| Благочестивые размышления, молитвы, плачи, которые вкладываются в уста Бориса и Глеба, служат средством раскрытия внутреннего мира героев, их психологического настроя. Многие монологи герои произносят «на уме си помышляя», «глаголааше в сердци своем». Эти внутренние монологи – плод авторского воображения. В них переданы благочестивые чувства, помыслы идеальных героев. В монологи включены цитаты из Псалтыри, Паремийника. Психологическое, состояние героев дается и в авторском описании. Так, покинутый дружиной Борис «...в тузе и печали удручьнъмь сьрдцьмъ и вълез в шатър свои плакашеся съкрушенъм сърдцьмь, а душою радостьною, жалостьно глас испущааше». Здесь автор пытается показать, как в душе героя совмещаются два противоположных чувства: скорбь в связи с предчувствием гибели и радость, которую должен испытывать идеальный герой-мученик в ожидании мученического конца. Живая непосредственность проявления чувств постоянно сталкивается с этикетностью. Так, Глеб, увидев корабли в устье Смядыни, плывущие ему навстречу, с юношеской доверчивостью «възрадовася душею» «а съ целования чаяше от них прияти». Когда же в ладью Глеба стали прыгать злые убийцы с обнаженными, сверкающими, как вода, мечами, «абие вьсемь весла от руку испадоша, и вьси от страха омьртвеша». И теперь, поняв их злое намерение, Глеб со слезами, «утьрпая» телом, молит убийц: «Не дейте мене, братия моя милая и драгая! Не дейте мене, ничто же вы зъла сътворивъша! Не брезете (трогайте) мене, братие и господье, не брезете!» Здесь перед нами жизненная правда, которая затем совмещена с этикетной предсмертной молитвой, подобающей святому. Борис и Глеб окружаются в «Сказании» ореолом святости. Этой цели служит не только возвеличение и прославление христианских черт их характера, но и широкое использование религиозной фантастики в описании посмертных чудес. Этот типичный прием агиографической литературы автор «Сказания» применяет в заключительной части повествования. Этой же цели служит и похвала, которой заканчивается «Сказание». В похвале автор использует традиционные библейские сравнения, молитвенные обращения, прибегает к цитатам из книг «священного писания». |
| Горько восплакал юный Глеб, пораженный страшною вестию: «увы! воскликнул он, двойное горе, двойное сетование послал мне Господь! Плачу о родителе, еще более плачу о тебе, возлюбленный брат мой Борис, не от врага пораженный, но от руки братней. Лучше бы и мне с тобою умереть, нежели сирым оставаться без тебя в этой жизни; а я надеялся еще долго созерцать ангельское лице твое. Ныне же что сотворю, лишенный твоей доброты? О присный брат и владыка! Если получил ты дерзновение у Бога, моли о моем сиротстве и унынии, чтобы я сподобился с тобою жить, но не в этом суетном свете». Еще стенал он, проливая слезы с тяжкими воздыханиями, когда приспели по Днепру посланные от Святополка убийцы. Издали увидев ладью, поплыл к ней юный Глеб, спокойный духом, не подозревая злобы; они же гребли ему на встречу с омраченною душою. Напрасно присные Князя предостерегали его, чтобы не вдавался в руки вражий; подобно Борису, не хотел состязаться с братом, и всю свою дружину высадил на берег, желая лучше один за всех погибнуть, ибо не ожидал такого бесчеловечия от брата. Обрадовались убийцы, когда увидели ладью Глеба одиноко к ним плывущую, и как только поравнялись с нею на водах, вместо обычного привета, привлекли к себе крюками ладью и как дикие звери перескочили в нее из своих судов, с обнаженными мечами, так что весла выпали из рук гребцов Глебовых и от ужаса все они омертвели; тогда уразумел блаженный Глеб жестокую участь его ожидавшую, но еще думал жалостными мольбами умилостивить злодеев: «не убивайте меня, братья мои, воскликнул он, какую обиду нанес я брату моему или вам? Если же есть обида, ведите