| I. Материалы для биографии Преосвященного Порфирия. II. Исторические описания некоторых Синайских, Метеорских, Олимпийских и почти всех Афонских монастырей. III. Каталоги греческих и славянских рукописей. IV. Описание путешествий Преосвященного Порфирия. V. Разные сочинения Преосвященного Порфирия (начиная с Лекций по Догматическому богословию, читанных в Херсонской Духовной Семинарии; богословские материалы к урокам в Ришельевском лицее; Слова, произнесенные в Одессе в 1832 –1833 гг. и др.). VI. Списки с рукописей, извлечения и переводы из печатных сочинений и др. VII. Рукописи (греческие и восточные отрывки). VIII. Рисунки и фотографии. В упомянутом «Описании» П.А. Сырку классификация всех материалов епископа Порфирия распределяется на три раздела, по которым они хранятся в Архиве Академии наук СССР Ленинградского отделения. I. Материалы для биографии епископа Порфирия – ф. 118, опись 1, 1–56; II. География, статистика и этнография – ф. 118, опись 1, 57–90; III. История – ф. 118, опись 1, 91–199. В настоящее время к указанным единицам хранения присоединены вновь заинвентаризованные дополнительные материалы – ф. 118, опись 1, 202–282, представляющие преимущественно отдельные оттиски различных публикаций или делопроизводственные бумаги. В связи с изучением научного наследия епископа Порфирия немаловажна информация хранителя Публичной библиотеки в Петербурге академика А. Ф. Бычкова о месте собрания епископа Порфирия Успенского в истории науки. 7 «Самым важным приобретением за истекший год,– подчеркивает А. Ф. Бычков,– бесспорно является купленное за счет сумм государственного казначейства у члена Московской синодальной конторы, бывшего епископа Чигиринского, Порфирия собрание рукописей церковно-славянских и русских, греческих, арабских, грузинских, сирийских и на других языках, а также книг старопечатных церковно-славянских (большею частью в отрывках) и арабских. Это собрание составлено Преосвященным Порфирием во время 18-летнего пребывания его в разных странах христианского Востока и уже было известно как отечественным, так и заграничным ученым. Многими из его рукописей пользовались: Тишендорф при издании Нового Завета; академик Срезневский для своих сборников; «Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках» и «Древние славянские памятники юсового письма»; профессор Павлов при исследовании о Номоканоне и барон Розен при печатании летописи Яхъи Антиохийского; архимандрит Амфилохий для своих палеографических изданий, и многие другие... |
| – 8. Палеография Греческая: III. Почерки канцелярские: картон в большой лист, со снимками с актов царских, патриарших, монастырских, судебных и межевых определенного времени. – 9. Палеография Греческая: XV–XVI вв.: картон в 4-у. – 10. Палеография Греческая: XVII в.: картон в 4-у. В этих двух картонах помещены отрывки из подлинных рукописей. – 11. Образчики Греческих нот: картон в большой лист: подлинные листы и снимки из рукописей X–XVII вв. с певческими крюками. Это собрание – не только самое большое из всех известных, но, можно сказать, единственное. – 12. Снимки с древних карт: картон в большой лист. Главное в этом собрании – снимки с прекрасного списка христианской палеографии Козьмы Индикоплова IX века. – 13. Живопись книжная: 715–1536: картон в большой лист: богатое собрание изображений святых и праведников в снимках и подлинниках из рукописей Греческих, Арабских, Славянских (Болгарских). Это собрание драгоценно для изучающего средневековую живопись христианского Востока. – 14. Древности: картон в очень большой лист. Здесь помещены подлинные листы Греческого и Славянского письма простого и живописного и снимки с рукописей неопределенного времени. – 15. 16. Очень любопытны два больших картона, заключающие в себе оттиски гравюр на дереве с изображениями Афонских монастырей и образов. Гравюры в том роде, как наши лубочные. Собрание очень большое и разнообразное. Два отдельных картона в большой лист рисунков и снимков принадлежат к особенному сочинению преосвященного Порфирия об Афоне, уже приготовленному к печати: – 17. Живописное обозрение Афона: виды и рисунки остатков языческой древности. – 18. Афон: живопись и архитектура – христианского времени. Другой подобный труд преосвященного Порфирия, также готовый к печати, – Путешествие в Метеорские и Оссо-Олимпийские монастыри в Фессалии. И к этой рукописи, в которой помещено множество рисунков, относится большой картон: – 19. Фессалия. Третий труд, приготовляемый преосвященным Порфирием к изданию в свет, есть Путешествие по Палестине. К нему относится большой картон: |
