| О Финике нужно рассказать подробнее. Ей предстоит не раз еще показаться на страницах этой книги. Финик — настоящая русская лебедка, пышная, цветистая, крупичатая. В как-будто недавние еще Лесковские времена, такие сударушки, накинув на плечи бухарскую шаль, садились у окон купеческих особнячков, жевали моченые, такие же крепкие ядреные яблоки, да на прохожих молодцов дугами смоляных бровушек поводили… Кустодиев их еще видел и запечатлел на своих полотнах. Ну, а теперь Финик — дочь профессора с большим, известным всем анатомам именем. Жила она в Ростове на пятом этаже вузовского дома, в уютной комнате с большим голубым диваном. В крышу этого дома ударила двухтонная бомба и пронизала его до подвала. Голубой диван остался висеть на стене выпотрошенного здания в назидание уцелевшему потомству, а Финик с папой и собачкой Пуффи пустились в странствование. Я встретился с нею сперва в Мелитополе, когда я потерял в извивах пути жену и сына. Потом — в Вене, в тенистом парке обсерватории, где никто ничего не терял, даже наоборот, нашли: папа Финика — гостеприимство у немецких профессоров, а я — жену и сына, доставленных немецким вахтмейстером. Потом снова растеклись, чтобы слиться опять на площади итальянского городка, когда Финик потеряла не только папу и Пуффика, но и туфли, удирая под обстрелом из почти окруженной красными Вены. И вот в жаркий солнечный полдень на площади яркого южного городка перед завитым кудрями барокко собором я попал в объятия кустодиевской сударушки, облеченной в некогда шикарную беличью шубу мехом вверх, но обутой во что-то, отдаленно похожее на античные сандальи. Дальше… … дальше приятель-казак подшил к античным моделям какие-то седельные тренчики, и мы снова потекли вместе: Финик, жена моя Нина, сын Лоллюшка и я. Потекли, куда нес нас ветер, дувший из альпийских предгорий. Но в те пасхальные дни 1945 года мы еще не текли, а лежали все вчетвером на монументальной родовой кровати фамилии Тости, в комнате ушедшего с казаками в Австрию русского архиерея. |
| Если бы троеперстие не было в его время общеупотребительным на Руси обрядом, он не мог бы так говорить о нем своим читателям, – читатели не поняли бы его и пришли бы в недоумение, зачем нужно ему было усиливаться сложить «три верхние перста» для крестного знамения, когда для этого требуется, напротив, сложить большой перст с двумя нижними, и само крестное знамение изобразить двумя перстами – указательным и великосредним. И если бы списатель Жития принадлежал (допустим) к числу немногих сторонников троеперстия при (якобы) господствовавшей уже тогда распространенности узаконенного Стоглавым собором двуперстия, он или совсем не стал бы говорить о трех перстах, или говорил бы совсем иначе, в ином тоне и духе, а не с тем спокойствием, простотой и уверенностью, как говорил. Итак, в Житии преп. Александра Ошевенского мы имеем несомненно «авторитетное» свидетельство о том, что троеперстие оставалось общеупотребительным на Руси обрядом перстосложения и после Стоглавого собора, во второй половине 16 столетия. То же самое подтверждают свидетельства двух иностранцев, посещавших Россию в последние годы 16 и первые 17 столетия, – свидетельства Петрея и Олеария. Петрей, посланник шведского короля, был в России несколько раз – при Борисе Годунове, в смутное время и при царе Михаиле Феодоровиче; при этом последнем государе был не один раз в Москве и секретарь голштинского посольства Олеарий. Оба иностранца с большим вниманием изучали нравы и обычаи русского народа и с признанным беспристрастием изложили свои наблюдения в своих записках о России. Говоря здесь о религиозном быте русского народа, хоть и другой со всей точностью описали, как русские молятся и как слагают персты на молитву. Петрей пишет: «в домах у москвитян, как бедных, так и богатых, есть живописные образа... при входе и выходе они кланяются и крестятся перед образами, особливо, когда идут спать, встают с постели, выходят из-за стола, или из дому, и опять входят в него, они наклоняют голову и крестятся три раза тремя согнутыми (сложенными?) перстами – большим, указательным и самым длинным». |
