Наполеона, если бы он попытался прорваться чрез Березино и Игумен на Минск, чтобы обеспечить свою армию собранными там припасами. |
| – Ну, сам перед тобою я – Иван Петрович. Сказывай, какая твоя нужда? Тот ему рассказал, впрочем только одну первую половину, то есть о том, какой плут был барин, который ему отборное зерно продал, а о том, какое он сам плутовство сделал, – про то умолчал, да и надобности рассказывать не было, потому что старец все в молчании постиг и мягко оформил ответное слово: – Товар, значит, страховой? – Да. – И подконтрачен? – Да, подконтрачен. – Иностранцам? – Англичанам. – Ух! Это жохи! Старик зевнул, перекрестил рот, потом встал и добавил: – Приходи-ко ты ко мне, кручинная голова, на двор: о таком деле надо говорить – подумавши. Через некоторое время, как там было у них условлено, приходит купец, «кручинная голова», к Ивану Петрову, а тот его на огород – сел с ним на банное крылечко и говорит: – Я твое дело все обдумал. Пособить тебе от твоих обязательств – действительно надо, потому что своего русского человека грешно чужанам выдать, и как тебя избавить – это есть в наших руках, но только есть у нас одна своя мирская причина, которая здесь к тому не позволяет. Купец стал упрашивать. – Сделай милость, – говорит, – я тысяч не пожалею и деньги сейчас вперед хоть Николе, хоть Спасу за образник положу. – Знаю, да взять нельзя. – Отчего? – Очень опасно. – С коих же пор ты так опаслив стал? Старик на него поглядел и с солидным достоинством заметил, что он всегда был опаслив. – Однако другим помогал. – Разумеется, помогал, когда в своем правиле и весь мир за тебя стоять будет. – А ныне разве мир против тебя стоит? – Я так думаю. – А почему? – Потому что у нас, на Куриной переправе, в прошлом году страховое судно затонуло и наши сельские на том разгрузе вволю и заработали, а если нынче опять у нас этому статься, то на Поросячьем броде люди осерчают и в донос пойдут. Там ноне пожар был, почитай все село сгорело, и им строиться надо и храм поправить. Нельзя все одним нашим предоставить благостыню, а надо и тем. А поезжай-ко ты нынче ночью туда, на Поросячий брод, да вызови из третьего двора в селе человека, Петра Иванова, – вот той раб тебе все яже ко спасению твоему учредит. |
| Еще у них был пес Сакет и кот Котофей. Когда еды хватало, бабушка звала: «Сакетка, поди поешь». В остальное время пес и кот жили на подножном корму, но хозяев своих не бросали. Весной 42-го, когда было продано все, что можно было продать из московских вещей и обналичены все дедовы золотые зубы, бабушка поняла, что без коровы в деревне не прожить. Решено было отправиться за сто с лишним километров за Тигирек, где в дальних горных деревнях скотина стоила дешевле, чем в Саввушке. Дед на сей раз от небарского дела уклонился, и вдвоем со старшим сыном бабушка шла по крутым обсыпающимся дорогам четверо суток в одну сторону и столько же в обратную, останавливались на ночлег в попутных селах и привели домой годовалую телку, которую назвали Милкой. Впридачу к ней давали еще и теленочка, но тот не мог выдержать дороги, и бабушка с Николаем вернулись за ним два месяца спустя на телеге. Река, которую переходили в прошлый раз вброд, вздулась после дождей, и на переправе лошади встали. Тринадцатилетний отрок хлестал их изо всех сил; попросив свою целомудренную матушку заткнуть уши, он изругал колхозную животину всеми доступными ему матерными словами, единственными, которые понимали кони, но и послушный Серко, и непослушный Рыжик вперед не шли. С той стороны реки появился всадник в лисьей шапке. Киргиз пустился через быструю реку, конь его поплыл в том месте, где обыкновенно был брод, и дядюшка понял, от какой беды уберегли его умные лошади. – Все погибли бы: и мать, и я, и коней погубили б. А ниже был перекат: там по камням