| Потому у древних отцов в Египте составилась поговорка: работающего монаха искушает один бес, а на праздного нападает бесчисленное множество бесов». (Постановления Х:23) Восточные отцы «думают, что чем усерднее будут к рукоделью и работам, тем больше возродится у них желание высшей чистоты духовного созерцания». (11:12) Существует четкая взаимосвязь между готовностью к труду и подлинной ревностью к духовным навыкам: «... равно упражняя телесные и душевные сила, они уравнивают выгоды внешнего человека с пользою внутреннего, страстным движением сердца, и непостоянному волнению помыслов противопоставляют тяжесть рукоделья, как какой-нибудь твердый, непоколебимый якорь, которым можно бы удерживать рассеяность и блуждание сердца внутри келий, как в безопасной пристани». (11:14) Ревность к труду на деле является мерилом духовного продвижения:» ...египетские отцы, наученные этими примерами, никак не позволяют быть праздными монахами, особенно молодым, рачительностью к делу измеряя состояние сердца и преуспеяние в терпении и смирении». (Х:22) Осознание этого основного принципа духовной жизни и есть то, что и в наше время делает подлинно православный монастырь «приземленным» и даже «грубым». Послушник, воспитываемый в такой духовной атмосфере, часто чувствует себя в лихорадочном состоянии, что показывает его естественную любовь к праздности и покою. Так авва Дорофей , автор монашеской «азбуки» VI века, описывает свое собственное ученичество: «Когда я был в общежитии, игумен с советом старцев сделал меня странноприимцем, а у меня не задолго перед тем была сильная болезнь. И так бывало вечером приходили странники, и я проводил вечер с ними; потом приходили еще погонщики верблюдов, и я служил им; часто и после того, как я уходил спать, опять встречалась другая надобность, и меня будили, а между тем наставал и час бдения. Едва только я засыпал, как канонарх уже будил меня; но от труда или от болезни я был в изнеможении, и сон опять овладевал мною так, что, расслабленный от жара, я не помнил сам себя и отвечал ему сквозь сон: хорошо, господин, Бог да помянет любовь твою, и да наградит тебя; ты приказал, – я приду, господин. |
| Так все делай, все твори, чтоб убезмолвиться, упразднясь от всего, и об одном стараться, как бы пребыть в воле Божьей, и успешно бороться с невидимыми силами. 6. Если невозможно тебе как следует безмолвствовать в своей стране, решись убезмолвиться на чужой и на это обрати весь свой помысел. Будь как искусный купец, все испытывая для устроения себе настоящего безмолвия и соглашаясь на все, для того необходимое и полезное. Впрочем, говорю тебе, возлюби странничество, ибо оно избавляет от неудобств, какие неизбежны в своей стране, и одно дает вкусить все благо безмолвной жизни. Избегай бывания в городе и терпеливо сиди в пустыни. «Се бо», говорит святой Давид, «удалихся бегая, и водворихся в пустыни» ( Псал. 54. 8 ). Если можно, и совсем не ходи в город: ибо не увидишь ты там ничего благопотребного, ничего полезного, ничего успособляющего тебе избранный тобою образ подвижнической жизни. «Видех», говорит опять тот же святой, «беззаконие и пререкание во граде» ( Псал. 54, 10 ). Ищи же уединенных и неразвлекающих мест и не бойся поселиться в них. Если увидишь там и бесовские привидения, не пугайся и не убегай с этого спасительного для нас поприща. Потерпи не страшась и узришь величия Божия ( Исх. 14, 13 ), заступление, покров и всякое другое удостоверение о спасении. «Чаях», говорит блаженный оный муж, «Бога спасающего мя от малодушия и от бури» ( Псал. 54, 9 ). Да не победит твоего произволения (жить безмолвно) желание походить для развлечения. Ибо такое блуждание с похотью пременяет ум незлобив (Прем. Сол. 4, 12). Много от этого бывает искушений. Бойся падений и тверже сиди в келье своей. 7. Если имеешь друзей, избегай частых с ними свиданий. Видаться с ними чрез долгие промежутки будет полезнее и для тебя, и для них. Если же почувствуешь, что тебе от них бывает какой-либо вред, совсем не приближайся к ним. Друзей надлежит тебе иметь таких, которые были бы полезны тебе и пособствовали твоему житию. Избегай встреч с людьми лукавыми и немирными и ни с кем из таких не живи вместе, и от недобрых предложений их отрицайся: ибо они не Богу служат и не ради Его живут. |