| Давно уже было за полдень. Солнце пекло по-июньски, да еще и по-Метеорски, отражаясь жгучими лучами От раскаленных скал, палило лица наши сквозь зонтик. О. Софроний не переставал сообщать нам разные местные сведения, но я уверен, что если я не запишу их сегодня же, завтра и следа их не останется в памяти 235 . Да и Бог с ними! Благо, тут не так давно был один не нам чета писатель, наблюдатель, статист и даже моралист. Верно он все не только выслушал, но и подслушал, подсмотрел, записал, поверил, измерил, перехерил, и теперь уже где-нибудь печатает, вместе со своими двадцатью томами Афонских заметок. Мы же, в качестве, с одной стороны туристов, а с другой хотя идеалистов, наметили себе не далекую и не глубокую цель поглядеть на дивы Метеорские, и теперь, от одного нерукотворенного столпа отшельнического идем прямо к другому. Другой этот зовется по просту: Варлам по имени основателя его Варлаама, с которым мы познакомились на Янинском острове. Издали он не поражат нас своим величием, но, когда мы подошли к нему, он показался мне страшнее вчерашнего, по преимуществу зовомого Метеорским, утеса. Громадная отвесная скала высилась перед нами, иззубренная и исковерканная вверху то природою, то постройками, и, где видятся последние, довольно ровною линией выступающей в небо, и даже живописно рисующаяся рядами окон. На самом высшем пункте их выдается над стремниною навес, которого подробности трудно различить снизу, но легко угадать назначение. Несколько правее его торчат, отвесно прикрепленные к скале, четыре висячие лестницы, поставленные одна с боку другой и одна выше другой так, что с одной приходится переступать на другую в местах их соединения, и приводящая к одной дверце малой комнаты, прилепленной к утесу в месте, где представляется как-бы некая выемка каменной громады, укорачивающая весь отвес на 1/4 высоты. От множества ступенек рябит в глазах, отстоят же они одна от другой, глазомерно судя, чуть не на поларшина! Перед Варламом кажется просто пигмеем посещенный нами Русани. |
| Откуда же взялось слово: Стаги? Читатель предчувствует, что мы забредем с ним в свою родную славянщину – последнее пристанище филологических гаданий исследователей нашего пошиба. Да! Славянское ухо сейчас узнает в слове наши стяги, а если не стяги, то стоги. И то и другое словопроизводство можно считать равно подходящим и даже – вероятными, имея перед глазами по соседству с ним такие диковинные предметы, как эти каменные глыбы, представляющиеся изумленному воображению чем попало – лесным частоколом, болотными кочками, снопами, копнами, возами, сапогами (по признанию одного современного чеботаря… книг) 215 , просвирами, если припомнит благосклонный читатель, одним словом, всякому – по его спещальности. Отчего же не прозреть было в них летавшей когда-то с Севера на Юг „Болгарской Саранче“ свои сенокосные или иные какие „стоги“ ? Но – довольно любословить. Тем более, что как мы уже сказали, Метеорским монастырем назывался сперва один только, у которого мы вчера останавливались. Почему знать, может быть, первый строитель его носил фамилию Метеора, от него перешедшую к камню, к месту, в книги, в головы и на язык подобных нам туристов. Тоже могло случиться и с средневековыми Стагами. Вон предместник наш по болтовне Пуквиль, не усомнился открыть в них Святых 216 , les Saints, да еще и навязал свое открытие Визатийцам, ставши через то plus catholique, que le Pape, как говорится. Где ж после него нам настаивать на стяге какого-нибудь воителя Самуила, доходившего с дружинами своими до Лариссы, или на тот какого-нибудь волопаса Терпка времен давних? О древнейших же клиньях или кольях, по-пеласгийски Гомфах, и говорить нечего. Тот же Пуквиль у самого Омира (Гомера) отыскал наши Метеоры под кличкою: Ифоми (ед. число), в которой и самый прозорливый филолог-географ не усмотрит ничего напоминающего диковинную природу Метеорскую. Договорившись до такой фантасмагории, возвратимся к действительности. «Доброе утро» фессалийское давно заглядывало в окна нашей опочивальни, оказавшейся тоже настоящей Метеорскою, т. |
