| Выбор был самый удачный… В доме Тютчевых он пробыл семь лет; там одновременно трудился над переводами в стихах латинских и итальянских поэтов и над воспитанием будущего русского поэта». Трудно сказать, кому повезло больше, – поповичу Амфитеатрову или же аристократу Тютчеву, «необыкновенные дарования» которого, как вспоминал он, «изумляли и утешали меня; года через три он уже был не учеником, а товарищем моим». Почти одновременно и сам учитель стал вольнослушателем в Московском университете, а в 1815 году сдал экзамен на степень кандидата. После поступления Тютчева в университет он будет продолжать ездить с ним на лекции. В 1820 году он перешел воспитателем к четырнадцатилетнему Андрею Муравьеву и, защитив диссертацию на степень магистра, стал преподавать в университетском Благородном пансионе. В том же 1820 году он дебютировал в печати с переводами «Георгик» Вергилия под псевдонимом Раич, являвшимся, вероятно, девичьей фамилией матери-сербки, – не случайно К. Полевой называл его «сербом по происхождению». Именно Раич познакомил Тютчева и Андрея Муравьева друг с другом и со своими новыми учениками в Университетском пансионе. Так образовалось Общество друзей Раича, в которое вошли юные поэты Благородного пансиона при Московском университете и самого университета: Владимир Одоевский, Степан Шевырев, Михаил Погодин, Дмитрий Ознобишин, братья Киреевские, Алексей Хомяков, Михаил Максимович, Михаил Дмитриев и другие; позднее – Михаил Лермонтов, Семен Стромилов, Лукьян Якубович. Собирались сначала в доме Андрея Муравьева и в библиотеке Благородного пансиона, в котором жил Раич, а затем в небольшом деревянном домике самого Раича близ Сухаревой башни, приобретенном для него братом, митрополитом Киевским Филаретом. В альманах вошло двенадцать стихотворений самого Семена Раича, в том числе отрывок из его перевода «Освобожденного Иерусалима» и «священная идиллия» на библейскую тему «Вифлиемские пастыри»; шесть стихотворений – его первого воспитанника Федора Тютчева (самая большая тютчевская подборка до пушкинского «Современника» 1836 года); пять – его второго воспитанника Андрея Муравьева; десять – Дмитрия Ознобишина, исполнявшего обязанности Общества друзей и соредактора Раича в издании «Северной Лиры». |
| Благоговение связано с сердцевиной понятия веры, с покорностью. Ты не просто покорен, ты стоишь перед сакральным, перед настоящей святыней, перед ней испытываешь благоговение. В ектении на Литургии есть диаконский возглас: «О святом храме сем и входящих в него с верой, благоговением и страхом Божиим, Господу помолимся».. Итак, есть три синонима: вера — благоговение — страх Божий. Где страх Божий — не ужас наказания, а трепет перед священным. И этот трепет простирается дальше храмового или религиозного. По-настоящему верующий человек благоговеет перед всем живым и прежде всего перед другим человеком. Антипод веры — проявленное безбожие, оно же хамство Когда благоговения перед сакральным, священным, живым нет, на свет появляется хамство — проявленное безбожие. Мне кажется, что первым хамом был не сын Ноя, а Ева. Она глядит на священное дерево и видит в нем лишь яблоню с вкусными плодами. И почему бы тогда яблоко не съесть? И это во всем. Вы смотрите на Вечный огонь у памятника воинам и видите в нем память о миллионах погибших. Но хам видит этот огонь иначе: почему бы на нем не пожарить сосиски? У хама дефект зрения. Хам иначе смотрит на пожилого человека: он видит не мать, не женщину, прожившую трудную жизнь, а покалеченную особь, которая занимает жилплощадь. Хам может быть религиозным, он может даже в церковь ходить. Но это тот случай, когда благочестие категорически противопоказано человеку. Ему нужно сначала поработать над дефектом зрения, вылечить его. Страх Божий — самое сильное лекарство от хамства. Что позволено аристократу, не позволено мещанину Часто говорят: если хочешь быть православным, ты должен молиться, как в старину. Делай так, как делали раньше. Нельзя работать по праздникам, женщина должна покрывать голову в храме, в церкви нельзя сидеть и прочее. Но никто не говорит, что до 1917 года наши предки жили в сословном обществе. Были дворяне, мещане, купцы, крестьяне, духовенство. И тогда не было единого кодекса благочестия. Одновременно существовали разные его сословные стили. |
