| Проходили по залам Киевской Руси, Новгородской. Кое-где Геннадий Андреич останавливается, серьезно постукивал пальцем, как будто барабаня, или ласково гладил стекло витрины. Глеб и Элли покорно следовали, где надо было удивлялись и где надо восхищались Во всяком случае смиренно вели себя. Углубляясь в века, дошли до каменных баб юга. – Вот это так называемый тмутараканский болванс, изволите видеть, глыба, по виду ничем не замечательная, но обратите внимание, на ней надпись, гласящая, что князь Борис измерил по льду ширину Керченского пролива… Вероятно, во время одного из походов на юг России, где, как известно вам, находились некогда и греческие колонии. Эта область называлась в отдаленные времена царством Боспорским. – Странно, – сказал Глеб, – Босфор же ведь очень далеко, почему назвали Босфорским? Геннадий Андреич усмехнулся. – Босфор и Константинополь ничего общего не имеют с царством Боспорским, монеты которого вот, ваш покорный слуга изучает более четверти века. Оно находилось в России, по берегу Черного моря. Киммерия входилас в него тоже. Глеб никогда не слыхал о таком царстве. Почувствовав, что вопрос его неудачен, покраснел. Геннадий Андреич понимал, что со студента юриста, да еще столь юного, много не спросишь. И сказал примирительно: – Это мало кто знает и обычно удивляются, обычно путают. Но вот Киммерия больше вам говорит? Вы бывали в Крыму? – Да был раз. В Ялте. – Ялта, Ялта… извините меня, город для дамс. Шашлу есть да с проводниками по горам катать… – Я был и в Феодосии… – Вот это другое дело. Значит, знаете Киммерию. Дошли до скифских чаш, кубков. Геннадий Андреич воодушевился, а у Глеба пестрело уже в глазах и голова тяжелела. «Ничего я не знаю, и наверно не узнаю никогда во всей этой путанице, а все-таки лестница замечательная». Она, может быть, и была для него путаницей, в действительности же вела извивами, темными своими путями в таинственную даль бытия. «В нашей науке ничего не понимает, но довольно приличный, все-таки молодой человек», – определил одновременно Геннадий Андреич, не словами собственно, а неясным ощущением, которое потом можно словами означить – и всегда приблизительно. |
| О столь важных святых, какими были Борис и Глеб, в Древней Руси почти одновременно было составлено несколько произведений: «Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба», летописная повесть, вошедшая в состав «Повести временных лет». Позже возникли многочисленные проложные сказания, паремийные чтения, похвальные слова и церковные службы. Однако самое знаменитое из древнерусских произведений о святых братьях – «Сказание о Борисе и Глебе». «Сказание о Борисе и Глебе» (лицевые миниатюры из Сильвестровского сборника XIV века) 1. Борис и Глеб удостаиваются Иисусом Христом мученических венцов 2. Борис идёт на печенегов Что хотел сказать автор? Мы подходим, наверное, к самому интересному вопросу – стоит ли произведения древнерусских авторов рассматривать как простое собрание фактов? Нет. Стоит ли, в таком случае, рассматривать их как «байки»? Тоже нет. Древнерусские произведения отражали мир таким, каким понимали его древние авторы. Так возник своеобразный писательский приём, который Дмитрий Сергеевич Лихачёв назвал «литературным этикетом». По мнению знаменитого учёного, древние книжники представляли себе мир как некий неизменный заведённый Богом порядок. Соответственно, всех действующих лиц в нём можно было поделить на несколько ролей: праведник или грешник, святой, военачальник, достойный образцовый князь или недостойный князь-предатель – это перечень лишь самых частых. Соответственно, автор древнерусского произведения не пытался просто отобразить факты (хотя и не прибегал к откровенному вымыслу. Привычные нам по литературе Нового времени вымышленные персонажи появятся в литературе Древней Руси веке в XVII). Древнерусский автор оценивал каждого героя и изображал персонажа в его роли. И неважно, если иногда приходилось позаимствовать, например, поступки одного святого и приписать их другому, или выделить в разных персонажах сходные черты там, где автору Нового времени интересны были бы, наоборот, разные. Ведь каждый герой, по мнению древнего книжника, выполнял свою жизненную задачу, а способность читателя извлечь из рассказа поучение была важнее жизненной правды в мелочах. |
