| Не менее значимой представляется публикация статьи Виктора Былинина «Древнерусская духовная лирика» (альманах «Прометей», т. 16. М., 1990), посвященной «церковной поэзии, гимнографии, тому пласту нашей средневековой словесности, который и по объему своему, и по фактическому значению выделяется над всеми остальными ее видами и жанрами». Автор достаточно осторожен в своих «предварительных определениях», дабы не дразнить гусей, коих в ту пору было более чем достаточно. В 1981 году в серии «ЖЗЛ» (альманах «Прометей» тоже был ЖэЗээЛовским) вышла книга Валерия Сергеева «Андрей Рублев», переизданная 1986 и 1990 годах (общий тираж этих трех изданий – полумиллионный). Сразу же после первого издания в журнале «Наука и религия» появилась статья в лучших традициях «доносительской критики». Основной пункт обвинения состоял в том, что эту книгу можно читать с церковной паперти, она является пособием по объяснению сюжетов рублевских икон. Виктор Былинин в своей статье касался такой же табуированной темы, воссоздавая картину развития гимнографии с XI по XVII век как выдающегося явления литургической поэзии Киевской и Московской Руси. Помимо летописных сводов, многочисленных повестей и сказаний о важнейших исторических событиях и исторических личностях, на Руси издревле существовала особая форма церковных служб, посвященных памяти русским святым – княгине Ольге, князьям Борису и Глебу, князю Владимиру, Евфросинии Полоцкой, Михаилу Черниговскому, Михаилу Тверскому, Сергию Радонежскому и другим. В статье называются многие имена «забытых» поэтов-гимнографов, чьи произведения сохранились лишь в рукописных певческих сборниках. Неизданными остаются большинство из молитв и служб даже Кирилла Туровского , митрополита Киприана, Пахомия Серба, монаха Германа. Не говоря уже о том, что наука с трудом преодолевает ею же созданные жанровые расчленения на литературоведение, музыковедение, искусствоведение единого «храмового действа», о котором Павел Флоренский в известной статье 1923 года писал как о «синтезе искусств». |
| Святополк противопоставляется не только «земным ангелам» и «небесным человекам» Борису и Глебу, но и идеальному земному правителю Ярославу, отомстившему за гибель братьев. Автор «Сказания» подчеркивает благочестие Ярослава, вкладывая в его уста молитву, якобы произнесенную князем перед боем со Святополком. Кроме того, битва со Святополком происходит на том самом месте, на реке Альте, где был убит Борис, и этот факт приобретает символическое значение. С победой Ярослава «Сказание» связывает прекращение крамолы («И оттоле крамола преста в Русьстей земли»), что подчеркивало его политическую злободневность. Драматизм повествования, эмоциональность стиля изложения, политическая злободневность «Сказания» делали его весьма популярным в древнерусской письменности (оно дошло до нас в 170 списках). «Чтение о житии... Бориса и Глеба» Нестора. Пространное изложение материала с сохранением всех исторических подробностей делало «Сказание» непригодным для богослужебных целей. Специально для церковной службы в 80-е годы XI в. Нестор создал «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» в соответствии с требованиями церковного канона. Опираясь на византийские образцы, он открывает «Чтение» обширным риторическим вступлением, которое приобретает публицистический характер, перекликаясь в этом отношении со «Словом о законе и благодати» Илариона. Центральная часть «Чтения» посвящена агиобиографиям Бориса и Глеба. В отличие от «Сказания» Нестор опускает конкретные исторические подробности и придает своему рассказу обобщенный характер: мученическая смерть братьев – это торжество христианского смирения над дьявольской гордыней, которая ведет к вражде, междоусобной борьбе. Без всяких колебаний Борис и Глеб «с радостию» принимают мученическую смерть. Завершается «Чтение» описанием многочисленных чудес, свидетельствующих о славе страстотерпцев, похвалой и молитвенным обращением к святым. Нестор сохранил основную политическую тенденцию «Сказания»: осуждение братоубийственных распрей и признание необходимости младших князей беспрекословно повиноваться старшим в роде. |