кое-как перешли, – рассказывал он эту историю много лет спустя. – Телку с теленком обменяли в колхозе на корову. Две головы на одну. Только с коровой не повезло. Молока давала всего семь литров. А потом померла, потому что как ухаживать за ней мы не знали. Выделили нам дальний покос, очень неудобный, и мы его поменяли на ближний. А там осока росла. Мы ж не знали, что нельзя корове осоку, и никто не подсказал… В Саввушке было два стада: колхозное и частное. У каждого свои пастухи. Их по очереди кормили и своим детям дома не давали столько еды, сколько пастухам. |
| Через несколько дней конница генералов Абрамова и Гуселыцикова (Донская дивизия) подошла с Бердянского направления к Чонгару, опрокинула Конную армию Буденного, прижав ее к Сивашу, и захватила десятки орудий. Но эта блестящая победа не могла изменить положения, а только давала белым возможность выиграть время… Дух Белой армии был подорван непрерывными тяжелыми боями и отступлением на исходные позиции — за Перекопский вал и за Сиваш. Слухи о погрузке на пароходы начинали преобладать, окончательно подрывая боевой дух. Даже генерал Туркул с Дроздовской дивизией не удержался на западной части Сиваша у Перекопа. Подготовленные специально для штурма Перекопа красные дивизии: 51я Московская, имени Ленина, 15я и 52я, имея в резерве Латышскую дивизию и конную группу, после сильной артиллерийской подготовки, штурмовали Перекопский вал. Однако наша артиллерия отбила все атаки на вал. Красные понесли большие потери при этом штурме, и главковерх Фрунзе, произведя перегруппировку, бросил главную массу своей пехоты в обход, в брод через маловодный тогда Сиваш, — на Татарский мыс, на хутор Караджанай. На Татарском мысе сидели кубанцы, — старики из отряда генерала Фостикова, недавно эвакуированные из Грузии, почти без пулеметов и без артиллерии. В ночь на 3 ноября красные части атаковали Татарский мыс, потеснили кубанцев и начали продвигаться вдоль Сиваша в тыл Перекопского вала. Генерал Кутепов поручил генералу Туркулу собрать дроздовцев у восточной части Перекопского вала и начать контратаку вдоль берега Сиваша к Татарскому мысу. Главковерх Фрунзе бросил на Татарский мыс все резервы фронта. Дроздовцы — изможденные, голодные, промерзшие — три дня удерживали красных у Караджаная, но потом начали сдавать. Марковская дивизия не поспевала к месту боя с Арбатской стрелки. Конный корпус Барбовича не смог развернуться на узком фронте и понес большие потери от пулеметного огня. У генерала Врангеля в резерве были еще казачья конница, переправившаяся через Чонгарский мост, и юнкерские училища, но он не хотел рисковать этими последними резервами, необходимыми для прикрытия отхода. |
| «От того, что имеет прийти на тебя! (14) «Вот они стали как соломина: «Огонь сжёг их, «Они не спасли себя от силы пламени; «Не осталось угля, чтобы погреться 320 , – «Огня, чтобы посидеть при нём. (15) «Вот тебе те, «Которыми ты занималась, «Поверенные твои 321 от юности твоей: «Каждый в свою сторону поплелся, – «Нет спасителя тебе. XXXVIII 305 Обыкновенно садились на земле находившиеся в тяжкой скорби; так Иов со своими друзьями в продолжении семи дней сидит на земле ( Иов. 11,13 ). Этот обычай сохранялся и до последнего времени. На разных монетах, выбитых при Веспасиане и Тите, можно видеть женщину, сидящую на земле под пальмою, или под шестом, указывающим римское оружие, – с растрепанными волосами, с головой, склоненной на левую руку, – с надписью: Judaea, или: Judaea capta. Такое же значение имеет и образ Аммиана Марцеллина (L. XXX, с. 5), где он представляет Валентиниана в роковую ночь видящим conjugem suam absentem sedere, passis capillis, amictu squalenti contectam. 