| Но человеку трудно бывает удержаться на месте. Он всё пытается бежать куда-то. «Где ж лучше?— Где нас нет». Жизненный путь как странничество души в поиске правды и как мытарство её на путях земных раскрывается Лесковым в повести-притче «Очарованный странник» (1873). Странничество главного героя повести, Ивана Северьяныча, господина Флягина, есть преобразование бессмысленного и безнадежного бегства от промыслительной воли Творца— в поиск и обретение Его истины и успокоение в ней души человеческой. Иван— моленный и обещанный сын . «Ты Богу обещан» (4,399),— сообщает ему в сонном пророческом видении монах, причиною смерти которого стал он в бессмысленном отрочестве. То есть: ему изначально была уготована доля в иночестве, в отвержении мирских страстей и соблазнов. Но страсти и соблазны эти сильны— и не дают принять предназначенное: и начинается странничество, человек бежит от своей доли, очарованный миром, но очарованный и своею обещанностью , бежит и ввергает себя в тяжкие мытарства. Странничество Флягина сопряжено со странствиями, ставшими знаком недолжного поиска: перемещение в пространстве есть для него лишь переход от одного бедствия к другому, пока не обретается успокоение в том, что было определено Промыслом. Важно не упустить, однако, что и сами перемещения эти также были предопределены, и предопределение явилось ответом на своеволие непокорного блудного сына: «А вот тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придёт твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдёшь в чернецы» (4,400). Мытарство Флягина не может быть осмыслено вне притчи о блудном сыне. Ибо странничество его начинается с бегства и блужданий: бегства от Промысла— и блужданий по промыслительному определению. Истинное содержание всего произведения есть не повествование о некоторых (и весьма занимательных) событиях жизни странника, а раскрытие действия Промысла в судьбе человека. Сущностно и то, что герой повести, пытаясь в противодействии Промыслу осуществить свою свободу, лишь ввергает себя в рабство (и в прямом смысле), подчиняя же себя Промыслу, ощущает обретение свободы. |
| Кондак 10 Спасти хотяй мир, Пастырю Добрый, всех ко спасению зовущий и вся к Себе привлекающий, праведныя любяй и грешныя милуяй: спаси и нас грешных молитвами Богородицы, да поем Ти: Аллилуиа. Икос 10 Стена и предстательство всех грешников кающихся! Приими и наше покаяние Всеблагая Дево Марие: умягчи жестосердие душ наших, исцели болезненное блуждание умов наших, низвергни гордых в пучину смирения, подыми горе очи наши, землею окованныя, разомкни уста, в отчаянии сомкнувшиися, да воспоем Ти славословие: Радуйся, живоносный Источниче, нас росою живительною окропляющий: радуйся, во вся роды гласу молящихся внемлющая. Радуйся, погибающим руку спасения простирающая: радуйся, Всеблагая, о злобе людстей страждущая. Радуйся, Светлая Обителе, странников бездомных. Кондак 11 Пение ангельское провождает праведных по смерти: где убо мы грешнии обрящем спасение, егда кроме единаго благаго дела, пред Судией Праведным предстанем; На Тя, Богородице, наша едина надежда: спаси Твоим предстательством души наша, да поем: Аллилуиа. Икос 11 Светоприемная Свеща, во тьме изгнания нам светящая! Веди нас к сыну Твоему, Господу и Спасителю нашему, и якоже на браке в Кане Галилейстей заступающеюся за бедных людей показалася еси, глаголющи Сыну Твоему: " вина не имут " , такожде и ныне покажися Заступницей за нас отверженных, рцы Сыну Твоему: " Господи, отчизны и пристанища не имут, исполни сердца их радости и утешения " . Мы же благодарне Тебе, Владычище, восклищаем: Радуйся, Свет небесный неугасимый: радуйся, одесную Бога Сына Твоего сидящая. Радуйся, сил небесных Превышшая: радуйся, простых умов утверждение. Радуйся, вечное стремление праведных: радуйся, возводящая грешников на небо. Радуйся, Светлая Обителе, странников бездомных. Кондак 12 Благодать Сына Твоего мирови явила еси, Приснодево Пренепорочная. Спаси и нас грешных, зовущих о Тебе: Аллилуиа. Икос 12 Поюще Тя, Благодатная, между женами Благословенная, Спасителя миру даровавшая и тем вечную славу и поклонение Себе стяжавшая, радостное Ти, Божия Матерь, славословие приносим: Радуйся, из Тебе бо возсия Солнце Правды Христос: радуйся, непостижимая Тайна Боговоплощения. Радуйся, Невместимаго вместившая: радуйся, Мати Света во тьме Светящаго, и тьма Его не объят. Радуйся, Мати Слова, еже бе к Богу: радуйся, Мати Слова, иже бе Бог. Радуйся, Светлая Обителе, странников бездомных. |