меня к Князю вашему и моему, пощадите юность мою, не пожинайте класа еще не созревшего; если и жаждете моей крови, то не всегда ли я в руках ваших?» Но никакая мольба не могла тронуть жестокого сердца убийц. Несчастный Князь от живых обратился с мольбою к усопшим, призывая на помощь отца своего и брата: «Владимир отец мой! услышь голос сына, призри на бедствующее твое чадо, без вины закалаемое, и ты, о, брат мой Борис, внемли моему воплю! Отца моего призвал я и не послушал меня, и ты ли не хочешь также внимать брату, видя скорбь сердца моего? Но помолись сбо мне к общему нашему Владыке, предстоя у его престола». |
| угодников Твоих, научи меня идти по их следам. Молю Тебя, Господи, да не увлечется душа моя суетою мира сего; просвети сердце мое, чтобы оно знало Тебя и Твои заповеди». С другой стороны, имея пред собою пример отца, милостивого ко всем бедным и болящим, они подражали его милосердию, находили утешение в том, чтобы творить милостыню вдовам и сиротам, успокаивать их. Горячо любили они своего отца, горячо любили и друг друга, и в детстве всегда были неразлучны. И отец преимущественно любил их, видя на них благодать Божию, видя их благочестие и сердечную доброту. Видя их дружбу, Владимир назначил им соседственные уделы – Ростов и Муром. Ни Борис, ни Глеб не вступали в брак, хотя отец их и желал Бориса видеть женатым. Прибыв в свои уделы, они делали все, что только могли, для распространения св. веры, обращая язычников ко Христу; как истинные Христиане-правители, в управлении отличались правосудием и всегда везде – кротостью, добротой, смирением, милосердием не только к бедным, но ко всем людям. Равно имея те и другие добродетели, они, оба и каждый в частности, отличались некоторыми особенными; так, в тропаре Борис назван целомудренным, а Глеб незлобивым. О Борисе известно, что, отличаясь добрыми нравом и душевными качествами, он был храбр в битвах, мудр в советах, рассудителен во всем и красив собою. Владимир состарился и захворал. Между тем Печенеги напали на Россию, и он, за болезнью не имея возможности сам идти против них, поручил то прибывшему на сей раз к отцу Борису. Борис отправился. Видя слабость отца, Борис прощался с ним и думал, что прощается на веки. Поклонившись до земли своему отцу, он облобызал ноги его, потом пал на шею и целовал его со слезами. И действительно Владимир скоро за тем умер. При смерти Владимира находился только усыновленный племянник его Святополк, князь Туровский. Как старший между сыновьями Владимира, он был законный наследник великокняжеского Киевского престола. Святополк был худой человек, почему не был любим Владимиром. Не любили его и Киевляне. |
| Борис Морозов умер в 1662 г. бездетным. Его вотчины наследовал младший брат, который и сам был очень достаточным человеком (2110 дворов по росписи 1653 г. [Водарский, 93]). Почти одновременно с Борисом скончался и Глеб Иванович, и единственным владельцем этого громадного состояния, уступавшего, быть может, только состоянию «именитых людей» Строгановых, оказался отрок Иван Глебович, а на деле его мать Федосья Прокопьевна Морозова. Ее окружало не только богатство, но и роскошь. Роскошным был ее московский дом. Аввакум вспоминал, что она выезжала в карете с «мусиею и сребром», которую везли «аргамаки многи, 6 или 12, с гремячими цепьми» и которую сопровождало «100 или 200, а иногда человек и триста» слуг [Материалы для истории раскола, 182–183]. Роскошь проникала и в подмосковные вотчины, что тогда было ново и непривычно. Дело в том, что по старинной традиции боярские вотчины имели чисто хозяйственное назначение. Первым эту традицию нарушил царь Алексей Михайлович, который завел под Москвой несколько роскошных усадеб. Среди них выделялись Измайлово и Коломенское, «восьмое чудо света». Не отставал от царя и