306 Так называется тот же Вавилон, украшенный и укрепленный халдеями, которые были туземцами в царстве вавилонском (13, 19). Все историки согласно свидетельствуют, что ни один из городов древнего мира, даже приблизительно, не мог сравниться с Вавилоном, как по своему внешнему великолепию, так и по своей роскоши и утонченности жизни. 308 покрывало твое; так перевели LXX: κατακáλυμμα σου. Но раввины производят это слово от заплетать, и переводят: раскинь косу твою, – что было обыкновенным признаком плача. 309 – длинный конец в задней стороне верхнего платья. Длинные шлейфы составляли обыкновенное отличие богатых и свободных женщин; только рабыни могли ходить подобравши платье или открывши какую ни будь часть тела: лицо, руку или ногу. 310 В областях Месопотамии и Ассирии, омываемых Евфратом и Тигром, низший класс мужчин и женщин переправы через реки совершал самым простым образом – вплавь; а малые ручьи и каналы, которые проведены были для орошения садов и полей, обыкновенно переходили в брод, подобравши платье. |
| 5 ноября, среда . Выступаем. Говорят, противник обходит с юга: прозевали разведчики (казаки), которые пьянствовали в городе вместо разведки. Прошли 1 версту и остановились в деревне Жолково, я поселился с командиром. Остаемся здесь до завтра. 6 ноября, четверг . Выступаем в 7 часов утра за 20 верст в Клечанах. Благоприятные слухи: противник оттеснен и уходит за Карпаты. Пришли в 8 часов. Переправлялись 2 раза через брод, ибо австрийцы сожгли мост. Остановились в экономии, маленькая комната и довольно уютная, хозяева, должно быть, арендаторы. В этом месте вырабатывают керосин. Огромные заводы. 7 ноября, пятница . Проснулся в 7 1/2часа утра. Выпал снег, настоящая зима. Сегодня предполагается праздновать канун именин трех именинников: Михаила (...) – капитана, Михаила П. Павлушенко – адъютанта и Михаила С. К. – врача. Готовился обед с музыкой, возлияниями и пр., но вместо этого после разных колебаний мы выступили в 5 часов вечера в Седличко, за 20 верст, куда и приехали в 12 ночи. После ужина стало холодно. Кучер Захарий деликатен: укутал мне ноги теплым одеялом. В экономии против костела лег спать в 2 1/2 часа ночи, не раздеваясь. 8 ноября, суббота . Грустно! Праздник без службы и молитвы. Встал в 9 часов утра. (...) Выступаем в 11 часов в Турско за 15 верст. Иду пешком. Вспомнилось: вчера Захар заехал за казаком, а за ним обоз. Н. П. выпивши, его усовещали. Он же: «Какое такое ваше отношение, или, так сказать, какая ваша роля: ничего путем не расскажете, а командир ругается». 9 ноября, воскресенье . Иду пешком 25 верст до Завады. Зима, пробираемся по горам. Устал, сел верхом, ноги и спина болят невыносимо. Остановились у графа Потоцкого, небогатого помещика. Обстановка сохранилась, видно, собиралась годами. Жалуется на казаков, на их мародерство. Вообще воинство худо себя ведет в этом отношении. Пьянство и грабежи, был даже случай вымогательства денег под угрозой пистолета, даже насилие женщин. 10 ноября, понедельник . Встал в 7 часов утра. Идем: теперь уже недалеко от Кракова. Едет солдат. «Куда ты?» – «С искренним (то есть с экстренным) донесением». Остановились в трех верстах. Близко позиции. Слышны выстрелы. |
| 13-го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу. — Виват! — также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам. — Что? Что он сказал? — слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним. Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием. Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! — и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание. |