| 215 Да позволена мне будет одна нескромность. Не потому-ли именитый книготворец усмотрел фигуру сапога в Метеорских твердынях, что во время Крымской войны, сидя без места и без дела в одной лавре, дожил до того, что совершенно обносился н вынужден был на запрос одного правительственного места, почему он не является в оное после неоднократного призыва, отвечать по-ученически: «сапогов нет»! Не мешает подобный факт занести в Церковную Летопис. 216 Stagous, que les Byzantins appellent Stagi ou Les Saints.. Le nom vient des couvents des religieux, qui ont, comme tous les Écclesiastiques, le titre générique des saints, γιοι t. III. p. 331. Автор ставит Византийцев на одну доску с Турками, сделавшими из: ς τν πλιν Стамбул, и из: ς τν Κ, Станке! Винительный падеж идет за именительный. « ς τος γους " … ergö Стаги!! 217 πνσεπτος κα θεος νας το γις... στορθη δ κα (?) δι χειρς μο το μαρτωλο Νικολου Ζωγρφου κα Καστορισου κ χρας Σταγν S. Θ. νδ. ιε55; . Если в дате этой видеть только две цифровае буквы, на что, по-видимому, уполномочивают только две черточки вверху летосчислительного знака, и читать 7009-й год, то ему не соответствовала 15-й индиктион. Если же в знаке предполагать пропуск, то его можно выполнить только буквами ι. μ. о. р., то есть предполагать годы: 7019,7049, 7079 и 7109-й. Всем им соответствует индиктион 14-й, а не 15-й. Но в нем легко было ошибиться писавшему, особенно, если это было вскоре после нового года (в Сентябре). 218 τος 379. παροσα κνα πορταρτησα πρχει κ τς μονς το γου Στεφνου τ ν Μετεροις… Ничего в объяснение этой «каракулицы» я не придумаю. Кажется, первая цифра должна означать 7 тысяч, вторая 90... Спутник мой досмотрелся перед летосчислительною датою единичного знака, так что целое-то число выходило бы 1379. Но в XIV веке еще не считали лета от Рождества Христова. 219 Откуда взял Агафангел 1398-й год своей заметки, повторенный потом и Хронографией? С 1392 по 1411 т. царствовал в Венгрии Сигизмунд, которому хотя и был конкуррентом Владислав V (Ягеллон, Литовец), но едва ли мог фигурировать на официальных актах «угро-влахийских». |
| Очень может быть, что он и проживал некоторое время в Метеорах, и их странным поднебесным положением наведен был на мысль рассуждать и писать о небе 227 . Все в этой маленькой надземной обительке показалось мне, хотя сравнительно и в убогом виде, но в надлежащем порядке, и, как говорится, все на своем месте. Кому не нужен так называемый мир, то что лучше, как отделиться от него в недосягаемость, и оттуда относиться к нему с загробным равнодушием? Но, есть ли хотя что-нибудь на самом деле, соответствующее подобной мечте: человеку, хотя бы и поднебесному, нужны пища, одежда, отопление, освещение, инструменты, лекарства и пр. и пр. Где взять все это, как не в мире? А если последнему есть желаемый доступ и на отшельнический „столп“, то к чему сей последний? Вот из пяти троицких Метеоритов, троих нет на месте: они – в мире на послушании. Без них, без их мирского труда и обыденной суеты, остальные анахореты умерли бы с голоду и холоду. Мало этого. Мир, как видно, задевает их за более глубокую потребность души – отживая, любоваться жизнью других. Надобно глубоко, глубже костей и мозгов, проникнуться чаянием иной жизни, и с нетерпением Апостола (Павла) ждать минуты разрешения и соединения со Христом, чтобы действительно спозаранку послать миру, хотя бы с сего самого Метеора, прощальный привет навеки! А все же, и одна попытка такого надмирного, если не внемирного, жительства пленяет меня, отрезвляя упивающееся формами кратковременного бытия землелюбивое чувство. Ни о чем подобном, по-видимому, не думая, с тем же пустынническим радушием, точнее же -равнодушием, провожал нас почтенный Триадит до самого низа. На прощанье, я просил его перенести мемвраны из кельи в ризницу и ценить их не менее, чем знаменитый эпитрахиль. Евангелие же советовал обложить приличною материею (парчею, бархатом), на что мы со своей стороны пожертвовали 20 пиастров. Да школярам дали по 2 пиастра на душу. Этим и закончились первые расходы наши на день сей. Впечатление от первых двух, осмотренных нами, Метеорских обителей вынесено вообще достойное их имени, хорошее. |