его дядька, устроивший с большой пышностью свое село Павловское в Звенигородском уезде, которое стало «подобием дачи», куда боярин «выезжал для развлечений.,, приглашая в гости… иногда и самого царя» [Петрикеев, 46]. Их примеру следовал и Глеб Морозов. В хоромах его подмосковного села Зюзина полы были «писаной шахмат», сад занимал две десятины, а на дворе разгуливали павлины и павы [см. Тихонов, 139–140]. В данном случае царь и братья Морозовы подражали Европе, и прежде всего польским «потентатам». Именно в XVII в., в эпоху барокко, в Польше начался расцвет усадебной жизни. В походах середины 50–х гг. царь имел возможность лицезреть роскошные резиденции магнатов. В этих походах, между прочим, участвовал также Глеб Морозов, состоявший при особе государя. Учитывая все это — древность и «честь» фамилии Морозовых, их родственные связи с царем и царицей, их положение в думе и при дворе, их богатство и роскошь частной жизни, — мы лучше поймем протопопа Аввакума, который видел нечто совершенно исключительное в том, что боярыня Морозова отреклась от «земной славы»: «Не дивно, яко 20 лет и единое лето мучат мя: на се бо зван есмь, да отрясу бремя греховное. А се человек нищей, непородней и неразумной, от человек беззаступной, одеяния и злата и сребра не имею, священническа рода, протопоп чином, скорбей и печалей преисполнен пред Господом Богом. Но чюдно о вашей честности помыслить: род ваш, — Борис Иванович Морозов сему царю был дядька, и пестун, и кормилец, болел об нем и скорбел паче души своей, день и нощь покоя не имуще» [Аввакум, 216]. Аввакум в данном случае выражал народное мнение. Народ признал Морозову своей заступницей именно потому, что она добровольно «отрясла прах» богатства и роскоши, добровольно сравнялась с «простецами». |
| В памяти всплыли предсказания, смысл которых он не мог постигнуть все эти годы. Старик предвещал: «Ты будешь говорить людям слово, от которого им будет лучше жить». Что значит — людям будет лучше жить? Да и о чем я могу говорить другим, если сам не знаю такого слова? Чушь какая-то… Сплошная чушь! Но необычная фраза время от времени всплывала в сознании, хотя и оставалась неразгаданной. Чем бы ни пробовал заниматься Глеб — сочинял, преподавал, руководил, все было явно не то, и никому от таких самонадеянных попыток не становилось ни легче, ни светлее. Тем не менее стрелки его земного бытия уже приближались к пенсионной отметке. Где же оно, предсказанное? …Могучему князю обещались многие победы, и они действительно были. Но была предречена гадателем и страшная смерть «от коня своего». Когда Олег узнал, что его любимец давно мертв, он грустно вздохнул: «Что же гаданье? Кудесник, ты лживый, безумный старик! Презреть бы твое предсказанье! Мой конь и доныне носил бы меня». И хочет увидеть он кости коня. Хочет… Язычник-Олег не ведал ни о Боге-Создателе, ни о Его замысле о каждом из нас, ни о спасительных молитвах. По волнам жизни его носили ветры желаний. Вот едет могучий Олег со двора, С ним Игорь и старые гости, И видят на холме, у брега Днепра, Лежат благородные кости; Их моют дожди, засыпает их пыль, И ветер волнует над ними ковыль. Князь усмехнулся: «Так вот где таилась погибель моя! Мне смертию кость угрожала!» Из мертвой главы гробовая змея, Шипя, между тем выползала; Как черная лента, вкруг ног обвилась, И вскрикнул внезапно ужаленный князь. «Так что же — неужели есть рок, неотвратимость судеб, и правы говорящие: „Что на роду написано, того не миновать”? — размышлял Глеб. — Но коль от нас ничего не зависит, то жизнь теряет всякий смысл… Зачем она, если нет выбора?!» Глеб по крупицам собирал мысли святых отцов о непостижимой тайне Божиего Промысла. Что это, как не забота о нашем спасении, забота невидимая, сохраняющая Божественный дар свободы воли?! Вся суть в том, куда мы направим этот дар, захотим ли стать наследниками вечного царства любви? |
