| Если сущность Средневековья есть христианство, то сущность Нового времени есть сатанизм. Или откажитесь от того, чтобы противопоставлять Новое время и Средние века и чтобы мыслить их в постоянной борьбе, или считайте, что Новое время есть принцип сатанизма». «Израиль, это – безличная текучая коллективистическая масса личностей, воплощающих какие-то единицы, правда, но опять-таки совершенно алогически – безличную множественность. Каббала есть философия коллективизма; и в ней нет таких категорий, которые были бы настолько индивидуалистическими, чтобы покрыть всё остальное». «Еврей – полная противоположность аристократу. Принцип аристократизма заключается в точном соблюдении границ между людьми. Но еврей всегда ищет общности, так как он прирождённый коммунист. Марксизм есть типичнейший иудаизм, переработанный возрожденскими методами и то, что все основатели и главная масса продолжателей марксизма есть евреи, может только подтвердить это». [Советская система] «Почему Советская власть, столь, казалось бы, чуждая русскому народу и переполненная различными иностранными элементами, может держать в повиновении всю страну, и почему несколько десятков активных коммунистов и сейчас управляют полутораста миллионным населением. Конечно, не потому, что на стороне этих нескольких десятков людей полнота физической силы. Наоборот, полнота физической силы у полутораста миллионов, а не у нескольких десятков. Но потому это происходит, что народ сам вполне достоин этого правительства и сам вполне доволен, или, во всяком случае, не настолько недоволен, чтобы взять в руки оружие. Советская власть держится благодаря платоническим воззрениям русского народа (если только у этого многомиллионного стада баранов есть какое-нибудь мировоззрение), и за объяснениями русской революции нужно идти не к «Капиталу» Маркса и не к речам Ленина, но к «Государству» Платона и к «Политике» Аристотеля до н. э., древнегреческий философ и учёный]. Тёмная, безликая, миллионноголовая мужицкая гидра смекнула, что советские порядки в каком-то смысле для неё выгодны. И вот в этой смекалке и всё дело. Древнегреческие рабы тоже смекнули, что им выгоднее в каком-то отношении иметь над собой праздную аристократию. И этой смекалки хватило на тысячелетия». |
| Первая такая заметка была посвящена Толстым французскому мыслителю XVII века Франсуа Ларошфуко — аристократу по крови, но настроенному оппозиционно по отношению к господствовавшему буржуазному обществу, автору книги «Размышления или моральные сентенции и максимы», избранные изречения из которой нашли свое место в указанной компиляции. Толстого привлекла критическая направленность этого сочинения, в котором с бесстрашной искренностью вскрывались, как рычаг всей современной человеческой деятельности, холодный «расчет», эгоизм. Толстой с восхищением писал по поводу этого: «Хотя во всей книге этой есть только одна истина, та, что самолюбие (себялюбие? — С. Б.) есть главный двигатель человеческих поступков, мысль эта представляется со столь разных сторон, что она всегда нова и поразительна». Наряду же с этим Толстой с нескрываемым одобрением и умилением отмечал, что герцог Ларошфуко был «мало образован, но очень умен», что он был «человек очень нравственно высокий в своей жизни», что, несмотря на одолевавшие его физические страдания и личные переживания, он «подошел к последнему своему часу без удивления и противления». Во второй из данных биографических заметок Толстой остановился на обрисовке жизни и деятельности маркиза Луки де Клапье Вовенарга — французского моралиста и литератора столетия. Он интересовался им давно, еще в 70-х годах. Толстой восторгался «ясным и сильным сочинением» его о «свободе человека». Отдельные мысли Вовенарга и особенно полюбившееся Толстому его изречение — «Великие мысли исходят из сердца» — встречаются и во всех «календарных» компиляциях Толстого, и в его Дневниках, и в переписке. А. основное его сочинение — «Парадоксы вперемежку с размышлениями и правилами» — и послужило одним из четырех источников упомянутого сборника «Избранных мыслей». Литературные работы Вовенарга Толстой ценил прежде всего за их «парадоксальность», резко расходившуюся с общепринятыми понятиями и суждениями. Но он всячески подчеркивал «опрощенческие» устремления у этого мыслителя. Сообщая, что жизнь Вовенарга (ввиду служебных неудач и тяжелых болезней, в результате которых он должен был уехать в свое деревенское поместье) «по внешним условиям была самою несчастною», Толстой утверждает, что это, наоборот, способствовало лишь развитию в нем «высоких умственных и нравственных качеств». И точно так же, указывая, что и Вовенарг «был очень мало образован», Толстой приходит к выводу, что ни это, ни «деревенское уединение» его «не только не помешали его умственной деятельности, но, напротив, много содействовали ее самобытности». |
