| Состав консонантных вертикалей неоднороден (полные трезвучия, неполные трезвучия - квинты, квинт-кварт-аккорды). Нормы связи вертикалей - как гармонические, в к-рых постепенно стабилизируются последования аккордов, так и мелодические; не случайно стилевым признаком здесь становится параллелизм трезвучий. Исследователи высказывают прямо противоположные т. зр. на генезис этой переходной формы. Согласно одной из них, знаменное М.- «один из особых видов русского национального многоголосия, порожденный всем предшествующим ходом эволюции национального певческого искусства» ( Шавохина. 1988. С. 4-5). С этой т. зр. в рус. муз. мышлении возникают предпосылки к возникновению М. гармонического типа, с координацией ритмики по вертикали и типизацией вертикали с опорой на консонанс. Другую т. зр. впервые высказал М. В. Бражников , интерпретируя это явление как «попытку изложения новой музыки западноевропейского образца старыми русскими средствами» ( Бражников. 1979. С. 15). Нек-рые знаменные партитуры являются своеобразными «переводами» новых партесных сочинений в старую нотацию (напр., «Тебе, Бога, хвалим» в ркп. РНБ. Кир.-Бел. 677/934. Л. 123-124; см.: Шавохина. 1988. С. 222-224). Вместе с тем прямое отождествление знаменного М. с партесным (известным по нотолинейным рукописям кон. XVII-XVIII в.) вряд ли возможно, во мн. случаях они отличаются как характером вертикали, так и способами фактурной, тембровой и гармонической организации. Также ошибочно определение знаменного М. как «троестрочия» (напр., для степенн «От юности моея» в изд.: Успенский. 1968. С. 163-164). В знаменном трехголосии встречается неполный малый септаккорд типа c-g-b, нетипичный для консонантного партесного М. (напр., в гимне «Свете тихий» в расшифровке Бражникова в изд.: Успенский. 1971. С. 242-245; детали этой расшифровки неверны, как, напр., квартаккорды в окончании песнопения; верная расшифровка выполнена Кондрашковой, опубл.: Плотникова. Полифония. 2015. С. 32-33). И по способу записи, и по стилистическим признакам знаменное М. |
| Иныит словами, это единый кластер различения, и туда попадает личность, идентифицирующая себя с объектом. Клеопов Д.А.: Выстраивающиеся уровни сложности в процессе аутопоейзиса, что это — все усложняющиеся структуры реальности? Или это шаги от реальности в сторону, условно скажем, виртуализации, отхождения от реальности? Ивахненко Е.Н.: У нас на кафедре будет вести курс Яна Геннадиевна Бражникова, замечательный специалист. Она обсуждает то, о чем вы говорите, в терминах постмодернистского дискурса. Она рассматривает «реальность» как наслоение иллюзорных симулякров друг на друга. Что такое реальность? Спенсер-Браун, например, считает, что то, что мы называем «реальностью» (если вообще что-то так называть), — это «серый шум». А действительность (подлинность) появляется после первого различения. И дальше выстраивается пакет этих различений того, что мы называем «подлинностью». В этом смысле я считаю: то, что мы говорим об аутопоейзисе, и есть самая настоящая наша действительность. Мы не имеем еще какого-то привилегированного способа апеллировать к реальности как таковой. У нас нет другого способа, кроме тех систем различений, которые привели нас к этому набору знаний. Философия, перефразируя физика, это то, чем занимается философ. В этом смысле мы конструируем саму действительность, а не ее иллюзорную часть, которая подразумевает спрятанную в ней действительность. Это важный момент. Мы имеем дело с реальностью как таковой. А что другое есть реальность? Хоружий С.С.: Здесь все-таки существенно не забывать феноменологическую трактовку этих выражений. Мы имеем дело с собственным опытом и находимся в его пределах. Наша реальность — это на самом деле наш опыт. А вот что такое опыт, каков опыт человека — это другое дело. «Подлинность» должна пониматься с этой коррекцией. Между нами и реальностью — подлинной, аутентичной, какой угодно — всегда стоит категория опыта. Игнорируя этот барьер опыта, невозможно говорить о таких концептах как «подлинность», «реальность». Иначе, что имеется ввиду? Ивахненко Е.Н.: Согласен. |
