| И.И. Малышевский , посвятивший большой труд роли александрийского патриарха Мелетия Пигаса в борьбе против унии 15 , занимал, по сути, те же позиции, что М.О. Коялович. Сведения о начале унии давались и в других публикациях 16 , а их интерпретация следовала той же линии, что и книги М.О. Кояловича и И.И. Малышевского . Созданная Кояловичем и Малышевским концепция очень характерна для русской официозной историографии XIX в. В сравнении с нею особенно отчетливо виден вклад «Истории Русской Церкви» митрополита Макария в научное исследование украинско-белорусского православия XVI в., происхождения и последствий Брестской унии. Исследование митрополита Макария сопровождалось вовлечением в научный оборот многих новых источников, хотя неизбежны были и серьезные лакуны, обусловленные недоступностью автору многих собраний документов, и рукописей 17 . В предложенном митрополитом Макарием объяснении причин и механизмов рождения греко-католической церкви есть два доминирующих момента. Во-первых, уния виделась ему как результат «всех действий латино-польского правительства» против православной церкви, «всех усилий литовских иезуитов и других ревнителей латинства к подчинению ее Римскому первосвященнику». 18 Во-вторых, православное духовенство Белоруссии и Украины пошло навстречу этому стремлению потому, что «при господствовавшей там системе раздачи епархий, монастырей, иногда и церквей и оставленное почти без всякого надзора со стороны Цареградского патриарха, естественно, не могло отличаться и не отличалось соответствием своему высокому призванию» 19 . Уния, таким образом, стала следствием кризиса православной церкви и духовенства, с одной стороны, и агрессивной политики польского правительства и католической церкви – с другой. На этой констатации митрополит Макарий считал возможным остановиться в анализе причин Брестской унии. Характер доступных автору источников был таков, что политическая сторона конфликтов получила более полное освещение, чем взаимоотношения между православными и католиками вне сеймов, сеймиков и судов. В «Истории Русской Церкви» было ясно показано, что специфические политические условия и государственно-правовые институты Речи Посполитой делали невозможным насильственное насаждение унии. |
| Вряд ли, конечно, такие претензии можно назвать реалистичными, но они изначально исключали безоговорочное подчинение юрисдикции и авторитету католической церкви и принятие условий, которые были бы продиктованы Римом и польским епископатом. Общие выражения, употребленные в декларации от 24 июня 1590 г., и ссылка на будущие «артикулы» сами по себе не позволяют сказать ничего определенного о конкретных пожеланиях епископов и тех, кто мог стоять за ними. Однако из последующей истории выработки и обсуждения унионной программы замыслы православных видны много лучше. Что стояло за декларацией от 24 июня 1590г., от которой можно отсчитывать непосредственную предысторию Брестской унии? Какие события ей предшествовали? Каковы были мотивы ее авторов? Действительно ли ни один из вопросов вероучения не был помянут по той причине, что «безоговорочное признание авторитета папы представлялось достаточным в этом отношении» 592 ? Чтобы разобраться в этих вопросах нужно присмотреться внимательнее к событиям 1590 г. Генезис Брестской декларации 1590 г. Встреча епископов в Белзе в 1590 г. В историографии декларация от 24 июня 1590 г. рассматривается обыкновенно как плод предшествующих тайных переговоров православных иерархов с польской стороной, в частности с Б. Мацеевским, и, соответственно, как одно из промежуточных звеньев, а не отправная точка в истории подготовки унии 593 . Как мы увидим, есть основания усомниться в правильности такого взгляда. Какую роль в подготовке решения 1590 г. сыграли католики, в частности католический епископ Луцка Бернард Мацеевский, в котором часто видят едва ли не главного организатора первоначальных переговоров об унии 594 ? Конечно, не исключена вероятность выработки каких-то предварительных условий воссоединения с католиками в период, предшествующий Брестскому собору 1590 г. Но это – не более чем вероятность, хотя большинство историков Брестской унии считали и считают 595 , что в первой половине 1590 г. епископы или лично Терлецкий вели какие-то тайные переговоры с Б. Мацеевским, завершившиеся принятием так называемой Белзской декларации. Основным аргументом в пользу существования принципиальной договоренности об унии, принятой в Белзе предположительно в начале 1590 г., служит упоминание и одобрение собором в июне 1590 г. некоего постановления, которое «списали ся епископи з нас некоторые у Белзе в року теперешнем тисяча пятсот девятдесятом» 596 . Никаких других сколько-нибудь достоверных свидетельств об унионном «сговоре» или «договоре» в Белзе у нас нет, хотя упоминание об унионной договоренности в Белзе стало едва ли не общим местом историографии. Наибольшее внимание обоснованию этого тезиса посвятил О. Халецкий. Однако его предположение, что в Белзе обсуждались условия унии и, возможно, изучалась грамота 1443 г. 597 , не имеет, в сущности, никаких оснований. |
