| Упоминаемая в 216АВ «жизнь по Евангелию» понимается как следование евангельским заповедям и их активное претворение на жизненном пути: такое следование, в частности, «вооружает и пробуждает» христианина к сопротивлению ( πρς ντιπαρταξιν) дурным вожделениям (305А). Именно к активному сопротивлению дурным помыслам и вожделениям, используя этот же глагол с «военным» значением, призывает Палама своих слушателей (ср. начало параграфа). Но всё-таки и это еще не есть высшая ступень следования за Христом. И только в Сорок второй гомилии – об исцелении сына вдовицы ( Лк.7:11–17 ) – Палама приоткрывает высший смысл данного противостояния, указывает на его подлинное оправдание: «...так неужели же не будем стремиться, что есть сил, к сей [благотворительности, оказываемой братьям]? Неужели и саму жизнь не положим друг за друга в подражание Владыке , если [Он] потребует – чтобы получить от Него [в награду] жизнь вечную?» (533С). Итак, подражать Господу и откликаться на Его зов следует всегда, чего бы это ни стоило – вплоть до мученического конца. Это понимание жизни как жизни с Богом, хождения по Его следам, подражания Ему и следования за Ним испокон веков было доминирующим умонастроением христиан. Вдохновленные им, шли на смерть мученики – чтобы за гробом соединиться со Христом. Именно им руководствовался св. Игнатий Богоносец , когда писал римлянам, сравнивая себя с Петром и Павлом: «...они свободные, а я доселе – раб. Но если пострадаю ( ν πθω), стану вольноотпущенником ( πελεθερος) Иисуса Христа и воскресну в Нем свободным» 893 . Эта же парадигма умонастроения и жизнедействования – обретение вечной свободы через принятие смерти, которая, казалось бы, лишает всякой свободы – руководила и первыми русскими святыми князьями Борисом и Глебом в их готовности к принятию венца мученического 894 . Поэтому восклицание Паламы, умышленно (чтобы осторожным образом, как бы ненавязчиво и между прочим, подвести аудиторию к восприятию важных для него идей 895 ) «мимолетное» и «сиюминутное», следует расценивать как выражение цельной и целостной антропологически-аскетической программы следования за Христом, по Его следам и подражания Ему 896 . |
| «Сице убо бысть малым прежде сих. Сущу самодержцу всей Русьскои земли Володимеру сыну Святославлю, внуку же Игореву, иже и святымим Крещением всю просвети землю Русьску». Приятно было подумать о Владимире, который столько же, как и Пельгуй, блуждал во тьме язычества, а потом просветлен бысть сам и всю Русь просветил светом Православной веры. Послезавтра ожидался день его памяти, выпадавший на воскресенье. Сподобит Бог — в сей день битве быть. Помоги, Господи и святый Владимире, князю Александру! Солнце полностью ушло за небосклон, полная луна встала на небе, набело высветляя ночь. Пельгуся продолжал читать книгу, медленно, сопровождая каждое слово своими личными размышлениями. Ему было хорошо. Тревога истекших трех дней, связанная с пришествием свеев, вдруг куда-то исчезла, сделалось покойно и надежно, будто кто-то уже сказал ему: не бойся, посрамлены будут бесчинные гости. Ах вот оно, оказывается, как! Не знал Филипп до сих пор, что Святополк Окаянный не родным братом был Борису и Глебу. Вот только тут, в книге, прочитал. Оказывается, Владимир-то грекыню себе в жены взял от Ярополка, и она от Ярополка уже непраздна была. «Тем же и не любляаше его Володимир, акы не от себе ему сущю». Вот оно что! Он нелюбок был в семье. Его бы пожалеть впору, кабы не такие злодейства, каковые он учинил, когда вырос. А Борис и Глеб, стало быть, от болгарыни рождены были. Может быть, даже близнята, как младшие Филипповы сыны, Урта и Охто, в Крещении так же и названные — Борисом и Глебом. Слава Богу, жена успела вовремя увезти их подальше отсюда, в Кандакопшу. Смешно видеть полностью одинаковых, так и растут — неразличные и неразлучные, скоро десять лет им исполнится. Если Александр не одолеет Биргера и Улофа, придется и дальше Кандакопши бежать. «Посади убо сего окаянного Святополка в княжение в Пиньске, а Ярослава — Новегороде, а Бориса — Ростове, а Глеба — Муроме». Не лишил ведь его отчины, дал Пинск, хоть и не родной он ему сын был. Разве плохо? Сиди себе да княжествуй в Пинске. Хороший город, большой. Здесь сидишь в ижорском селе, не таком богатом, и то хорошо, лучшего и не надобно, а ему Пинска мало было! Вот ведь, какой хищник! А сии свеи? Чего им дома не сидится? Нет, гляньте на них, приперлись!.. |