| Избиратели обязывались давать своему будущему священнику определенную ругу (количество ее иногда точно обозначалось в «порядной записи») и отводило ему определенную землю для личного пользования. Избираемый обязывался аккуратно исполнять требоисправления и находиться в полном послушании крестьянскому миру. Случалось, что священнослужитель в известный приход приряжался только на некоторое время, напр., на 3 года. Все это непременно отмечалось в «порядной записи». «А не доживу я, Иван – говорится в одной священнической порядной записи, – и тех срочных годов, и мне дати им, старосте и всем крестьянам, за ряд три рубля, а не станут они, староста и все крестьяне, держать, им дати мне Ивану також за ряд три рубля по сей записи». Качествами, определявшими правоспособность того или другого лица на занятие известного священнослужительского места, были: грамотность, сравнительно трезвая жизнь, знание церковного устава. Обыкновенно, характеристикой избранного кандидата на священство, встречающееся в сохранившихся «излюбах», было: «человек о добр и в грамоте умеющ, и в житии искусен, и не бражник..., круг Церкви святыя ведает совершенно». Участие крестьянской общины в делах церковно-приходской жизни выражалось в заведовании церковным хозяйством. В старину церкви обеспечивались главным образом землею, жертвовавшею на их нужды местными прихожанами. Церковная земля отдавалась желающим за арендную плату – на известный срок. Плата вносилась или деньгами, или натурой («празговыя деньги и жито») и поступала в «церковную казну». Другим источником церковных доходов, как и в настоящее время, были добровольные пожертвования со стороны прихожан в пользу церкви. Пожертвования делались земельными участками, деньгами и хлебом. Все это поступало вообще в церковную казну. Церковная казна разделялась, таким образом, на «денежную» и «хлебную». Она тратилась, главным образом, как было сказано выше, на нужды церкви. В этом было ее главное назначение. Но назначение это не было исключительным. Церковная казна могла быть употребляема и на нужды вообще всего прихода-общины. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла «ИМЕНА ЗНАМЕНИЮ» «Имена знамению». Фрагмент листа из Стихираря. 1474 (?) г. (РГБ. Троиц. 408. Л. 161) «Имена знамению». Фрагмент листа из Стихираря. 1474 (?) г. (РГБ. Троиц. 408. Л. 161) одно из названий простейшего вида древнерусского музыкально-теоретического руководства (по типологии М. В. Бражникова - азбуки-перечисления), включающего начертания и названия основных знаков крюковой нотации и отдельных мелодических формул (попевок и фит). Исследованием азбук «И. з.» занимались С. В. Смоленский , прот. Василий Металлов , Д. С. Шабалин, З. М. Гусейнова и др. Название «И. з.» встречается в руководствах с XV в.: «А се имена знамянием» - в рукописи РНБ. Кир.-Бел. 9/1086. Л. 302, 1-я пол. XV в. (самая ранняя из известных азбук-перечислений), «Имян[а] знамением» - в рукописи РГБ. Троиц. 408. Л. 161, 2-я пол. XV в., и др. В азбуках «И. з.» нет сведений о гласовой системе, о распеве знамен, информация ограничена только представлением знаков. Однако характер изложения материала позволяет установить определенные теоретические закономерности организации знаменного распева . В азбуке РНБ. Кир.-Бел. 637/894. Л. 127 об.