| Весть о кончине любимого князя опечалила всех, особенно Бориса. — Увы мне, — говорил он, — был бы мне старший брат вместо умершего отца, но он замышляет убить меня. К кому я прибегну в скорби, кому поведаю свое горе? Не был я, отец, у твоего ложа, не мои руки облачали тебя, не слышал я твоих последних слов! Если же брат мой решится на убиение меня, не буду противиться, ибо сказано: «Бог гордым противится, смиренным дает благодать». Борис не мог удержаться от слез. Его уговаривали не ходить в Киев, зная злой нрав Святополка, но Борис укреплял свою решимость словами Евангелия, словами Еоспода: «Кто погубит душу свою Меня ради и Евангелия, тот спасет ее». Святополк в Киеве Подкупами и лаской действовал Святополк, самовластно утвердясь на киевском престоле. Щедро раздавал нужным людям не им нажитые богатства, внушал мысль о своем единовластии. Как ветхозаветный Каин, оставивший в веках мрачную память о себе грехом первого братоубийства, так и Святополк, окаянный, задумал страшное дело — погубить братьев. Причем знал же он, что Борис и Глеб — набожные люди, воспитаны в страхе Божием, в том, чтобы чтить волю старших. Коварно он замыслил расправиться с братьями. Опасность Святополк видел и от Ярослава. Но Ярослав далеко, в Новгороде, пока еще доберется. А Борис рядом, да еще с войском. Святополк послал к Борису такую депешу: «Брат, хочу жить с тобой в любви и согласии и увеличу твою часть в отчем наследии». Вероломно он использовал милосердие и праведность своих братьев, чтобы осуществить свой замысел. Он призвал тех, кого награждал деньгами и вотчинами, и сказал: «Если вы хотите и дальше получать богатства, слушайтесь меня и убейте врагов моих, братьев. Иначе они отнимут у меня престол и расправятся с вами». Говорила дружина Борису: — Иди в Киев и сядь на престоле отца твоего, ибо и воинство отчее предано тебе и с тобою. — Нет, — отвечал Борис, — ни за что я не подниму руки на брата своего, это грех непрощаемый. Да еще к тому же он и старше меня, и после смерти отца я должен чтить его, как отца. |
| В конце концов, однако, открывается правда: Борис не предатель, а активный участник борьбы русской эмиграции против советской власти. В финале все становится на свои места: оба брата в одном стане и ведут непримиримую борьбу с врагами России. Так восстанавливается изначальный высокий смысл заглавия пьесы, заданный аллюзией на древнерусский житийный сюжет. Центральный конфликт пьесы разрешается на двух уровнях: реально, физически побеждают «большевики» – моральная победа на стороне истинных патриотов России, эмигрантов. Соответственно, и финал ее оптимистичен и трагичен одновременно. Напротив, в пьесе М. Алданова «Линия Брунгильды» судьба русской эмиграции осмыслена крайне пессимистично. Не случаен здесь и оттенок пародийности по отношению к патриотическим драмам со шпионским сюжетом, в том числе и «Борис и Глеб» А. Ренникова, заданный гоголевским, хлестаковским, подсветом образа главного героя (см.: Злочевская А.В.2005). Благодаря оригинальной организации «подводного течения», у М. Алданова происходит парадоксальная перестановка трагикомических акцентов: стихия комического здесь не уравновешивает трагическое, а всецело преобладает над драматическим напряжением происходящего (нет буквально ни одной «серьезной» сцены, ни одного эпизода, не подсвеченных авторской иронией). Однако, вопреки буквально разгулу стихии карнавальности и комической пародийности, общее настроение пьесы крайне пессимистично. Комизм здесь – на поверхности, в ситуациях и репликах персонажей, часто фарсовых, анекдотичных, зато «подводное течение» окрашено в мрачно-роковые тона. В построении пьесы реализован принцип, намеченный еще А.П. Чеховым: «Пусть на сцене все будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как и в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни …» ( Чехов А.П. 1986: 216). У М. Алданова на уровне «подводного течения» вершится история, совершается мировая катастрофа, в то время как люди, не зная и не понимая этого, продолжают жить обыденными заботами, интересами повседневной жизни, своими чувствами и желаниями. |