| Но именно так и было, и поучительно разобраться в существе происшедшего. Мы рассмотрим всего один исторический пример. Трансляция греческой веры совершилась в 988 году. Понятно, что эта дата несколько условна, но будем от неё отправляться. В 1020 году произошла первая канонизация русских святых – Бориса и Глеба. И это событие и есть исторический пример, дающий необычайно наглядную иллюстрацию к формуле Пушкина. Потому что уже эти первые канонизированные святые, явившиеся на Руси, основывали новый род святости , новый чин святых, которого раньше попросту не было, хотя византийское христианство до этого развивалось – мы понимаем, сколько. Рождается новый чин: страстотерпцев . Как известно, Борис и Глеб погибли не смертью мучеников за веру, они были убиенны не за то, что исповедовали христианство. Тем самым, они не были мучениками в традиционном смысле, их нельзя было причислить к данному роду святости. Поэтому для византийского религиозного сознания это был нонсенс. Их убили в порядке каких-то там династических распрей, споров за престол. Такие явления происходили, разумеется, и в Европе в эпоху феодализма, происходили и в той же Византии. Относящимися к истории святости, к феномену святости такие события никак не считались. Тем не менее, когда в 1015 году совершилось это событие, русское христианское сознание, которому всего-то на тот момент было два-три десятилетия, проявило такой консенсус, такую силу убежденности в том, что погибшие были действительно святы, – что всего-навсего через пять лет (для знакомых с историей Церкви и с историей феномена канонизации понятно, что это совершенно ничтожный промежуток), уже в 1020 году, именно под таким всеобщим гласом новохристианского русского сознания Церкви пришлось признать их святыми. Что выразилось в этом? А выразилось то, что русское сознание и самосознание совершило свой первый сознательный акт, своё первое духовное самоопределение. Оно решительным образом высказалось, что происшедшее с Борисом и Глебом, русское религиозное сознание квалифицирует как акт святости. То была кроткая жертвенная смерть, принятая, чтобы не приумножалась жестокость. Это смерть, в которой, если какая-либо христианская добродетель была ярко выражена, то это добродетель смирения, кротости. Только ещё рождавшееся, становящееся русское сознание активнейше заявило, что эти духовные свойства для него первостепенно важны; оно видит святость вот именно в этом. И еще оно выразило здесь, что ему присущ примат внутреннего, сугубо личного над всем внешним, формальным: ибо решающим для него было всего одно – состояние духа и души, в каком юные князья приняли свою смерть. Оно всмотрелось в это состояние – и с неожиданной твердой определенностью его ощутило, увидело как святое: как состояние святости, обретение святости. |