| И если это случится, то со всем усердием молю вас не презреть Господа ради хотя бы этот, уже последний мой совет: весть о том, что посланы в Венецию для напечатания отеческие книги на эллиногреческом языке, передайте тем лицам, о которых мне сообщаете. Они же, как мужи богодухновенные и имеющие неизреченную ревность Божию к таким книгам, после выхода их из печати могут преудобно их получить, как лица, обладающие большой властью, а после всеистиннейшего на славянский язык перевода переведенные книги издать. И тогда уже и святыня ваша, от упомянутых расходов избавившись, сможет с Божией помощью приобрести те книги с большим удобством, и так на самом деле исполнится ваше превожделенное желание приобрести их. Молю же святыню вашу: ответное мое письмо к Его Преосвященству, если Бог подаст вам силы, отвезите сами. В нем написано о причине отказа присылать святыне вашей книги, об упомянутой вести относительно отправки тех книг для напечатания и прошение к Его Преосвященству, да соблаговолит он увещевать святыню твою послушать моего совета, написанного вам, – и ничего другого. Потому не сомневайтесь, сами отвезите это письмо и передайте Его Преосвященству, к чьим святым стопам мысленно припав, всесмиреннейше со всем моим собором кланяюсь и лобызаю святую и благословляющую его десницу. Извещаю духовно святыню вашу, что из-за печатного издания книг отеческих как на эллиногреческом, так и на славянском языках меня охватывает и радость, и страх. Радость, так как уже не будут преданы всеконечному забвению эти книги и ревнители смогут с большим удобством приобретать их; страх же, поскольку боюсь и трепещу, чтобы, когда они не только инокам, но и всем вообще православным христианам будут предложены как продаваемая вещь, подобно прочим книгам, последствием этого не стала прелесть тех, которые самочинно, без наставления опытных, научатся по ним деланию умной молитвы, а по причине прелести – хула суетоумных на это святое и пренепорочное, премногими и великими святыми отцами засвидетельствованное дело. |
| Я. Шульгин и др.): Липинский был не только головой выше всех этих людей, необыкновенно провинциальных, – он был, по моему глубокому убеждению, не только крупным историком, но и высокоталантливым мыслителем – пожалуй, единственно ярко талантливым человеком, которого я вообще встречал среди украинцев. Его таланту просто не на чем было развернуться – и именно это ощущение несоответствия между большим талантом и маленькой, узенькой задачей, к которой его национальное чувство и историческая обстановка привязала целиком – и было, как мне казалось тогда, в основе моего грустного чувства, которым окрашено мое воспоминание о Липинском. Он весь ушел в выработку идеологии гетманщины – и, читая его статьи, я всякий раз испытывал тоже грустное чувство от большого человека, упорно везущего маленькую телегу. Не оттого ли все крупные таланты уходили к простору великой России, что Украине суждено было историей остаться навеки лишь провинцией России? «Большому кораблю большое плавание» говорит пословица, которую любят применить иронически, но и в самом деле – в маленьких и скудных условиях провинциального бытия, на которое осуждена Украина – что делать большому таланту? О, как я понимаю все остроту той горечи, всю жгучесть той любви, которую испытывают сыны Украины по своей «неньке Украине»? Любовь к Украине есть огромная и творческая сила, сила, которой никогда не смогут убить ни внешние притеснения, ни свободная «конкуренция» более сильной общерусской культуры: перед этой именно силой должно склониться русское сознание, – склониться с уважением и верой. Но никакая любовь, никакое одушевление и творческий порыв не могут сделать невозможного – превратить провинцию в великую державу. Липинский для меня есть самое яркое непререкаемое свидетельство именно провинциальности Украины: ему тесно в пределах темы об Украине именно потому, что это тема провинциальная, хотя все сердце, все вдохновение и любовь, весь огромный талант отдал он Украине. Но не цвести его большому таланту на маленьком поле... |
| 251 Эта мысль одинаково неприемлема не только для католического, но фактически даже и для православного богословия. Вот как судит современный католический богослов (М. Jugie. Theologia dogmatica Christianorum orientalium. t. I. Paris. 1926): Inter personas divinas non potest esse nisi relatio originis (207), и еще: им persona una tantum proprietate hypostatica positiva constitui potest (195), почему личное свойство Отца «est paternitas, non autem Spiratio ». – (196). Из этой мнимой антитринитарной аксиомы уже без труда извлекаются дальнейшие заключения. «Spiritus Sanctus procedit ex Patre aut quatenus est Pater, aut quatenus estDeus. Si prius, Sp-S-s necessario erit Filius, quod est contra Revelationenem; si posterius, tunc procedit etiam ex Filio, quia nullum signum concipi potest quo Pater sit Deus, quo Filius non aeque sit Deus. Proinde aut duo Filii in Trinitate, subverso personarum discrimine, admittendi, aut