| В дальнейшем возможна реконструкция мелоса этого песнопения (по крайней мере частичная) благодаря тому, что его аналоги сохранились в визант. Асматиконах. Кондакарная нотация обнаружена также на отдельных листах в новгородской июльской Минее XI-XII вв. РГАДА. Ф. 381. 121 (Л. 28 об.-31), в Октоихе изборном XIII в. РНБ. Соф. 122 (Л. 72 об.- 73 об.: кондаки в Лазареву субботу и на Пасху; см.: Keller. 1981), в певч. сборнике XIII в. РНБ. Соф. 397 (Л. 28-28 об.), а также в мелизматических вставках в мелос песнопений (как правило, стихир рус. святым), записанных знаменной нотацией (см.: Металлов. 1912. С. 202-203, 209, 216, 230-231). Катавасия Пасхи в Лаврском (Троицком) Кондакаре. Кон. XII–XIII в. Фрагмент (РГБ. Троиц. 23. Л. 100 об.) Катавасия Пасхи в Лаврском (Троицком) Кондакаре. Кон. XII–XIII в. Фрагмент (РГБ. Троиц. 23. Л. 100 об.) В Стихираре XII в. БАН. 34.7.6 (Л. 167-168) кондакарные ипостаси и текстовые вставки присутствуют в стихире святым Борису и Глебу «Плътскоую богатяща святии» 8-го гласа (опубл.: Никишов. 1975. С. 570-572). Б. Карастоянов детально исследовал это песнопение и привел ряд примеров из других источников с кондакарными вставками ( Карастоянов. 1987. P. 31-66). На первый взгляд, фундаментальное несоответствие в стилях нотации является непреодолимым препятствием для расшифровки этого песнопения. Однако приведенные Карастояновым примеры выявляют постепенное упрощение мелизматической структуры с сохранением по возможности той же силлабической основы и с заменой кондакарных ипостасей более простыми сочетаниями невм. В более поздней рукописной традиции мелизматическое «расцвечивание» остается только на каденционных участках и др. важных участках, т. н. стыках текста. Данное песнопение интересно прежде всего необычным использованием нотации и внетекстовыми вставками. Такие «вкрапления» К. п., выполняющие функции мелизматических «тропов», присутствуют также в Лаврском Кондакаре, где они помещены между строками песнопений, а также на полях и в нижней части страниц. |
| Но в виду недосмотренного нами положительного свидетельства, что служба святым Борису и Глебу была написана им по-гречески, мы должны отказаться от догадки. Свидетельство представляет собою надпись над каноном святым, которая читается: «Канон святыима, имеяи по главам грьчьскыи стих си: Давиду песнь приношу (и) Роману”, см. 2 половины тома стр. 431. 509 Если титул архиепископа явился у наших митрополитов не тем путём, который мы указываем, то останется предполагать, что первый наш митрополит присвоил его себе незаконным образом, желая хоть именем приравнивать себя к архиепископам автокефальным. Как бы то ни было, но, не зная из периода до-монгольского других примеров, кроме указанных, чтобы митрополиты наши назывались и архиепископами, мы знаем, что после нашествия Монголов это второе название употреблялось о них. А некоторыми употреблялось и самими о себе, – и как другими, так и самими, очевидно, в смысле титула высшего, чем митрополит (употребляются названия: митропольский архиепископ, архиепископ-митрополит), – непрерывно до митрополита Макария, а вероятно – и до самого учреждения патриаршества (когда в приложении к патриархам стало действительным их титулом). 