| — Что это тебе в голову пришло, сестрица? — спросила я нехотя, потому что не ожидала услышать ничего хорошего в ответ. — Разве ты не знаешь, что теперь ты — сестра богини? — О чем это она, Истра? — спросила я. (С тех пор как Редиваль проводила все время вместе с нами, я никогда не называла девочку вслух Психеей.) — Ну, что же ты молчишь, божественная сестрица? — сказала Редиваль. — Я знаю, что ты никогда не лжешь, так что тебе стоит сказать правду! Расскажи, как тебе воздали божеские почести! — Это неправда, — сказала Психея. — Просто женщина с ребенком подошла ко мне и попросила, чтобы я ее поцеловала. — Да, но почему? — настойчиво переспросила Редиваль. — Потому что… потому что тогда ее ребеночек станет красивым — так она сказала. — Таким же красивым, как ты, — вот как она сказала. Не забудь это прибавить. — И что ты сделала, Истра? — спросила я. — Поцеловала ее. Она хорошая женщина. Она мне понравилась. — И не забудь прибавить, что после этого она возложила тебе на голову миртовую ветвь, пала перед тобою ниц и посыпала свою голову пылью, — вставила Редиваль. — Случалось ли такое раньше, Истра? — строго спросила я. — Да, несколько раз. — Сколько? — Я не помню. — Дважды? — Нет, чаще… — Раз десять? — Нет, еще чаще. Я не знаю. Не могу вспомнить. Почему ты смотришь на меня так? Разве я сделала что-то дурное? — Это опасно, это очень опасно! — сказала я. — Боги ревнивы. Они не терпят когда… — Доченька, ну что ты такое говоришь? — перебил меня Лис. — Божественной природе не присуща ревность. Боги, какими вы их себе представляете, это только вымысел и сказки поэтов. Мы говорили об этом тысячу раз! — Ох-о-хо! — зевнула Редиваль, лежа на спине и задрыгав ногами в воздухе, так что можно было рассмотреть все ее прелести (она делала это для того, чтобы смутить Лиса, потому что старик был очень застенчив). — Ох-о-хо, сестрица богини и служанка раба! Откуда ты знаешь, кто будет наследницей в Гломе? Посмотрим, что думает Унгит насчет нашей божественной сестрицы! — Кто может знать, что думает Унгит, — тихо сказал грек. |
| —669— р. 9 транскр. и перев.), где несколько великих божеств представлены, как простые проявления Мардука: Ниниб=Мардук (как бог) силы. Нергаль=Мардук « войны. Замама=Мардук » битвы. Енлиль=Мардук « владычества и управления. Набу=Мардук » здоровья. Син=Мардук, освятитель ночи и т. д. Нужно заметить с Бетцольдом, что другие аналогичные списки отожествляют различные божества с Эа, или Белом, или Нинибом, или Нергалем, и т. п., что, по-видимому, указывает в различных религиозных центрах на тенденцию упростить пантеон, всё привести к главному богу, впрочем узнать наверное смысл этих умозрений нельзя. Но отсюда далеко до монотеизма, возвещающего единого Бога и смотрящего как на ничто на всех других богов. Не забудем, что культ богини Иштар всегда был в большом почитании в Вавилонии и Ассирии, в то время как евреи не имеют даже слова в своем языке для обозначения богини. Последние государи Ниневии и Вавилона благоговейно указывают в своих надписях богов и богинь; также и простые смертные в своих письмах в ту же эпоху писали: «Да здравствует царь, мой господин! Да благословят обильно, обильно царя, моего господина Ашур, Бел, Син, Шамаш, Адад, Мардук, Царпанитум, Набу, Ташметум, Иштар Ниневийская и Иштар Арбельская, Ниниб, Нергаль, Лац, великие боги неба и земли и великие боги-охранители страны Ассура и страны Аккада!» (R. F. Harper’ Assyrian and babylonian Letters, n. 858; cf. R. Campbell Thompson, Late babylonian Letters, 1906). Исследуем другой клинообразный документ, найденный в недавних раскопках Та’аннека в Палестине и слишком быстро разработанный в нескольких трудах последних лет. Это – письмо эпохи Эль-Амарна (около 1400 года до И. X.), в котором какой-то Ахииями, халдеец выражается следующим образом: «Да хранит господин богов твою жизнь»…; затем дело идет об обыкновенных делах и немного далее, на 13–20 строках: «Опла- —670— кивают ли еще [потерю] твоих городов или ты вошел во владение ими? Вверху есть некто, кто выше городов; посмотри же, благосклонен ли он к тебе! Более того: если он покажет свое лицо (или свой гнев), они (враги) будут уничтожены, и победа будет великой». По мнению Селлина, директора раскопок Та’аннека, это есть почитание одного Бога в той форме, в какой его можно предположить у израильтян этой эпохи (Tell Та’аппек в Denkschriften der к. Akad. de Wissenschaften, Wien, 1904, t. L, p. 108). |