| То, что произошло с Борисом и Глебом, — не трагедия власти, хотя власть была предлогом и поводом трагедии, но трагедия носителей нравственного сознания в безнравственной жизни, перед явлением зла: не человек цепляется и держится за власть, но власть — за человека, потому что она не может представить себе, что можно быть свободным в ее отношении. В этом смысле история Бориса и Глеба сохраняет свою актуальность и в наше время: ее уроки выросли в цене. Федотов в своей классической книге «Святые Древней Руси» (аудио и текст) пишет: Замечательно, что мученичество святых князей лишено всякого подобия героизма. Не твердое ожидание смерти, не вызов силам зла, который столь часто слышится в страданиях древних мучеников… Напротив, “Сказание”, как и летопись, употребляет все свое немалое искусство, чтобы изобразить их человеческую слабость, жалостную беззащитность. Горько плачет Борис по отце: “Все лицо его слез исполнилось и слезами разливался… “Увы мне, свете очию моею, сияние и заре лица моего. Сердце ми горит, душу ми смысл смущаеть, и не вем к кому обратитися”. Еще трогательнее, еще надрывнее плач Глеба: “Увы мне, увы мне! Плачю зело по отци, паче же плачюся и отчаях ся по тебе, брате и господине Борисе, како прободен еси, како без милости предася, не от врага, но от своего брата… Уне бы со тобою умреть ми, неже уединену и усирену от тебе в сем житии пожити!” К ним, убитым отцу и брату, он обращается и с предсмертным молитвенным прощанием. Эта кровная, родственная любовь лишает всякой суровости аскетическое отвержение мира. В это отвержение – не монашеское – включается мир человеческий, особенно кровный, любимый. Но “Сказание” идет и дальше. Оно ярко рисует мучительную трудность отрыва от жизни, горечь прощания с этим “прелестным светом”. Не об отце лишь плачет Борис, но и о своей погибающей юности. “Идый же путемь помышляаше о красоте и доброте телесе своего, и слезами разливаашеся весь, хотя удержатися и не можаше. И вси, зряще тако, плакаашеся о добророднемь теле и честном разуме его… Кто бо не восплачеться смерти той пагубной… приведя пред очи сердца своего… унылый его взор и сокрушение сердца его”. |
| Становление русского мировоззрения (до XVI века). Часть 3 Равноапостольный князь Владимир со святыми Борисом и Глебом. Новгородская таблетка Вехи национального духа Влияние христианского эллинизма через церковнославянский язык многое предопределило в развитии русской культуры, особенно в формировании философской рефлексии. Один из первых актов русского философского самосознания зафиксирован в XI веке в произведении митрополита Киевского Илариона «Слово о законе и благодати». Первый митрополит, хиротонисанный не из греков, а из русских, зачинает русскую историософскую традицию. И первый вопрос «Слова…»: какова роль христианства в мире и каково место Руси в христианстве? С явлением христианства благодать приходит на смену закону. Благодать, даруемая Спасителем, – это благая весть о новом смысле истории, жизни человечества. Христианские универсалии благодати приходят на смену иудейским универсалиям закона, свобода сменяет рабство. Ибо закон – это рабство у предписания, спасение через выполнение закона. Христианство благовествует о спасении через благодать, принятие которой невозможно вне свободы. Из христианского благовестия следует иное осмысление жизни, назначения человека, истории народов. И крещение Руси для митрополита Илариона – это присоединение к благодати, присоединение к христианскому человечеству, наделение Руси новой, христианской миссией. В «Слове…» впервые на Руси создается периодизация мировой истории, в которой новая христианская страна находит достойное место. Если в царстве закона блюсти закон был призван богоизбранный еврейский народ, то в царстве благодати все народы равны перед Христом. В «Слове…» выражается религиозное восприятие мироздания, радость спасения – с крещением Руси к благодати и христианскому человечеству присоединился русский народ. Для обоснования этого основополагающего историософского принципа митрополит Иларион использует евангельскую притчу об одиннадцатом часе: новый народ, который пришел к истине позже всех, не умаляется по отношению к другим, потому что все одинаково приобщены к благодати. Из этого следует: хотя русские поздно приобщились к благодати, но получили ее полноту, вместе с другими христианскими народами встали на путь спасения и обновились в свете христианского благовестия. Спасение же – в воссоединении с Христом: «Ибо закон был предтеча и слуга благодати и истины, благодать и истина – слуги будущего, жизни нетленной… Ибо Моисей и пророки предвозвещали пришествие Христово, Христос же и апостолы Его – воскресение и будущий век». Так нарождается характерно русская традиция положительной эсхатологии. |
