| Затем рыцари заговорили о взятии Гильгенбурга и о предстоящей великой битве, которой они ждали в самом непродолжительном времени, ибо магистру ничего другого не оставалось, как преградить дорогу королю. Когда рыцари ломали голову над тем, через сколько дней может произойти эта битва, к ним подошел худой, долговязый рыцарь в одежде из красного сукна и такой же шапочке и, раскрыв объятия, мягким, почти женским голосом промолвил: – Привет тебе, рыцарь Збышко из Богданца! – Де Лорш! – вскричал молодой рыцарь. – Ты здесь! И Збышко, сохранивший наилучшие воспоминания о гельдернском рыцаре, заключил его в объятия, а когда они расцеловались, как самые задушевные друзья, с радостью стал расспрашивать: – Ты здесь, на нашей стороне? – Быть может, много гельдернских рыцарей находится на той стороне, – ответил де Лорш, – но я владетель Длуголяса, и мой долг служить моему господину, князю Янушу. – Так ты после смерти старого Миколая стал владетелем Длуголяса? – Да. После смерти Миколая и его сына, убитого под Бобровниками, Длуголяс достался прекрасной Ягенке, а она вот уж пять лет моя супруга и госпожа. – Боже мой! – воскликнул Збышко. – Расскажи, как все это сталось? Но де Лорш, поздоровавшись со старым Мацьком, сказал: – Ваш старый оруженосец, Гловач, сказал мне, что я найду вас здесь, а сейчас он ждет нас у меня в шатре и приглядывает за ужином. Правда, это далеконько, на другом конце лагеря, но верхом мы скоро доскачем, так что прошу вас – поедемте со мной. Затем, обратившись к Повале, с которым он когда-то познакомился в Плоцке, де Лорш прибавил: – И вас прошу, благородный рыцарь. Я буду счастлив и весьма польщен. – Извольте, – ответил Повала. – Приятно побеседовать со знакомыми, а по дороге мы к тому же осмотрим лагерь. И рыцари вышли. Когда они хотели уже садиться на коней, слуга де Лорша набросил им на плечи епанчи, которые предусмотрительно прихватил с собою. Приблизившись к Збышку, он поцеловал молодому рыцарю руку и сказал: – Честь и хвала вам, господин. Я ваш бывший слуга, только в темноте вы не можете признать меня. Помните Сандеруса? |
| КазДА отчасти было легче преодолеть этот рубеж, чем другим академиям, ибо метод сравнительного анализа практически с первых лет деятельности академии применялся в изучении вероисповедных и нравоучительных особенностей мусульманства и буддизма. Так, уже выпускник I курса академии А. А. Бобровников (1846) писал по особому благословению ректора академии архимандрита Григория (Митькевича) (1844–1851) выпускное сочинение по морали в буддизме: «О различии между христианским и буддийским учением о любви к ближним» вып. 2, с. 331–332]. В 1849 г. архиепископ Казанский Григорий (Постников) дерзнул дать миссионерские темы для выпускных работ. Это оказалось плодотворным направлением, причем миссионерские работы нередко оказывались гораздо серьезнее, чем чисто богословские – было легче перейти от «рассуждения» к анализу. За полтора десятка лет были разработаны полемико-методологические подходы, представлен ряд серьезных исторических, филологических, критических исследований мусульманства – в дальнейшем они были опубликованы в «Миссионерском противомусульманском сборнике». Но все же выбор темы для диссертационного исследования представлял немалую проблему. Кроме сложностей, встречающихся во всех областях науки, особенно у начинающих исследователей, лишенных систематического научного руководства, – излишняя широта темы, чреватая поверхностностью, или, напротив, излишняя узость, не позволяющая сделать обобщения, – перед преподавателями и студентами духовных академий вставали и более специфические проблемы. Еще в 1875 г., при ревизии КазДА, архиепископ Макарий (Булгаков) высказал критическое замечание Совету академии, включенное затем в итоговое донесение Синоду: студентам давались для диссертаций не богословские, а гуманитарные темы л. 14, 20 об.]. Так, камнем преткновения стали темы, данные П. В. Знаменским , преподававшим в первые годы после преобразования 1870 г. не только церковную, но и гражданскую русскую историю: «Ближний боярин Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин», «Ближний боярин Артамон Сергеевич Матвеев» 48]. |