| Созвали новый Собор, на котором трактат объявили еретическим. Посчитали также, что Символ Веры «Вселенского патриарха» если и не включает в себя Filioque, то по крайней мере сочувственен латинской редакции. Закончилось все тем, что от патриарха отвернулся царь и самые близкие архиереи. А потому он в 1289 г., добровольно сложив сан, отправился в обитель Пресвятой Богородицы «Одигитрие». Обиднее всего то, что в скором времени Церковь признает его сочинение православным 461 . Как обычно, Господь по-своему наказывает предателей: митрополиты Хил Ефесский и Даниил Кизикский, бывшие соратниками опального Георгия Кипрского, первыми ставшие в ряды его врагов, стали отверженными в глазах всего восточного епископата и императора. Их лишили митрополий и всех доходов с них и оставили жить в столице в нищенском состоянии 462 . Для Восточной церкви и императора это была большая потеря. Георгий Кипрский являл собой образец честной и деятельной натуры, рачителя общего блага. Блестящий богослов, хотя, наверное, уступающий талантом и эрудицией Иоанну Векку, он активно заступался за обиженных и информировал василевса о случаях нарушения закона. В январе 1285 г. патриарх поставил в известность Андроника II о спекуляциях хлебом со стороны придворных вельмож. В другом послании архиерей потребовал от императора принять меры к молодому аристократу, буквально терроризировавшему столицу со своей пьяной компанией. В общем, как Константинопольский патриарх, Георгий Кипрский отвечал всем предъявляемым требованиям, и не случайно Андроник II Палеолог долгое время активно поддерживал своего выдвиженца 463 . Новым Константинопольским патриархом решением Андроника II Палеолога был избран Афанасий (1289–1293, 1304–1311) – монах, с детства подвизавшийся в горах Гана, но совершенно необразованный человек. Он издавна спал на голой земле, не умывался и, наверное, был бы признан «блаженным», не будь вызван на столичную кафедру, где пришлось заняться совсем иными делами. Безусловно, нравственное состояние восточного клира оставляло желать в те годы много лучшего, и обращение внимания нового архиерея на строгость соблюдения канонов вполне обоснованно. Например, желая прекратить постоянные интриги в епископате, он тут же выслал из Константинополя всех провинциальных архиереев в их митрополии, дабы те занимались делом, а не словесами. Кроме того, строгий монах, он без какого-либо послабления решил проконтролировать жизнь и поведение столичных иноков. В результате в скором времени площади и улицы Константинополя очистились от праздно шатающихся иноков. |
| Секта квакеров возникла в Англии в XVII столетии. Основателем ее был простой ремесленник Георг Фокс († 1691 г.), принадлежавший к обществу пресвитериан. Будучи человеком религиозным и склонным к мечтательности, он, вместе с усердным чтением Библии, постоянно предавался размышлениям о религиозных предметах. Эти размышления при отсутствии положительных богословских знаний довели его до религиозного самообольщения, так что свои религиозные мечты он стал принимать за непосредственные откровения Божественного Духа. Откровения Фокса под влиянием бывшего в то время в Англии религиозного брожения и колебания между различными вероисповеданиями вращались вокруг той мысли, что истинного христианства нет ни в одном религиозном обществе и что его необходимо восстановить. Истинное же христианство, по его мнению, состояло не в догматах, обрядах и тому подобном, из-за чего так много происходило споров, а в непосредственном озарении каждого человека от Святого Духа, Который просвещает его и направляет к нравственному совершенству. Вообразив себя человеком, предназначенным свыше восстановить истинное христианство, Фокс в 1647 году выступил с проповедью о покаянии и вступлении в новую