| 19. Если зайдет к вам брат-странник, о котором прежде слышали вы, что он любит показность (filoshematikos esti) любит рисоваться, представлять себя многознающим, подвижником и проч.), не пытайте его об этом на словах, пока сам собой не обнаружится этот недостаток его, но (и после) поостерегитесь сделать что-либо, сообразно с тем, что узнали, потому что если поймет это брат, то оскорбится. 20. Если желаешь что взять, имея в том нужду, не ропщи на брата своего (говоря в себе): почему не догадался он дать мне то сам от себя, но скажи ему дерзновенно в простоте: сотвори любовь, дай мне то-то, потому что имею в том нужду. Это и есть святая чистота (или прямота) сердечная. Если же ты не скажешь, а между тем будешь роптать и укорять (брата) в сердце своем, то ты не прав. 21. Если зайдет у вас речь о каком-либо слове Писания, знающий его и понимающий, по силе своей, пусть волю свою несет (или держит) позади брата своего (уступает ему), – и упокоит брата своего в радости. – Слово, которого паче всего искать должно, есть сие: смирять себя пред братом своим. 22. Кто держит во внимании страшный суд, на который имеет предстать, тот всячески усиливается достигнуть, да не заградятся уста его, не находя что сказать в оправдание, в страшный час тот. 23. Не разведывайте о делах века сего, чтоб не стать подобными тем местам, в которые всякий идет отлагать испражнения чрева своего, и в которых потому большое бывает зловоние. Но будьте паче жертвенником Богу чистым, устрояя внутрь себя иерея (духовного), который всегда утром и вечером возлагал бы фимиам (на сей жертвенник). Не оставляйте никогда сего жертвенника без фимиама, но понуждайте себя непрестанно (возноситься) пред лице Господа со всяким молением, да дарует Он вам простоту и детскую невинность и возьмет от вас противное тому, именно: вселукавство, бесовскую мудрость, любопытство (блуждание всюду, чтоб то видеть, другое слышать), самолюбие и злосердечие, ибо все такое истребляет труды тех, кои так действуют. Конец же всего этого: если человек разумно боится Бога и внимает с покорностью совести своей по Богу, то о всем сказанном научит он сам себя втайне. Когда же там (внутри) не будет домовладыки оного (страха Божия), тогда у такого человека бедного дом (внутреннее) брошен бывает на произвол, и всякий желающий говорит в нем, что хочет, потому что сердце его не под его состоит властью, а под властью врагов. |
| В условном гоголевском мире и впрямь может происходить что угодно — именно там «редкая птица долетит до середины Днепра» («Страшная месть»), а не в невыдуманной же действительности. Сказочность, фантастичность, гиперболизованность описаний, резкий гротеск во всём — от «Вечеров…» и «Миргорода» до «Мёртвых душ». Про повесть «Нос» и говорить нечего. Или вспомнить знаменитое описание из «Невского проспекта», на которое так любят ссылаться стойкие противники концепции гоголевского реализма: «Тротуар нёсся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались неподвижными, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу, и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз» (3, 15) . Вот зримый символ гоголевской ир-реальности, гоголевского абсурда, гоголевской фантазии, гоголевского мифического мира. Обе названные концепции имеют каждая свою систему