processio Sp-s S-ti etiam a Filio data est.» В другом месте: Pater e t Filius non distinguntur inler se nisi relationibus oppositis palenitatis et filiationis; sed non distinguntur relatione spiritationis activae – Pater enim est Pater, non quia spiral, sed quia generat. Filius estFilius, non quia spirat, sed quia a Patre genitus... Отсюда «communicando esse divinum Spiritui S-to. Pater et Filius in una essentia unaque vi spirativa uniuntur, nec sub hoc respectu distinguntur, quamvis verum sit dicere hanc vim spirativam Patrem a se ipso habere, Filium autem a Patre» (191). Эту vis spirativa, единую для двух spirantes в одном spirator, Jugie, вслед за другими католическими богословами и не с большим основанием, уподобляет единому действию троичною Бога при сотворении мира (194). 252 Известное недоразумение между св. Кириллом Ал. и блаж. Феодоритом имело причиной не пневматологическое, но христологическое разномыслие. 253 Установив, что filioque не является impedimentum dirimens, делящим Восток и Запад, Болотов ставит вопрос: «что же расторгло общение единой кафолической Церкви? Отвечаю не обинуясь: его расторгло римское папство». |
| И вообще Св. Дух умаляется перед Сыном: «богоборный язык не только называет Сына большим Духа, по ипостаси, но и отдаляет Духа от близости Отцу» (41). К этим богословским аргументам присоединяются и библейские – именно своеобразная экзегеза Ин. 16,14 : «Он прославит Меня, ибо от Моего возьмет и возвестит вам» в отношении к Отцу: «Мое во Отце; Дух же принимает от Отца, а Отеческое есть Мое». Следовательно, Он как бы так возвещает: «Хотя я говорю от Моего, но вам должно устремлять мысли к Отцу Моему, а не обращаться к другому» (29), и поэтому «выражение: от Моего приемлет указывает на лице Отца» (30). Т. о., правильная мысль о единстве Отца и Сына применяется здесь неправильно, именно стирается прямой смысл речения от Моего, конечно, требующего для себя своего собственного объяснения. Подобным же образом тексты Гал. 4, 6 : Дух Сына Своего толкуется в отношении «одноестественности, единосущия» (48–58), но оставляется без внимания ипостасное отношение, здесь выраженное. Таково существенное содержание фотиевского трактата. Он остается в пределах полемики и не содержит положительного учения о Св. Духе, и в частности об отношении между Второй и Третьей ипостасью, которому так много места уделяется в святоотеческой письменности, в частности в богословии δι. Вопрос сведен к причинному происхождению Св. Духа от одной либо от двух ипостасей и остается в этой формальной отвлеченности, что позволяет видеть в патриархе Фотии родоначальника схоластического направления в пневматологии, которое так восторжествовало на Западе. Как самые важные мотивы в богословии Фотия следует выделить два вопроса: о монархии или диархии во Св. Троице и об отношении божественной ипостаси и природы к исхождению Св. Духа. Обвинение в диархии, представленное им в отношении к филиоквистам, конечно, заслуживает внимания и, несомненно, вызвало тревогу в их рядах, хотя справедливость требует сказать, что эта же трудность вовсе не устранена в восточном богословии, в частности даже у св. И. Дамаскина. Также и вопрос о единстве и различии во Св. |
| 112 Упомянем и Сильвестра (Лебединского) , ректора казанской академии († архиеп. астраханск. 1808), который в своем Compendium theologiae classicum didactico-polemicum, doeteinae orthodoxae ehrissiianae maxime eonsonmn (Petropoli 1799; Mosquae 1805), исходя из признания слова Божия единственным и собственным принципом богословия (cum sacra scriptura sitimicum et proprium theologiae principium), значение святоотеческой письменности формулирует в тезисе: testimonia patrum non sunt eioquiis Dei comparanda, adeoque nec principium theologiae primarium apodycticum, ingenerans fidem divinam, sed tantum ratio secundaria et probabilis, humanam fidem generans; et quae potius illustrationis gratia usurpanda, quam ad confirmandum. 113 Что здесь однако мы далеки от протестантизма и по мысли самого Филарета, об этом свидетельствует следующее место из трактата – академических лекций Филарета “Историко-догматическое обозрение учения о таинствах (1819)“: „Вообще новые греческие и ваши богословы, разделяя таинства на важнейшие и менее важные и относя к последним пять таинств, отвергаемых протестантами, занимают как бы середину между католическими богословами, кои говорят, что таинства все равны, и протестантами, кои принимают только два таинства“. 114 И. Н. Корсунский О подвигах Филарета М. М. в деле перевода Библии на русский язык, стр. 242–246. 