| Свистела какая-то пичуга, глухо падали шишки на дорогу. Белочка перепрыгивала в вершинах, пышный хвост ее рыжевато светился на солнышке, в просвете неба. Задумался я… И вдруг — звон легкий, особенный звон — с подтреском, будто на деревянных струнках сухих кто-то перебирал, часто-часто. И все громчей, все ближе — накатывало стучащим звоном. – Э, журавли, пожалуй… — сказал странник. Мы посмотрели в небо. Там протянулась темная линия, в сверкании. И от этой линии, треугольником, с неровными краями, великим углом звенящим, сыпалось стукотливым рокотом тревоги, радости, будоражной какой-то спешки. – Как есь журавли, от холоду летят-торопятся… на теплые места, на полдни… — задумчиво сказал странник. — Они знают, морозы скоро будут. За море летят? – Да, в теплые страны, на теплые воды. – Зна-ют, куда лететь. Туда и наши воронежские пошли, по машине поехали с ними, за Сибирь, нарезка им будет… землю дает казна, только хлеба больше сейте, велела. А хлеб там, сказывают, сам родится, только посей, чуть поковыряй. А тра-вы там… под самую крышу… житье там! Вот, журавель… птица, а свою пользу понимает. Господь и птицу умудряет, и не голодает она. Не сеет, не жнет, а сыта. И-эх, зажаривают-то… гляди-ка, еще косяк! Длинный сверкающий косяк пропал за елями. Слабей крики, отдельные выкрики отсталых. И стало тихо, шорохи белок слышны. – Шабаш, кончилось лето красное, осень подошла… — сказал странник. Я глядел в светлое небо, за елями. Умолкнувшие крики тревоги-радости остались в душе моей. Остались накрепко. Эта встреча у валаамской часовни, в лесной глуши, не прошла для меня бесследно. Теперь я знаю это. Отозвалась через много лет, отозвалась неожиданно, в унылые дни жизни, когда я искал себя — и не находил, — когда я служил во Владимирской губернии, и служба мне становилась в тягость. Сколько раз спрашивал я себя, какую же мне избрать дорогу, чего ищет моя душа. Смутны были эти тяжкие дни блужданий, недовольства собой, сомнений. Так и буду до конца дней ездить по городкам, проверять торговлю, ночевать на постоялых дворах, играть в преферанс и в винт, выпивать после роббера, ожидать наградных и повышения по службе. Иногда намечался просвет какой-то, вспоминалось, что когда-то писал, печатался, начал сразу с почтенного, «толстого» журнала, студентом, на первом курсе… написал книжку даже, — правда, незрелую и дерзкую, «На скалах Валаама», задержала ее цензура, вырвали тридцать шесть страниц из нее, и пришлось переделать и вклеивать… хвалили меня за эту книжку и бранили… — и после того замолк. Десять лет не писал, ни строчки. Не думал, что я писатель, страшился думать, не смел. Писатель — это учитель жизни. А я? Я же так мало знаю. Писатели, это — Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой… И я забыл о писательстве. |
| на теплые места, на полдни...- задумчиво сказал странник. - Они знают, морозы скоро будут. За море летят?- Да, в теплые страны, на теплые воды.- Зна-ют, куда лететь. Туда и наши воронежские пошли, по машине поехали с ними, за Сибирь, нарезка им будет... землю дает казна, только хлеба больше сейте, велела. А хлеб там, сказывают, сам родится, только посей, чуть поковыряй. А тра-вы там... под самую крышу... житье там! Вот, журавель... птица, а свою пользу понимает. Господь и птицу умудряет, и не голодает она. Не сеет, не жнет, а сыта. И-эх, зажаривают-то... гляди-ка, еще косяк!Длинный сверкающий косяк пропал за елями. Слабей крики, отдельные выкрики отсталых. И стало тихо, шорохи белок слышны.- Шабаш, кончилось лето красное, осень подошла... - сказал странник.