- 128, 1-я пол. XV в., выписано всего 52 знака и знаковых формул, в т. ч. 43 отдельные невмы (простые и составные), 7 фит, 2 попевки. Данный состав не отражает репертуара знаменной нотации своего времени, поскольку в рукописях каждого периода обычно использовалось не менее 100 различных знамен. Обучение по азбукам «И. з.» осуществлялось, вероятно, с голоса педагога, демонстрировавшего распев каждого знака. Азбуки «И. з.» XV в. представляют в 1-м разделе преимущественно основные знаковые семейства (крюки, статьи и др.), во 2-м - редко встречающиеся знаки (рожек, дербица и др.), дополнительные знаки (сорочья ножка, подчашие и др.) и знаковые формулы и попевки (РГБ. Троиц. 408. Л. 161-161 об.). В последующие столетия репертуар знаков и знаковых формул в азбуках был расширен за счет включения новых семейств и новых знаковых разновидностей внутри семейств, новых попевок и фит. Был скорректирован порядок изложения знаков и знаковых формул, что отражает изменения, происшедшие в системе пения. Так, в азбуках «И. з.» XVI в. (РГБ. Троиц. 416. Л. 593 об.- 594) зафиксированы отсутствовавшие в XV в. тресветлые разновидности знамен, знаки одного семейства концентрируются вокруг основного знамени и расширяется репертуар фит. В азбуках «И. з.» XVII в. (РГБ. Троиц. 449. Л. 325-326) эти тенденции развиваются: в семейство статей включаются знаки «фотиза» и «крикела», количество фит увеличивается до 24-25 формул. |
| При Балакиреве и Римском-Корсакове, ничего не понимавших в церковном пении, но требовавших знания весьма хорошего теоретического курса, прежние регенты-практики не захотели упускать привычной уже им дани с добивающихся диплома приезжих провинциалов. Добавив к своему кадру еще практиков-теоретиков, они повели прежние делишки лишь в более скрытых, но зато и в более дорогих для провинциалов размерах, зорко глядя, чтобы не попасться в продажности и мошенничестве столь наивным и доверчивым художникам, как строгие и неподкупно честные в искусстве идеалисты Балакирев и Римский-Корсаков. Нетрудно потому представить, какие регенты выходили во время начавшегося упадка при Балакиреве и какие двух сортов регенты выходили за время Римского-Корсакова. Большим поклоном, однако, надо почтить попытки гармонизаций древних роспевов, сделанные в это время, в эти счастливые для русского пения минуты, когда головы таких умных мастеров додумались написать хоть несколько превосходных страниц, появившихся между всяким старым хламом изданий Капеллы. Таковы Всенощная, «Тебя Бога хвалим» Римского-Корсакова и другие. 406 Но красноречивым комментарием и к этой светлой точке времени Балакирева и Римского-Корсакова все-таки служит то, что огромное число древненевческих драгоценнейших рукописей, собранных для гармонизаций в Капеллу при А.Ф. Львове, ко времени Балакирева сгнило и было вывезено М.Ф. Гейслером по настойчивому приказанию Балакирева на городскую свалку… Два воза рукописей!!! Олé! Олé! Наконец, непростительною доверчивостью Римского-Корсакова к издательской деятельности была размножена истинно хищническая система печатания: например, 600 экземпляров для казны и при них 1.200 экземпляров для заведовавших нотным складом Придворной капеллы. При огромной дороговизне цен на издания Капеллы, при отсутствии хотя какой-либо конкуренции, начатой едва-едва в недавние годы Юргенсоном 407 , нетрудно представить размеры сумм, уплывших мимо Капеллы в карманы хозяйничавших в ее нотном складе. О Милии Алексеевиче Балакиреве можно сказать кратко: этот управляющей Придворною капеллою не пожелал воспользоваться полагающеюся ему казенною квартирою, которую он предоставил сначала Римскому-Корсакову, а потом такому архимошеннику и негодяю, как господин Бражников… За четырнадцать же лет церковнопевческое искусство получило от Балакирева три интересные маленькие странички: Херувимскую песнь, подписанную на «Ave Verum» Моцарта (автограф этот, особенно характерный именно для Балакирева, сохранен мною в библиотеке Московского Синодального училища), «Достойно есть», сочиненное Балакиревым из общеизвестной [мелодии]: и, наконец, сладкое «Свыше пророцы», протяжением в четыре строки… 408 Когда-нибудь появится биография столь крупного деятеля, как М.А. |