115 Этим исчерпывается сказанное в обозреваемом отрывке о слове Божием; но в виду важности вопроса о соборах приводим и последующее. ,,3) Есть ли в постановлениях Поместного Собора находится статья, несогласная с прочими, всею православною Церковью принятыми Соборами: то должно повиноваться постановлениям, принятым всею церковью, преимущественно пред статьею, не многими составленною. 4) Есть ли в постановлениях Поместного Собора находится статья, которая отменена последующим большим и важнейшим Собором: то постановлению большего и важнейшего Собора повиноваться должно преимущественно пред статьею меньшего Собора. Истина сих правил довольно очевидна. Есть ли бы ты усомнился: может ли последующий Собор поменять, положение предшествовавшего: сие сомнение не трудно разрешить примерами из древних Соборов. Поместного Анкирского Собора правило 10 позволяло диакону вступить в брак, если он прежде рукоположения объявил, что он расположен вступить в оный. Но сие отменено 6 правилом шестого Вселенского Собора, как именно сказано в Кормчей книге, в толковании сего последнего правила: се же правило таковое отвращаем и отнюдь упражняем. Также и 15 правило Новокесарийского Собора, о семи диаконах для города, отменено 16 правилом шестого Вселенского Собора. В толковании сего последнего правила даже сделано замечание, что не добре разумеша того Собора отцы”. |
| В отношении пищи постановления канонического учреждения были менее строги, чем бенедиктинский устав. Каноникам позволялось есть мясо, кроме постных, покаянных времен. Им давалась порция вина (или пива, если они предпочитали его), сообразно с их саном – священникам и диаконам по три чары за обедом и по две за ужином, субдиаконам по две в каждый раз, членам низших степеней – по две за обедом по одной за ужином. В столовой должно было находиться семь столов, назначенных отдельных для епископа, для различных степеней каноников, странников и городского духовенства, которое по воскресным и праздничным дням обедало в этом заведении, и принимало участие в назидании, которое давалось там в капитуле 2846 . Во время пищи читались назидательные книги, а чтобы можно было слушать чтение, поддерживалось молчание, «потому что необходимо, чтобы когда кто берег телесную пищу, в то же время и душа подкреплялась пищей духовной» 2847 . Самым важным отличием от бенедиктинского устава было то, что каноникам позволялось иметь личную собственность, состояла ли она в том, чем они обладали до вступления в это общество, или составлялась из тех подачек и приношений, которые могли быть получаемы за исправление религиозных треб. При своей смерти они, однако же, обязаны были оставлять все своей братии. Из Меца устав Хродеганга скоро перешел и в другие города. Число его капитулов быстро возросло с тридцати четырех до восьмидесяти шести. Карл Великий желал даже распространить эту систему на все духовенство, и хотя эта попытка не удалась и большинство духовенства продолжало жить в мире, под управлением аббатов образовалось много коллегий каноников, рядом с кафедральными штатами, для которых первоначально и предназначался этот план. Устав этот одобрен был для общего употребления большим собором эляшапельским при Людовике Благочестивом, в 816 году, и около середины IX столетия он был введен почти во всех кафедральных соборах Франции, Германии и Италии, и принят был также и в Англии. В видимой строгости новой системы духовенство нашло средство возвратить себе значительную часть того уважения, которым долго пользовались монахи перед белым духовенством, и вследствие этой строгости каноническим общинам делались большие приношения. Кафедральные капитулы сделались богатыми и влиятельными, и скоро начали заявлять даже притязание действовать в качестве советов епископа и принимать участие в управлении диоцезом. |
| Бонифаций представил дело Адельберта Невстрийскому собору в Суассоне в 744 году, и добился осуждения этого еретика, вмести с постановлением, чтобы воздвигнутые им кресты были сожжены. Но в следующем году Адельберт, равно как и Климент, все еще продолжали вести оживленную деятельность. Бонифаций добился осуждения их обоих от другого собора 2608 , и донес о всем деле даже Захарии, которого он просил получить от Карломана приказ о том, чтобы они были подвергнуты тюремному заключению и устранены от сношения со всеми верными христианами. Вследствие этой просьбы документы дела были исследованы римским собором, который приговорил Адельберта к низложению, подверг покаянию и, в случае упорства, анафематствовал со