обоснования, своих сторонников, своих ниспровергателей. Но… Но: не вторично ли всё это, хоть и интересно до крайности, не вторично ли по отношению к важнейшему — к религиозной направленности творчества Гоголя? Гоголь искал ответы на вопросы более важные, нежели проблемы художественного творчества, пусть даже весьма утончённые, — хоть они и не могли не завлекать его воображения: всё-таки он был художник. Он был художником высочайшего уровня, но он обладал и обострённой религиозной одарённостью, и она возобладала в нём над чисто художественною жаждою творчества. Гоголь сознавал: искусство, как бы высоко оно ни возносилось, останется пребывать среди сокровищ на земле . Для Гоголя же всегда были потребнее сокровища на небе . Это с раздражением почувствовал ещё Белинский. Об этом позднее говорили и писали многие и многие, кто пытался осмыслить судьбу Гоголя, — по-разному, разумеется, оценивая. Религиозное странничество Гоголя не обошлось без блужданий и падений. Одно лишь несомненно: именно Гоголь направил русскую литературу к осознанному служению православной Истине. Кажется, первым это чётко сформулировал К. Мочульский: |
| Повторю, что смысл жизни может быть только в том, что не исчезнет, даже если закончится жизнь. Смысл – это то, что наполняет всё твое бытие чем-то высшим, вечным, подлинным. И таковым может быть только общение, общность, единение с Господом. Зачем идем? Ради спасения Священник Александр Дьяченко Священник Александр Дьяченко : – Этот «простой» вопрос я уже много-много лет задаю молодым и не очень родителям и такого же возраста крестным. И еще никто за все эти годы не ответил мне что-либо вразумительное. Послушаешь, кому-то важно успеть «реализоваться как специалисту», кому-то «продолжить свой род». Нет, конечно, «родить сына, посадить дерево и построить дом» – дело нужное и полезное. Только зачем становиться классным специалистом и строить дом, если ты всё равно умрешь? Дерево посадил и ушел? Неужели только ради этого? В таком случае от белочки с забытыми ею орешками толку куда как больше, чем от того же специалиста в области высоких технологий. Ни наука, ни философия, ни какая другая область человеческих знаний не может найти вразумительного ответа на такой, казалось бы, важнейший вопрос: что мы вообще здесь делаем на этой земле? Кто мы такие, и куда идем? Только один Христос устами того же апостола Иоанна заявляет: «Я есть путь и истина и жизнь» (Ин. 14: 6), чем и определяет наше предназначение. Христос для нас – маяк, позволяющий не сбиться с пути Мы странники и пришельцы на этой земле. И только тогда есть смысл в нашем здесь странствовании, если знаем путь, которым идем. Христос для нас – маяк, позволяющий не сбиться с пути. Иначе странствование превращается в блуждание во тьме. Зачем идем? Ради спасения, стяжать Царство Небесное. Домой идем, возвращаясь из мест изгнания. Познавая истину во Христе, приобретаем жизнь вечную. Человеку надо «усвоиться Богу скорбями» Священник Димитрий Шишкин Священник Димитрий Шишкин : – Не буду оригинален, просто потому, что мое чувствование и понимание смысла человеческой жизни полностью совпадает с мнением Святой Православной Церкви. Святые отцы разными словами говорят об одном: цель жизни человека – это «боговселение», «обоживание», «стяжание Духа Святаго Божиего». А наиболее просто, как мне кажется, хоть и прикровенно, в притче, эту цель определил Сам Господь. На церковнославянском языке эти слова звучат так: «Войди в радость Господа своего» (Мф. 25: 21). |