| — А твою маму Анастасию помню и поминаю всегда! Вот так, всего за две помидорки, она пять лет вымаливала мою маму. А ещё вспоминается история с городским кладбищем Козельска. В годы гонений, когда закрыли монастыри, здесь хоронили оптинских монахов и шамординских сестёр, но где чьи могилы — никто не знал. Архивы за давностью лет не уцелели, а надписи на могилах уничтожило время. И оптинские иеромонахи служили панихиды среди безымянных могил, поминая усопших словами «Господи, Ты веси их имена». Однажды осенью приехали на кладбище отслужить панихиду. Листопад украсил могилы золотистыми листьями клёнов и намёл на аллее большой ворох листвы. Вдруг этот ворох зашевелился, и из-под листьев показалась тщедушная весёлая монахиня Варсонофия. — Мать Варсонофия, — удивились все, — ты что, на кладбище ночуешь? — А меня покойнички любят, — ответила монахиня и тут же повела братию по кладбищу, показывая, где кто лежит. Потом иконописцы Оптиной пустыни ещё не раз приезжали на кладбище, восстанавливая по указанию монахини надписи на могилах и слушая её рассказы о дивных подвижниках благочестия, пострадавших в годы гонений. Она их помнила, знала, любила и молилась ночами за них. Спящей её редко кто видел. — Мать Варсонофия, — допытывались мы, — да как же ты выдерживаешь без сна? — Покойнички помогают! — радостно отвечала она. Как помогают, она не уточняла. Но из истории известны примеры, когда павшие воины помогали живым в бою. В 1240 году на Русскую землю внезапно вторглось могучее шведское войско, а у благоверного князя Александра Невского была лишь небольшая дружина, и не было времени собрать ополчение. «Не в силе Бог, а в правде», — сказал князь перед боем своей малочисленной дружине. А на рассвете перед началом битвы дозорный Пелгусий увидел на реке судно, на котором поспешали на помощь князю Александру воины уже минувших веков во главе со святыми страстотерпцами Борисом и Глебом. Шведы были разбиты даже на том берегу реки, где не было ни одного русского воина. А вот совсем недавняя история, рассказанная оптинским паломником военнослужащим Иваном. До армии Иван часто бывал в Оптиной и подружился здесь с будущим новомучеником иноком Трофимом (Татарниковым), убиенным на Пасху 1993 года. А потом на чеченской войне Иван с несколькими солдатами попал в засаду. Всех солдат расстреляли в упор, а Ивана боевики решили взять живьём, окружив его и подбираясь всё ближе. И тогда Иван сорвал чеку с гранаты, решив взорвать боевиков вместе с собой. Он уже возносил к Богу предсмертные молитвы: «Господи, прими дух мой», когда перед ним предстал новомученик Трофим и сказал, как живой: |
| Размножившиеся правители русских земель за редкими исключениями отказались идти путём указанным святыми Борисом и Глебом, и их Равноапостольным отцом, постепенно отступая от него всё дальше и дальше. Духовная немощь правителей закрепила двоеверие народа. Более того, как отмечал академик Б.А. Рыбаков, со второй половины XII в. активизировались разнородные проявления «ренессанса язычества», самым страшным из которых было существование в Галичине, на р. Збруч, целого укреплённого города-святилища на горе Богит, где, вплоть до средины XIII столетия продолжали приносить человеческие жертвы. В свете этих открытий украинских археологов 70-80-х гг. прошлого века зарождение сатанинской Антироссии на земле былой Галицкой Руси выглядит более, чем символично, оно имеет под собой не раз отмеченную в литературе широкую «этнографическую» колдовскую базу с «богатейшим» прошлым. Ныне это место, с 1990 г объявленное заповедником, расположенное между городами с говорящими названиями Чopmkib и Сатанов, привлекает множество байдарочников и прочих туристов, включая сатанистов. Чаемое Ярославом политическое единство его старших сыновей распалось под ударами внешнего врага, а со смертью в 1132 г. Мстислава Великого окончательно ушло в прошлое счастливое время религиозного и политического «детства» русской православной государственности, сравнимое современным автором И.