511 В каталоге, усвояемом императору Льву Мудрому († 911), но на самом деле составленном или по крайней мере получившем теперешний вид неизвестно когда гораздо позднее его, – у Ралли и П. V, 474. 512 При Андронике Палеологе Старшем (1306–1328); его каталог ibid. стр. 493.– Относительно уверения некоторых списков так называемого Устава Владимирова, будто первый наш митрополит был почтён лампадой (для предношения) и саком, т. о. саккосом, яко вторый патриарх, cfr 2 половины тома стр. 225 sqq. 513 Присутствовавший на соборе, бывшем при патриархе Иоанне (вероятно, Ксифилине, который сидел на кафедре с 1064 по 1075 год) русский митрополит занимал между 17-ю находившимися на соборе архиереями, между которыми не указаны и не могут быть сосчитаны митрополиты, 9-е место, см. у Бандиния в его Camalogus’e codicum manuscriptorum (Graecorum) Bibliothecae Mediceae Laurentianae p. |
| «Сице убо бысть малым прежде сих. Сущу самодержцу всей Русьскои земли Володимеру сыну Святославлю, внуку же Игореву, иже и святымим Крещением всю просвети землю Русьску». Приятно было подумать о Владимире, который столько же, как и Пельгуй, блуждал во тьме язычества, а потом просветлен бысть сам и всю Русь просветил светом Православной веры. Послезавтра ожидался день его памяти, выпадавший на воскресенье. Сподобит Бог — в сей день битве быть. Помоги, Господи и святый Владимире, князю Александру! Солнце полностью ушло за небосклон, полная луна встала на небе, набело высветляя ночь. Пельгуся продолжал читать книгу, медленно, сопровождая каждое слово своими личными размышлениями. Ему было хорошо. Тревога истекших трех дней, связанная с пришествием свеев, вдруг куда-то исчезла, сделалось покойно и надежно, будто кто-то уже сказал ему: не бойся, посрамлены будут бесчинные гости. Ах вот оно, оказывается, как! Не знал Филипп до сих пор, что Святополк Окаянный не родным братом был Борису и Глебу. Вот только тут, в книге, прочитал. Оказывается, Владимир-то грекыню себе в жены взял от Ярополка, и она от Ярополка уже непраздна была. «Тем же и не любляаше его Володимир, акы не от себе ему сущю». Вот оно что! Он нелюбок был в семье. Его бы пожалеть впору, кабы не такие злодейства, каковые он учинил, когда вырос. А Борис и Глеб, стало быть, от болгарыни рождены были. Может быть, даже близнята, как младшие Филипповы сыны, Урта и Охто, в Крещении так же и названные — Борисом и Глебом. Слава Богу, жена успела вовремя увезти их подальше отсюда, в Кандакопшу. Смешно видеть полностью одинаковых, так и растут — неразличные и неразлучные, скоро десять лет им исполнится. Если Александр не одолеет Биргера и Улофа, придется и дальше Кандакопши бежать. «Посади убо сего окаянного Святополка в княжение в Пиньске, а Ярослава — Новегороде, а Бориса — Ростове, а Глеба — Муроме». Не лишил ведь его отчины, дал Пинск, хоть и не родной он ему сын был. Разве плохо? Сиди себе да княжествуй в Пинске. Хороший город, большой. Здесь сидишь в ижорском селе, не таком богатом, и то хорошо, лучшего и не надобно, а ему Пинска мало было! Вот ведь, какой хищник! А сии свеи? Чего им дома не сидится? Нет, гляньте на них, приперлись!.. |
| Артемию веркольскому, 628. Борису и Глебу, 22, 116, 348, 462, 548, 551, 558, 559, 562–565, 568–571, 577, 580, 582–585, 597, 599, 600, 611–616, 620, 623, 646, 653. Варлааму хутынскому, 264, 275, 494–497, 500, 501, 604, 617, 618, 620, 621, 623, 631, 640, 645. Василию Блаженному, 275, 338, 461, 624, 797. Василию и Константину, князьям, 628. Владимиру в. князю, 462, 568–571, 577–580, 583–585, 597, 599, 600, 613–615, 620, 623, 624. Всеволоду-Гавриилу кн. псковскому, 624, 626, (стихиры на преставл. и обретение мощей), 442. Георгию Всеволодовичу в. кн., 628. Григорию пелышемскому, 478, 479, 624. Григорию и Кассиану авнежским, 624, 635. Гурию и Варсонофию казанским, 659, 661. Димитрию