Я глядел в светлое небо, за елями. Умолкнувшие крики тревоги-радости остались в душе моей. Остались накрепко. Эта встреча у валаамской часовни, в лесной глуши, не прошла для меня бесследно. Теперь я знаю это. Отозвалась через много лет, отозвалась неожиданно, в унылые дни жизни, когда я искал себя - и не находил, - когда я служил во Владимирской губернии, и служба мне становилась в тягость. Сколько раз спрашивал я себя, какую же мне избрать дорогу, чего ищет моя душа. Смутны были эти тяжкие дни блужданий, недовольства собой, сомнений. Так и буду до конца дней ездить по городкам, проверять торговлю, ночевать на постоялых дворах, играть в преферанс и в винт, выпивать после роббера, ожидать наградных и повышения по службе. Иногда намечался просвет какой-то, вспоминалось, что когда-то писал, печатался, начал сразу с почтенного, " толстого " журнала, студентом, на первом курсе... написал книжку даже, - правда, незрелую и дерзкую, " На скалах Валаама " , задержала ее цензура, вырвали тридцать шесть страниц из нее, и пришлось переделать и вклеивать... хвалили меня за эту книжку и бранили...- и после того замолк. Десять лет не писал, ни строчки. Не думал, что я писатель, страшился думать, не смел. Писатель - это учитель жизни. |
| 26. Почему оставили мы этот Источник жизни и Океан знания, и блуждаем по земле в делах наших и попечениях наших, так что ночью и днем брошены мы в схватки, состязания и борения с помыслами, страстями, их воспоминаниями и возбуждениями, тогда как у нас всегда есть средство без борьбы иссушить все это, обратившись к Господу? 27. Невыносима для нас сила этих борений: как бы ни умудрились мы в распознании прилогов помыслов, будем побеждаемы и поражаемы ими. Никогда этих борений не избежим мы, ибо окончание одного борения заставляет вступить в другое. И если мы даже преуспеем в этом служении, будучи бодры и бдительны, от ржавчины страстей и нечистоты помыслов, даже если и побеждаем , мы никогда не очистимся. 28. Пренебрежем ненадолго этим помышлением и блужданием долу, братья мои, и признаем, что немощны мы пред лицом этих помыслов и демонов; прибегнем к Господу и взойдем немного ввысь — туда, где иссыхают помыслы и исчезают движения, где угасают воспоминания и отмирают страсти, где естество наше проясняется и изменяется, оказывается в ином веке. 29. Удивлюсь я, если найдется человек, в котором не воскипает восторг по отношению к этому Естеству и который утверждает, что знает, чт о такое любовь Божия. Если любви Божией вкусить вожделеешь ты, брат мой, о свойствах Его, о благодеяниях Его и о святом естестве Его думай, размышляй и вспоминай, и пусть ум твой блуждает в этом на всякий миг твоей, и из этого осознаешь ты, как воспламенились любовью все части души твоей, как ниспадает на сердце твое горящее пламя, и возрастает в тебе стремление к Богу, и от любви к Богу приходишь ты в совершенную любовь к людям. 30. При помощи этих и подобных бесед, брат мой, человек сам собою возвышается из земных и пленяется любовью Божией: он подобен тому, кто забывает свое собственное естество, ибо ничто мирское не отвлекает его и не приходит ему на ум. Но иной мир ощущает он и уверен и знает, что есть еще что–то за пределами плоти и крови. 31. Ибо добродетель взращивает всякий человек, но добродетельную мысль и достославные собеседования с Богом весьма немногие, как оказывается, приобретают благодаря просветленности помыслов своих и благодати Христовой. Когда в каком–либо человеке мысль эта становится добродетельной и вращает он в разуме те достославные предметы, которые превыше мира и в Боге, и пленяется ими, если освободится разум его от этого и в воспоминании своем окажется в миру с этими человеческими , то странником по отношению к миру сему видит себя : к видению мира, к его болтовне и ко всем событиям, которые обычно происходят в нем. |