| а) «Как стремление к прекрасному, доброму, божественному, Эрос, по своей пророде, оказывается серединой между смертным и бессмертным или – великим гением, ибо все гениальное находится между богом и смертным. Ему принадлежит сила, истолковывающая и переносящая к богам человеческое, а к людям – божеское. Находясь в середине, он наполняет её собою, так что им связуется все. Чрез него проходит и всякое просвещение, искуство жрецов, мистерии, обаяния. Бог не смешивается с человеком, но эти сношения производятся чрез него – Эроса. И человек в этом отношении мудрый есть человек гениальный. Этих гениев много и они различны. Один из них есть Эрос. Но откуда и как появился он? Сократ отвечает на это мифом о Пении (бедности земной) и Поре (богатстве небесном). При рождении богини красоты Афродиты боги устроили пир, где между другими богами был и Пор. Привлеченная этим пиром Пения пришла просить милостыню и стала у дверей. Упившийся нектаром и пресытившийся (опять попойка и ужин, хотя и с нектаром вместо вина и амброзией вместо человеческих блюд – в связи с представлением об Эросе) Пор ушел в сад Зевса и заснул. Тогда Пения, коварно задумав в помощь своей бедности получить дитя от Пора, прилегла к нему и зачала Эроса. Как зачатый в день рождения прекрасной Афродиты, богини любви и красоты, Эрос сделался её спутником и слугою и стал по природе любителем красоты. А как сын Пора и Пении, он такую наследовал и участь с одной стороны: он всегда беден и далеко не нежен и не прекрасен, каким считают его многие, – напротив – сух, неопрятен, необут, бездомен, всегда валяется на земле без постели, ложится на открытом воздухе, пред дверьми, на дорогах и, имея природу матери, всегда терпит нужду. Но с другой стороны, по своему отцу, он коварен в отношениях к прекрасным и добрым, мужествен, дерзок и стремителен, искусный стрелок, всегда устрояет какое-нибудь лукавство, любит благоразумие, изобретателен, во всю жизнь философствует, страшный чародей, отравитель и софист. Он ни смертен, ни бессмертен, но в один и тот же день то цветет и живет, когда у него изобилие, – то умирает, и вдруг, по природе своего отца, опять оживает. Между тем богатство его всегда уплывает, и он никогда не бывает ни беден, ни богат. Тоже опять в середине он между мудростью и невежеством. Боги не философствуют, ибо и без того мудры. Также и невежды не считают нужным быть умными. Философствуют занимающее середину между этими крайностями и к ним принадлежит Эрос. Такова природа гения. Эрос не есть любимое, а любящее, поэтому он не прекрасен, ибо прекрасно любимое, а любящее – другое дело». 51 |
| Раздраженный этим Зевс повелел Гефесту из воды, смешанной с землей, создать существо, видом похожее на человека и с лицом богини. Создана прекрасная дева. Боги и богини наделили ее своими свойствами. Афродита сообщила ей свою прелесть, Афина – свое искусство, Гермес – свои порочные склонности, Хариты украсили ее своими совершенствами. Гермес назвал ее Пандорой ( Πανδ ρα), потому что все боги Олимпа сообщили ей свои дары. Эту деву-богиню негодующий Зевс коварно посылает в дар Эпиметею, брату Прометея. Эпиметей вопреки совету своего брата принимает деву, посланную Зевсом. Пандора, раскрыв сосуд, который она принесла с собой, рассыпала из него беды и горе земнородным. В Теогонии Прометей представляется страждущим. Он привязан к столбу крепкими узами. Ширококрылый орел пожирает его бессмертную печень, которая, впрочем, каждую ночь вырастает ровно настолько, насколько