И. Жук с эпохой Судей Древнего Израиля. Господь не позволил Киеву стать Третьим Иерусалимом в силу очевидной духовной незрелости «молодого народа». Рациональным ответом на духовную немощь правителей и народа Южной Руси было бы создание самодержавного царства в новом центре на северо-востоке и такая попытка, как известно, была предпринята Андреем Боголюбским. То, что во Владимир была перенесена идея «Третьего Иерусалима» подтверждается повторяющимися в декоре здешних белокаменных храмов изображениями царя Давида, играющего на псалтири. Сбегающиеся к нему звери и птицы, по мнению исследователей, обозначали русские земли, долженствующие собраться вновь, теперь уже под скипетром царя Владимирского. |
| В действительности примирение дяди и племянника состоялось к концу 1014 г. В «Сказании страсти» (Анонимном) в рассказе о детях Владимира написано, что Святополк сидел в Пинске. Так как княжения остальных сыновей названы по второму разделу (Ярослав в Новгороде, Святослав в Древлянах, Всеволод во Владимире, Борис в Ростове, Глеб в Муроме), то и Святополк, очевидно, княжил в Пинске в 1015 г. Следовательно, после освобождения он получил во владение часть своего бывшего удела: землю дреговичей с центром в Пинске. Берестье (современный Брест), пограничный с Польшей город этого княжества, будет последним оплотом Святополка в его борьбе с Ярославом. Святополк, как установил С. В. Белецкий, чеканил свою монету еще при жизни Владимира. Сохранился экземпляр, на аверсе которого изображен он сам на престоле, а на реверсе – трезубец его отчима. Исследователь определил этот тип монеты как вассальный чекан: после нападения Болеслава Владимир выпустил пасынка-племянника на свободу и даже признал за ним право наследования великокняжеской власти. 865 Вероятнее, что причиной примирения св. Владимира с мятежным родичем были враждебные действия не свата, а его собственного сына. Согласно Яну Длугошу, именно Святополк и Борис воевали с мятежным Ярославом и разбили его. В русских летописях о военных действиях не рассказывается. 866 Судя по вассальной эмиссии монет Святополка, незадолго до смерти св. Владимир предполагал его соправительство с Борисом, а возможно, и Глебом по византийскому образцу. Едва ли с таким решением мог согласиться его усыновленный племянник. В Восточной Римской империи разделения власти между соимператорами не было, она оставалась неограниченной и осуществлялась юридически всеми в равной степени. Фактически это приводило к правлению одного из них, а на долю остальных оставались только представительские функции. Если св. Владимир думал удовлетворить хотя бы Святополка таким решением, то оно полностью не оправдало себя. Сразу после его смерти Святополк избавился от навязанного ему соправителя, а затем и от его родного брата св. Глеба. Даже жития святых братьев не отрицают, что это было сделано с молчаливого согласия дружины св. Владимира. |