| Как части неизмеримого целого, они ничтожны сами по себе, но на микроскопический взор наблюдателя, умаленного сравнительно с ними до инфузории, все еще кажутся страшными громадами. С приближением нашим к ним, стали выделяться из общего фона картины отдельные массы, каждая своих особенных очертаний. Пора уже было отыскивать на них взором пресловутые монастыри, из коих один снятый у Пуквиля (т. III. л. 314), представляет нечто, до изумления странное и невиданное. Провожатый наш имел сугубый интерес вести нас к цели кратчайшим путем, но мне казалось, что мы давно уже сравнялись с Метеорами, и даже частично миновали их, направляясь параллельно им все к югу. И вот, между ними и нами вдруг оказался целый городок с большою и, видимо, древнею церковью 213 . Только это нежданное обстоятельство и дало нам в руки надлежащий масштаб для проверки громадного рисунка, развивавшегося перед нами. Сейчас же видно стало, что нас отделяет от Метеорских скал-столбов еще большое пространство, с которым нам надобно спешить покончить, ибо „к вечеру есть и преклонился есть день“. Точнее же, дело подходило уже к ночи. Благоразумие требовало спуститься в лежавшую перед нами селитву и остаться в ней на переночевку. Ни мы, ни Терпко не бывали в Метеорах и понятия не имеем, что и как там есть, бывает и случиться может. Но желание скорее быть у цели, погнало нас без оглядки далее. Мы обогнули с Юга город, и стали подниматься на ту сторону долины в упор грозно черневшим твердыням, выдвигавшимся одна за другою и не оставлявшим как-бы места для дороги. Местность имела дико-пустынный и вселяющий уныние характер. Делаем то сюда, то туда повороты, скользя по каменным глыбам и без конца поднимаясь куда-то в непроглядные теснины. Чуть показалась впереди некая прогалинка с ровным ложем, как-бы нарочно обсеченным, как провожавший нас албанец раскланялся с нами, сказав: на! Метеоры! Налево показался узкий переулок между скалами, он в него нырнул и – был таков! Мы стали было кричать, зовя его назад для объяснений, но знаток дела Терпко сказал нам, что мы напрасно надсажаемся, что человек видно сделал свое дело, привел нас, куда взялся вести и не воротится более ни за что! Утешил! Но, что же мы будем делать далее? Порешили следовать тропинкой пока она есть, а там – аллах керим! Но едва мы сделали нисколько шагов вперед, как где-то в высоте по правую руку услышали человеческий голос. |
| Откуда же взялось ее итало-славянское имя? Что Меццо есть mezzo (половина, средина), это очевидно. Как же к нему пристало наше славянское: во или ово? Игнорировать эту приставку в пользу причин причины: „так“, нельзя. Разве признать в ово итальянское же uovo (яйцо), так что целое речение будет означать: поляйца? Правда, что появление такого предмета или понятия на Пинде было бы, как говорится, ни к селу – ни к городу, но припомним, что на днях нам указывали в этих же где-то местах снежную яйцевидную вершину: Авго ( υγν, по древнему ν – яйцо). Как-раз представлялась она нам опрокинутою половиною яйца 206 . Далее сей догадки мы не пойдем, по нашему незнакомству ни с цынцарским, ни с албанским языком. Всякое же другое рассуждение о полу-городе полу-деревне, полу-эпирской полу-фессалийской, полу-греческой полу-албанской, согласно своему обещанию, мы оставим до обратного пути, когда теперешнему напору фессало-метеорских мыслей не будет больше места и на досуге можно будет возвратиться и к Куцо-влахам настоящего времени, и к Мегало-влахам средних веков, и вообще к Волохам, и, в частности, к Меццовитам, о которых не мало говора слышится в Панэллинском мире и, вероятно, скоро пойдет речь в Панроманском 207 . Мой неблагоприятный отзыв о минувшем ночлеге совершенно сходился с таковым же, моего спутника. Не менее нашего озлобленным казался наш путеводитель и телохранитель. Но причина его дурного расположения духа была другая. Вышли какие-то недоразумения у него с хозяином по фуражным счетам. Скифу казалось, что „римлянин“ хочет содрать с него кожу. Мы старались успокоить единоплеменника, заметив ему в духе афинских панегиристов благотворителям „Рода“, что если бы, паче чаяния, и действительно произошло произнесенное им „обдирание“, то все же он может быть уверен, что оно пойдет на пользу общую. Ибо, почем знать, не останется-ли после ханджи капиталец тысяч во сто, и не будет-ли он отписан на какой-нибудь новый Политехнион или Панэпистимион in partibus fidelium? В почин доброго дела, мы уплатили хозяину за ночлег 12 пиастров. |