| Средоточием первого порядка удельных учреждений был дворец князя в широком смысле этого слова: это было обширное хозяйственное ведомство, в котором предметами управления были, во-первых, дворцовые земли, села, деревни и различные угодья с предметами дворцового потребления, потом дворцовые слуги и деловые люди с их разнообразными службами и изделиями на дворец. В этом ведомстве надобно различать два главные отделения, между которыми довольно своеобразно распределялись обозначенные сейчас статьи княжеского дворцового хозяйства: одним был дворец в тесном смысле, состоявший под управлением дворецкого; другое отделение составляли дворцовые пути. 65 Начнем с последних. Великие князья Василий Темный и Иван III, перечисляя в духовных грамотах областные города своих княжеств, различают в административном составе городовой области или уезда волости, пути и села: город обыкновенно является в этих грамотах с своими «волостьми и с путьми и с селы». Как известно, волости были административные округа, на которые разделялся уезд. Духовные разумеют под селами собственно дворцовые села, рассеянные по разным волостям и имевшие особое управление. Но что такое были пути? Великий князь Василий Димитревич в своих духовных упоминает о Нерехте с варницами, бортниками и бобровниками, потом о переяславской волости Юлке «также со всеми людьми, которого пути в ней люди ни будут» 66 . Значит, по путям распределены были разные дворцовые люди, так часто упоминаемые в княжеских духовных XIV и XV в., все эти бортники, бобровники, садовники, псари и т. п. Уже в договорной грамоте сыновей Калиты 1341 г. названы три пути: сокольничий, конюший и ловчий. В актах XV–XVI в. встречаем указания на состав и устройство каждого из этих ведомств. К ловчему пути принадлежали государевы бобровники и псари, к сокольничему – сокольники и другие служители государевой птичьей охоты; в конюшем вместе с лошадьми и конюхами ведались и государевы луга, рассеянные по разным уездам государства. Но кроме трех указанных путей в актах XVI в. |
| Ю. Арапов. М., 2001; Ислам на постсоветском пространстве: Взгляд изнутри/Ред.: А. В. Малашенко, М. Б. Олкотт. М., 2001; Of Religion and Empire: Missions, Conversion and Tolerance in Tsarist Russia/Ed. R. P. Geracy, M. Khodarkovsky. Ithaca; L., 2001; Батунский М. А. Россия и ислам. М., 2003. 3 т.; Сборник Рус. ист. об-ва. М., 2003. Т. 7(155): Россия и мусульманский мир/Ред.: Д. Ю. Арапов; Арапов Д. Ю. Система гос. регулирования ислама в Рос. империи: (Посл. треть XVIII - нач. ХХ в.). М., 2004; Усманова Д. М. Мусульманские представители в рос. парламенте, 1906-1916. Каз., 2005; Императорская Россия и мусульманский мир: [Сб. ст.]/Сост.: Д. Ю. Арапов. М., 2006; Bobrovnikov V. O. Islam in the Russian Empire//The Cambridge History of Russia. Camb., 2006. Vol. 2: Imperial Russia, 1689-1917. P. 202-206; Crews R. D. For Prophet and Tsar: Islam and Empire in Russia and Central Asia. Camb. (Mass.), 2006; Ислам в РФ: Энцикл. словарь. Н. Новг., 2007. Вып. 1: Ислам на Нижегородчине; М.; Н. Новг., 2008. Вып. 2: Ислам в Москве; 2009. Вып. 3: Ислам в Санкт-Петербурге; Вып. 4: Ислам в Центрально-Европ. части России; Empire, Islam, and Politics in Central Eurasia/Ed. T. Uyama. Sapporo, 2007; Кемпер М. Суфии и ученые в Татарстане и Башкортостане: Исламский дискурс под рус. господством. Каз., 2008; Central Eurasian Reader: A Biennial J. of Critical Bibliography and Epistemology of Central Eurasian Studies/Ed. S. A. Dudoignon. B., 2008-2011. Vol. 1-2; Ислам и советское государство: (По мат-лам Вост. отд. ОГПУ, 1926 г.)/Сост.: Д. Ю. Арапов. М., 2010-2011. Вып. 1-3; Islamic Education in the Soviet Union and its Successor States/Ed. M. Kemper, R. Motika, S. Reichmuth. L.; N. Y., 2010. Д. Ю. Арапов, В. О. Бобровников И. в европейской части России и на Сев. Кавказе Мусульмане Сев. Кавказа принадлежат к следующим основным этническим группам: 1) абхазско-адыгской: кабардинцы, черкесы, адыгейцы, шапсуги, абхазы, абазины; 2) нахско-дагестанской: вайнахи (чеченцы, ингуши) и дагестанцы (аварцы, даргинцы, лезгины, лакцы, табасаранцы, рутульцы, агулы, цахуры и др.); 3) тюркской: азербайджанцы, кумыки, карачаевцы, балкарцы, ногайцы, трухмены; 4) иранской: мусульмане-осетины и частично таты. |