| Я помню свою беседу с милым Антоном Степановичем в профессорской комнате Московской консерватории, когда слух о назначении Аренского стал весьма гласным. «Зачем же мне отказываться от почти 6.000 рублей в год при казенной квартире? – возразил мне Аренский. – Разве церковное пение такая мудрость, чтобы я не усвоил ее в полгода?». Нетрудно догадаться, что я, после спроса Аренским у меня о чем-то насчет церковного пения, добросовестно высказал ему, как товарищу, мое полнейшее недоумение по поводу принятия предложенного ему места управляющего Придворною капеллою. Аренский не поверил мне, как не поверили и другие товарищи из профессоров Московской консерватории, услышавшие вместе с Аренским мои слова: «Попомните, Антон Степанович, вы беретесь не за свое дело и горько раскаетесь в этом». Как ни грустно сказать, но слова мои сбылись в более жестокой форме, чем я думал. Капелла встретила Аренского в состоянии полного расстройства, не только дисциплинарного, учебного, но и художественного и хозяйственного. Аренский имел несчастье взять в инспекторы научных классов, вместо покойного «руля» и его «уволенного по третьему пункту» преемника Бражникова, даровитейшего помощника инспектора Московской консерватории, кандидата прав Московского университета Казачкова, нетрезвого, пылкого, хотя и очень умного человека. При всем своем уме Казачков не догадался, как надо приняться за улучшение дисциплины учеников Капеллы, и вскоре же опротивел ученикам, начавшим досаждать ему всякими способами, притом, конечно, только и возможными в столь распущенной школе, как тогдашняя Капелла. Взбешенный однажды такою непозволительною выходкою ученика второго класса «губернского регистратора» Пономарева (10 января 1896 года), о которой совестно и писать, Казачков высек его и донес рапортом о том Аренскому. Последний не нашел ничего лучшего, как дать по Капелле такой приказ (11 января): «Докладной запиской от 10 сего января инспектором общеобразовательных классов донесено мне, что того же числа за нарушение классной дисциплины применено было к одному из воспитанников телесное наказание, именно, дано было пять ударов розгами. |
| Однако, как это совместимо с " демократией " , с церковной точки зрения не очень понятно: ведь римско-католическая традиция склонна не менее жестко, чем православная, выстраивать свою иерархию, придавать решающее значение именно иерархической подчиненности, а отнюдь не каким-то " горизонтальным " общественным связям. Заканчивает Малер свой манифест весьма характерным сожалением по поводу того, что " реальное большинство русского народа еще недостаточно воцерковлено " , а также того, что " политическая элита равнодушна к Церкви " . Надо ли понимать так, что " неравнодушие элиты " – есть самый верный путь к " воцерковлению народа " В чем здесь дело, какая религиозно-политическая модель, по нашему представлению, пленила " новых правых " , мы скажем чуть ниже, а сейчас, чтобы закончить анализ малеровской идеологической конструкции, не можем не сослаться на блестящую статью Яны Бражниковой " Эластичное Гипер-православие " (http://www.pravaya.ru/idea/20/12715), в которой представлен абсолютно убийственный разбор этих построений. Автор справедливо указывает на их искусственность и конъюнктурность: " Симфония [властей] в данном случае понимается как способ приспособить Православную Традицию к идеологеме " суверенной демократии " или любой другой политической доктрине – исходя из ситуации " . Утверждение Малера о том, что " не существует никаких форм государственного правления, которые были бы признаны Церковью " богоданными " ... распространенная в консервативной среде точка зрения о том, что единственно " богоданной " формой правления является монархия, не имеет никакого оправдания в христианской перспективе " , является разумеется, стопроцентно лживым, противоречащим как многочисленным высказываниям святых отцов на эту тему, так и " Основам социальной концепции " РПЦ. (Ссылки см., например, в указанной И т.