| Срощенность, некоторая неразделимость понятий «святой» – «целый» – «нетленный» в христианской традиции была лишь одним из возможных отношений к останкам. В Скандинавии же такое отношение нашло для себя весьма благоприятную почву, было воспринято как «свое», «исконное». Неудивительно, что здесь легко складываются рассказы о нетленных останках легендарных скандинавских правителей дохристианской поры. Так, в частности, нетленным по преданию оставалось тело одного из сыновей Рагнара Кожаные Штаны, правившего Англией. Пока его тело оставалось в земле, Англия не могла быть захвачена. Вильгельм Завоеватель, открыв его могилу, обнаружил там нетленное тело и сжег его на погребальном костре – и лишь после этого покорил Англию 408 . Любопытно, что этого легендарного правителя звали в скандинавской традиции Ивар Beinlaus(i), то есть «лишенный костей», «бескостный». Говоря о проникновении на Русь культа целостных, неповрежденных, неистлевших мощей необходимо вспомнить о том, что ряд скандинавских святых и, в частности, конунги Олав и Кнут, о которых шла речь выше, вероятно, почитались на Руси в домонгольский период. На Русь могли проникать реликвии этих святых, причем такие реликвии, которые не нарушали целостности их нетленных мощей, – ногти и волосы. Те норвежские конунги, которые, как уже говорилось выше, ухаживали за мощами Олава Святого, имели свои особые связи с Русью – Магнус Добрый вырос на Руси, а Харальд Суровый не раз бывал здесь и взял в жены дочь Ярослава Мудрого, Елизавету. В древнеисландском источнике – Поминальной драпе об Олаве Святом, созданной скальдом Сигватом Тордарсоном ок. 1040 г. – содержится прямое указание на присутствие на Руси неистлевшей пряди волос св. Олава, исцеляющей некоего русского по имени Вальдемар (Владимир). Естественно предположить, что проникновение подобных реликвий на Русь осуществлялось параллельно с проникновением преданий о нетленных телах святых. Необходимо также принять во внимание, что первыми русскими святыми были варяги (мученик Феодор Варяг, княгиня Ольга, князья Борис и Глеб). Почитание нетленных тел Ольги, Бориса и Глеба положило начало русскому культу нетленных мощей. Разумеется, вопрос о генезисе этого культа на Руси никоим образом нельзя считать решенным, тем более что свв. Борис и Глеб приняли мученическую кончину за 15 лет до первого скандинавского святого – Олава Харальдссона. Еще некоторым аргументом в пользу скандинавского «следа» может служить то обстоятельство, что у скандинавов культ мощей возникает под явным англосаксонским влиянием. У русских же мы не обнаруживаем столь авторитетного внешнего прототипа, который бы способствовал укоренению подобных представлений. Более того, как было показано в работе, культ нетленных мощей вступал в некоторое противоречие с византийской практикой, которая служила для русских основным источником обрядности. |
| Но данные-то факты таковы, что ни по логике житейской, ни по вере не могут не быть учитываемыми. И потом, если Святополк был одержим бесом, почему делается уступка непротивления ему, то есть бесу? – «Господи… рассуди меня с братом моим. И не поставь ему в вину греха сего, но прими с миром душу мою» («Страдания и чудеса святых мучеников Бориса и Глеба»). Неужто, догмат о безвинном страдании Бориса и Глеба и забвение Святослава оказались сильнее реального положения, то есть правды? Не хочется в это верить. И главное – с прославлением Бориса и Глеба крамола на Руси не прекратилась, продолжая терзать Россию вплоть до сегодняшнего дня. Но если так, что надеюсь, никто оспорить не может, то остаётся единственный выход. Для того, чтобы восстановить справедливость, Русской Православной Церкви необходимо вернуться к этому периоду первоначального зарождения крамолы, пересмотрев его. Если Борис и Глеб святые, то почему брат их Святослав, так же безвинно убиенный Святополком окаянным оказался забытым? Неужто, лишь потому, что не ждал смиренно расправы, а оказал пассивное сопротивление братоубийце бегством, в то время как непротивление было основным христианским догматом? Как известно, Святослав был настигнут у горы Угорской, когда бежал в Венгрию, и так же убит безвинно, как Борис и Глеб… Как сообщается в летописи, «Святополк же окаянный и злой убил Святослава, послав к нему к горе Угорской, когда тот бежал в Венгрию». А потому Русской Православной Церкви по всей вероятности, необходимо рассмотреть вопрос о канонизации князя Святослава, брата Бориса и Глеба в числе первых русских святых. Князь Святослав занимает свое незаёмное место в русской истории. По первоначальному распределению уделов ему досталась Древлянская земля. Но есть версия, что распределение столов Владимиром между сыновьями состоялось позже, в 1010 году, и что князь Святослав до этого правил в Тмутаракани. (Гадло А.В. «Тмутараканские этюды» III, Вестник ЛГУ, 1990, вып. 9). Совершенно справедливо напрашивается вопрос о том, почему он не занимает своего исконного места в истории русской святости, если им так же, как и братьями его, Борисом и Глебом совершен духовный подвиг безвинной и мученической смерти… Казалось бы, междоусобица стихла. |
