| 530 Только в такой мере можно согласиться с далеко идущими умозаключениями Н.Н. Воронина: “Анонимное” сказание о Борисе и Глебе, его время, стиль и автор//ТОДРЛ. 1957. Т.13. С. 11–56; ср. критику: Водовозов Н.Н. История древней русской литературы. Μ., 1972. С.67–72. 531 0б идентификации его личности и объеме его труда см.: Sepkin I. Zur Nestorfrage//ASlPhil. 1897. Bd.l9. S. 498–554; Абрамович Д.И. Исследования о Киево-Печерском патерике как историко-литературном памятнике//ИОРЯС. 1901. Т. 6. 3. С. 207–228; он же. К вопросу об объеме и характере литературной деятельности Нестора летописца//Тр. XI Археолог, съезда. Μ., 1902. Т. 2. С. 20–27; Владимиров П.В. Древняя русская литература киевского периода, XI–XII вв. Киев, 1901. С. 179–212; Бугославский С. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора//ИОРЯС. 1914. Т.19. С. 131–186; С. 153–191; Приселков М.Д. Нестор летописец : Опыт историко-литературной характеристики. Пг., 1923 (перепеч.: The Hague, 1967); Еремин И.П. К характеристике Нестора как писателя//ТОДРЛ. 1961. Т.17. С.54–64; Кузьмин А.Г. Нестор агиограф и начальное летописание//Он же. Начальные этапы древнерусского летописания. Μ., 1977. С. 133–155 (см. также С. 155–183). Единогласно Нестор признается автором Чтения о Борисе и Глебе и Жития Феодосия Печерского . Спорным остается его участие в летописании, а также его авторство в отношении некоторых исторических пассажей, вошедших в летопись и Киево-Печерский патерик. [См. также: Творогов О.В. Нестор//СлККДР. Вып. 1. С. 274–278; он же. Повесть временных лет//Там же. С. 337–343; Дмитриев Л.А. Сказание о Борисе и Глебе//Там же. С.398–408, где обширная дополнительная литература. – Прим. изд. (А.Н.)]. 532 ПСРЛ. Т.1. Стб. 130–141 (под 1015 г.); Т.2. Стб. 115–129 (под тем же годом); см. также рассказ о перенесении мощей: ПСРЛ. Т.1. Стб. 181 (под 1072 г.); Т. 2. Стб. 171 и прим. 1010–1015. 533 Об историческом контексте и всех дошедших до нас текстах в целом см. (список неполон): Бутков П.Г. Разбор трех древних памятников русской духовной литературы//Современник. |
| Итак, в Древней Руси идея была важнее факта и типаж важнее героя. Но даже и при таком понимании роли книжности у сочинителя оставалось в распоряжении немало литературных приёмов – например, трактовка поступков героя, а ещё – аллюзии, когда в тех или иных исторических событиях читатель узнавал тот или иной «вечный» сюжет – библейский или мифологический. Впрочем, факты книжник тоже не игнорировал, а просто отбирал то, что вписывалось в актуальную для него схему. При этом стоит признать: древняя литература очень непроста. Мы плохо представляем себе круг чтения тогдашних книжников, не умеем с такой свободой узнавать библейские сюжеты. Летописи со временем переписывались в своды, так что сложно сказать, «чей» летописец создавал тот или иной сюжет, а ведь текущие отношения с патроном летописца тоже могли повлиять на оценку героя. Так, например, в разных древнерусских летописях есть два диаметрально противоположных описания князя Игоря Святославича – того самого, который стал персонажем ещё и знаменитого «Слова о полку Игореве». К тому же уровень мастерства древних авторов и конкретный набор используемых ими приёмов очень менялся от эпохи к эпохе. Так что во многом древние тексты – это головоломка, ключ от которой утерян, и восстановить его могут попытаться лишь те исследователи, чей книжный опыт и кругозор будет отчасти сопоставим с самими авторами прошлых веков. И ведь скрытая образность древнерусских памятников – это только одно из направлений для исследования. Перевозка на телеге раненого князя Бориса «Сказание о Борисе и Глебе» — психология праведника. Князь Борис Жанровым образцом для автора «Сказания о Борисе и Глебе» послужил, очевидно, особый