| Таким образом, даже из обзорного знакомства с СБСГ можно сделать вывод о том, что в основу этого миссионерского журнала, как и большинства публиковавшихся в нём материалов, было положено «субъективное» начало. Вместе с тем, весьма удачное совмещение епископом Андрея редакторских и проповеднических «функций», в сочетании с его последовательной и принципиальной православно-пастырской позицией по целому ряду вопросов церковного развития и совершенствования миссионерского дела, придавало журналу конструктивную полемическую остроту и ярко выраженную индивидуальность, которой столь недоставало многим миссионерским изданиям. Споры миссионеров Деятельность православной миссии в Поволжье в конце XIX – начале XX вв. проходила на фоне резкого усиления исламского влияния, основными проводниками которого выступали татары-мусульмане, следствием чего, помимо прочего, явились массовые «отпадения» православных инородцев в ислам и стремительное «отатаривание» местного аборигенного населения (чуваш, марийцев, удмуртов, башкир и т.д.). Эффективно противостоять этому при существовавших тогда подходах к постановке миссионерского дела, а также отношении к нему «русского общества» и правящих кругов, по признанию многих «практикующих» православных миссионеров, было практически невозможно. Православная миссия явно проигрывала своим мусульманским конкурентам, которые, не имея за собой государственной поддержки, тем не менее, сумели сосредоточить на религиозном направлении все свои основные интеллектуальные, общественные и финансовые ресурсы. Всё это в начале прошлого века всерьёз занимало умы лучших представителей церкви, православных учёных-богословов, государственных и общественных деятелей. Откровенный и во многом нелицеприятный анализ причин данного явления стал предметом обсуждения и на страницах СБСГ. Особого внимания в связи с этим заслуживает, в частности, упомянутый выше отрывок из доклада С.В.Чичериной (Бобровниковой) «в Обществе Востоковедения» под названием «Инородцы-магометане (татары, башкиры, киргизы)» 9 от 31 января 1910 г., 29 – 30 от 29 мая 1910 г.), в котором она, указывая на рост образованности среди татар и развитие их «исторического самосознания на почве ислама», отмечала, что: «Объединяющая сила ислама и татарской литературы в последние годы развилась сильнее, чем наше ей противодействие. |
| Из великокняжеских волостей: из Костромы получала Иледам с Обнорою, Комелою и Волочком, Нерехту с варницами, бортниками, бобровниками и Княгининским селом; из Переяславля – Юлку и Доброе село; из Владимира – Андреевское село и Тошну, если великий князь выменяет ее у детей князя Владимира Андреевича; из Нижнего – Сокольское село и Киржанец; из Мурома – селце и Шатур. Из всех этих волостей Гжеля и Семцинское село были даны в опричнину. Из новых примыслов, которых нет в прежнем завещании, упоминаются между коломенскими селами Окуловское и Захаровское; в Бежецком Верхе – Кистма и села Антоновские, хотя и названные куплею Калиты, но встречающиеся в первый раз, Троицкая слободка – на Волге, Белеутовские (боярина Белеута) села – на Волоке и в Юрьеве слободе; под Москвою – село Крилатское, на Беле-озере – слободка, на Устюге – села Ивана Головина и Тутолмина-все эти примыслы были отказаны великой княгине. Если два жребия, или участка, Московского княжества, соединенные при Димитрии Донском, по смерти его разделились на пять частей, то и третий участок князя Владимира Андреевича разделился также на пять частей – по числу его сыновей. Владимир Андреевич отказал вотчину свою Москву, свою треть, сыновьям – Ивану, Семену, Ярославу, Андрею, Василию, которые должны ведать ее по годам. Подобно Донскому, он благословил старшего сына Ивана на старейший путь в Москве и станах, дал ему конюший путь, бортников, садовников, псарей, бобровников, барашей и делюев. Дал ему Серпухов с волостями: Городец, Нарское, Нивна, Темна, Синилища, Гомонин, Ярославля слободка, Мокрая слободка, Дягилева слободка, Львова, Верх-Москвиц слободка, Круглая и Остапкова слободки; из московских сел: Микулинское, Губкино, Немцово, Поповское и Коломенка с мельницею, Туловское со всеми деревнями; село Сесипетрово и Струпиково; князю же Ивану: Козельск, Гоголь, Алексин и купля Лисин. Князю Семену: Боровск с волостями: Голчицы, Хопилева слободка, Истья с слободкою, Мушковы треть, половина Щитова; из московских сел: Выпряжково на Студенце с деревнями, Колычевское, мельница на Неглинной; в Юрьеве Польском 4 села: Варварское, Богоявленское, Попловское, Федоровское. |