| Алекса вдруг отпрянул в сторону, с воплем бросился к бочагу, заскакал около, сдергивая с себя рубаху. Глаза слепило от колышущейся в прозрачной воде серебристой рыбьей чешуи. - Не допустил Господь до греха! — бормотал парень, излаживая из рубахи подобие большого сака. Прошло немного времени, и первая рыбина, выброшенная на берег, забилась, затрепетала. Игумен стоял по-прежнему неподвижно на берегу, прикрыв глаза. Не обо всем еще сказал он парню… Когда слышал тот чудный звон, почти осязаемо разлитый в воздухе, увидел женщину на той стороне, стоящую у крайней к воде сосны, светлую ликом, так что взглянуть на нее было невмочь, как бы ни хотелось. В первый миг показалась она Григорию похожей на матушку — сердце радостно ворохнулось и забилось, тихий ее голос почудился родным, ласковым: «На сем месте храм поставишь во имя мое… чтобы молиться за всех…» «Пресвятая Богородица!» — осенило игумена. Пораженный видением, он пал на колени и долго, истово молился… Алекса меж тем, раздув теплину, дожидался угольков, приноровляясь жарить вздетые на прутья куски рыбы. - Останемся тут. — Григорий тяжко поднялся с колен и подошел к костру. — На том берегу келью попервости ладить зачнем. Обрадованный Алекса после сытного обеда не поленился разыскать на реке брод и, когда переправились, на том месте, где явилась игумену Пречистая Дева, обнаружился темной породы плоский огромный валун. Из него-то, отколупывая резцом мало-помалу — и капля камень точит — принялся Григорий тесать крест. Глава первая. Любка-Джон «Советское» время, 70е годы Чью-то лодку, запрятанную в кустах ивняка у самой воды, первой заприметила Любка. - Пацаны! — приказывая, небрежно кивнула она головой с коротко стриженным ежиком в сторону находки. Пацаны, лет под восемнадцать, Валька с Сережкой — они и черта рогатого своротят — с ревом лихо поломились напрямки через кусты, и не успела Любка — ростиком метр с кепкой, сухонькая, конопатенькая, в дешевом джинсовом костюмчике, сущий паренек пареньком — и сигаретку досмолить, как плоскодонка ткнулась носом в берег возле ее ног. |
| — Несомненно, — ответил Паганель. — Иден — город, существующий не со вчерашнего дня, и его порт должен быть связан с Мельбурном, я даже полагаю, что в тридцати пяти милях отсюда, в поселке Делегит, мы сможем запастись съестными припасами и добыть какие-нибудь средства передвижения. — А как быть с «Дунканом»? — спросил Айртон. — Не считаете ли вы, милорд, своевременным приказать ему идти в залив Туфолда? — Ваше мнение, Джон? — спросил Гленарван. — Мне кажется, сэр, что не следует с этим торопиться, — ответил, подумав, молодой капитан. — Вы всегда успеете вызвать Тома Остина к побережью. — Это совершенно очевидно, — добавил Паганель. — Заметьте, — продолжал Джон Манглс, — что через четыре-пять дней мы будем в Идене. — Четыре-пять дней? — повторил Айртон, качая головой. — Нет, капитан, считайте дней пятнадцать, а то и все двадцать, если впоследствии вы не хотите раскаиваться в просчете. — Пятнадцать или двадцать дней на семьдесят пять миль! — воскликнул Гленарван. — Не менее, сэр. Нам предстоит пробираться по самой дикой части Виктории — через пустынные места, где, по словам скваттеров, нет никаких стоянок, где ничего нельзя достать. Все там заросло кустарником, дорог нет. Продвигаться придется с топором или факелом в руках, а при таких условиях, поверьте мне, вы много в день не пройдете. Айртон говорил уверенно, и глаза всех присутствующих вопросительно обратились к Паганелю, тот кивком головы подтвердил слова боцмана. — Пусть так, — сказал Джон Манглс. — Ну что ж, в таком случае вы пошлете распоряжение «Дункану» через пятнадцать дней. — Кроме того, — продолжал Айртон, — препятствия, о которых я упоминал, не самые главные, ведь придется переправляться через реку Сноуи и, по всей вероятности, ждать убыли воды. — Ждать? — воскликнул молодой капитан. — Да разве там нельзя найти брод? — Не думаю, — ответил Айртон. — Сегодня утром я уже искал брод, но напрасно. Редко можно встретить в эту пору года реку столь полноводную, ну, а поскольку это так, то с этим ничего не поделаешь. |
|
|