| Давали себя знать нелады в русском лагере. Помимо персон, исполненных подлинного патриотизма, среди земцев нашлось немало ушлых интриганов и корыстолюбцев. Самый видный из них — вождь казаков Иван Заруцкий. Бешеный авантюрист, он искал власти, прибытка и славы. Настоящее дитя Смуты, Заруцкий не останавливался перед убийством своих боевых товарищей, если они мешали его возвышению. Как только Ляпунов принялся наводить порядок в пестром, слабо дисциплинированном воинстве, казаки Заруцкого погубили его. Позднее Заруцкий организовал покушение и на Пожарского, к счастью, сорвавшееся. А когда Второе земское ополчение во главе с Мининым и Пожарским приблизилось к Москве, он бежал, уведя за собой половину войска. Последний крупный деятель Смуты, противопоставлявший себя законному порядку, за это он в конце концов и принял позорную смерть. Князь Дмитрий Трубецкой Зато последний из начальников земской армии, явившейся под Москву, был испечен из другого теста. Это молодой князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой — один из знатнейших аристократов Московского государства, потомок Гедимина. Он появился на царской службе в 1604 году — в чине стольника ходил против Лжедмитрия I. Тот же чин сохранил Трубецкой и при Василии Шуйском. Перебежав от Василия Шуйского к Лжедмитрию II (июнь 1608), он сразу получил от «царика» боярский чин: «тушинцам» пришлось по вкусу, что в их лагере оказался столь знатный человек… Однако потом он сделался одним из столпов сопротивления иноземным захватчикам. Роль князя Д.Т. Трубецкого в земском движении огромна. Трубецкой достоин почтительного отношения, ведь он единственный — единственный из нескольких десятков знатнейших людей Царства! — не отказался от святой роли вождя в земском ополчении. А приняв ее, шел с земцами до победы. В 1611 году он вместе с Ляпуновым и Заруцким составлял полки Первого ополчения, пришел с ними под Москву, участвовал в битвах с интервентами. Воинские заслуги его перед Россией очевидны. Формально Дмитрий Тимофеевич признавался старшим из воевод земства — его имя писали на грамотах ополчения первым. Да и обращаясь к руководству ополчения, в грамотах из городов его тоже называли на первом месте. Знатные дворяне легко подчинялись аристократу-Трубецкому — в том не было никакой «порухи» для их родовой чести. А вот не столь знатный Ляпунов, и, тем более, безродный Заруцкий не очень-то годились на роль их начальника. Без Трубецкого дворянская часть ополчения могла просто разойтись по домам. |
| Резко индивидуалистическая концепция «самодовлеющей» личности и тяга к созерцательности устранены из этой философии. Панэтий исходит из понимания человека как индивида, который связан с мировым целым и от «природы» обладает социальным инстинктом; «добродетель» проявляется в деятельной жизни, направленной на общее благо. Приспособленный для Рима вариант эллинистической философии отличается, таким образом, положительным, оптимистическим жизнеощущением и не заключает в себе элементов усталой отрешенности от мира; последователи Панэтия находили в его системе научное обоснование тех гражданских «доблестей», которые считались традиционно присущими римскому аристократу. В римской державе, охватывающей весь известный грекам культурный мир, воплощен идеал мирового, космополитического государства. Экспансия Рима находит оправдание в том, что единое мировое государство осуществляет божественное единство разума на земле. Служить своей деятельностью такому государству, жертвовать собой ради него – нравственная обязанность, но власть имущие, к которым обращено учение Панэтия, должны сознавать также свои обязанности по отношению к низшим, щадить побежденных, иметь сочувствие к рабам, должны проникнуться стремлением к мудрости и добродетели. Умственное и нравственное развитие, которого требует эта система, римляне называли «человечностью», humanitas. Круг Сципиона Младшего, испуганный обезземелением крестьянства, ростом торговопростовщичеокого капитала и моральным разложением аристократии, находил в этой философии теоретическое обоснование своей политики. Вместе с тем, указывая индивиду на связи, объединяющие его с божественным мировым целым, стоик сводил в систему этого целого индивидуальную природу, наравне с общечеловеческой, как проявление мирового разума. Личность получала у Панэтия свои права. Одним из элементов «справедливости» является «пользование общим как общим, собственным как собственным». Отсюда делался и непосредственный практический вывод о неприкосновенности частной собственности, и греческий философ услужливо снабжал своих римских заказчиков теоретическими аргументами против аграрных законопроектов Гракхов. |