она съедена бывает днем. Геракл убивает наконец орла и спасает Прометея от мучений. Эсхил представляет Прометея, похитившего огонь у Зевса, привязанным к скале гор Кавказа. Все представленные сказания о происхождении зла, принадлежащие различным народам, имеют в некоторых чертах сходство с библейским рассказом о прельщении Евы ко греху змеем-искусителем. В них упоминается и о злом существе, принявшем на себя образ змея и вовлекшем человека во зло (в сказаниях Персов и Китайцев), и о каком-то особенном растении, от вкушения которого произошло зло на земле (в сказании Монголов), и о том, что от жены произошло зло (в сказании Греков). Чем же объяснить такое сходство указанных сказаний с библейским рассказом об искушении Евы змеем? Нельзя допустить, чтобы эти сказания составляли исключительно плод фантазии каждого народа в отдельности, потому что в этом случае будет для нас в высшей степени странным и непонятным то, почему же именно эти народы приходили в своей фантазии к одним и тем же образом, производя зло от злого существа, принявшего на себя образ змея, или от вкушения какого-то особенного растения. Все это будет для нас совершенно непонятно, если мы допустим, что эти сказания составляют чистый плод фантазии. |
| Израильтяне были вынуждены называть Бога Элом одинаково с халдеями и хананеями, потому что они говорили одним и тем же языком, и на их языке Бог назывался Эл, подобно тому, как и теперь христианские народы напр. романского племени, французы, итальянцы и испанцы, называют Бога одним и тем же словом Dieu, Dio и Dios, хотя это слово есть не что иное, как Djaus, что по-санскритски значит «блестящий», то же, что Зевс, который по-гречески означает Юпитер; потому что это имя и есть то общее название, которым, несмотря на его происхождение, идея Бога выражается в одной ветви индо-европейских языков. Из употребления Эл поэтому отнюдь нельзя заключать о политеизме евреев, как нельзя заключать из употребления слова Deus о политеизме новейших романских народов. Все аналогии, напротив, заставляют нас думать, что Илу первоначально означал по-ассирийски единого Бога. Это слово в клинообразных надписях употребляется как нарицательное имя. Боги называются Илуи и с особенною выразительностью Илани. Собственному имени каждого божества обыкновенно предшествовал в качестве определительного идеографический знак Илу; Небо, Меродах, Самас, Син, одним словом все боги ассиро-халдейского пантеона суть Илу. Илу Небо есть надзиратель других Илу; Илу Меродах есть величайший из Илу; Илу Самас (Солнце) есть великий судья Илу; Илу Син (Луна) есть управитель Илу; богиня, госпожа богов, Белита есть мать Илу; жертвенники называются подножниками богов. Сам Илу называется Абу-Или, то есть отец богов. Если бы Илу не обозначал сначала единого Бога, то он и не сделался бы таким образом общим названием для всех богов. Это название даже в ассирийском, как и в еврейском, не имеет женской формы; по крайней мере она неизвестна. Богини называются «белитами», то есть госпожами, что само по себе уже показывает, что богини представляют произведение более позднейшей эпохи, вследствие чего к ним и прилагали уже существующую женскую форму Бела, что значить «господин», – слово, которое вообще прилагалось к богам и людям в семитических языках, а не исключительно принадлежало божеству, как Илу. |
| 450 Взоры бросая кругом, не увидит ли где Александра. Но ни единый из храбрых троян и союзников славных Мощному сыну Атрея не мог указать Александра. Верно, из дружбы к нему, не сокрыл бы никто его зревший: Всем он и им уже был ненавистен, как черная гибель. 455 Громко тогда возгласил повелитель мужей Агамемнон: “Слух преклоните, трояне, дардане и рати союзных! Видимо всем торжество Менелая, любимца Арея. Вы аргивянку Елену, с богатством ее похищенным, Выдайте нам и немедленно должную дань заплатите, 460 Память об ней да прейдет и до поздних племен человеков”. Так Агамемнон вещал, – и в хвалу восклицали ахейцы. Песнь четвертая. Нарушение клятв. Обход войск Агамемноном Боги, у Зевса отца на помосте златом заседая, Мирно беседу вели; посреди их цветущая Геба Нектар кругом разливала; и, кубки приемля златые. Чествуют боги друг друга, с высот на Трою взирая. 