всеми его последователями, причем и Климент также должен был немедленно подвергнуться низложению и анафеме 2609 . Два года спустя, однако же, оба они появились вновь и, по-видимому, не только пользовались большим уважением со стороны простого народа, который преследовал Бонифация за его противодействие Адельберту, но даже оказывали некоторое влияние на самого Карломана, и вероятно вследствие этого именно, Захария теперь советовал такой способ действия в отношении к ним, который едва ли был совместим с ранее постановленным касательно их осуждением. Дальнейшая история Климента крайне темна; что касается Адельберта, то, по одному сомнительному свидетельству, он был заключен в тюрьму в Фульде и бежал из этого аббатства, но был умерщвлен какими-то свинопасами, с которыми он встретился во время своего побега 2610 . Другим лицом, с которым приходилось сталкиваться Бонифацию, был ирландец по имени Виргилий. Виргилий, когда ему однажды велено было вновь крестить нескольких лиц, при крещении которых одним невежественным священником искажены были слова таинства, обратился в Рим с протестом против этого распоряжения, но Захария заявил, что таинство должно признаваться действительным, так как допущенная ошибка происходила не от ереси, а только от грамматического неведения 2611 . Несколько времени спустя, Вергилий был назначен на кафедру Зальцбургскую 2612 ; но Бонифаций возражал против этого на том основании, что Виргилий учил о существовании другого мира, находящегося ниже нашего, с солнцем, луной и собственными жителями (745 г.). Захария осудил это мнение и потребовал Виргилия в Рим 2613 ; но можно думать, что ему удалось доказать свое православие, так как ему позволено было вновь занять кафедру Зальцбургскую, и он впоследствии даже удостоился чести канонизации. |
| Мы находим их тотчас (стр. 26). Наш знаменитый писатель не желает, чтобы даже предполагали, будто собор может находиться в противоречии с папою. «Вот положение, говорит он со своею изысканной вежливостью, которою тщеславится, – вот положение такого рода, что ему окажут всевозможную честь, если назовут лишь сумасбродным». Итак, латинские богословы, большие и малые, которые рассуждали по этому вопросу, или которых занимал этот вопрос, вы глупы, по мнению Де-Местра! Сам Беллярмин бестолков, по воззрению савойского государственного мужа; потому что он предполагал, что папа может быть еретиком и что в этом случае, он может быть судим собором. Собор, который судит папу! И Беллярмин, который предполагает, что это может случиться! Де-Местр, как это очевидно, должен был выразиться самым энергичным образом, чтобы охарактеризовать подобные положения. Люди, которые предполагают, будто папа может быть еретиком, очень смешны и очень виновны (стр. 28). В течение восемнадцати веков никто не видел ни одного папу, который впадал бы в заблуждение. Де-Местр очень решительно утверждает этот пункт. Позже мы будем иметь случай доказать, что можно насчитать большое число пап, которые были еретиками, и мы докажем это свидетельствами самих пап. В этом отношении исторические познания Де-Местра будут представляемы нами во всем своем блеске. По мнению Де-Местра, лишь один папа имеет право созвать вселенский собор; когда он созовет его и когда захочет распустить, ему стоит только сказать: я не присутствую на нем более. И вот собор тотчас превращается в соборик и не имеет никакой власти. Де-Местр приписывает эти два принципа галликанцам; так как простодушно прибавляет, «что от никогда не понимал французов, когда они утверждали, будто определения вселенского собора имели силу закона, независимо от принятия или утверждения их верховным первосвященником». Если бы он изучил деяния вселенских соборов, если бы лишь пробежал историю великой западной схизмы, то он более осветил бы для себя этот вопрос. Хотя он был гений, воздвигнутый Провидением, но и гений, подобный ему, не должен изобретать фактов; он может находить лишь новые системы. Но эти новые системы в богословии не признаются истинными. Если бы Де-Местр узнал лучше галликанских писателей, то увидел бы в них нечто другое, а не ябедников (стр. 28); если бы он был большим богословом, то не находил бы их несносными (там же) и не высказал бы следующей забавной фразы: «Вопреки соборам и даже в силу соборов, без РИМСКОЙ МОНАРХИИ, нет более церкви». Без римской монархии! Необходимо быть Де-Местром, чтобы позволить себе подобную дерзость, чтобы создавать подобные химерические предположения, и чтобы тотчас объяснять их при помощи аналогий, заимствованных от светской власти. |
|
|