| Даруя жизнь целительной прохладой, Лишь ключ святой лепечет за оградой, Где под скалой деревья разрослись. Но мне ль бежать в заоблачную высь? О странниках молясь перед лампадой, И обо мне, затворник, помолись! Псалом 62 В горах Иудейских Ты, Боже, – Бог мой! В жажде неисходной Я от зари ищу Тебя, Господь, И по Тебе моя томится плоть В земле пустой, иссохшей и безводной. На ложе сна тех дум не побороть, Мысль о Тебе тревожит в тьме холодной. Узреть Тебя во славе дай, Господь, Дай прозвучать хвале моей свободной. К Тебе спешит душа моя прильнуть, Ее спасет одна Твоя десница, О, укажи моей надежде путь! Блеснет ли мне Твоих очей денница? Дай мне Твоим елеем насладиться, Под тенью крыл дай сладко отдохнуть. Ave, Maria! Тебе, Мария, – песни и моленья, Тебе восторг возвышенной мечты... Я вновь увидел в грезах вдохновенья Чистейший образ женской красоты. Явилась Ты, как сходят сновиденья Перед зарей с небесной высоты, Когда близка минута пробужденья, Не знаю я, не ведаю – кто Ты? Святая ли Ты Дева Назарета, Любовь ли та, что рай сулила мне, – Но вся полна Ты радости и света. Всходило солнце, и в его огне Как ризой дивной, облаком одета, Сияла Ты в лазурной вышине. Иордан Окончен путь. Скитаясь одиноко, Искал любви, искал я веры там, Где древний мир постигнут властью рока, В Элладу шел я к мраморным богам... Я был в краях пустынного Востока, Где Будда спит, где молится ислам , И вновь пришел к библейским берегам, На Иордан, в тень листьев у потока. Я зачерпнул воды в палящий зной И утолил души моей страданья. Я Господа обрел среди блужданья. Окончил путь – тяжелый путь земной. Тревоге чувств, сомненьям отдал дань я... Я верую, я вижу край иной. Кипарисовая ветка Из темных рощ с холмов Ерусалима, Где кипарис таинственно растет, Привез я ветвь – отраду пилигрима В часы молитв, в часы мирских забот. Украсив мой серебряный киот, Она цвела, пред образом хранима. Про Елеон и тень его высот С ней речь я вел... Но мчались годы мимо. И ветвь моя уже не зелена, Осыпалась, нет больше аромата, |
| И тишина на горных высотах. Даруя жизнь целительной прохладой, Лишь ключ святой лепечет за оградой, Где под скалой деревья разрослись. Но мне ль бежать в заоблачную высь? О странниках молясь перед лампадой, И обо мне, затворник, помолись! Псалом 62 В горах Иудейских Ты, Боже, – Бог мой! В жажде неисходной Я от зари ищу Тебя, Господь, И по Тебе моя томится плоть В земле пустой, иссохшей и безводной. На ложе сна тех дум не побороть, Мысль о Тебе тревожит в тьме холодной. Узреть Тебя во славе дай, Господь, Дай прозвучать хвале моей свободной. К Тебе спешит душа моя прильнуть, Ее спасет одна Твоя десница, О, укажи моей надежде путь! Блеснет ли мне Твоих очей денница? Дай мне Твоим елеем насладиться, Под тенью крыл дай сладко отдохнуть. Ave, Maria! Тебе, Мария, – песни и моленья, Тебе восторг возвышенной мечты… Я вновь увидел в грезах вдохновенья Чистейший образ женской красоты. Явилась Ты, как сходят сновиденья Перед зарей с небесной высоты, Когда близка минута пробужденья, Не знаю я, не ведаю – кто Ты? Святая ли Ты Дева Назарета, Любовь ли та, что рай сулила мне, – Но вся полна Ты радости и света. Всходило солнце, и в его огне Как ризой дивной, облаком одета, Сияла Ты в лазурной вышине. Иордан Окончен путь. Скитаясь одиноко, Искал любви, искал я веры там, Где древний мир постигнут властью рока, В Элладу шел я к мраморным богам… Я был в краях пустынного Востока, Где Будда спит, где молится ислам, И вновь пришел к библейским берегам, На Иордан, в тень листьев у потока. Я зачерпнул воды в палящий зной И утолил души моей страданья. Я Господа обрел среди блужданья. Окончил путь – тяжелый путь земной. Тревоге чувств, сомненьям отдал дань я… Я верую, я вижу край иной. Кипарисовая ветка Из темных рощ с холмов Ерусалима, Где кипарис таинственно растет, Привез я ветвь – отраду пилигрима В часы молитв, в часы мирских забот. Украсив мой серебряный киот, Она цвела, пред образом хранима. Про Елеон и тень его высот С ней речь я вел… Но мчались годы мимо. И ветвь моя уже не зелена, Осыпалась, нет больше аромата, |