| Не все, однако, так сразу и безоговорочно приняли выводы А.А. Шахматова. Профессора И.А.Шляпкин и М.Н.Сперанский в своих лекционных курсах, вышедших, соответственно, в 1913 и 1914 гг., придерживались старого взгляда на проблему (о старшинстве " Сказания " и его авторе - монахе Иакове), не подвергнув, впрочем, разбору мнение А.А Шахматова. Христос подает венцы святым Борису и Глебу Оппонентом А.А. Шахматова выступил С.А. Бугославский в специальном исследовании " К вопросу о характере литературной деятельности преп. Нестора " . Ученый полагал, что, наоборот, Нестор воспользовался " Сказанием " (Иакова) при написании своего " Чтения " . Но и само " Сказание " не является результатом деятельности одного автора, а трех. Первый из них писал до смерти Святослава, т.е. до 1076 г., и в его сочинении еще не было рассказа о творимых святыми Борисом и Глебом чудесах. Второй - после 1097 г., но до 1113 г. (смерти Святополка), скорее всего, около 1108 г. Третий, переработавший сочинения своих предшественников и придавший " Сказанию " известный нам вид, - после мая 1115г.,т.е. второго перенесения мощей Бориса и Глеба в Вышгороде. " Сказание " во второй редакции (т.е. 1108 г.) послужило основным источником для Несторова " Чтения " . Кроме него в ходе работы Нестор пользовался и другими сочинениями - рассказом о Борисе и Глебе из " Древнейшего летописного свода " , " Словом о Законе и Благодати " Илариона, " Житием Евстафия Плакиды " и др. Главный же вывод исследователя заключался в том, что Нестор работал над " Чтением " уже после 1108 г. А.А.Шахматов умело отвел в своей следующей работе " Повесть временных лет " большинство замечаний С.А. Бугославского и остался при своем старом мнении о работе Нестора над " Чтением " между 1081 и 1088 гг., но отказался от прежних взглядов о зависимости " Сказания " от " Чтения " . Правда, не согласился при этом с выводами С.А. Бугославского об обратной зависимости, полагая, что у " Чтения " и " Сказания " был общий источник. Назвать его он обещал во второй части труда. |
| 2) Известно «Чтение о житии и погублении блаженую страстотерпцу Бориса и Глеба», принадлежащее перу Нестора и писанное после Сказания мниха Иакова. Это Несторово сочинение «представляет у нас первый опыт настоящего жития». Оно, «представляя собой подражание житиям греческим, носит их характер и страдает их недостатками». Но имеется и существенное отличие жития Нестора от житий греческих. Он не говорит о рождении Бориса и Глеба, а прямо начинает речи с их детства. Почему? «По всей вероятности, потому, – полагаете вы, Евгений Евсигнеевич, – что по рождению Борис и Глеб еще принадлежали язычеству, и что таким образом оно, не представляя никаких данных для речей, исполненных назидания, было еще, так сказать, вне и по ту сторону сферы житийской». Так ли? – Я опять ставлю только Вопрос. 3) О сыновьях Владимира летописец говорит: а) под 980 годом: «Бе же Володимер побежден похотью женьскою, и быша ему водимыя: Рогънедь, юже посади на Лыбеди, идеже ныне стоить сельце Предъславино, от неяже роди 4 сыны: Изеслава, Мьстислава, Ярослава, Всеволода, а 2 дщери; от Грекине Святополка; от Чехине Вышеслава; а от другое Святослава и Мьстислава; а от Болгарыни Бориса и Глеба». и б) под 988 годом: «Володимер просвещен (чрез принятие христианства) сам, и сынове его, и земля его. Бе бо у него сынов 12: Вышеслав, Изяслав, Ярослав, Святополк, Всеволод, Святослав, Мьстислав, Борис, Глеб, Станислав, Позвизд, Судислав. И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святополка Турове, а Ярослава Ростове; умершю же старейшему Вышеславу Новегороде, посадиша Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Муроме, Святослава Деревех, Всеволода Володимери». Прошу обратить внимание на годы, под которыми летописец сообщает означенные сведения, и явственное его желание сгруппировать эти сведения воедино, не вдаваясь в частности и как бы намеренно игнорируя хронологические даты. 4) В Несторовом житии о Борисе и Глебе повествуется о них, как о младших сыновьях Владимира: «пусти же благоверный князь сыны своя, когождо на свою область, а святу сею Бориса и Глеба у себе держаше, занеже единаче детеска беста», – причем говорится, что между Борисом и Глебом по летам была незначительная разница: «бе же Глеб вельми детеск, а блаженный Борис в разуме сы. |
|
|