совершенную церковь непосредственно озаряемых Святым Духом. Проповедь его имела успех, так что в 1649 году из своих последователей, подобно ему чувствовавших в себе присутствие Святого Духа, он образовал новое религиозное общество, которому дал название общества друзей. Название же квакеров, то есть трепещущих, последователи Фокса усвоили себе впоследствии, понимая его в том смысле, что они трепещут пред величием Божиим 340 . Английское правительство и общество первоначально преследовали квакеров, вследствие чего многие из них, начиная с 1656 года, стали переселяться в Америку. Здесь секта их вскоре достигла цветущего состояния благодаря одному английскому аристократу и богачу, вступившему в их общество, Вильгельму Пенну († 1718 г.). Пенн получил (1680 г.) от английского правительства, в уплату долга его отцу, одну провинцию в Северной Америке (впоследствии Пенсильванию) в собственное и полное владение, собрал сюда рассеянных в Америке квакеров и вновь переселил многих из них из Англии. Пользуясь во владениях Пенна религиозной свободой, квакеры под его покровительством и руководством устроили большую и правильно организованную общину. В 1689 году по общему акту веротерпимости Вильгельма III они получили свободу вероисповедания и в самой Англии, и с этого времени прекратились против них всякие преследования. Кроме Англии и Америки, квакеры в настоящее время существуют еще в Германии и Голландии, где они давно уже образовали небольшие общины. |
| У современников книга архиепископа Луки успеха не имела. До разбора тех недостатков, о которых было сказано выше, дело даже не дошло. Ее, правда, взяли для публикации в «Богословском вестнике», но затем под благовидным предлогом вернули автору. Духовная Академия в Москве также не пожелала рассмотреть этот труд как диссертацию. Рясоносных рецензентов рукопись пугала своим открытым несогласием с государственной естественнонаучной доктриной. Не по вкусу пришелся профессуре МДА сильный научный дух сочинения. Непривычно было читать в богословском трактате про электроны, протоны, нервные рецепторы и павловские рефлексы. Эту сословную неприязнь к автору-профессору и его методологии много лет спустя откровенно выразил Архиепископ Ставропольский Иона. В 1971 году, отдыхая в Коктебеле, Владыка на вопрос о Войно-Ясенецком заметил, что люди, приходящие в Церковь из науки, «тащат с собой слишком много реализма». Из дальнейшей беседы выяснилось, что преосвященный прежде всего имел в виду излишний для церковнослужителя материализм книги «О духе, душе и теле». В своих антипатиях Иона Ставропольский не был одинок. В 1948 году симферопольский уполномоченный по делам Православной Церкви донес в Москву, что Лука читает в Кафедральном Соборе серию проповедей антиматериалистического характера. Речь шла об изложении основных мыслей рукописи «О духе, душе и теле». Курс этот Лука задумал довести до сведения своей паствы на ранних обеднях, выступая по возможности ежедневно. Очевидно, несколько таких проповедей было произнесено, когда сработал московский механизм. Карпов выразил свое неудовольствие Патриарху, Патриарх немедленно направил в Симферополь послание, в котором запретил Крымскому архиерею читать «курс», а заодно напомнил, что подобает ему, дабы не ронять архиерейское достоинство, выступать перед верующими только по праздникам и говорить не более десяти минут. Разно виделось понятие достоинства аристократу Симанскому и интеллигенту Войно-Ясенецкому. Ох, как разно… Надежда Александровна Павлович рассказывает со слов хорошо знакомого ей в те годы Епископа Рижского Вениамина (Федченко), что Лука присылал ему в Ригу образцы своих «лекций». Первая строка первой проповеди звучала примерно так: «Некоторые невежественные люди говорят, что Бога нет…» Далее следовал апологетический текст со ссылками на новейшие факты науки и выпадами против «невежд». Получив запрет от Патриарха, Лука обратился к Вениамину с письмом, полным скорби и негодования: «Должен ли я подчиняться указаниям Святейшего? Ведь проповедь – главный долг епископа…» Более покладистый и изрядно помятый жизнью рижский архиерей (он пережил многолетнюю эмиграцию и вернулся на родину лишь в 1945 году) посоветовал крымскому коллеге смириться. «Мы учим подчиняться других и сами должны показать пример послушания». На это Лука ответил, что приказу подчиняется, но делает это с болью душевной. |