| О. является направленная против унии «Историа о листрикийском, то есть о разбойническом, Ферарском, або Флоренском, синоде...», написанная в качестве приложения к 1-му письму с целью «просветить» Потея. В Речи Посполитой информация о Ферраро-Флорентийском Соборе не была широко известна до кон. XVI в. в отличие от России, где памятники с критикой Флорентийской унии имели хождение с сер. XV в. В связи с подготовкой и принятием Брестской унии 1596 г. тема Ферраро-Флорентийского Собора в посл. четв. XVI - нач. XVII в. стала одной из центральных в межконфессиональной полемике в Польско-Литовском гос-ве, поскольку Брестская уния была провозглашена возвращением к «флорентийскому единству». К Флорентийской унии апеллировали Скарга («O jednósci Kociola Boego», 1577; «Synod brzeski», 1597), Ипатий Потей («Уния, альбо Выклад преднейших артикулов, к зъедноченью греков с костелом Римским належащих», 1595). Издание «Истории...» К. О. усилило внимание к процессу появления унии на рус. землях. В 1603 г. Потей под псевдонимом Петр Федорович издал историю Ферраро-Флорентийского Собора (Obrona . Synodu Florenckiego powszechnego: Dla prawowiernej Rusi napisana przez Piotra Fiedorowicza w Wilnie... W Wilnie, 1603; на простой мове: Вильно, 1604), где опубликовал акт Флорентийской унии и проанализировал источники по истории Собора. Униат. митрополит стремился доказать, что уния на Руси укоренилась издавна, поддерживалась польск. королями. Он опубликовал письмо православных Литвы папе Сиксту IV 1476 г. с признанием Флорентийской унии и с просьбой поставить на Киевскую кафедру Смоленского еп. Мисаила (Poselstwo do papiea Syxta IV od duchowienstwa и od ksiat и panów ruskich w roku 1476. Wilno, 1605). В 1609 г. в Кракове увидела свет написанная иезуитом К. Пентковским подробная история Ферраро-Флорентийского Собора ( P tkowski K. wity a powszechny sobor, we Florenciey odprawiony, abo z grekami unia. Kraków, 1609). Пентковский не связывал Флорентийскую и Брестскую унии, хотя и призывал к поддержке униатов в Речи Посполитой. |
| Настало, наконец, время для действительного введения унии, которая подготовлялась столь долго. Тут иезуиты отодвинулись на второй план, а на первый выступили новые ревнители унии: латинские прелаты и сам польский король, а с другой стороны, некоторые из русских и преимущественно владыки. Около половины 1588 г., когда Цареградский патриарх Иеремия проезжал через Литву в Россию, два человека, один латинянин, другой православный, Луцкий бискуп Бернард Мациевский и брестский судья Адам Потей, имели между собою свидание. Последний с величайшею настойчивостию убеждал первого, чтобы латинские епископы и богословы воспользовались проездом патриарха для привлечения русских к унии, вызвав его на религиозные прения, и уверял, что многие знатные русские уже готовы принять ее. И Мациевский с радостию приглашал к тому же и папского нунция. Воспользовались ли в самом деле латиняне пребыванием Иеремии в Литве, довольно продолжительным, которое случилось уже на возвратном пути его из России в следующем, 1589 г., и как воспользовались, имела ли их попытка успех и исполнилось ли сколько-нибудь желание Потея, с достоверностию неизвестно, хотя патриарх от собеседований с ними о вере уклонялся, но все это послужило как бы приступом к действительному введению унии. Дело продолжалось около семи лет и совершалось большею частию скрытно, но, насколько обнаруживалось, прошло в своем поступательном движении четыре главных фазиса. В 1590 г. иезуит Скарга вновь издал свою книгу О единстве Церкви и здесь прямо говорил, что заботиться об унии есть долг не одного католического духовенства в Литве и Польше, но и долг самого короля и католических панов, долг и русских панов и особенно русских иерархов. В следующем году четыре русских епископа с Терлецким во главе заявили королю свое желание принять унию на известных условиях со стороны короля и папы. Еще в следующем, т. е. 1592 г., король отвечал этим епископам полным своим согласием, полною готовностию исполнить их желание, а львовское православное братство извещало патриарха, что многие русские ввиду крайних беспорядков в своей Церкви положили совет предаться папе. Еще в следующем Адам Потей сделался епископом Владимирским и Брестским и сам князь Острожский убеждал его своим письмом хлопотать об унии, хотя понимал ее в особом смысле. А к маю 1594 г. король с своими сенаторами, духовными и светскими избрал и уполномочил двух русских владык, Потея и Терлецкого, ехать в Рим для принятия унии — фазис первый! |