д. Подробнее останавливаться на этом мы сейчас не будем, поскольку это отчасти выходит за рамки нашей сегодняшней темы. Подведем некоторые итоги. Смешение религиозного и политического, лежащее в духовно-мировоззренческой основе " политического православия " , порождает и все производные от этого изначального смешения, духовно нетрезвые идеологемы, такие как: " демократический клерикализм " ; " клерикальная республика " ; " миссия " , осуществляемая при помощи политтехнологий, политическими средствами и т.д. |
| Проявлялись они и в отношении постов. Аскетика, представляя собой практическую науку о стяжании Св. Духа и соработничестве Богу, издавна требовала «трезвости» и всегда представляла собой опасность в случае «самодеятельных» подвигов. В русской церкви соблюдались как многодневные, так и однодневные посты. Но произвольное прибавление к ним дополнительных постов было сопряжено с чрезмерным и «одурманивающим умерщвлением плоти». Строгое и вообще какое-то особенное отношение федосеевцев к постам – черта, которая удивляла посторонних наблюдателей как в XVIII, так и в XX вв. (ДДЗ, ЧОИДР, 1886, кн. 1, отд. 5, с. 122). Заметим также, что в чем-то она была созвучна той «недозволенности», о которой писал еще Павел Алеппский при всем его восхищении московским благочестием XVII в.: «К тому, что содержится в законе, канонах и постановлениях типикона, прибавляли постоянные посты, неуклонное посещение служб церковнных, непрестанные большие поклоны до земли даже по субботам и воскресеньям, хотя это не дозволено» (Алеппский, выл. 2, с. 160). По духовным стихам Г. Федотов наблюдал, что соблюдение святых дней имело тенденцию к расширению: к постам в среду и пятницу порой прибавляли и понедельник (Федотов, 1991, с. 86). Это подтверждается, кстати, постановлениями беспоповщинских соборов, предписывавших «в среду и пяток ясти поединожды днем без масла, такожде и в понедельник поститися» (ОР БАН, ф. 67, ед. хр. 92, л, 48 об.). Тема пьянства и блуда однозначно очерчивала в сознании старовера сферу греха, включавшую одновременно амбивалентность и смех. Многочисленные беспоповщинские рукописные лубки с текстами, осуждающими пьянство, контрастировали с популярной литературой XVII – начала XVIII в. с ее барочной универсализацией смеха и смешного. Исследователи замечают, что специфика сакральных пародий эпохи барокко («Служба кабаку») состояла в том, что они соединяли конфессиональную речь с пьяной болтовней, а атрибуты церковного обряда – с кабацкими реалиями. Пьянство одновременно могло и осуждаться («Повесть о Горе-Злосчастии»), и допускаться: «Повесть о бражнике» утверждала право пьяного героя на посмертное воздаяние (Смирнов, 1991, с. 167). |
| разделы рассылка распечатать Илья Бражников Путь мамоновского человека Источник: Правая. ру Очередной артистический шедевр Петра Мамонова – роль старца Анатолия в выходящем 23 ноября на экраны фильма Павла Лунгина " Остров " – дает хороший повод поговорить о творческом пути этого человека, поразмышлять о его роли в русской культуре последних десятилетий Петра Николаевича Мамонова я впервые увидел вживую в 1989 году. Мне отчасти не повезло: когда только-только начался триумф группы " Звуки Му " , я должен был уходить в армию. Поэтому мой первый концерт " Звуков " оказался последним: на нём