| Хотя права Константина на царство естественным образом вытекали из порфирородного статуса Зои, нельзя сказать, что его положение в первые годы отличалось устойчивостью, и именно по причине третьего брака царственных супругов. С одной стороны, византийцы продемонстрировали силу своего монархического правосознания и верность традициям, вернув двух монахинь на трон. С другой стороны, византийское общество, выступившее единым фронтом против узурпатора, по-прежнему делилось на сторонников и противников Зои и Феодоры. В такой ситуации любая «мелочь», как, например, осуждаемый Церковью третий брак, или крупная политическая фигура, к которой издавна относился Константинопольский патриарх, могли развеять в прах сомнительный по крепости тройственный союз двух императриц и василевса. С учетом этого император поспешил с выбором нового столичного архиерея, надеясь опереться на человека, как ему казалось, известного своей преданностью Македонской династии, благородного, умного и твердого. И Константин IX остановил свой выбор на Михаиле Керулларии (1043–1058), с которым лично не был знаком, но, безусловно, много наслышан. Как писалось выше, незадолго перед этими событиями Керулларий принимал самое деятельное участие в неудавшемся заговоре против Михаила IV Пафлагона, и эта история имеет свое продолжение, позволяющее охарактеризовать Михаила. Во-первых, осужденный как заговорщик, Михаил Керулларий далеко не сразу согласился постричься в монахи по приказу царя, и не потому, что категорично не желал для себя духовной карьеры, а в связи с тем, что полагал принципиально неправильным принимать ангельский чин в виде наказания. Во-вторых, ему, родовитому аристократу и человеку с глубоким умом и сильным характером, было невыносимо видеть, как царское достоинство достается изначально слабым личностям, а не ему. Человек властный и решительный, всегда готовый пойти на риск ради поставленной цели, он, по словам современников, мог быть и царем, и патриархом – в зависимости от обстоятельств. Кем именно – не играло никакой роли, лишь бы Михаил чувствовал себя на верху властной пирамиды 792 . «Замечательную» характеристику патриарху дал один из его сподвижников: «Стремление к царской власти, желание царствовать над всеми, желание движением бровей потрясать небо и Олимп, заставляло его пренебрегать самыми священными вещами». |
| Шведская королева, ее супруг и шведские аристократы показали тогда вид раздражения, говорили, что теперь, после нанесенных русскими опустошений, мир заключить труднее, чем прежде. Остерман этим не обманулся и сказал одному шведскому аристократу: " Если у нас с вами будет война, то настоящая ваша форма правления не долго простоит, и дело окончится народным восстанием " . Его уверяли, что весь народ не хочет мира. " Сегодня не хочет, завтра горячо захочет, - сказал Остерман, - народ непостоянен " . Королева, подвигаемая дворянством, рассерженным на Россию, приказала Лилиенстедту уехать с Аландских островов. Итак, конгресс был порван в сентябре 1719 года. Во время аландского конгресса с польским королем у Петра не ладилось. Август поддавался внушениям императора и французскому влиянию, так как его ласкали надеждой сделать польский престол наследственным в его доме. В самой Польше между панами образовалась партия, хотевшая полного освобождения польских земель от русского войска; с этой партией сблизился король. Петр приказывал своему послу Долгорукому внушать полякам, что русские войска посылаются в Польшу для охранения от коварных намерений короля Августа, который, при пособии венского двора, думает установить наследственное правление в Польше и ограничить шляхетскую свободу в пользу самодержавной королевской