прилуцкому, 263, 315, 321, 525, 528, 606, 607, 617, 618, 620, 623, 624, 642, 643, 651, 765. Димитрию царевичу угличскому, 625, (стихиры под 19 окт. две), 443. Дионисию глушицкому, 263, 321, 564, 603, 619, 623, 624, 626, 790, 791. Дионисию радонежскому (канон), 662, 700. Евфросину псковскому, 624, 626. Евфросинии полоцкой, 565. Евфросинии суздальской, 337. Евфимию суздальскому, 337, 626. Евфимию новгородскому, 541, 542, 620, 621, 623, 624, 626. Ефрему новоторжскому, 275, 628. Ефрему перекопскому, 619, 626. Зосиме соловецкому, 556, 622, 624, 626, 633, 634, 788. Зосиме и Савватию соловецким, 611, 619, 623, 627, 629, 634. Игнатию ростовскому, 551, 564, 611, 616, 618, 620, 621, 623, 626, 630. Игнатию прилуцкому, 628, 657. Исаии ростовскому, 564, 611, 616–618, 623, 626, 630. Исидору ростовскому, 611, 616, 618, 624, 626, 630. Иакову ростовскому, 623, 624, 626, 630. Иакову галичскому, 625. Иакову боровицкому (стихиры), 443. Иоанну архиеп. новгородскому, 329, 341, 478, 479, 541, 604, 622–624, 626, 629. Иоанну еп. суздальскому, 337. Иоанну устюжскому, 565, 628. Иоасафу каменскому, 658. Ионе митр. киевскому, 539–541, 512, 611, 620, 621, 622, 623, 624, 626. Ионе архиеп.новгородскому, 604, 623, 625. Иосифу водоколамскому (стихиры), 427. Кириллу белоезерскому, 263, 268, 269, 275, 276, 564, 568, 569, 570, 572–575, 597, 600, 612, 613, 614, 619, 620, 623, 627, 645, 646, 764, 771, 796. |
| Был вечер субботы, 24 июля 1015 года. Борису дали знать, что к нему подосланы убийцы. Он велел священнику петь утреню, сам читал шестопсалмие и канон. Окончилась утреня; он стоял еще перед иконой и молился: «Господи! Ты пострадал за грехи наши; удостой и меня пострадать за Тебя. Умираю не от врагов, а от брата; не поставь ему того во грех». Затем, причастившись Святых Тайн и простясь со всеми, покойно лег в постель. Убийцы, как звери, ворвались в шатер, пронзили Бориса копьями и, думая, что он умер, вышли вон. Но рана не была смертельна; страдалец опомнился и вышел из шатра. Один из злодеев ударил его копьем в сердце. Тело святого Бориса тайно привезли в Вышгород и схоронили при церкви святого Василия. Святополку мало было смерти Борисовой. Он послал к Глебу гонца: «Иди скорее, – велел он сказать ему, – отец тяжко болен и зовет тебя». Глеб спешил в Киев. Он был близ Смоленска, плывя на ладьях по реке Смядыне, когда старший брат Ярослав, княживший в Новгороде, прислал сказать ему, что отец умер, а брат Борис убит Святополком. Глеб оплакал смерть отца и еще более горевал о брате, которого нежно любил. «Не услышу я более кротких наставлений твоих, брат мой любимый. Если получил ты милости у Господа, моли Его, чтобы и я пострадал, как ты; лучше быть мне с тобой, чем в этом злом мире». Так говорил плачущий юноша, рано постигнув суету временной жизни. Скоро встретили его убийцы, посланные Святополком. Спутники Глеба увидали их и схватились за оружие, чтобы защитить любимого князя. Глеб сказал им: «Братцы, если мы не будем драться с ними, они возьмут меня и поведут к брату; если же вступим в бой, они всех нас убьют. Плывите к берегу, а я останусь на середине реки». Убийцы, приблизившись к лодке святого князя, схватились за оружие. Напрасно Глеб говорил им, что ни в чем не виноват перед братом: злодеи заставили повара Глебова, родом из Торков, зарезать своего господина, вынесли тело князя из лодки и бросили между колодами в глухом лесу. 30 За смертью святых страстотерпцев последовало кровавое волнение во всей России. Святополк убил еще брата, Святослава, княжившего в земле Древлянской, и вступил в отчаянную борьбу с Ярославом. То с дикими Печенегами, то с Поляками четыре года сряду обагрял он родину русскою кровью. Наконец он встретился с Ярославом в 1019 году на берегах реки Альты, на месте страшного братоубийства. Ярослав молился и сказал: «Кровь невинного брата моего вопиет к Всевышнему!» Три раза возобновлялась битва упорная и жестокая; подобной, по словам летописца, не бывало еще на земле Русской. Наконец Святополк обратился в бегство. Терзаемый тоской, гонимый небесным гневом, беспрестанно слыша за собой мнимую погоню, изверг бежал через Польшу в пустыни Богемские и там кончил гнусную жизнь свою, заслужив проклятие современников и прозвание «окаянного». |