тип греческого жития – мартирий. Именно поэтому автор не рассказывает обо всей жизни своих героев от рождения, но создаёт повествование только о их гибели. Ещё одна отличительная особенность «Сказания» — глубокий психологизм. Здесь много эмоций, и герои постоянно произносят пространнейшие внутренние монологи. Пожалуй, настолько подробно к внутреннему состоянию героя русская литература вновь обратится веке в XVIII. Правда, в случае со «Сказанием» мы должны признаться: монологи героев здесь вымышлены автором, ведь достоверно знать, о чём думали князья, он не мог. А вот о чём положено было думать идеальным князьям, представлял вполне. |
| Письмо Владимира Мономаха Олегу Черниговскому дополняло «Поучение» и, возможно, было присоединено к нему самим автором. В нем ярко проявилось торжество общегосударственного долга над личным чувством убитого горем отца. В стиле «Поучения» легко обнаруживаются, с одной стороны, книжные его элементы, связанные с использованием Владимиром литературных источников, а с другой – элементы живого разговорного языка, особенно ярко проявляющиеся в описании «путей» и тех опасностей, которым он подвергался во время охоты. Характерная особенность стиля «Поучения» – наличие отточенных, ярких, легко запоминающихся афористических выражений. В целом «Поучение» и письмо ярко раскрывают облик незаурядного государственного деятеля русского средневековья, человека, в котором ярко воплотился идеал князя, пекущегося о славе и чести родной земли. Житийная литература «Сказание о Борисе и Глебе». Появление оригинальной агиографической литературы было связано с общей политической борьбой Руси за утверждение своей религиозной самостоятельности, стремлением подчеркнуть, что Русская земля имеет собственных предстателей и ходатаев перед богом. Окружая личность князя ореолом святости, жития содействовали политическому упрочению основ феодального строя. Образцом древнерусского княжеского жития является анонимное «Сказание о Борисе и Глебе», созданное, по-видимому, в конце XI – начале XII в. В основу «Сказания» положен исторический факт убийства Святополком своих младших братьев Бориса и Глеба в 1015 г. Когда в 40-х годах XI в. Ярослав добился канонизации византийской церковью убитых братьев, потребовалось создание специального Произведения, которое бы прославило подвиг страстотерпцев и мстителя за их гибель Ярослава. На основе летописной повести в конце XI в. и было написано неизвестным автором «Сказание о Борисе и Глебе». Автор «Сказания» сохраняет историческую конкретность, подробно излагая все перипетии, связанные со злодейским убийством Бориса и Глеба. Как и летопись, «Сказание» резко осуждает убийцу – «окаянного» Святополка и выступает против братоубийственных раздоров, отстаивая патриотическую идею единства «Русской великой страны». |
| О столь важных святых, какими были Борис и Глеб, в Древней Руси почти одновременно было составлено несколько произведений: «Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба», летописная повесть, вошедшая в состав «Повести временных лет». Позже возникли многочисленные проложные сказания, паремийные чтения, похвальные слова и церковные службы. Однако самое знаменитое из древнерусских произведений о святых братьях – «Сказание о Борисе и Глебе». «Сказание о Борисе и Глебе» (лицевые миниатюры из Сильвестровского сборника XIV века) 1. Борис и Глеб удостаиваются Иисусом Христом мученических венцов 2. Борис идёт на печенегов Что хотел сказать автор? Мы подходим, наверное, к самому интересному вопросу – стоит ли произведения древнерусских авторов рассматривать как простое собрание фактов? Нет. Стоит ли, в таком случае, рассматривать их как «байки»? Тоже нет. Древнерусские произведения отражали мир таким, каким