Петр Мамонов объявил о роспуске группы. Он вышел с торжественным, сияющим видом и сказал своим столь узнаваемым, чуть заикающимся голосом: – Вот... сегодня в последний раз играем... Я и рубашку белую в честь п-праздничка надел... Не правда ли, это удивительным образом перекликается с финалом фильма " Остров " , когда герой Мамонова, отец Анатолий, узнав, что покаяние его принято, он прощен Богом, и, стало быть, дело его на земле завершено, ложится в белой рубашке в гроб? Только теперь и белые одежды, и уход, и сама игра мамоновского героя в целом – всё стало значительно серьезнее. Думаю, не ошибусь, если скажу, что рок-фаны 80-х Мамонова любили как никого другого. Вообще известны лишь два рок-музыканта, уважение к которым выразилось в форме традиционного русского величания. Но когда Гребенщиков ещё не был Борисом Борисовичем, а был всего лишь БГ, Мамонов был уже Петром Николаевичем. Так – и только так – называли его верные. Он, единственный из тех, кто был тогда на сцене, вызывал неподдельную любовь незнакомых, впервые видевших его людей. Если БГ представал поклонникам в каком-то совершенно неземном свете ( " БГ – Бог, от него сияние исходит " , – как сказал Африка в фильме " АССА " ), то Петр Николаевич был всегда подчеркнуто человечен. Я бы сказал, он являл собой образ человека вообще, человека как такового. И если сияние, исходившее от БГ, при ближайшем рассмотрении, несло оттенок прелести (во всяком случае, сейчас от этой завораживающей таинственности ничего не осталось), то облик Мамонова за двадцать лет практически не изменился, и излучаемый им свет всё тот же. |
| Жучик кн. Михаил Иванович Волконский, середина XVI в. Жучка , крестьянин, 1545 г., Новгород З Заанбардой Сила, крестьянин, 1646 г., Курмыш Забейца Алферий, крестьянин, 1495 г., Новгород Забела, Забелин : Андрей Григорьевич Забела Хлуденев [см. Хлудень], первая половина XVI в.; Иван Алешкин Забелин, конец XV в., помещик, Новгород [см. Бовыка, Одолей] Забойников Степан, крестьянин, 1585 г., Владимир Заболоцкий Василий Иванович Всеволож, первая половина XV в.; от него – Заболоцкие. Фамилия от села Заболотья, на юго-запад от Переяславского озера [см. Азей, Асанчук, Благой, Благонозье, Бражник, Жихан, Кивер, Козля, Костица, Кошур, Кувшин, Кутиха, Лапа, Лобан, Мясоед, Паук, Племянник, Плотник, Помяс, Странник, Тонкий, Трегуб, Трясоголов, Угрим, Услюм, Утакун, Черленый, Шугарь, Шукал, Ярый] Заборовский Андрей Дмитриевич, 1562 г. Фамилия от села Заборовья в Тверском уезде [см. Гвоздь, Обора, Овсяник] Забродов Богдан Осипович, 1576 г., Тверь Забузов Федор Иванович, 1587 г., Тула Завалин Иван, 1620 г., Устюг Завалипутев Дмитрий Васильевич, 1540 г., Москва Завалиха Степан, крестьянин, 1610 г., Нижний Новгород Завалишин Никифор Семенович, 1556 г., Обонежская пятина [см. Бурмас] Завалиша – овсянка, пойло для телят (Даль) Заварза, Заварзин : Филя Заварза, крестьянин, 1624 г., Курмыш; Михей Заварзин, 1638 г., Москва; Василий Заварзин, подьячий, 1691 г. Заватра Треня, крестьянин, 1606 г., Арзамас Завесины Кинжал [см. Кинжал] Иванович и Игнатий Васильевич, конец XVI–haчaлo XVII в., Новгород Завид Дмитриевич, посадник, 1128 г., Новгород Заворотков Михаил Семенович, 1565 г., Казань Завражный Иван, посадский человек, 1660 г., Гремячий Завришины , новгородские бояре, XV в., выселенные позже в Нижегородский уезд; Яков Епифанович, помещик, конец XVI в., Нижний Новгород Заврить – засунуть, запереть на запор (Даль) Завьялов Максим, крестьянин, 1579 г., Шуя [см. Локтев] Вьялица – метель, вьюга; завьялить – замести снегом; завьяло – вялый человек Загайнов Семен, крестьянин, 1500 г., Владимир Загарин Надобный [см. Надобный] Михайлович, 1590 г., Владимир; Загаринов Пороша [см. Пороша] Гаврилович Таскаев [см. Таскай], 1580 г., Арзамас |
|
|