| 6. Если невозможно тебе, как следует безмолвствовать в своей стране, решись убезмолвиться на чужой, и на это обрати весь свой помысл. Будь как искусный купец, все испытывая для устроения себе настоящаго безмолвия, и соглашаясь на все, для того необходимое и полезное. Впрочем говорю тебе, возлюби странничество; ибо оно избавляет от неудобств, какия неизбежны в своей стране, и одно дает вкусить все благо безмолвной жизни. Избегай бывания в городе, и терпеливо сиди в пустыни. Се бо, говорит святый Давид, удалихся бегая, и водворихся в пустыни (Псал. 54, 8). Если можно и совсем не ходи в город: ибо не увидишь ты там ничего благопотребнаго, ничего полезнаго, ничего успособляющаго тебе избранный тобою образ подвижнической жизни. Видех, говорит опять тот же святый, беззаконие и пререкание во граде (Псал. 54, 10). Ищи же уединенных и неразвлекающих мест и не бойся поселиться в них. Если увидишь там и бесовския привидения, не пугайся, и не убегай с этого спасительнаго для нас поприща. Потерпи не страшась, и узришь величия Божия (Исх. 14, 13), заступление, покров, и всякое другое удостоверение о спасении. Чаях, говорит блаженный оный муж, Бога спасающаго мя от малодушия и от бури (Псал. 54, 9). Да не победит твоего произволения (жить безмолвно) желание походить для развлечения. Ибо такое блуждание с похотию пременяет ум незлобив (Прем. Сол. 4, 12). Много от этого бывает искушений. Бойся падений и тверже сиди в келлии своей. 7. Если имеешь друзей, избегай частых с ними свиданий. Видаться с ними чрез долгие промежутки, будет полезнее и для тебя и для них. Если же почувствуешь, что тебе от них бывает какой–либо вред, совсем не приближайся к ним. Друзей надлежит тебе иметь таких, которые были бы полезны тебе, и пособствовали твоему житию. Избегай встреч с людьми лукавыми и немирными, и ни с кем из таких не живи вместе; и от недобрых предложений их отрицайся: ибо они не Богу служат, и не ради Его живут. Да будут друзьями твоими мужи миролюбивые, братие духовные, отцы святые. Ибо таковых назвал так Господь, говоря: Мать Моя, и братья Мои, и сестры суть те, которые творят волю Отца Моего, Иже на небесех (Матф. 12, 50; Мр. 3, 35). Не водись с хлопотливыми и суетливыми, и не ходи к ним на трапезу, чтобы они не увлекли тебя в свои прелести и не отвели от науки и искусства безмолвнической жизни: ибо есть у них такая страсть (увлекать). Не преклоняй уха твоего к речам их; и не принимай замыслов сердца их. Ибо они по истине вредны. К верным земли пусть лежит душа твоя, и соревнованием плачу их да болит сердце твое, по примеру Давида, который говорит: очи мои на верныя земли, посаждати я со мною (Псал. 100, 6). Если кто из шествующих путем любви Божией, пришедши к тебе, позовет тебя вкусить хлеба—соли, и ты захочешь пойти, пойди, но скорее возвращайся в келлию свою. Если можно, никогда не ночуй вне келлии своей, чтоб всегда с тобою пребывала благодать безмолвия, и ты безпрепятственно совершал установленное тобою келейное служение. |
| Как труп в пустыне я лежал. «Серебряные» же «творцы» сознавали творческий акт как эманацию лишь собственных эстетических переживаний— без одухотворения их Божественной энергией Творца мира. Что это как не всё та же гордыня первородного греха? И не лукавый ли соблазн несёт такое искусство? Художники «серебряного века» вели себя по отношению к своим созданиям тиранически: самоутверждение вообще деспотично к окружающему миру, ибо нуждается в чьей-то сломленной воле, преодолеть же волю объективной закономерности соблазнительно вдвойне. Такое деспотическое самоутверждение художника в творимом им мире (в инобытии своего рода) с неизбежностью должно вести либо к сюрреалистическим идеям, либо к искусству абсурдистскому, либо к беспредметному искусству вообще— более некуда. На этом пути подстерегает художника и соблазн мистицизма— им так увлечены были «серебряные творцы». Стремление раскрыть сокровенную символику всех творческих эманаций, проникнуть в мистические тайны творчества, красоты, законов искусства— вот что издавна влекло и влечёт человека. И рядом, порою неотделимое от других,— безблагодатное стремление проникнуть к Истине с чёрного хода. Путь мистических блужданий в поисках загадки неизреченного переплетается причудливо с иными путями, создавая с ними диковинные лабиринты, и нет предела всем сочетаниям идей, образов, вопросов, загадок, образующихся на их бесчисленных скрещениях. Игра этих сочетаний сама по себе способна заворожить и опьянить и без того зачарованного странника. Соблазн на то и соблазн. Замкнутость мастеров культуры, гипертрофированный индивидуализм, исповеданный ими, тяжко отозвались и в исторической жизни народа. «Несчастье культурного ренессанса начала XX века в том, что культурная элита была изолирована в небольшом круге и оторвана от широких социальных течений того времени,— писал Н.