понимали его древние авторы. Так возник своеобразный писательский приём, который Дмитрий Сергеевич Лихачёв назвал «литературным этикетом». По мнению знаменитого учёного, древние книжники представляли себе мир как некий неизменный заведённый Богом порядок. Соответственно, всех действующих лиц в нём можно было поделить на несколько ролей: праведник или грешник, святой, военачальник, достойный образцовый князь или недостойный князь-предатель – это перечень лишь самых частых. Соответственно, автор древнерусского произведения не пытался просто отобразить факты (хотя и не прибегал к откровенному вымыслу. Привычные нам по литературе Нового времени вымышленные персонажи появятся в литературе Древней Руси веке в XVII). Древнерусский автор оценивал каждого героя и изображал персонажа в его роли. И неважно, если иногда приходилось позаимствовать, например, поступки одного святого и приписать их другому, или выделить в разных персонажах сходные черты там, где автору Нового времени интересны были бы, наоборот, разные. Ведь каждый герой, по мнению древнего книжника, выполнял свою жизненную задачу, а способность читателя извлечь из рассказа поучение была важнее жизненной правды в мелочах. |
| В «Сказании», по сравнению с «Чтением», гораздо драматичнее идинамичнее изображены описываемые события, сильнее показаны эмоциональныепереживания героев. Сочетание в «Сказании» патетичности с лиричностью,риторичности с лаконизмом, близким к летописному стилю повествования, делаютэтот памятник самого раннего периода древнерусской литературы одним из наиболееярких произведений Древней Руси. У древнерусских читателей «Сказание»пользовалось значительно большей популярностью, чем «Чтение»: списков первогопроизведения гораздо больше, чем второго. Образ Бориса и Глеба, как святых-воинов, покровителей и защитниковРусской земли и русских князей, неоднократно использовался в древнерусскойлитературе, особенно в произведениях, посвященных воинским темам. В течениенескольких веков древнерусские писатели обращались к литературным памятникам оБорисе и Глебе, преимущественно к «Сказанию», заимствуя из этих источниковсюжетные ситуации, поэтические формулы, отдельные обороты и целые отрывкитекста. Столь же популярны Борис и Глеб, как святые князья-воины, были и вдревнерусском изобразительном искусстве. Летописная повесть о Борисе и Глебе неоднократно издавалась всоставе «Повести временных лет». Научное издание текстов «Сказания», «Чтения» идругих памятников этого цикла см.: «Жития святых мучеников Бориса и Глеба ислужбы им». Подготовил к печати Д. И. Абрамович . Пг., 1916; Бугославский С. памятки XI–XVIII вв.про князив Бориса и У 1928. Мы публикуем текст «Сказания о Борисе и Глебе» по списку Успенскогосборника (по изд.: Успенский сборник XII–XIII вв.Издание подготовили О. А. Князевск ая, В. Г. Демьянов,М. В. Ляпон. М., 1971), но в том составе, который, по гипотезеС. А. Бугославского, это произведение имело в своем первоначальномвиде, т. е. без «Сказания о чудесах», но сохраняя приложенную послепохвалы Борису и Глебу, перед «Сказанием о чудесах», статью «О Борис, какъ бвъзъръм». Исправления ошибок и восполнение пропусков делаются по спискам«Сказания», входящим в редакцию Успенского сборника (по изд. Бугославского). |