| Вавилонский царь Мардук – аплу – иддин II вручает грамоту вавилонскому землевладельцу – аристократу (рельеф на межевом камне «кудурру») В Ассирии возникли две соперничавшие партии. Это были стихийно сложившиеся группировки, весьма неопределенные и текучие по своему составу, объединявшиеся общностью интересов. В науке эти партии получили условное название ассирийской и вавилонской. Ассирийская партия объединяла демократические слои общества. Ее опорой служила армия. Она стояла за завоевательную политику и поддерживала царскую власть в ее стремлении к деспотической диктатуре. Вавилонская партия представляла собой политическую группировку ассирийской аристократии, опиравшейся на Вавилон. Она ничего не имела против политики завоеваний и грабежа покоренных народов, но не желала для этой цели поступаться своими привилегиями. По этой же причине она боролась против установления царской деспотической диктатуры. Открытое столкновение между обеими партиями началось при ассирийском царе Салманасаре V (727–722 гг.), сыне Тиглатпаласара III. Салманасар V, носивший в качестве вавилонского царя имя Улулай, посягнул на привилегии аристократии и за это поплатился жизнью: он был убит заговорщиками. Ассирийский престол занял Саргон II (722–705 гг.). Вавилон тотчас же отделился от Ассирии, вступив в союз с халдеями и Эламом. На вавилонский престол вступил Мардук – аплу – иддин II (722–710 и 703–702 гг.), халдейский князь Бит – Якина. Саргон II только в 710 г. изгнал его из Вавилона, сумев привлечь на свою сторону симпатии аристократии восстановлением и расширением ее привилегий. Ассирийский царь Синаххериб (705–680 гг.), сын Саргона II, сделал новую попытку установить военно – деспотическую диктатуру, и борьба между ассирийской и вавилонской партиями при нем достигла наивысшего напряжения. Главным противником ассирийского царя опять стал Вавилон. B 703 г. он снова восстал и призвал Мардук – аплу – иддина II на свой престол. В течение 14 лет Синаххериб с переменным успехом вел тяжелую войну с Вавилоном и поддерживавшими его халдеями и Эламом. Наконец, в декабре 689 г. ассирийские войска штурмом взяли мятежный город. |
| Тогда человек, сидевший в кресле, позвал: — Дугал, назад! Но сердцу маленького лорда Фаунтлероя страх был так же чужд, как и подозрительность, — он никогда не боялся. Не задумываясь, он положил руку на ошейник огромного пса, и они вместе двинулись вперед; по пути Дугал обнюхивал Седрика. Только тут граф поднял голову. Седрик увидел высокого старика с лохматыми седыми бровями и волосами и большим носом, похожим на орлиный клюв, меж глубоко посаженными пронзительными глазами. Граф же увидел стройную детскую фигурку в черном бархатном костюме с кружевным воротником и локонами, вьющимися вокруг красивого открытого лица с прямым и дружелюбным взглядом. Если замок походил на дворец из волшебной сказки, то надо признать, что маленький лорд Фаунтлерой, сам того не подозревая, весьма походил на крошечного, хотя и крепенького, сказочного принца. Сердце старого графа забилось радостным торжеством, когда он увидел, каким красивым, здоровым мальчиком был его внук и как смело глядел он, держа руку на ошейнике огромного пса. Старому аристократу было приятно, что мальчик не робел ни перед ним, ни перед огромным псом. Седрик посмотрел на него так же, как смотрел на женщину у ворот замка и на домоправительницу, и подошел к нему. — Вы граф? — спросил он. — Я ваш внук — знаете, тот, кого мистер Хэвишем привез. Я лорд Фаунтлерой. И он протянул руку, полагая, что даже когда имеешь дело с графами, следует проявлять вежливость и внимание. — Надеюсь, вы здоровы, — произнес он от души. — Я очень рад вас видеть. Граф пожал ему руку — глаза его при этом как-то странно заблестели; поначалу он так удивился, что не знал, что сказать. Он глядел из-под нависших бровей на этого изящного ребенка, внезапно представшего перед ним, глядел, ничего не упуская. — Рад меня видеть? — переспросил он. — Да, — отвечал лорд Фаунтлерой, — очень. Рядом стоял стул, и Седрик уселся на него; стул был довольно высокий, с высокой спинкой, и ноги у Седрика не доходили до полу, но он удобно устроился на нем и принялся внимательно и спокойно рассматривать своего знатного родственника. |