Бердяев, и нам ценно его свидетельство, как свидетельство современника и участника того процесса.— Это имело роковые последствия в характере, который приняла русская революция... Русские люди того времени жили в разных этажах и даже в разных веках. Культурный ренессанс не имел сколько-нибудь широкого социального излучения... Русский ренессанс связан с душевной структурой, которой не хватало нравственного характера. Была эстетическая размягчённость. Не было волевого выбора» 60 . |
| Правило по образцу странника Урок молитвенный надо исполнять зараз. Начать с меньшей меры. Например: дня два-три по 1000, потом дня два-три по 2000, потом с неделю и более — по 3000. На 3000 можно подольше побыть. После прибавлять по тысяче, если время удобно и прочие службы дозволяют… Исполнять положенное число молитв, то стоя, то на коленях… Внимание держать в груди, немножко ниже впадинки, что под горлом… Проговаривать молитвенные слова неспешно, будто нараспев. Поклоны при этом класть по произволу. Если без них лучше идет дело, лучше не класть, или изредка класть… Не надо ограничиваться одними словами, но при этом освежать созерцание Бога яко вездесущего, всесодержащего, о всем промышляющего и прочее. Лучше всего отбывать сей урок ночью… И молитву сию творить всякому, не монаху только, но и мирянину… Внешние приемы (описаны в 5 т. «Добротолюбия»): сесть на стульце, склонить голову, стеснить дыхание — можно оставить. Всё усилие остановить на средоточении внимания в сказанном месте. //Собр. писем. Вып. 2, 7. Что делать, когда внимание отбегает Ум ничем нельзя привязать, как чувством Ум все перебегает с предмета на предмет. Чем его привязать? Ничем нельзя, как чувством. Когда на сердце есть какое чувство, то оно и ум привязывает к предмету чувства. Следовательно, кто хочет привязать ум к Богу, так чтобы он непрестанно зрел Бога, надобно оживить чувство к Богу. //Собр. писем. Вып. 2, А блуждание мыслей как? Когда будет чувство в сердце, они не будут блуждать. Когда кран в самоваре отвернут, вода течет неудержимо, а как завернешь, вода останавливается; так и с мыслями: всё текут и текут, завернешь кран — и перестанут. Это завернутие крана есть возбуждение святого чувства в сердце и держание его. //Сборник о молитве Иисусовой. М., 1994, с. 501 Память Божия и сокрушение не дадут мыслям рассеиваться Рассеиваюсь… Кто виноват? — Не рассеивайтесь. И как только заметите, что мысли пошли блуждать, тотчас опять ворочайте их. Навыкайте быть в памяти Божией и памяти смертной. Будет сокрушение — и не даст мыслям рассеиваться. //Собр. писем. Вып. 5, |
| Беда в том, что отсутствие чистоты внутренней, затуманенность взора страстями, заставляет художника и в свете узревать тьму. Это хуже всего. Следственно: всё определяется мерою чистоты сердца. Вот где источник тягчайших трагедий многих и многих художников. Талант не оправдание, а ещё большая ответственность. Художник часто обуян слишком сильными страстями, попаляющими душу,— может быть, это неизбежное приложение к творческому дару, каким он наделён? Может быть, первый долг художника— через окропление в сердце росы Благодати Божией достигнуть состояния страсти бесстрастной ? Так ведь это только сказать легко. Сияние этой страсти бесстрастной мы видим в красках православных живописцев, в святоотеческом молитвословии и гимнографии, в чистоте архитектурных форм православного храма, в ангельском пении литургического служения. Но доступно ли то в полноте