5 Вдруг Олимпиец Кронион замыслил Геру прогневать Речью язвительной; он, издеваясь, беседовать начал: “Две здесь богини, помощницы в бранях царя Менелая; Гера Аргивская и Тритогения Алалкомена . Обе, однако, далеко сидя и с Олимпа взирая, 10 Тем утешаются; но с Александром везде Афродита, Помощь ему подает, роковые беды отражает, И сегодня любимца спасла, трепетавшего смерти. Но, очевидно, победа над ним Менелая героя. Боги, размыслим, чем таковое деяние кончить? 15 Паки ли грозную брань и печальную распрю воздвигнем, Или возлюбленный мир меж двумя племенами положим? Если сие божествам и желательно всем и приятно, Будет стоять нерушимою Троя Приама владыки, И с Еленой Аргивскою в дом Менелай возвратится”. 20 Так он вещал; негодуя, вздыхали Афина и Гера; Вместе сидели они и троянам беды умышляли. Но Афина смолчала; не молвила, гневная, слова Зевсу отцу а ее волновала свирепая злоба. Гера же гнева в груди не сдержала, воскликнула к Зевсу: 25 “Сердцем жестокий Кронион! какой ты глагол произносишь? Хочешь ты сделать и труд мой ничтожным, и пот мой бесплодным, Коим, трудясь, обливалася? Я истомила и коней, Рать подымая на гибель Приаму и чадам Приама. |
| Они со мною, как свидетели этих слов: Ра владыка неба, Ра города Иернен, Сутех, владыка неба, Сутех города Джапуранда, Сутех города Пайраки (следует ряд Сутехов отдельных городов), Астарта страны Хеттов (следует перечень богов и богинь разных стран и городов), боги гор и потоков страны Хеттов, боги Гиджавадана, Амон, Ра, Сутех, боги мужские и женские гор и рек страны Египта, небо и земля, и море, ветры и бури». Следующие слова на дощечке из серебра касаются страны Хеттов и страны Египта: «да опустошится дом, земля и рабы того, кто нарушит их; да дадут они здравие и жизнь тому дому, и земле, и рабам того, что сохранит их. Если убежит один человек из земли Египетской, или два, или три, чтобы к царю Хеттов, да задержат их и выдадут обратно Рамсесу... но да не будет постановлено против него преступление, да не опустошится дом его, его жены, его дети, да не казнят его, да не повредятся ни глаза его, ни уши, ни уста, ни ноги его» (и взаимно). В средине серебряной дощечки изображено: на лицевой стороне подобие Сутеха, обнимающего великого царя страны Хеттов, и слова: «печать Сутеха, царя небесного; печать договора, заключенного Хаттасилем державцем» (генеалогия)... На обратной стороне – подобие богини... (?), обнимающей царицу земли Хеттов, и слова: «печать бога солнца г. Иернена, владыки земли; печать Путухипы, царицы земли Хеттов, дочери земли Киджавадан»... База со сфинсами из Зенджирли. Мир, действительно, был упрочен надолго. Хеттский царь выдал за Рамсеса II свою дочь, которая под именем Маат-Нофру-Ра выступает в надписях, как полноправная царица; вскоре и сам Хаттушиль, вместе с царем соседней области Коди, посетил Египет. При преемнике Рамсеса, его сыне Мернепта, дружественные отношения между двумя державами продолжались: когда в стране хеттов был голод, туда из Египта был послан хлеб на кораблях. Египту пришлось признать хеттов сюзеренами Сев. Сирии. Среди их союзников в великой битве у Кадеша на первом месте упомянут Арад. Этот город и остался за ними по договору, несмотря на все удивительные победы, о которых нам так любит рассказывать фараон. |