| Этот перечень позволяет констатировать факт готовности значительной части, если не большинства, православного духовенства украинско-белорусских земель к унии. Конечно, решение, принятое в январе 1595 г., не могло не быть откликом на конфликт между православным духовенством и братствами. Однако считать такую позицию лишь следствием сложившейся в 1594 г. конъюнктуры мы не можем, так как располагаем свидетельствами предшествующих лет об одобрительном отношении православного духовенства к унии. Были, конечно, и завзятые противники какого бы то ни было сближения двух церквей, настроения которых были выражены Иваном Вишенским, Стефаном Зизанием, Иовом Почаевским и другими представителями непримиримой оппозиции. Однако вплоть до 1596 г. не они задавали тон в отношении православных к католикам. И тем не менее заключенная в 1595–1596 гг. церковная уния, которая могла бы стать ответом на столь очевидное тяготение к примирению с католиками и переходу под власть Рима, привела к острым протестам со стороны даже многих из тех, кто прежде выступал за унию. Само собой напрашивается предположение, что причина лежала в обманутых ожиданиях, в том, что реальная уния не соответствовала представлениям о ней. По всей видимости, такую же реакцию можно предположить и в настроениях светской части православного общества Речи Посполитой. Восстановить отношение к унии и понимание ее со стороны этой части общества в период до 1596 г. особенно сложно, поскольку миряне не были вовлечены в подготовку унии в той же степени, что и духовные лица. Тем не менее достаточно хорошо известна позиция по крайней мере некоторых представителей знати, в частности такой ключевой фигуры, как князь Константин Константинович Острожский. Князь Константин Острожский в истории Брестской унии Как ни странно, биография князя Острожского до самого недавнего времени не была написана 997 , а появившаяся недавно книга Т. Кемпы оставляет нерешенными многие важные вопросы. Остается не вполне изученной и роль Острожского в истории Брестской унии, несмотря на то что ей посвящены специальная книга К. Левицкого 998 и немало страниц в других публикациях 999 . Прежде всего нужно констатировать, что вся совокупность религиозных и иных взглядов Острожского, его личная культура, его особый статус в шляхетско-магнатском обществе Речи Посполитой обусловливали и отношение знаменитого магната к унионной идее. Только написав исчерпывающую биографию князя Острожского, можно было бы рассчитывать на понимание его религиозных пристрастий и их особенностей. Однако и сегодня достаточно очевидно, что Острожский был человеком широких взглядов, придерживался скорее экуменических, чем конфессиональных принципов 1000 . Думается, что именно в этом лежит ключ к пониманию позиции Острожского в 1593–1596 гг. и позднее. |
| «Флорентийской традиции» посвящен целый ряд довоенных и послевоенных более или менее обширных публикаций 63 . Работа И. Мончака, казалось бы, подтверждает тезис о преемственности между Флорентийской и Брестской униями 64 . Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что старые доводы в пользу такого мнения неубедительны, а новых автору найти не удалось 65 . С.Н. Плохий и С.Г. Яковенко в своих работах развили идею о том, что Брестская уния была результатом католической политики. С.Н. Плохий при этом главным фактором считает унионные планы Рима 66 , а С.Г. Яковенко подчеркнул роль нунциев в подготовке Брестской унии 67 . Ряд новаторских наблюдений сделан в работах Б.Н. Флори. Он показывает, что обращение православных иерархов к унии было ответом на кризис организационных структур Киевской митрополии во второй половине XVI в. и угрозу сословным позициям духовенства со стороны православных мирян (шляхетских патронов и братств) 68 . В ходе унионных переговоров 1590–1595 гг. окончательный поворот в сторону сближения с Римом произошел лишь тогда, когда летом-осенью 1594 г. стало ясно, что компромисс между духовенством, с одной стороны, и братствами и шляхетскими опекунами церкви – с другой, невозможен и, соответственно, невозможна согласованная внутрицерковная реформа 69 . Среди работ, посвященных частным вопросам, стоит отметить прежде всего статью И. Крайцара, которая фактически опровергает представление о том, что иезуиты в 1580-е годы вынашивали планы унии и пытались их воплотить в жизнь 70 . В ряде других статей И. Крайцара и других авторов затронуты некоторые иные специальные вопросы предыстории Брестской унии 71 . Л. Жобер, обратившийся в ряде работ к истории Брестской унии, едва ли не главной ее причиной считает распространение протестантизма в украинско-белорусских землях. Противостоять ему собственными силами православное духовенство было не в состоянии и потому обратилось к идее унии 72 . Вопрос о Брестской унии, ее причинах и последствиях постоянно привлекает историков католической церкви и особенно тех, кто занимается политикой Рима на Востоке и его отношениями с православными церквами. Работы О. Халецкого 73 , В. Пери 74 , Э.