| Житие сохранило сведения об имени и роде отважного слуги. Звали его Георгий , и родом он был венгр. Борис любил его, и в знак своей любви подарил ему золотую гривну, шейное украшение. Убийцы, чтобы завладеть гривной, срубили голову мертвому слуге. Для чего нужна была эта гривна: для уверения ли Святополка в смерти Бориса, или же убийцы хотели поживиться, — неизвестно. Тело Бориса завернули в шатер. Набег происходил ночью, в спешке, так что убийцы не умертвили Бориса, и он еще какое-то время мучился от боли, завернутый в шатер, трясясь по лесной дороге в телеге. Когда же открылось, что Борис еще жив, Святополк послал еще двоих убийц, чтобы прикончить Бориса. Подобно древним мученикам, князь принял кончину от меча. Кончина князя Бориса не успокоила Святополка. Он задумал убийство брата его Глеба. Душа, однажды совершившая зло, оказывается вовлеченной как бы в омут. Зло вызывает целый водоворот последующих действий, из которого невозможно выбраться без мощнейшего вмешательства Бога. Убийство притягивает к себе убийство, ложь обрастает ложью, а пренебрежение вызывает злобу и ненависть. Кончина Бориса только еще более раздражила Святополка. Убийство князя Глеба совершено почти так же, как и убийство Бориса. Святополк вначале обратился к Глебу с дружеским посланием, с мнимым сочувствием. Все послание Святополка пронизано ложью. Он сообщил о тяжелой болезни князя Владимира и вызвал Глеба к себе. Глеб очень любил отца и был ему послушен. Эта покорность, готовность исполнить просьбу старшего тоже можно назвать свойством святого. Глеб шел в Киев, но когда подошел к Волге, его конь споткнулся и повредил себе ногу. Это посчитали дурным знаком. Однако Глеб не отказался от дальнейшего путешествия и дошел до Смоленска. Там, в Смядыни, он ненадолго остановился. Вскоре Глеб получил вести от Предславы и Ярослава о том, что князь Владимир умер, а брат его Борис убит Святополком. Получив эту весть, Глеб стал ужасаться и плакать, обращаясь к Борису с просьбой забрать его с собою. Глеб понимал, что Святополк снова вышел на охоту — на сей раз он ищет его, Глеба. |
| И так непорочный отрок скончал свое течение с похвальным и Христову подобным терпением, хотя по человеческому мнению, коему Божеские судьбы недоведомы, кажется лучше бы ему было данным от отца и от Бога воинством истребить богоотступного Святополка для сохранения жизни братей своих Глеба и Святослава и предварить в отечестве извнутрь и извне последовавшее кровопролитие, ибо Святополк, видя кровь Борисову, на большее подвигся зверство: послал подобным образом в Муром ко Глебу, возвещая ложно о родительском повелении в болезни, как Борису. С малым числом слуг на конях Глеб к Киеву поспешает и как приближился к Волге, во рву коню его спотыкнувшусь, от падения повредил ногу. Итак, поплыл на судне к Смоленску. Минув оный, на Смядыне услышал весть от Ярослава, что отец на другую жизнь преселился, Святополк похитил престол великого киевского княжения и оное начал братоубийством единоутробного ему Бориса. Горьким рыданием со слезами восстенал Глеб о лишении отца и брата, жалуясь, что не прежде или не с ними купно жизнь его пресеклась. Внезапно посланные от Святополка убийцы насад Глебов удержали и слезы его смешали с