| Прав. Иоанн Кронштадтский сравнивал человека с цыплёнком. Цыплёнок рождается дважды. Вначале курица рождает яйцо. Но рождённое – еще не цыплёнок. Теперь его нужно высидеть и прогреть, только после этого из-под мёртвой скорлупы проклёвывается жизнь. Человек тоже должен родиться дважды, сначала физически, потом духовно. Не родившийся, не развившийся духовно, так и останется в эмбриональном состоянии в самом главном качестве. Экзамен без права пересдачи Итак, существует высший, вечный смысл жизни и второстепенные, временные смыслы жизни. Только в свете высшего смысла жизни освящаются и второстепенные; благодать Божья проявляется во второстепенных через главный. Земная жизнь – экзамен перед вечностью. Несколько отпущенных нам десятилетий – ничто по сравнению с предстоящей вечностью, но именно они её определяют. Кто-то может спросить: «А можно ли пересдать этот экзамен?». Теория реинкарнации существует в ряде языческих религий. Только нет никаких оснований считать это божественным учением, это лишь человеческие фантазии. «…Человекам положено однажды умереть, а потом суд» ( Евр.9:27 ) – вот богооткровенная аксиома, сомневаться в которой не приходится. Цель творения Богом людей и ангелов – соучастие их в общении любви, в блаженстве Святой Троицы. Человек был создан Всеблаженным Богом для того, чтобы быть счастливым, и наслаждаться этим счастьем целую вечность. Некоторым подобием является рождение нами детей. По словам С.И. Фуделя : «Вся жизнь – это борьба за любовь, и только для этого и стоит жить». Таким образом, цель человеческой жизни – войти в Божественную жизнь, стать причастным жизни Святой Троицы. В практической плоскости – стать святым . «Последняя цель и верховное благо человека в Богообщении. Бог благоволит почивать в нем, и человек нигде не находит покоя, как только в Боге» (прп. Макарий Великий ). Священник Александр Дьяченко: «Мы странники и пришельцы на этой земле ( 1Пар.29:15 ). И только тогда есть смысл в нашем здесь странствовании, если знаем путь, которым идем. Христос для нас – маяк, позволяющий не сбиться с пути. Иначе странствование превращается в блуждание во тьме». |
| 26 . Почему оставили мы этот Источник жизни и Океан знания, и блуждаем по земле в делах наших и попечениях наших, так что ночью и днем брошены мы в схватки, состязания и борения с помыслами, страстями, их воспоминаниями и возбуждениями, тогда как у нас всегда есть средство без борьбы иссушить всё это, обратившись 511 к Господу? 27 . Невыносима для нас сила этих борений: как бы ни умудрились мы в распознании прилогов помыслов, будем побеждаемы и поражаемы ими. Никогда этих борений не избежим мы, ибо окончание одного борения заставляет вступить в другое. И если мы даже преуспеем в этом служении, будучи бодры и бдительны, от ржавчины страстей и нечистоты помыслов, даже если и побеждаем , мы никогда не очистимся. 28 . Пренебрежем ненадолго этим помышлением и блужданием долу, братья мои, и признаем, что немощны мы пред лицом этих помыслов и демонов; прибегнем к Господу и взойдем немного ввысь – туда, где иссыхают помыслы и исчезают движения, где угасают воспоминания и отмирают страсти, где естество наше проясняется и изменяется, оказывается в ином веке. 29 . Удивлюсь я, если найдется человек, в котором не воскипает восторг 512 по отношению к этому Естеству и который утверждает, что знает, что такое любовь Божия. Если любви Божией вкусить вожделеешь ты, брат мой, о свойствах Его, о благодеяниях Его 513 и о святом естестве Его думай, размышляй и вспоминай, и пусть ум твой блуждает в этом на всякий миг твоей, и из этого осознаешь ты, как воспламенились любовью все части души твоей, как ниспадает на сердце твое горящее пламя, и возрастает в тебе стремление к Богу, и от любви к Богу приходишь ты в совершенную любовь к людям. 