Х. Зуттнера 75 , Б. Хайбергера 76 позволяют понять, какими принципами, соображениями и обстоятельствами руководствовались руководители Римской курии в своих действиях в отношении православной церкви. Очень характерно, что все чаще звучит мнение (впервые ясно высказанное и обоснованное Е.Ф. Шмурло) о глубоких различиях католиков и православных XVI в. в их манере понимать унию и в стоящих за этими различиями экклезиологических принципах 77 . |
| Митрополит Макарий, опираясь только на официальные польские источники, не мог, конечно, вскрыть закулисные механизмы принятия решений об унии и по тем или иным вероисповедным вопросам и осветить все повороты в развитии религиозно-политической борьбы в Речи Посполитой в столетие между 1550 и 1648 гг. Это удалось сделать последующему поколению историков – П.Н. Жуковичу, Е.Ф. Шмурло, К. Ходыницкому, О. Халецкому, Б.Н. Флоре, С. Г. Яковенко, Я. Дзенглелевскому, Б. Гудзяку и др. Тем не менее митрополиту Макарию удалось показать главное – заключение унии с Римом в 1595–1596 гг. вместо ожидаемого преодоления кризиса и наведения порядка в церкви, укрепления ее авторитета и влияния в обществе, национально-религиозной консолидации и подъема христианской культуры породило волну ожесточенных конфликтов и усугубило кризисные явления в Киевской митрополии. Из собранного и изученного автором материала видно, что значительная часть духовенства, шляхты, горожан оказалась в лагере решительных противников унии. С другой стороны, автор объективно показывает, что у униатской церкви было и много сторонников в украинско-белорусском обществе. Как видно из книги митрополита Макария, немало было и таких, кто колебался в выборе между унией и православием . Расколотыми оказались и шляхта, и население городов, и духовенство. При этом благодаря собранным митрополитом Макарием данным достаточно ясно видно, что ситуация по-разному складывалась в разных регионах. В белорусско-литовских территориях и западной части Украины почва для унии оказалась более благоприятной, чем в центральной и восточной Украине. В целом в исследовании митрополита Макария была показана, с одной стороны, ожесточенность и глубина сопровождавших унию конфессиональных конфликтов, с другой стороны – невозможность свести наблюдаемые явления к упрощенной формуле борьбы православия с традиционной католической экспансией. Митрополит Макарий, разумеется, не был свободен от конфессиональной пристрастности в оценке многих сторон истории Брестской унии и особенно униатской церкви и ее лидеров. |
| Брестская церковная уния принесла не мир, но меч. Поэтому и основные задачи, встающие перед нами, объяснить, во-первых, из каких процессов выросла Брестская уния; во-вторых, почему попытка сближения двух церквей посеяла страшный раздор вместо вожделенного примирения. Соответственно, во-первых, нужно показать, насколько и в чем именно история Брестской унии и порожденных ею религиозно-общественных конфликтов связана с предшествующей историей православия в украинско-белорусских землях Великого княжества Литовского и Польского королевства. Связь эта состояла не просто в том, что Брестской унии предшествовала история прежних веков. В этом случае сцепление истории украинско-белорусского православия в XVI в. с генезисом унии было бы чисто механическим. На самом же деле религиозно-культурная ситуация конца XVI в. и первой половины XVII в. была именно органически укоренена в доунионной традиции и ею детерминировалась. Поэтому и нужно показать, в чем состояли эти органические и детерминирующие связи с прошлым и насколько они позволяют понять коллизии эпохи Бреста. Иначе говоря, какими структурами, процессами и фактами истории православия в Речи Посполитой была порождена Брестская уния и как особенности церковной жизни и религиозной культуры украинско-белорусских земель сказались на характере религиозно-общественной борьбы после 1596 г. Во-вторых, предстоит критически перепроверить доминирующие в историографии представления о событиях и процессах, непосредственно предшествовавших римской церемонии 1595 г. и Брестскому собору 1596 г., выяснить, насколько две стороны понимали друг друга в годы подготовки унии и в какой степени унионный проект 1590–1595 гг. был откликом на политику и пропаганду католической церкви и Польского государства. Использованные источники Источниковая база нашего исследования достаточно разнородна. Первую группу составляют официальные документы польского, римского и украинско-белорусского происхождения: королевские универсалы, привилегии, жалованные грамоты и пр.; папские буллы, бреве, постановления конгрегаций; решения церковных соборов, постановления братств, распоряжения митрополита, декларации, подписанные духовенством. |