| Убийцы отправились к Святополку за наградой. Что сказать о них? Даже бесы веруют и Бога боятся и Креста страшатся, а убийцы даже и Креста не испугались. Земная награда не откупила их от вечных адских мук. «Не ходи, брат, в Киев» Гонцы окаянного Святополка скакали к князю Глебу. «Иди скорей, — передавал ему старший брат, — отец нездоров и зовет тебя». Ведь Глеб даже еще не знал о кончине отца. Вскочил на коня и с малым отрядом помчался на зов. Вспоминали потом, как конь под ним споткнулся и повредил ногу. Скакали день и ночь. Не остановясь в Смоленске, прискакали к реке Смядынь. Перешли в лодку. Гонцы скакали не только от Святополка. Сестра братьев Предслава, потрясенная смертью Бориса, послала вестников Ярославу в Новгород, и тот, мгновенно разгадав злые планы Святополка, велел своим всадникам нестись к Глебу и сказать: «Не ходи, брат, в Киев, отец у нас умер, а брат Борис убит Святополком». Горько зарыдал Глеб: «Господи мой, Господи, двумя плачами я плачу. Плачу об отце и плачу о брате. О, лучше бы мне было быть с вами и умереть, чем жить осиротевшему». Безутешен был юноша, но внутренне, укрепленный верой, готовился к самому страшному. И не велел повернуть, а, наоборот, велел грести сильнее и стремился к своей смерти. Навстречу двигалась лодка с наемными убийцами Святополка. Лодки поравнялись, загремели уключины, весла у гребцов от страха выпали из рук. Злодеи взяли лодку князя Глеба на абордаж, влезли в нее, приступили к нему. Князь воззвал: — Какую обиду нанес вам и брату Святополку? Ведите меня к нему, пусть он сам скажет. Я подчинюсь ему как старшему, выполню волю его. Христолюбивый князь даже и помыслить не мог, что воля брата его заключалась в его, Глеба, смерти. Увидя, что злодеи непреклонны, Глеб стал молиться отцу: — Отец мой, схимонах Василий, приклони ко мне ухо твое, виждь скорбь сердца моего, виждь, как закапают меня, как агнца жертвенного. Помолись обо мне Владыке Христу, ибо предстоишь престолу Его. Господи, не знаю, за какую обиду я закалаем. Смотри, Господи, и суди. Готова душа моя, пред Тобою, Господи, и Тебе славу воссылаю. Отцу и Сыну и Святому Духу. — Взглянув на убийц, сказал им: — Приступайте и делайте то, за чем посланы. |
| Он прославился также как храбрый и искусный воин, поэтому отец поставил его во главе своего войска в походе против печенегов. Пока кн. Борис был в походе, кн. Владимир умер, а старший его сын Святополк объявил себя вел. князем Киевским. Дружина уговаривала кн. Бориса пойти в Киев и занять великокняжеский престол, но благочестивый князь, не желая междоусобной войны, распустил свое войско. Святополк не поверил искренности брата и подослал к нему убийц. Предупрежденный о вероломстве, кн. Борис, ставя превыше всего любовь и правду, не стал скрываться и, подражая мученикам первых веков христианства, спокойно встретил смерть. Убийцы настигли его во время утренней воскресной молитвы на берегу реки Альты. После этого Святополк столь же вероломно умертвил и брата Глеба, который также предпочел смерть междоусобной войне. Божие отмщение настигло властолюбца: Святополк был изгнан из Киева и скитался, подобно первому братоубийце Каину, нигде не находя себе пристанища и покоя, а затем бесславно погиб. Память мученикам и страстотерпцам Борису и Глебу отмечается 24 июля/6 авг., 5/18 сент. и 2/15 мая (перенесение мощей в 1115). В Великороссии весеннее празднование свв. Бориса и Глеба называлось Соловьиным днем, т. к. в это время прилетали соловьи. С праздником свв. Бориса и Глеба было связано довольно странное поверье: этот день называли «барыш-день», и св. Бориса считали барышником. Во многих местах купеческий люд праздновал св. Бориса в надежде получить за это в течение всего года барыши. Очевидно, что приурочение этого поверья и обычая к празднику и имени св. Бориса основано на созвучии слов Борис и барыш, тем более что в старину день св. Бориса часто назывался «барыш-днем». Это, напр., можно видеть из следующего места Ипатьевской летописи: «Великий Всеволод Суждальский на Боришь день отда Верхуславу дщерь свою за Ростислава». В разных местах России этот майский день называли по-разному: Борис и Глеб Сеятели, Борисов день, Борис-День, Бырышдень, Соловьиный праздник, Соловьиный день, Свистозарник, Свистуньи, Свистопляски. |