| 1262 О теле Глеба говорится, что оно повержено было «на пусте месте, на брезе, межи двема колодама». «На пусте месте, на брезе» значит: не в городе Смоленске, близ которого произошло убийство, а на его поле, на том самом пустом месте, где совершено убийство, на берегу Днепра (вниз от Смоленска по реке верстах в 5-ти, «яко зреемо» от него по словам летописи, т. е. так, что видно из него место). «Межи двема колодама» многие, если не большая часть, понимают так, что тело не было погребено в земле, а оставлено лежать и валяться поверх земли между двумя колодами. Но понимать дело так представляется до крайности невероятным и просто невозможным. Если бы не погребли тела убийцы князя, то как не захотела бы сделать этого бывшая его свита, как жители Смоленска оставили бы лежать на своем поле мертвому непогребенному телу и при том телу князя? По всей вероятности, «межи двема колодама» должно понимать так, что тело погребено было не с подобающей честью (где-либо при церкви) в княжеском каменном гробе, а с бесчестием (на поле) в простолюдинском деревянном гробе, состоявшем из двух колод, каковы были деревянные гробы в древнее время (и каковыми и до настоящего времени остаются они у раскольников, см. ниже, на конце этой части списка святых, о проявлении мощей Иакова Боровичского). Если говорится, что тело осталось невредимым от зверей, то тут разумеется, что погребенное не в жилом месте, а на поле, и закопанное в землю очень мелко, как закапывались тела в древнее время, оно могло бы легко быть открыто зверями и по сдвиге верхней колоды с нижней быть ими пожранным. Если говорится, что тело было «повержено», то последнее выражение нужно понимать в том смысле, что тело с бесчестием брошено было убийцами. 1266 Сказание о Борисе и Глебе монаха Иакова напечатано три раза: I) преос. Макарием в Христианск. чтен. 1849 г., кн. II, 2) Срезневским в издании: Сказания о святых Борисе и Глебе, – Сильвестровский сборник XIV века, Спб., 1860, и 3) Бодянским в Чтениях Общ. Ист. и Древн. 1870 г., кн. I. Несторово житие Бориса и Глеба напечатано также трижды: 1) неизвестным в Православн. Собеседн. 1858 г., кн I, 2) Бодянским в Чтен. Общ. Ист. и Древн. 1859 г., кн. I, и 3) Срезневским в сейчас указанном издании. |
| Из литературных трудов преп. Нестора мы знаем: 1) Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба, 2) Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского и 3) Летопись. Главнейший труд – Житие Феодосия Печерского , составленное в промежуток времени между 1077 и 1088 годами: оно одно может дать некоторую точку опоры в суждениях о Несторе, как писателе. Пользуясь большой популярностью в древнерусской письменности, Житие преп. Феодосия имеет довольно сложную литературную историю, которую можно проследить при более или менее внимательном отношении к различным редакциям Киево-Печерского Патерика, в составе которого это Житие издавна занимает очень видное и почетное место. Как литературное произведение, Несторово Житие обладает значительными достоинствами и ясно говорит, о большой начитанности и выдающейся образованности автора: хороший язык (выдержанный церковно-славянский стиль), толковое и по местам занимательное изложение, сравнительно немного того «добрословия» и «плетения словес», которыми так изобилуют позднейшие (северорусские) жития. Древнейший список Жития Феодосия дошел до нас в так называемом Успенском Сборнике XII в. По этой рукописи, хранящейся теперь в Московск. Синод. библ., Житие издавалось три раза: Бодянским («Чтения в Общ. ист. и др. р.» 1858, III). А. Подовым («Чтения в Общ. ист. и др. р.» 1879, I) и A. А. Шахматовым и ?. А. Лавровым («Чтения в Общ. ист. и др. р.» 1899 г. и отд.: Сборник XII в. Моск. Успенск. Собора. Вып. I). Раньше Жития преп. Феодория Печерского Нестором составлено (вскоре после 1079 г.) Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба, стоящее совершенно независимо от других апологических памятников, посвященных свв. Борису и Глебу. В историко-литературном отношении Чтение стоит ниже Жития: в нем больше общих мест и таких подробностей, которые не имеют прямого отношения к делу, больше бесцветности и шаблонности в характеристиках; заметно пренебрежительное отношение к собственным именам и хронологическим датам, как не прибавляющим назидания; отсутствие в содержании историко-бытового материала. Указанные недостатки объясняются отчасти авторскою неопытностью начинающего Нестора, а отчасти тем, что самый предмет второго сочинения был гораздо интереснее и ближе нашему автору, как иноку Печерского монастыря, чем предмет первого. Древнейший список Несторова Чтения о Борисе и Глебе относится к первой половине XIV в.: это – так называемый Сильвестровский Сборник Московской Типографской библиотеки. По этому списку Чтение издано три раза: Бодянским («Чтения в Общ. ист. и др. рос.» 1859, I), Срезневский («Сказания о свв. Борисе и Глебе». Спб. 1860) и Абрамовичем (в «Памятниках древнерусской литературы». Вып. 2-й). Большою известностью Чтение не пользовалось, как можно видеть из того, что оно дошло до нас в сравнительно ограниченном количестве списков и не повлияло на другие аналогичные памятники. |
| Молись о Борисе и Глебе, Их святостью зиждишься ты. Молись о Борисе и Глебе, Их свет собирая в щепоть. Свечу твою вечность колеблет, Молитву диктует Господь… 2005 На земле, почти у края Где беда все длится, За тебя, страна родная, Встану помолиться. Света Божьего источник В небе загорится. Надо мной сосед восточный Кружит и ярится. Не кружи, сосед, не майся, Я тебя не трону. Мудрым будь и поклоняйся Собственному трону. Над моей страной витает Враг иного толка. И в самой стране хватает Ворона и волка. Им нужна моя безпечность, Им нужна Россия. Но стоит за мною вечность И Святая Сила. Вот и выйду к вечной сини, Где душа и птица. За тебя, моя Россия, Буду век молиться! 2006 Священник Подлинный русский священник, Встав на амвон в Рождество, Верит, что будет прощенье Паствы заблудшей его. Строгий, творящий молитвы У Пресвятого Креста, Духом возросший для битвы, Зиждится верой в Христа. Будет грехов отпущенье Тем, кто собою являл Веру, святое смущенье, Душу бедой закалял. Людям дано ощущенье – Духом становится плоть. Веру дарует священник: Истина – это Господь. Истина стонет в народе, Сердцем ее приголубь, Пусть она в каждого входит, Будит духовную глубь. Верящий, встань на колени, Кайся! Душа не пуста. Пастве дарует священник Вечное тело Христа. 2006 Как пела девушка над полем Как будто пела высота. Свивались доля и недоля У Православного креста. Не распадался мир на части, И свет стоял среди села. Как пела девушка над счастьем! А может быть, его ждала? Как пела девушка над вербой, Над сердцем Родины седым. И становился воздух серый Среди России золотым. Как пела девушка, листая Страницы жизни молодой, Как будто к сердцу шла святая, Спасала землю красотой. Нам, обездоленным и сирым, Дарила мысли о святом… Так пела девушка над миром И осенялся мир крестом. 2006 Храм Христа Спасителя Он стоит над Москвой, как творение Богоизбранной силы святой. В нем и слезы души, и прощение, И сиятельный свет золотой. Он – державное, неугасимое Восхождение к Божьим вратам. Храм-заступник стоит над Россиею, |
| О праве на Праведное Убийство и о Борисе и Глебе Вы что, предлагаете нам каяться? Нам? Победившим фашизм? Каяться? Нам каяться не в чем! 15 мая, 2016 Вы что, предлагаете нам каяться? Нам? Победившим фашизм? Каяться? Нам каяться не в чем! В день памяти святых благоверных Бориса и Глеба Илья Забежинский размышляет о том, почему так сложно сказать, что образ святости этих князей стал примером для нашего народа. Меня в редакции попросили про военную книжку какую-нибудь написать к 9 мая. Я к 9 мая не стал. Не ко времени. Решил, к дню памяти Бориса и Глеба . Книжка, которую я выбрал, созвучна названием одному нашему военному бестселлеру. У нас он называется «Живые и мертвые». Его Константин Симонов написал. И там все, в этой книжке, про праведную войну, про войну священную, наших против