неповинною кровию, пролитою от его ж повара, который, забыв Бога и милость своего государя, ударил прежде всех ножом в горло. Убиенного тело повергнуто было на берегу меж двумя колодами, потом отвезено в Вышгород и погребено подле Бориса. Святослав на княжении в земли Древлянской, слышав о убиении Бориса и Глеба и не надеясь на свои силы, чтобы стать против насилия Святополкова, побежал в Венгрию, однако на пути от Святополковых кровожаждущих приспешников достижен и живота лишен, не доезжая гор венгерских. Еще до вести о таковом Святополковом тиранстве в Новегороде восстало великое смятение, ибо жители и посадиники, опасаясь своего утеснения и приведения в совершенное подданство Ярославу чрез вспоможение варяжского войска, призванного для походу против Владимира, которое много насильства в городе учинило, нечаянно воружились и, нападши на варягов, живших на дворе Парамонове, наголову порубили. Озлобленный тем Ярослав созвал лучших .людей, варяжскому убийству предводителей, якобы для совета на двор свой, где ласканием привлеченные по данному от Ярослава знаку в вечеру побиты. В ту же ночь прибег вестник из Киева от Предславы, сестры Ярославли, сказывая, что отец отшел от сего света, Святополк, овладев Киевом, избивает братей, и чтобы Ярослав от подобного злоключения остерегался. |
| Обратимся к Житию преподобного Ефрема как к главному источнику сведений. Существует несколько редакций Жития преподобного Ефрема, о которых мы писали ранее . К истории текста Жития святого Ефрема Новоторжского Краткая редакция, по всей видимости, первоначальна, написана от первого лица архимандритом Борисоглебского Новоторжского монастыря Мисаилом в 1580-е гг. Побуждением к написанию Жития служит отсутствие записей о святом: …Потом же прилучися мн, многогршному, в том монастыр постричися, послди же недостоино ми сущу и архимаритом быти. И слышах бо о чюдесех преподобного от древних старец монастыря того. Мн же вопрошающу их, како убо не писали чюдес преподобного чюдотворца Ефрма, но забвению предали. Они же ми отвещаша: “Како убо нам писати чюдеса преподобного, а мы книжнаго писания не разумхом, понеже бо от простых людей”. По сих же аз многогршный, видх чюдеса преподобного от святых мощей его, и воздохнув велми, и глаголах в себ – како нсть писания о сем преподобнем чюдотворце Ефрме? Мисаил последовательно описывает всё, что ему удается разыскать о Ефреме. Свое повествование он начинает у фрески над мощами святого, изображающей Ефрема с храмом в руках, затем приводит устное свидетельство священноинока Юрьева монастыря Иоасафа, рассказывающего о трех братьях-угринах, служивших Борису и Глебу (так возникла курьезная версия об Иоасафе как авторе Жития ). Сведения Иоасафа подтверждает иконописец Парфений, и кроме того – сами мощи Ефрема со второй головой рядом с ними (по вере иноков, принадлежащей брату Ефрема). В назывании имен двух рассказчиков – Иоасафа и Парфения – отражен «основной принцип сохранения и передачи информации в традиционной культуре: любое знание передается изустно от старшего поколения младшему и принимается безоговорочно» (по замечанию А. Б. Мороза, писавшего о народной агиографии, «сам факт, что та или иная информация получена от старых людей, есть свидетельство ее достоверности») . Безыскусный текст Мисаила не получил распространения в рукописях (известен только в трех списках), но в середине XVII в. был обновлен, став основой Пространной редакции. Произошло, судя по всему, то, о чем В. О. Ключевский писал: «иногда житие, написанное начерно, на свитке, благодаря равнодушию или безграмотности братии, ложилось в кладовую без употребления, портилось и потом извлекалось на свет Божий в таком виде, который делал необходимым новую обработку» . |
|
|