| Проповедуя Благую Весть жителям Эфеса, апостол Иоанн будто говорит: глядите, ваш соотечественник-философ еще шестьсот лет назад говорил вашим предкам то же, о чем теперь свидетельствую вам я. Сократ, имея самую сварливую жену во всей Греции, не только не разводился с ней, но оберегал даже имя своей жены, решительно пресекая злословия со стороны окружающих. Свою позицию он пояснял так: «Глядите, вот юноша, он хочет стать олимпийским чемпионом по борьбе. Кого он выберет своим противником? Того, кто слабее его и с кем удобнее бороться? Едва ли. Смотрите, он всегда выбирает сильнейшего себя, от которого наверняка получит тумаки и позор поражения, но этой ценой он купит новое мастерство. Вот так и я, имея самую сварливую жену во всей Греции, радуюсь, ибо обучаюсь на ней обхождению с другими людьми». Сократ говорил: «Женись непременно: попадется хорошая жена – будешь счастливым человеком, попадется плохая – станешь философом». Философ в его понимании – это олимпиец, человек, научившийся любви. Платон, как и положено аристократу, всю жизнь учился различать подлинные вещи: достоверное знание, настоящего человека и подлинную любовь. Не имея Откровения, не слыша израильских пророков, он понял, что наша нынешняя жизнь – всего лишь тень иного мира: «Люди как бы находятся в пещере, будучи обращены спиной к выходу и свету. Находясь в таком положении, они видят только тени, отбрасываемые на расположенную перед ними стену пещеры, и принимают увиденное за настоящие вещи: влюбляются в них, стремятся к ним, хотят обладать ими». В Первом послании к Коринфянам апостол Павел говорит то же самое: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу» ( 1Кор.13:12 ). Так, несчастливому влюбленному Платон говорил: «Бывает, что, встречая в чужом краю земляка, мы радуемся и заключаем его в объятья, которых он, может быть, по своим личным качествам совсем не достоин. Этот человек, сам того не подозревая, напоминает нам об оставленной Родине, подлинном предмете нашей любви, и потому оказывается согрет радушием, которого не чаял. Так и пленяясь красотой земной, мы на самом деле тянемся сердцем к вечной красоте небесной. И блаженны те, кто знает об этом». |
| Опустошение религиозных символов и наполнение пустой структуры «общественно-полезным и общепонятным содержанием — характерный прием рационалистов-просветителей»: агитируя против «ложного умствования», Шишков на деле создает философскую концепцию государственности, в основе которого лежит именно таковое. В его концепции Отечество сконструировано как аналог Судного дня; это отразилось и на формировании апокалиптизма как мобилизующей силы в военной доктрине в последующие эпохи, включая сталинскую военную доктрину, актуальную и в наши дни второй чеченской войны. Постулируя естественную прирожденность Отечества каждому гражданину, Шишков, несмотря на охранительную интенцию, демократизирует политический язык; Отечество как сословная ценность дворянства уступает место Отечеству как ценности общенародной, оно становится символическим капиталом, равно распределенным и аристократу, и простолюдину. Примечательно, что эту революционизирующую новацию вводит человек, нравственная проповедь которого целиком противостоит духу революционности, который вдохновлял проповедь Отечества в революционной Франции, а позднее — проповедь национальных государств в национально-освободительной риторике европейских романтиков. В фокусе патриотической проповеди Шишкова находится язык — мистическая сила, которая творит народность и несет в себе традицию Священного писания. Язык у Шишкова — показатель и источник исторической жизнеспособности народа. Отвергнув веру и истину, (западный) язык добровольно отказывается от своей исторической миссии — служить местом «сретения» между «духом народной гордости» и Истиной священного писания. Последняя же содержится только в таком языке, который хранит свою внутреннюю чистоту, стремясь к священному состоянию языка царя, псалмопевца и мудреца — «Давида и Соломона». Развращенный язык — язык такого сообщества, в котором процветает безверие, индивидуализм, космополитизм и «ложное умствование». Он не может служить знаменованием исторической избранности своего сообщества. |