| 4. На втором этапе подготовки унии (между Сокальским совещанием 27 июня 1594 г. и документами декабря 1594 г.) были предприняты первые настойчивые усилия для заключения унии. До сих пор неизвестно, какой именно документ был составлен в Сокале летом 1594 г. и какой документ был представлен осенью того же года Замойскому. Однако можно с уверенностью сказать, что перелом в намерениях епископата и, видимо, значительной части духовенства произошел после Брестского собора в июне 1594 г., когда братства и светские патроны православной церкви открыто заявили о желании еще больше ограничить власть духовной иерархии. Из этого следует, что ход переговоров об унии в 1594 г. совершенно непонятен, если их рассматривать вне контекста борьбы различных групп и тенденций внутри православной церкви. 5. Торчинский манифест от 2 декабря 1594 г., «Инструкция» и «Злеценье», составленные скорее всего тогда же, в декабре 1594 г., – это единый комплекс документов. Первый из них адресовался папе римскому, второй и третий – королевской власти Речи Посполитой. Вступление в унию с Римом обусловливалось соблюдением ряда требований, касающихся положения православной церкви в Речи Посполитой. 6. На третьем этапе генезиса унии, т.е. зимой 1594/95 – весной 1595 г. подготовка объединения с католической церковью вступила в решающую практическую фазу. Значительная часть православного духовенства вступала в этот год с достаточно определенной готовностью к осуществлению унии, и к середине 1595 г. были выработаны условия перехода под власть Рима. Католическая сторона (король, правительство, духовенство и папский нунций) стала принимать самое активное участие в осуществлении унионной программы. Однако среди православных заметны и очевидные колебания в вопросе об унии, и многочисленные разногласия. Православная сторона ждала от польской и римской сторон ясных и надежных гарантий соблюдения поставленных условий, и зимой – весной 1595 г. этот вопрос обсуждался на переговорах с церковными и светскими властями Речи Посполитой. Результатом была выработка «32 артикулов» и новой декларации об унии, пришедшей на смену Торчинскому заявлению. Собора (или соборов) в июне 1595 г., судя по всему, не было, подписи под документами собирались порознь у отдельных епископов. В это же время росла и оппозиция против унионных планов. |
| При таких условиях, западно-руссам стало гораздо труднее теперь, чем прежде, отстаивать свою веру православную и народность русскую. Поляки, несмотря на свое обещание, данное при заключении Люблинской унии не касаться веры и народности русских, теперь стали особенно ополячивать и окатоличивать Западную Русь. Брестская церковная уния. Прямым и естественным продолжением Люблинской унии была Брестская уния, совершившаяся в 1596г. в г.Бресте Литовском. Люблинская уния была гражданским соединением Западной Руси с Польшею, а Брестская уния, по крайней мере, по расчетам поляков, должна была служить церковным соединением Западной Руси с Польшею. Такая тесная связь Брестской церковной и Люблинской гражданской унии совершенно понятна. Главным препятствием к гражданскому соединению Литвы и Западной Руси с Польшею служило вероисповедное различие. Русский народ крепко держался своей православной веры и потому сторонился католической Польши и больше льнул в сторону православной Москвы. Поэтому польское правительство так усердно и заботилось о том, чтобы православный русский народ сделать католическим. Высшее дворянство русское поляки привлекли в католичество обещанием ему прав и привилегий. Со времени Люблинской унии, они стали употреблять еще и другие средства для достижения той же самой цели. Так, польское правительство призвало в Литву и Западную Русь католических монахов – иезуитов. Иезуиты были призваны в Литву сначала для борьбы с протестантством, которое незадолго пред тем явилось в Западной Европе, как протест против многих и разных злоупотреблений в католической церкви, и успело уже проникнуть в Литву, где оно особенно сильно начало распространяться среди знатных литовских дворянских фамилий. Иезуиты умело взялись за дело, для которого они были призваны в Литву. Они начали открывать свои школы, в которых воспитывали подрастающее поколение в строго католическом духе. Школы их были устроены весьма хорошо и потому стали приобретать себе сочувствие среди литовцев. Кроме того, торжественным богослужением, проповедью и сочинениями, направленными против протестантства, иезуитам удалось возвратить многие литовские роды из протестантства в католичество. |
|
|