| Цветником много она занималась – цветы любила: сама поливала свои левкои, петунии, маргаритки – ее фигура, искаженная, отражалась в розовом стеклянном шаре на постаменте пред балконом. (Когда протягивала вперед руку с лейкой, из которой дождичком сверкала вода, лейка вырастала в шаре чудищем, а сама мать казалась где-то вдали, крохотной фигуркой. Но достаточно было нагнуться, чтобы поправить цветок – и голова матери принимала громадно-безобразные размеры.) Сама же мать, похаживая во владениях своих садовых, вела и политику, молчаливо обдумывала свои дела. В жаркие дни июля муть стояла в воздухе, опаловая мгла от далеких лесных пожаров. Глеб валялся в угловой гостиной на диване. Часто вспоминал Анну Сергеевну – изящное и худощавое лицо, черные глаза, бриллиантовая брошка. Все это так туманно, нежно… Ах, какой вечер в Калуге – концерт, Собрание, мороз… «Это что за созвездие?» – «Кассиопея…» Да, Кассиопею не забыть уже теперь. «Олимпиада говорит, что она болезненна, склонна к чахотке. Неужели правда? Боже мой, как грустно!» Но, конечно, эта грусть была минутной. Находила, все же, себе отзвук в книгах нового писателя – Антона Чехова. Глеб с восторгом его читал, забывал Анну Сергеевну довольно скоро, погружался в мечтательно-поэтическое бездействие и считал это хорошим тоном. Но молодость, здоровье и мальчишество брали свое: иногда вскакивал, бежал весело купаться, бормотал и напевал, насвистывал. Раз так увлекся, что на одной ножке выскочил в залу и проскакал по ней, напевая давнюю, еще с детских времен бессмысленно для него милую песенку: – Сидор, Сидор, граф Исидор, граф Исидор, граф Исидор… Глуховатый старый лакей вошел в эту минуту в залу. Почтительно спросил: – Лошадку изволите заказывать? Глеб совсем переконфузился. – Нет, это я так… я ничего. И от смущения убежал. Мать же в это время не только обдумывала, но и действовала. Ее главной дипломатической деятельностью было то, чтобы устроить Мышу. Мыша была сирота, жила в Калуге у дальних родственников почти из милости. С другой стороны – при виде мужчин слишком часто фыркала и хохотала, иногда беспричинно плакала – мать окончательно убедилась, что ее надо выдать за Бориса Иваныча. Борис Иваныч упорно к ним ездил на своих дрожечках, потел, скучно разговаривал… – Мыше не особенно нравился. Она была влюблена в Калуге, в одноклассника Глеба, сына околоточного Ватопедского. Лизе рассказывала о нем бесконечно. «Он подошел… Мы идем по бульвару… взял меня за руку…» Понять рассказ ее всегда трудновато. Она помогала себе тем, что всегда кончалось дело одинаково: «А мы – ха-ха-ха, ха-ха-ха!» – и широкое ее лицо покрывалось пятнами от смеха – они подолгу, бессмысленно с Лизой хохотали. |