| А еще более не по сердцу был тон допрашивавшего. Мы поручили Терпку передать чиновнику, что мы – „царские люди“, что не сегодня – завтра возвратимся в столицу и будем видеться с самим падишахом, что бумаги свои мы показываем только пашам и каймакамам, что он и прочесть их не сумеет, потому что оне писаны по-московски, и прочее все в этом отпорном виде и духе. Переговоры немедленно последовали. Послышались рифмы: Стамбул, Кунсул и чуть-ли даже не сам Ресул (пророк, то есть Магомет). Албанец, видимо неохотно, переваривал их, наконец, выслушав все, медленно отошел к своему посту, чем и дал знать, что мы имеем свободный пропуск. Финалом переговоров было осведомление аги в минорном тоне, нет ли у нас на лишке табаку. К истинному сожалению моему, такого не могло оказаться у нас. Зато мы обратились к аге-эфенди с просьбой отрядить кого-нибудь из своей команды довести нас за приличное воздаяние, конечно, прямым путем до Метеор. Вся выручка от сей операции должна была, естественно, поступить в карман его эфендства. Немедленно отыскан был палликар – охотник до путешествий. Ружье на плечи, полтора бешлыка в руку, и марш! Караванная дорога осталась вправо, а мы потянулись в след вожатого первою попавшеюся стежкой. По мере выступления нашего на широкое поле, стала раскрываться перед нами вся совокупность чудного нерукотворного замка с его стенами, башнями, куполами, шпицами, балконами и проч., образуемого Метеорскими твердынями. Это не есть, впрочем, единичный из земли, так сказать, выросший гигантский каменный гриб или иной какой формы растительный урод. Подобного свойства и вида аггломераты, очевидно, гранитной формации видятся разбросанными и в других местах по горизонту. В одном месте, к северу, мне показались точно четыре просфоры, приставленные одна к другой, в другом рисовалась как-бы опрокинутая чайная чашка с кусочком сахара наверху. Все эти диковиные каменные глыбы, на мой взгляд, похожи на край громадного платья, спускающегося уступами или с Пинда, или с Олимпа и делающего при самой земле вертикальные загибы причудливых форм, с обнаружившеюся подкладкой. |
| Во время многолетнего пребывания на Востоке по делам службы я списал очень много хрисовулов царей греческих, сербских, болгарских, молдавовалахских и испанских, много патриарших, митрополичьих и папских грамот и разных актов, судебных, межевых и других, на языках греческом, славянском и латинском, и отподобил почерки их; кроме сего занимался ученым описанием синайских, сионских, афонских, метеорских и каирских рукописей и сделать многочисленные извлечения из них, а некоторый переписать вполне; рассмотрел несколько деловых кодексов патриархов иерусалимских и александрийских и митрополитов ларисских в Фессалии и выписать из них очень много актов, кои послужат материалами для церковной истории; приобрел несколько десятков подлинных образчиков древнего письма греческого и славянского, и древней печати славянской, которых годы известны; собрал несколько древних икон письма абиссинского, индусского, коптского, критского, солунского, грузинского, болгарского и значительное количество образчиков книжной живописи греческой, славянской и арабской, как подлинных, так и срисованных посредством прозрачной бумаги, коих века и годы известны; написал сочинение об афонском зодчестве и иконописании; перевел с греческого языка на русский Руководство к церковной живописи, составленное афонским иконописцем иеромонахом Дионисием Фурноаграфиотом, а перевел его по предписанию св. Синода и по желанию августейшей председательницы нашей академии художеств; переписал греческие сочинения, содержащие теорию церковного пения, и собрал подлинные образчики нот греческих, сербских и болгарских, начиная с девятого века; составил сборник афонских надписей, как греческих с переводом их на русский язык, так и славянских. В добавок ко всему этому приготавливаю к печати a. Четыре беседы знаменитого патриарха Фотия, никогда никем не изданные и весьма важные во многих отношениях 13 , b. Греческий Паремейник по тексту 1054 года 14 , с. Описание путешествия моего в Метеорские и Олимпийские монастыри в Фессалии 15 и другие сочинения, именно d. Историю Синая и Афона 16 , е. Путешествия по Сирии, Палестине и Египту 17 , f. исторические сказания о судьбе и верованиях сиро-месопотамских племен, как то: православных туземцев, мандеев, несториан, иаковитов, маронитов, униатов, языдов, ансариев и друзов. 18 |
|
|