30 . При помощи этих и подобных бесед, брат мой, человек сам собою возвышается из земных и пленяется любовью Божией: он подобен тому, кто забывает свое собственное естество, ибо ничто мирское не отвлекает его и не приходит ему на ум. Но иной мир ощущает он и уверен и знает, что есть еще что-то за пределами плоти и крови. 31 . Ибо добродетель взращивает всякий человек, но добродетельную мысль и достославные собеседования с Богом весьма немногие, как оказывается, приобретают благодаря просветленности помыслов своих и благодати Христовой. Когда в каком-либо человеке мысль эта становится добродетельной и вращает он в разуме те достославные предметы, которые превыше мира и в Боге, и пленяется ими, если освободится разум его от этого и в воспоминании своем окажется в миру с этими человеческими , то странником по отношению к миру сему видит себя : к видению мира, к его болтовне и ко всем событиям, которые обычно происходят в нем. |
| Далее святитель Феофан продолжает: «Воображение распятого Господа есть ли существенное дело? Нет, и оно тоже помощное, а не главное. Старица правду говорит, что для удержания ума от блуждания хорошо воображать предмет образно. Это можно. Но к одному образу привязываться нет резонов. Господь теперь во славе сидит одесную, и все святые окрест Его. И так можно воображать. Но лучше без образов обойтись, ибо воображение – грубая сила. Лучше в одной вере стоять, что Господь близ, чем воображать. Старица привыкла, и образ распятого Господа слился у нее с сердечною молитвою, в которой всё дело. Что старица углубляется в молитву до забвения всего, это, истинно, и есть милость Божия, ради ее смирения, без коего не дано было бы сие. Она не в прелести, а в истине» . То есть порой святитель Феофан считает «художество» полезным, но он предупреждает, что к этому художественному методу «прицепливается много помышлений и уклонений до того запутанных, что иные считают самое художество сие прелестью. Ведь то, как мы все обычно творим молитву Иисусову, это совсем не то, что там прописывается. И оно может быть, точно, сильно; только не у кого поучиться» . Подводя итоги, выделим основные идеи двух святителей по отношению к художественным механизмам, приписанным к умному деланию. И святитель Феофан Затворник, и святитель Игнатий (Брянчанинов) акцентируют внимание на двух положениях: 1) главное или второстепенное место в творении умного делания занимает «художество»; 2) насколько использование этих «художественных» методов необходимо и полезно как монахам, так и мирянам. Рассмотрев оба эти вопроса, они единогласно отмечают, что художественный метод занимает второстепенную роль в творении умного делания, и для того, чтобы достичь умного делания, необязательно использовать «художество», прописанное в славянском Добротолюбии. В связи с тем, что многие монахи и миряне интересовались предложенным в славянском Добротолюбии методом, и многие не понимали его значения в творении умного делания, святитель Феофан и святитель Игнатий стали запрещать заниматься «художеством», посчитав его опасным. Но поскольку в первой половине XIX века множество людей стало заниматься умным деланием, и во многих монастырях распространилась практика творить молитву Иисусову именно таким образом (пример этого – «Откровенные рассказы странника»), то святитель Игнатий в своих творениях описывал «художества» и их истолковывал применительно к своему времени. Святитель же Феофан Затворник вовсе запрещал использовать этот психосоматический метод и при переводе Добротолюбия на русский язык сознательно изменял или совсем опускал те места, где говорилось об этом. Так же он поступал и с переводом учения св. Симеона Нового Богослова, опуская те места, в которых описывается метод сведения ума в сердце. |
|
|