власти. Чтоб не дать полякам сойтись с королем и постановить что-нибудь противное русским видам, из России присылались соболи и камки, для раздачи сеймовым послам Речи Посполитой за то, чтобы они, служа видам России, не доводили сеймов до конца: так, на гродненском сейме, начавшемся в октябре 1718 года, король Август начинал было приобретать влияние, но подкупленный Россией посол сорвал этот сейм. В Польше происходили между тем религиозные недоразумения, подававшие повод России вмешиваться в ее внутренние дела. Варшавский сейм, окончивший смуту по поводу спора между королем и Тарногродскою конфедерациею, постановил под видом утверждения древних прав уничтожать все некатолические церкви, в последнее время построенные, и дал запрещение всем иноверцам заводить сходбища, где бы в них говорились проповеди или пелись духовные песни; за несоблюдение этого запрещения угрожали судом, пенями, тюремным заключением и, наконец, изгнанием из отечества. |
| Три ночью оставил Филиппополь, поджег армянский квартал и занял твердыню Стенимак с горстью своих храбрецов. Генрих же, заняв гарнизонами Русий, Визу и Аркадиополь, отдал город Апр фракийскому аристократу Феодору Врана, единственному, по словам Вилльярдуэна, греку, державшему сторону франков. Он и женился на Агнессе Французской, сестре короля Филиппа Августа и юной вдове двух греческих царей. Врана выделялся из той фракийской аристократии, которая хотела служить латинскому императору, и заставил с собою считаться. Его род происходил из Адрианополя, известен и в XIV и в XV в. Между греческими крупными землевладельцами-властелями, наложившими свою руку на судьбы монархии Комнинов и Ангелов, выделился ряд мелких динатов, на развалинах греческого царства утвердивших свое благополучие и новую политическую роль. Одни из них, как упомянутый Врана, действовали через латинян и под их флагом. Прочнее оказалось, но труднее на первых порах было положение тех, кто опирался на свой народ, как Ласкарь. Катастрофа Фракии явилась поворотным моментом в настроении греков. Они опомнились – хотя и поздно, – увидев настоящее лицо Калоянна, ими нареченного желанного императора, на сторону которого склонился сам старый патриарх Иоанн Каматир, скрывшийся в Дидимотих. Калоянн теперь хвалился именем Грекобойцы, припомнив царя Василия II Болгаробойцу. Греки толпами начали покидать лагерь Иоанницы. Уцелевшие их архонты (крупные землевладельцы) снарядили Михаила Костомира с товарищами в Константинополь к Ф. Врана, прося его стать посредником между ними и Генрихом. Они уже сами предлагали латинскому императору Адрианополь и Дидимотих, прося лишь не отдавать эти города венецианцам: настолько последние угнетали население. Генрих вошел с греками в соглашение и отдал на ленном праве оба города Феодору Врана и его супруге Агнессе Французской. Точнее, Генрих заставил сделать это самих венецианцев. В венецианских архивах сохранилась грамота 23 , по которой подеста венецианцев Зено назначает капитаном Адрианополя и всего округа до реки Кавротома 24 счастливейшего кесаря и благороднейшего Комнина Феодора Врана, под условием платить ежегодно 25 фунтов мануиловских червонцев и выставлять, по требованию подеста, 500 всадников, из коих 200 панцирных, не притеснять венецианцев, живущих в Адрианополе; всякие новые приобретения земель делить с венецианцами полюбовно. |
| Недолго продолжалось его томление в монастыре. Он скоро снял с себя рясу, оставил монашеские обеты и вырвался на свободу, и из Валериана стал Василием Орловым. Но жизнь его на свободе, по выходе из монастыря, стала ещё хуже и плачевнее, чем в монастыре. В монастыре он имел, но крайней мере тёплый угол и даровой кусок хлеба. А на свободе у него не было ни кола, ни двора, и ничего, чем бы он мог спокойно питать себя. Он записался в полтавские мещане, и до конца жизни жил в Полтаве, ведя жизнь жалкого босяка пропойцы. Не имея ничего за душой, он часто становился в ряду нищих, и протягивал руку за подаянием от прохожих, а что получал, все нёс в кабак. Раз, после какого-то собрания