| Деятельность И. способствовала формированию кряшен как особой этнической группы, христианизации чувашей, марийцев и удмуртов, предотвращению ассимиляции малых народов. Если в переписке с высокопоставленными лицами И. заявлял, что его система приведет к обрусению «инородцев», то в беседах с единомышленниками давал понять, что развиваться должны все народы и ни один язык не должен исчезнуть. Система И. имела не только сторонников, но и противников. Ее критиковали с двух противоположных позиций: с одной стороны, за то, что он разрушает самобытность татар. народа, отрывая крещеных татар от татар. культуры, а с другой - за то, что учит крещеных «инородцев» их собственному языку, вместо того чтобы приобщать их к рус. культуре и ассимилировать. Возражения вызывала и идея создания самостоятельного правосл. варианта татар. письменности. Оппоненты считали, что использование татар. алфавита на кириллической основе делает христ. татар. письменность недоступной для татар-мусульман. К тому же привыкшие к русской азбуке крещеные татары были лишены возможности читать многочисленные татар. книги, напечатанные арабским шрифтом, и оказывались хуже образованными, чем татары-мусульмане. Обсуждение идей И. состоялось на проходившем в июне 1910 г. в Казани Миссионерском съезде по внешней миссии, к-рый поддержал его систему. Было отмечено, что преподавание в «инородческих» школах должно вестись на родном языке учащихся. При этом участники дискуссии подчеркивали, что конечной задачей системы является все-таки русификация, а не создание новой национальной традиции Православия. Воспитанниками И. были многие известные миссионеры и деятели народного образования: Н. А. Бобровников (приемный сын И.), Н. П. Остроумов , А. А. Воскресенский , прот. Е. А. Малов , А. Ф. Юрто, прот. Т. Е. Егоров . Учениками И. называли себя Симбирские епископы Варсонофий (Охотин) и Гурий (Буртасовский) , окончившие КазДА, Казанский архиеп. Никанор (Каменский) , служивший законоучителем в Казанской учительской семинарии. |
| Противомусульм. отд-ние сосредоточилось не только на практических вопросах антиислам. полемики, но и очень быстро превратилось в центр изучения истории и этнографии нерус. народов, миссионерского исламоведения. С целью более основательного изучения араб., тур., персид., евр. языков, истории и учения ислама (в т. ч. на основании источников) и приобретения необходимых для миссионерского отд-ния книг, а также лит-ры для изучения деятельности зап. миссий на Востоке Ильминский был направлен Синодом на два с половиной года в мусульм. страны (Египет, Палестина, Аравия, Сирия и др.) «для блага Православной Церкви и пользы академии». Эта поездка, включавшая занятия араб. языком с известными учеными, консультации профессора ун-та Эль-Азхар и проч., хотя и завершилась преждевременно, в кон. 1853 г., в связи с началом русско-тур. войны была первым в России случаем зарубежной научной командировки преподавателя духовного учебного заведения. По мнению ряда исследователей, создание противомусульманского отделения, сформировавшего в посл. трети XIX в. «профессиональное миссионерское исламоведение» ( Колесова. 2000. С. 47-48), было новацией в религиозно-просветительской практике правосл. Церкви, в большей степени культурно-политическим, нежели церковным проектом, ориентированным на практическую реализацию положения о господствующем характере Православия методами целенаправленной культурной политики ( Алексеев. 2004. С. 35-50). Преподавание на противобуддийском отд-нии (в 1854 записалось всего 7 студентов из-за отдаленности КазДА от регионов с буддийским населением) носило преимущественно этнографический характер. Единственным преподавателем был Бобровников, читавший лекции по монг. и калм. языкам, буддизму и полемике с ним, миссионерской педагогике и даже по народной медицине, практические занятия по монгольско-калм. языку вел лама Г. Гомбоев. Вместе с Бобровниковым он собирал материалы для монголо-калм. хрестоматии и переводил на разговорный калм. язык краткий катехизис с изложением Свящ. истории. |