ненаших, хороших против плохих. А у них, у немцев, есть книжка «Время жить, время умирать». Написал Эрих-Мария Ремарк. И в ней все про войну неправедную, ненаших против наших. Вроде бы, это и понятно. Симонов со стороны наших пишет. А Ремарк – со стороны ихних . По определению, он не может про праведную. Там, у Ремарка, вот в чем суть. Главный герой воюет в России. Он прошагал пол-России, пол-России разрушил, уничтожил, и множество русских людей поубивал. Потом он едет в отпуск к себе на Родину, в Германию, а это уже 43 год, судя по всему. И там наши уже достаточно уверенно бомбят немецкие города. И от этих бомбежек гибнут простые мирные немцы. Многие ранены, многие без крова остаются. А многие действительно гибнут. Но героя эти факты не ужасают и не кажутся ему несправедливыми. Настолько не кажутся, что он смиренно и безучастно, и я бы даже сказал, с готовностью и сам ждет себе такого конца. Почему? Потому что он, главный герой, думает о том, что вся неправда, вся грязь, все разрушения, вся смерть, которые он и его соплеменники немцы принесли в Россию, заслуженно возвращается к ним самим. Заслуженно! Да, там еще замечательная любовная линия есть, может быть, она даже и главная, я читал о ней с удовольствием. Но мне интересными были именно вот эти рассуждения о войне участника войны против наших со стороны ненаших, плохих. Вот это вот неожиданное, для плохих, христианское «Достойное по делом нашим приемлем», что в христианском понимании и означает истинное покаяние и прямехонькую дорогу в Царство Божие. И совершенное отсутствие в наших книгах, написанных нашими, совершенное отсутствие этого вот покаянного настроения. Нам не в чем каяться. |
| М., 1972. [Вып.:] Художественная культура домонгольской Руси. С. 104-125; Ангелов Б. С. Из историята на руско-българските литературни връзки. София, 1972. С. 46-58; Keller F. Das Kontakion aus der ersten Sluba für Boris und Gleb//Schweiz. Beitr. zum VII. Intern. Slavistenkongress in Warschau. Lucerne, 1973. S. 65-74. (Slavica Helvetica; 7); Соболева Л. С. Паремийные чтения Борису и Глебу//Вопр. истории книжной культуры. Новосиб., 1975. С. 105-123. (Сб. науч. тр./ГПНТБ СО; Вып. 19); она же. К вопросу об эволюции минейного текста, посвящ. Борису и Глебу//Сибирская археография и источниковедение. Новосиб., 1979. С. 5-12; она же. Исторические паремии Борису и Глебу - малоизученный памятник Киевской Руси: АКД. Л., 1981; Dachk é vitch Ya. Les Arméniens à Kiev (jusqu " à 1240), 13: La vie de Borys et Hlib en arménien//Rearm. N. S. 1975/1976. Vol. 11. P. 346-375; Floria В. Václavska legenda a borisovsko-glebovsky kult (shody a rozdily)//eskoslovensky asopis historický. 1978. R. 3, seš. 1. S. 82-95; Воронин Н. H. , Раппопорт П. А. Зодчество Смоленска XII-XIII вв. Л., 1979. С. 37-63; Абгарян Г. В. К проблеме предполагаемой греч. версии «Сказания о Борисе и Глебе»//Русская и армянская средневековые лит-ры. Л., 1982. С. 235-254; Freydank D. Die altrussische Hagiographie in ihren europäischen Zusammenhängen: Die Berichte über Boris und Gleb als hagiographische Texte//ZfS. 1983. Bd. 28. S. 78-85; Ingham N. W. The Martyred Prince and the Question of Slavic Cultural Continuity in the Early Middle Ages//Medieval Russian Culture. Berkeley; Los Ang., 1984. P. 31-54. (Slavic Studies; Vol. 12); Sciacca F. A. The History of the Cult of Boris and Gleb: Diss./Columbia Univ. [N. Y.], 1985. 2 vol.; idem. In Imitation of Christ: Boris and Gleb and the Ritual Consacration of the Russian Land//SEER. 1990. Vol. 49. P. 253-260; Дмитриев Л. А. Сказание о Борисе и Глебе//СККДР. Вып. 1. С. 398-408 [библиогр.]; Ранчин А. М. К вопросу Борисоглебского цикла//ВМУ: Филол. 1987. 1. С. 73-80; Dimnik M. Oleg Svyatoslavich and His Patronage of the Cult of SS. |
|
|