| —...Но должно же миросозерцание воспитывать, укреплять. Что же оно— бесцельно в практической, т.е. моральной жизни? Ведь тогда спросят: для чего ваше христианство, если христиане ещё слабее, а может быть, даже порочнее нехристиан?... — ...Упрёки мы должны принять, т.е. плохие христиане, а таковых нас большинство. Учение же Господа Иисуса тут ни при чём. Оно есть истина и путь, даже вернее: Сам Господь Иисус— путь. Вот Он пришёл к нам, показал, явился...— и уж там наше дело, как к Нему прикоснуться. Один больше Ему сердце открыл, другой меньше. Истина-то и свет укрепляют, конечно, и возвышают. Да только не насильно. А по нашей же доброй воле. ...Мир создан таинственно. Никогда мы до дна его не исчерпаем. Нет таких простых правил, лекарств, которые бы могли переделывать людей, механически исцелять. Указан лишь путь— Христос. Но всегда были и останутся страшные дела, как вы скажете: трагедии. Мир ими наполнен, и нехристианский и христианский.... — Вы как будто сами признаёте слабость христианства. — Нисколько-с, значит, неясно выражаюсь. Слаб человек, а не христианство. Оно величайшая и единственная истина. А христиане разные бывают. И побеждающие, и побеждаемые. — Но всё-таки, кто по-вашему выше: христиане или нехристиане? Мельхиседек опять улыбнулся. — Что же вас обижать... Да и трудно нам говорить, что вот такие мы замечательные. Может быть, так следует ответить: нам дальше видно, но с нас и больше спросится. ...Какие бы ни были, нам уже потому легче, что мы знаем, куда глядеть» (3,329-331). Всё это очень важно, ибо здесь приближённо к обыденному сознанию разъясняется смысл веры христианской, верное понимание практического преломления этой веры. И разъясняется необходимость различать само христианство и отступления от него в грешном мире. И ещё: христианство не есть лекарство от душевных тревог, когда сам человек не приложит сил к следованию вере. Промысл Божий осуществляется в синергии , в соработничестве человека с Богом. Борис и Глеб— два имени-близнеца, нераздельные в сознании всякого русского православного человека. Поэтому достаточно прозрачно обозначил Борис Зайцев именем Глеб своего автобиографического героя в тетралогии «Путешествие Глеба». В неё входят: романы «Заря» (1937), «Тишина» (1948), «Юность» (1950), «Древо жизни» (1953). В них— осмысление личного жизненного опыта. (Но и иное, конечно: свойственная всякому автору в автобиографическом жанре— попытка не упустить в небытие, удержать в памяти и отпечатлеть навсегда в слове мгновения ускользающего времени собственной жизни.) |
| Двумя наследниками всей власти Владимира, как предположил А. Поппе, были свв. Борис и Глеб. 862 А. В. Назаренко согласен с ним в отношении Бориса, но не ясно, был ли самостоятельным князем Глеб. Нестор в «Чтении» утверждал, что он находился постоянно в Киеве при отце. Из летописного сказания «О убиении Борисове» и «Сказания страсти» (Анонимного) известно, что во время смертельной болезни св. Владимира при нем находился Борис. Князь действительно мог, выделив уделы свв. Борису и Глебу, оставить их при себе, и это должно было серьезно обеспокоить старших братьев. Возможно, Владимир изначально не хотел следовать традиции перехода уделов по наследству от брата к брату (corpus fratrum). Например, после смерти Изяслава в 1001 г. Полоцк никогда больше не шел в переделы. Сначала он отошел к его сыну Всеславу, а после смерти нового князя в 1003 г. к его брату Брячеславу. Ярослав оставался в эти годы в Ростове. Передел 1010 г. мог быть вызван тем, что у Вышеслава в отличие от Изяслава не осталось сыновей. При этом наследование Киевского стола не обязательно связывалось Владимиром с правлением в Новгороде. Третий сын, по Титмару, – это Святополк Ярополчич. Хронист полагал, что он так и остался в заключении, а после смерти Владимира бежал к тестю, бросив в темнице жену. Как доказал А. В. Назаренко, Святополк появился в Польше только после проигранной осенью 1016 г. Любечской битвы. Установлено, что было две эмиссии монет этого князя, что указывает на два княжения. 863 Следовательно, он никуда не бежал в 1015 г., а оставался в Киеве. Ни один русский источник не сообщает, что в момент смерти отчима Святополк был в заключении. В «Повести временных» лет» и в НС написано, что когда Владимир умер, «потаиша и, б бо Святополкъ Кыев ». В «Сказании страсти» (Анонимном), наоборот, сказано, что он сам пытался скрыть смерть отчима от киевлян. Нестор сообщает в «Чтении»: «Таче ув д въ, оканьныи сынъ Святополкъ, и акы радуяся отн смерти, вс де на коня и скоро доиде Кыева града, и с де на стол отца своего». Для того чтобы примирить версии Титмара и летописную, выдвигалось предположение, что Святополк жил под наблюдением в городе Вышгороде близ Киева. 864 |