| Таковы были слободы бобровников, слободы рыбных ловцов, слободы сокольников и кречетников и прочее, жители которых обязаны были доставлять ко двору плоды своей охоты и рыбной ловли, точно так же, как близ Москвы жители слободы Кадашевки занимались тканьем полотен и отбывали повинности доставкой своих произведений на потребности двора. В Сибири, кроме служилых слобод, такое же название носили поселения, где жители занимались земледелием и пользовались льготами, которые давались новоприбывшим туда поселенцам в уважение к их недавней оседлости. В XVII веке служилые люди ходили по Руси и вербовали народ в Сибирь, заманивая обещаниями разных льгот; сверх того, для перехода давались охотникам подможные деньги. Эти поселенцы обязаны были пахать известное количество земли и, собирая с нее хлеб, доставлять его в города для прокормления служилых; такие слободы назывались пашенными. Села и деревни Земледельческие жилые местности вообще по административному положению были черные тяглые, дворцовые, поместья и вотчины. Первые были государственные имения, вторые – собственность государя и его фамилии; поместья были казенными имениями, которые раздавались служащим людям как бы вместо жалованья за их службу: владелец не мог ни продать, ни заложить, ни завещать их, и хотя они очень часто переходили от отцов к детям, но не по праву наследства, а по новой отдаче от правительства, так что каждый раз, получая во владение отцовское поместье, сын должен был справлять его за собою, то есть приобретать от правительства на него право с обязанностью нести за это службу. Вотчины были собственностью владельцев. Вотчины были владычные, то есть принадлежавшие архиереям или соборам, или, как тогда говорилось, домам святых, например дому Пресвятой Богородицы, дому Софийскому, монастырские и, наконец, частных лиц, то есть бояр, окольничих, дворян и детей боярских. Сельские жители всех перечисленных здесь поселений вообще назывались крестьяне, и для означения, к какого рода владениям они приписывались, прибавлялось прилагательное: монастырские крестьяне, владычные крестьяне, дворцовые крестьяне, помещиковы и вотчинниковы крестьяне. |
| Архимандрит Мелетий Печатать позволяется. С.-Петербург, мая 18 дня 1875 года. Цензор Архимандрит Арсений. Печатано в типграфии духовного журнала «Странник», на Невском просп., в доме Шляхова 108. 4 Здесь разумеется богатый кяхтинский купец Диомид Тимофеевич Молчанов, теперь уже покойный, бывавший в Москве и других городах, путешествовавший по святым местам, и отличавшийся любовию к странноприимству. Почему, его знала даже игуменья касимовская Елпидифора, имевшая письменные сношения на 6 тысяч верст с пустынножителем Чикойских гор. 6 Грамматика монгольского языка, сочинена протоиереем Иркутской епархии Александром Бобровниковым, СПб. 1835. Она составляет ныне в иркутском крае библиографическую редкость. Но значительное число экземпляров оказывается в библиотеке Казанской духовной академии. Эта грамматика служила основным пособием для сына Бобровникова – Алексея Александровича, бакалавра Казанской духовной академии, при составлении капитального труда: Грамматика монголо-калмыцкого языка, Казань, 1849. 7 Знаменитый монголист А. В. Игумнов в одной монгольской истории нашел, что какой-то русский диакон, в XI столетии, жил в Монголии, и научил жителей письменам. Убедясь в справедливости этого сказания, он начал искать сходства между монгольскими и русскими литтерами, и в 1814 году составил сравнительную таблицу. Стоит только от русской буквы отнять какую-нибудь часть, или написать литтеру наизнанку, или боком, тогда выйдет монгольская буква. Если такое открытие не имело исторической важности, по крайней мере, оно облегчало изучение чтения, и Игумнов в нескольких уроках научал читать и писать по-монгольски. (Син. арх.1838. науки и искусства, стр. 91–96). Из трудов Игумнова пишущему эти строки удалось приобрести в мелочной лавке в городе Иркутске одну книгу его словаря, расположенного по корням. Первый том словаря и книгу «Зерцало манджурского и монгольского слова» Игумнов завещал библиотеке Иркутской гимназии; а огромная его монгольская библиотека продана им известному ориенталисту барону Шиллингу. – Нельзя не заметить, что самое лучшее дело для бурят – обучение их русской грамоте. |
|
|