| возникло несколько русских городов, каковы Ростов, Суздаль, Ярославль, Муром и др. В главных из них по временам появлялись русские князья. Так, при Владимире в Ростове сидел его сын Борис, в Муроме на Оке другой сын - Глеб. Любопытно, что, когда ростовскому или муромскому князю приходилось ехать на юг в Киев, он ехал не прямой дорогой, а делал длинный объезд в сторону. В 1015 г. Глеб муромский, узнавши о болезни отца, поехал в Киев навестить его. Путь, которым он ехал,обозначен известием, что на Волге, при устье реки Тьмы, конь князя споткнулся и повредил ногу всаднику: река Тьма - левый приток Волги повыше Твери. Добравшись до Смоленска, Глеб хотел спуститься Днепром к Киеву, но тут настигли его подосланные Святополком убийцы. Ещё любопытнее, что и народная богатырская былина запомнила время, когда не было прямой дороги из Мурома к Киеву. Илья Муромец, приехав в Киев, рассказывал богатырям за княжим столом, каким путём он ехал со своей родины: " А проехал я дорогой прямоезжею/Из стольного города из Мурома,/Из того села Карачарова./Говорят тут могучие богатыри:/А ласково солнце Владимир князь!/В очах детина завирается:/А где ему проехать дорогу прямоезжую;/Залегла та дорога тридцать лет/От того Соловья разбойника " . Около половины XII в. начинает понемногу прокладываться и прямоезжая дорога из Киева на отдалённый суздальский Север. Владимир Мономах, неутомимый ездок, на своём веку изъездивший Русскую землю вдоль и поперёк, говорит в Поучении детям с некоторым оттенком похвальбы, что один раз он проехал из Киева в Ростов " сквозь вятичей " . Значит, нелёгкое дело было проехать этим краем с Днепра к Ростову. Край вятичей был глухой лесной страной; уйти в леса к вятичам значило спрятаться так, чтобы никто не нашёл. Черниговские князья, которым принадлежало племя вятичей, часто искали здесь убежища, побитые своею братией. На пространстве между верхней Окой и Десной от города Карачева до Козельска и далее к северу, т. е. в значительной части нынешних Орловской и Калужской губерний, тянулись дремучие леса, столь известные в наших сказаниях о разбойниках под именем Брынских (Брынь - старинная волость, ныне село Жиздринского уезда на Брынке, или Брыни, притоке Жиздры, Калужской губернии). |
| Повар поклонился в пояс: - А я-то для тебя, господин мой, старался. Почитай от зари не спал. Суп грибной в хлебном горшке состряпал, да раков в мешке, да кисель с млеком. А прикажешь, так и сбитень согрею с заморскими травами. - Спаси тя Бог за заботу, Торчин. Иди собирайся, мы скоро выходим. Как ладью приготовят, так в путь. А стряпни твоей доброй я в дороге отведаю, коли оголодаю. Через полчаса князь Глеб тяжело дремал на устланной коврами высокой корме. Расписные борта княжеской ладьи радугой отражались в теплых водах реки Смядыни. На красивом лице молодого князя мерцала скорбь. Сквозь дрему князю мерещились голоса, то Святополка: " Иди сюда скорее, брат Глеб, отец очень нездоров и зовет тебя " , то Ярослава: " Не ходи, брат, отец уже умер, а брат твой Борис убит Святополком " . А еще и слепой гусляр своим заунывным пением тоску наводил: Кому повем мою печаль? Кому меня на свете жаль? Родила меня мамонька, а ныне она старенька. Долина, долинушка, раздолье широкое. Болит моя спинушка, чужбина - неволюшка. Из-за лесу, лесу темного, из-за поля, поля мертвого, понагрянет буря грозная, со дождями, со морозами. Кому повем печаль мою? Кому о горе пропою?.. - Просыпайся, просыпайся, князь! - крикнул в ухо Глебу седой воин. - Чую, недоброе дело. Зри, нас ладья Горясера, дружинника святополкова, нагоняет. С добром ли? Князь очнулся и оглянулся назад: - Отчего ж не с добром? С добром. Я ожидаю принять от них целование. И не вздумайте мечи обнажать. Не обижайте братьев. Когда ладьи поравнялись, воины Горясера зацепили княжескую ладью багром за уключины, подтянули к себе и стали прыгать в нее, держа в руках обнаженные мечи, блиставшие, как родниковая вода. Гребцы князя помертвели от страха и выпустили из рук весла. Князь Глеб встал во весь рост на корме и обратился к пришельцам: - Не троньте меня, братья мои дорогие. Я не сделал вам ничего злого. Какую обиду я нанес брату моему Святополку или вам? Если есть обида, то ведите меня к брату и господину моему, я не стану противиться. Пощадите юность мою. Если хотите, вот я, князь, буду вашим рабом. |
|
|