| Роза и Крест. Много говорилось и писалось о Пушкине-язычнике, как в характере его, так и в личной жизни и творчестве, а для многих он остается таким и до сих пор. Язычество у Пушкина обусловлено не только его темпераментом, но и подвижностью, впечатлительностью и активностью его гения. Язычество вообще заключается не только в эпикуреизме и гедонизме, в чувственности и привязанности к земле и к жизни, но и в глубоком, абсолютном идеализме греческого духа, нашедшем свое выражение во всех видах искусства, в архитектуре, живописи, скульптуре, поэзии, музыке и театре, и оставившем непревзойденные образцы в этих областях. Все то, что было в древнем язычестве вечного и получило впоследствии название классицизма, Пушкин имел как врожденный дар. Языческая радость жизни, жизнеутверждение с некоторым оттенком гедонизма — таково внешнее проявление язычества. И ап. Павел говорит: «всегда радуйтесь!», но прибавляет: «потребности тела не превращайте в похоти» . Такова христианская поправка к языческому жизнеутверждению и радости. Древняя привязанность к жизни объясняется, быть может, тем, что загробная жизнь представлялась непривлекательной, была заключением в подземное царство мрачного Плутона, куда и красота Персефоны не могла внести света. Хтоничес-кая привязанность к земле была чужда Пушкину, не в пример Гете, но жизнеутверждение осталось до конца его короткой жизни. Он готов бросить все «земные чувства и брег земной» ради «нетленной славы и красы» («Люблю ваш сумрак…»). Эмблемами классицизма являются и для Пушкина боги и розы. Он упоминает почти всех богов древней Эллады, не забывает и второстепенных, и в самом зрелом из своих произведений, в «Евгении Онегине», упоминает Гименея. Он славит их и благодарит, призывает их на помощь в работе, считает себя служителем Аполлона и другом муз. Но тем не менее боги отходят у него на задний план, возвращаются на свои места. Они только символы, архетипы, идеи падшие, в смысле Шеллинга. Пушкину знаком и их дурной аспект, он развенчивает «лживый идеал» богини красоты и любви Афродиты, называя ее «волшебным демоном — лживым, но прекрасным» («В начале жизни школу помню я»). Бессмертные боги стали смертными как люди, а в своем потустороннем аспекте они только министры царя Логоса-Христа. |
| — Что еще там случилось? — первой не выдержала бабушка. — Началась страшная ссора между богами, — сказала Алиса. — Ведь Афины и вся Греция — это царство верховного бога греков Зевса, а Атлантида принадлежит Посейдону, и все цари — его правнуки. Зевс поклялся, что накажет коварных атлантов, которые решили завоевать ни в чем не повинную Грецию. — Только попробуй! — закричал на Зевса Посейдон. — Только попробуй напакостить Атлантиде, я твою Грецию утоплю! Но на стороне Зевса были богини Афина и Гера. Шум стоял страшный, а так как боги кидаются друг в дружку не чайными чашками и подушками, а молниями и горами, то на Земле небесный скандал превратился в настоящую катастрофу. Страшные грозы загремели в небе над Атлантидой. Волны кинулись на ее берега. Разгневанный Зевс бабахнул по острову своим посохом. И затряслась земля! Открылись жерла вулканов! Стали рассыпаться, как песочные, дворцы и города. А Зевс уже ничего не слышал и не видел, остановить его было невозможно. Он втыкал посох в Атлантиду, колотил им по острову и добился своего… Атлантида начала медленно погружаться в океан. В ужасе тысячи людей бежали от моря, карабкались на холмы и центральную гору. Их столько там собралось, что гора стала черной от человеческих голов. Люди тянули к небу руки, кричали, молились, но их голоса не достигали слуха богов, потому что греческие боги редко замечают людей, они заняты своими делами и склоками. Алиса помогала себе руками, словно была артисткой на сцене. Голос ее дрожал: — И вот вся Атлантида оказалась под водой! Сначала в океане образовалась гигантская воронка. В нее затянуло все корабли, которые успели выйти в море. Потом высокие волны пронеслись над остатками Атлантиды и смели с нее леса, растения и последние дома. И не осталось в живых ни одного атланта. Тогда Посейдон схватил свой трезубец и принялся вонзать его в Грецию. Он наслал на нее ветры и молнии — и Греция была разрушена. Почти все греки погибли. Так боги поссорились, а пострадали люди. Потом Зевс и Посейдон помирились и отправились пировать, а Греция еще много лет не могла оправиться от разорения. |
|
|