| разделы рассылка распечатать Евгений Маликов ...Принадлежит уроду? О " суконном рыле " , " калашном ряде " , российском арт-рынке и английском безобразнике Источник: Литературная газета Конечно, искусство народу не принадлежит. Любое иное утверждение – дурного свойства популизм. Однако есть существенная разница между хозяином-аристократом и арендатором-буржуа. Недавний выдвиженец " подлого сословия " никогда не станет истинным владельцем произведения искусства. Не его это стихия – эстетика. Его вселенная – лавка, склад. И что из того, что лавка называется галереей? На арт-рынке такой ведет себя так же трусливо (а потому и очень нагло), как это присуще старьевщикам. Пусть и называют себя такие антикварами. Но если хозяин болен (вариант: на войне, в каковой аристократу свойственно участвовать время от времени), то бывший дворовый начинает вести себя сообразно своей природе. Читай: предельно мелко и злобно. Галерист моментально превращается в законного сына Смердякова и Моськи (да простит меня благородное и преданное собачье племя за то, что я, воспользовавшись литературным штампом, бросил тень на славных родственников Лайки, Белки и Стрелки). И далее следует то, что " проще мычания " . Именно: истинный язык смерда. История для меня, лично началась года четыре назад. Тогда я впервые столкнулся с печатной графикой Дэмиена Херста. Случилось это у Владимира Назанского на фестивале галерей в Новосибирске, где искусствовед и куратор из Великобритании Патрик Эллиотт предлагал проект In print, инспирированный издательством Paragon press. Там-то и увидел я серию Херста " Новая религия " . Сам Дэмиен на " Арт-Новосибирске " не присутствовал, но несколько дней общения с Эллиоттом пошли мне на пользу. Шотландец показал себя истинным аристократом. Даже в своем скептицизме относительно экспонируемых материалов. Экспонируемых, прошу заметить, в свободном доступе. Не скажу, что работы Херста выделялись как-то рядом с листами Марка Квинна, Гэри Хьюма, Аниша Капура, Абигайль Лейн, сэра Терри Фроста. Событием делала их " легенда Дэмиена Херста " . Чуть менее экзотичная, чем " гиньоль Марка Квинна " , но столь же пропитанная некрофилией. |
| Впервые в жизни оказавшись на денежной должности директора аргентинского филиала, Антуан оплакивал очаровательную нищету своей юности: «Прожить месяц было настоящим приключением, и мир казался прекрасным, потому что, не имея возможности ничего приобрести, мне хотелось обладать всем. Сердце тогда казалось необъятным. А теперь, когда я купил красивый кожаный чемодан, о котором давно мечтал, шикарную мягкую шляпу и хронометр с тремя стрелками, мне больше не о чем мечтать. И эти месяцы, у которых нет в конце чёрных дней, лишают жизнь настоящего ритма. Какой она становится тусклой!» Много ли нужно романтику?.. Западная литература ХХ века приучила нас, что джентльменский набор настоящего героя включает добротную еду, крепкие напитки, красивых женщин… Хемингуэй способен вывести из терпения бесконечным описанием корзин с провиантом, а герои Ремарка будто справляют культ кальвадоса. Сент-Экс, как и подобает французскому аристократу, тоже имел вкус к жизни, не слыл аскетом — но поэзия его произведений чужда столь земных предметов. Он никогда не был певцом частностей. Если и мелькнёт на страницах стаканчик пернó, за ним стоит слишком многое — в конечном итоге, вся полнота человеческого согласия. За частями Антуан всегда искал целое — и обладал дивным даром его находить. «Мне всё равно, если меня убьют на войне! Что останется от всего, что я любил? Я имею в виду не только людей, но и неповторимые интонации, традиции, некоторый духовный свет. Я имею в виду трапезу на провансальской ферме, но и Генделя. Наплевать мне, исчезнут ли некоторые вещи или нет. Не в вещах дело, а в их взаимосвязях. Культура невидима, потому что она выражается не в вещах, а в известной связи вещей между собой — такой, а не другой». Эту важную идею лаконично воплощает сквозной для Сент-Экзюпери образ — готический собор Средневековья — собор, который, как он часто говорил, не равен сумме камней. ХХ век разобрал на камни всё, что только успел. Разрушительная сила, казалось, вывернула суставы всего мира. Планету людей трясло и лихорадило, и разговоры об идеальном устройстве общества не были такими праздными, как наши. В подобных спорах позиция Экзюпери сводилось к одному вопросу: «Плевать я хотел на режим, важно знать, какой тип человека создаётся этим строем?» |
|
|