| В случаях, когда имелись сведения о благочестивой жизни и народное почитание, это не было достаточным для церковного прославления подвижника, если не было свидетельств о чудесах. Причем, чудеса главным образом разумелись не те, что совершились при жизни подвижника, а те, что совершились после его кончины. По существу основным и главным критерием, в соответствии с которым совершалось церковное прославление подвижника в Русской Церкви, были чудотворения. Необходимые для церковного прославления подвижника чудеса рассматривались как с точки зрения их убедительности, так и относительно их множественности. С точки зрения убедительности чудес рассматривались серьезность болезни и засвидетельствованная невозможность исцеления с помощью врачей или каких-либо земных средств. Относительно числа таких бесспорных чудес имелось в виду то, что они не должны были быть единичными. Первые же прославленные Русской Церковью святые – князья-страстотерпцы Борис и Глеб – показывают с совершенной ясностью характер и причину их прославления. После смерти святого князя Владимира, власть захватил Святополк, один из его сыновей, находившийся на тот момент в Киеве. Спустя немного времени Святополк убил претендентов на княжеский престол – братьев Бориса, Глеба, и Святослава. Однако, Русской Церковью были прославлены только двое князей, Борис и Глеб, по той причине, что относительно третьего князя, Святослава, не было никаких сведений, чтобы с его именем были связаны чудотворения. Некоторые исследователи, размышляя над обстоятельствами смерти князей, пытались делать политические выводы или вывести на примере их смерти нравственное назидание. Политические – обязанность послушания старшему брату, нравственные, когда святость подвига обнаруживается в непротивлении злу , делая вывод, будто «подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещеного русского народа» . Но ни то, ни другое, естественно, не соответствует действительности. Исследователи отмечают отсутствие в страданиях и смерти князей исповедничества, смерти за веру Христову, отсутствие в обстоятельствах их смерти агиографических образцов . |
| Сделают ли какое особенное доброе дело? – Вся честь – их уму и сердцу. Постигает ли какой внезапный, важный случай? Виною – люди или обстоятельства, или тот же случай. При изъяснении приключений своей жизни, скорее обратятся ко всякой другой причине, нежели – к своему Спасителю и Его действию. Хотим быть одни на пути жизни, действовать одни, страдать и радоваться одни; и точно бываем одни, не видим и не чувствуем Того, Кто с нами всегда. Что же приобретаем мы от нашего печального одиночества, от нашей несчастной самостоятельности? Приобретаем то, что нет ничего слабее нас ни в счастье, ни в несчастье. Встретится сомнение? И вера тотчас падает. Случится обида от ближнего? И вся любовь исчезла. Ищем непрестанно покоя сердцу, и нигде не находим; что бы долженствовало веселить, то самое огорчает нас. Между тем, так ли было бы, когда бы мы шли по пути жизни и действовали в присутствии нашего Спасителя? Каких горестей не усладил бы Он нам Своим благословением? Особенно с каким дерзновением вступали бы мы во врата смерти, на которые теперь и взглянуть не смеем без страха? в) Что же должно употребить нам, дабы познать Господа, нам присущего? Надобно как можно чаще заниматься мыслью о Нем, представлять Его присущим себе, обращать к Нему взор и слух сердца, воздыхать к Нему из глубины души, слушаться Его внушений. Такое сближение с Господом, сначала в мыслях и чувствах, а потом в делах и жизни, не может оставаться недействительным. Господь, видя нашу близость к Нему, верность и усердие, не умедлит исполнять, когда нужно, ум наш светом, а сердце теплотою небесною. III. Памятуя это, братия, будем искать Господа; будем искать лица Его выну (Пс. 104, 4), но не будем требовать, чтобы Он всегда подлежал чувствам нашим, не будем скучать, если Он бывает невидим и сокрывается от нас, в твердой уверенности, что Он всегда с нами благодатью, коль скоро мы с Ним любовью. (Составлено по Четьи Минеям и проповедям Иннокентия, архиепископа Херсонского, т. 4, с. 362–376). Поучение 2-е. Святые мученики Борис и Глеб (О честолюбии) I. Cbяmыe, ныне прославляемые, мученики Борис и Глеб были сыновья равноапостольного князя Владимира и претерпели смерть от убийц, подосланных братом их Святополком окаянным, желавшим овладеть Киевским престолом и видевшим в братьях сильных противников. |
|
|