или обеда у ректора семинарии, преподаватели семинарии, между которыми были и ученики Валериана, по выходе из комнат ректора, увидели, что в ряду нищих, толпившихся около дверей ректорских и ждущих себе какой ни будь подачки, стоит и Василий Орлов, бывший Валериан. Они воротились назад, позвали к себе Василия Орлова и решились как ни будь помочь ему, чтоб высвободить его из того грязного омута, в котором он вращался, сделали складчину и сшили ему приличный костюм. Потом он, как умнейший, но несчастный магистр, рекомендован был в домашние учители, кажется, самому губернатору. Явившись к аристократу, которому он был рекомендован, в трезвом виде и в приличном костюме, он своей бойкой речью, которой он хорошо владел, мог произвести доброе впечатление на человека, мало его знавшего, и понравившись вельможе, был принят им в домашние учители. Но что потом? Двух недель не мог удержать его у себя вельможа, как ни старался угождать и снисходить ему, и вынужден был отказать от своего дома, или говоря проще, прогнать его. После короткого пребывания в людях Василий Орлов опять очутился между небом и землёю и пристал к своей босяцкой среде, – сшитый ему костюм не замедлил пропить, и свою наготу прикрывал каким-нибудь тряпьём, выпрошенным у кого-нибудь. Мне как-то случилось видеть бывшего инспектора Академии Валериана в том печальном положении, до какого он довёл себя, и в котором прозябал многие годы, без всякой надежды на улучшение своей участи. |
| А.М. Величко Македонская династия XLI. Император Василий I Македонянин (867–886) Глава 1. «Византийская сказка» – дорога к царству. Начало славных дел Жизнеописание родоначальника великой Македонской династии императора Василия I Македонянина еще раз подтверждает тот простой факт, что не право первородства, а Божественная воля, Провидение, помноженные на доблесть, честь, мужество того или иного лица, являлись для византийцев основанием занятия престола древних Римских царей. И это проявлялось так часто, что стало настоящим правилом, которое действовало в Византии наряду с другим неписаным обычаем передачи царской власти от отца к сыну, нередко имея даже большую силу. Это можно назвать «византийской сказкой», когда из простого крестьянина, воина, торговца получался великолепный император, нередко – настоящий спаситель своего отечества и Кафолической Церкви. Не стал исключением и наш герой. Родился Василий Македонянин в 812 г. в армянской колонии близ Адрианополя, в Македонии, отчего впоследствии и получил свое прозвище. Когда он был совсем еще ребенком, Болгарский хан Крум захватил его семью в плен вместе с множеством других армян, и несколько лет Василий прожил среди диких болгар-язычников. Позже он вернулся в Македонию и устроился на службу к местному аристократу 1 . Нет никаких сомнений, что Василий происходил из простой семьи, хотя последующие историки и летописцы прилагали многократные усилия для того, чтобы вывести его родословную от Армянских царей и даже от самого Александра Македонского. Но это отдавало такой искусственностью, настолько светилось ложью, что сын Василия, будущий император Лев VI, при погребении отца произнес несколько двусмысленную фразу на этот счет: «Лучше стоять у истоков собственного рода, чем примазываться к иному». Да и авторитет Византийского василевса и его потомков к тому времени был настолько высок, что он не нуждался в сомнительных сказках 2 . Очевидно, не только сын, но и другие современники не очень доверяли таким «свидетельствам», и поэтому в отношении Василия I появилось множество легенд, должных параллельно подтвердить его избранность Богом. Так, в частности, рассказывали, будто еще ребенком, оставленный матерью в поле, Василий лежал в шалаше, а прилетевший орел расправил свои крылья над ним и защищал от полуденного зноя. Испуганная мать не посмела прогнать громадную птицу, ласково смотревшую на женщину. Эта картина повторялась несколько дней кряду, да и впоследствии, как гласит предание, орел часто навещал Македонянина и укрывал крылами от солнца 3 . |
|
|