художнику мирскому, живущему и не могущему не жить заботами земными? Он их отражает— и ими заражается. Наша мысль никак не может отвратиться от всё того же вопроса: о пределах возможностей секулярного искусства. Но тягостность его, этого вопроса, что бы кто ни решил, каждому художнику одолевать самому— и того не избегнуть. Поэтому творчество его— неизбежный поиск, нередкие блуждания— странничество. Каждый художник— странник через пучину моря житейского. Странничество как земное мытарство души русская литература, следуя за святоотеческой мудростью, пыталась постичь во всей сложности. Первым так раскрыл смысл странничества Пушкин (хотя заимствовал сюжет из протестантского источника, но внутренне переосмыслил его). Странничество узким путём через тесные врата спасения совершалось ко влекущему впереди свету . Тут важно: что влечет странника. Поиск внутреннего смысла может выместиться из души жаждою внешней перемены мест— литература нового времени часто показывала странствия в пространстве как путь из пустоты в пустоту, будь то паломничество Чайлд-Гарольда или путешествие Онегина. О том было предупреждено давно: «Знай же достоверно, что куда бы ты ни пошёл, хотя бы прошёл всю землю из конца в конец, нигде не получишь такой пользы, как на сем месте» 3 37 . Сказавший это авва Дорофей предупреждал о бессмысленности замены внутреннего покоя в поиске истины внешним беспокойным движением. |
| Вслед за Тургеневым автором «Отцов и детей», где изображен обострившийся в России 1860 х годов идеологический конфликт между поколениями, Достоевский выводит в «Бесах» те же два поколения Но он дает спорам между ними другую интерпретацию, чем Тургенев (который фигурирует в «Бесах» в карикатурном, пародийном образе сюсюкающего и самовлюбленного писателя Кармазинова). Типичный, в понимании автора, представитель старшего поколения в «Бесах» — Степан Трофимович Верховенский Рассказ о нем проникнут иронией романист воспользовался рядом деталей из биографии известного русского историка!840-х годов, друга Герцена Т H Грановского, которым придал «сниженную» юмористическую окраску. Степан Трофимович, как и многие другие люди его поколения, по суждению автора, всего лишь — взрослый ребенок, суетный и тщеславный, но при этом бесконечно добрый, благородный и беспомощный Его либерализм, преклонение перед «западной» культурой и парламентскими учреждениями — безобидные и неопасные для общества игрушки. Все это раскрывается в эпилоге, где, пережив крах своих «западнических» убеждений, Степан Трофимович, бросивший свой дом и отправившийся в «последнее странствование» с котомкой за плечами, умирает бесприютным странником, в простой крестьянской избе, умирает, хотя и не отрешившийся от своего религиозного скептицизма, верующий по прежнему лишь в «Великую Мысль», но в то же время жаждущий бессмертия души, со словами любви и всепрощения на устах Прямые духовные «дети» Степана Трофимовича и Кармазинова, по оценке автора «Бесов», — молодые люди следующего поколения вплоть до нечаевцев Они охарактеризованы романистом как «бесы», «кружащие» Россию и сбивающие ее с истинного пути Таков смысл полемического названия романа, в котором — в силу трагических противоречий мировоззрения писателя — художественный анализ реакционно-анархистских блужданий нечаевцев заслонил от него подлинную, богатую глубоким революционным содержанием картину тогдашнего освободительного движения. Поколение «бесов» представлено в романе фигурами нескольких психологически несходных между собой героев. Сын Степана Трофимовича — Петр (прототипами которого, как свидетельствуют черновики романа, были Нечаев и Петрашевский) с усмешкой слушает восторженно-патетические тирады отца, которого он считает безнадежно отставшим от века. Невежественный и циничный Петр Степанович откровенно заявляет о себе, что он «мошенник, а не социалист». Его цель — личная власть. К товарищам, которых он хочет духовно подчинить себе и связать круговой порукой, чтобы сделать своими послушными орудиями, он относится с презрением. |
|
|
