| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 Митрополит Гонконгский Никита призывает правительство Китая официально признать Православие 12.07.2007 Митрополит Гонконгский , экзарх Юго-Восточной Азии Никита (Лулиас) призвал правительство Китая предоставить Православию статус официально разрешенной религии, а также выразил обеспокоенность положением христиан в Азии. В интервью AsiaNews он с сожалением отметил, что Православие не входит в число «официально разрешенных религий» Китая. Митрополит Никита периодически посещал континентальный Китай, чтобы совершать богослужения для православных иностранцев в греческом посольстве в Пекине. По словам иерарха, он полностью разделяет тревогу других Православных Церквей в связи с тем, что китайское правительство официально признает только буддизм, католицизм, ислам, протестантизм и даосизм. Владыка надеется, что со временем в Китае получат признание и другие конфессии. «Китай постоянно изменяется, его экономика стремительно развивается. Мы верим, что за экономическими переменами наступят и социальные», – отметил он. Митрополит Никита также подчеркнул, насколько «трудным» остается положение христиан в ряде азиатских стран, которые входят в возглавляемую им Гонкогскую митрополию Константинопольского Патриархата. Приведя в пример две страны, архиерей напомнил, что ситуация c христианами в Индонезии и Индии сложная – их избивали, сжигали церкви. «Христиане все чаще становятся жертвами фанатизма и необоснованной ненависти. Мы должны молиться о том, чтобы улучшения произошли как можно скорее», – призвал митрополит Никита. Будущий митрополит родился 22 июня 1955 года в Тампе, шт. Флорида. Закончил греческую православную семинарию Святого Креста (Бруклин, Массачусетс), где получил степень магистра богословия в 1980 г. Изучал русский язык в Санкт-Петербургской семинарии в 1992-1993 годах. Стал первым митрополитом Гонконгским и Юго-Восточной Азии 12 января 1997 года. В митрополию входят экзархаты Китая, Индии, Индонезии, Филиппин и Сингапура. Митрополит Никита оставляет кафедру в Гонконге, чтобы стать директором православного института им. Патриарха Афинагора в Беркли, штат Калифорния. За десять лет служения иерарха в Гонконге, существенно увеличилось число православных в Тайване, Пакистане и Малайзии. По его данным, 25-тысячную паству окормляют сегодня 30 священников. ENI/Благовест-инфо/Седмица.Ru Редакция текста от: 12.07.2007 00:00:00 |
| – «И Никита говорил, что он, Никита, но ево, святейшаго патриарха, слову, взяв Господа Бога в помощь, в том деле визирю говорить будет. И отпустил Никиту патриарх на подворье». 8 апреля (1686 г.) Никита был у визиря и между прочим говорил ему, чтоб он разрешил Цареградскому патриарху, который в то время находился в Адрианополе, принять царскую грамоту, и о чем государи его просят, «чтоб он, патриарх, учинил по воли царского величества, а изволение царского величества то, чтоб он, святейший Константинопольский патриарх, отпустительное свое благословение подал о Киевской митрополии, чтоб той митрополии вечно быть под благословением святейшаго Московскаго патриарха, понеже оной митрополии в постановлении ея чинитца великая трудность долняго ради от него , патриарха, в пути разстояния». – «И визирь говорил: призовет-де он патриарха к себе и прикажет ему, что царскому величеству надобно, то бы он учинил по воле их царскаго величества и о всем писал». На другой день после этого свидания с визирем «в вечеру был Никита у Иерусалимскаго патриарха Досифея и говорил ему о Киевской митрополии, чтоб он, святейший патриарх, для царскаго величества милости к себе изволил со святейшим Константинопольским патриархом советывать, чтоб святейший Константинопольский патриарх за его советом подал отпустительное благословение и о том к великим государем, их царскому величеству, свою грамоту послал, а он, Никита, по ево патриаршу слову, говорил визирю и визирь Дионисия-патриарха хотел звать к себе и о том ему приказать, чтоб он царскаго величества грамоты принял и по воли их государской к ним, великим государем, писал». – «И патриарх Никите говорил: визирь-де ныне учинил в Царьгород, на патриарше Иаковлево место, прежняго патриарха Дионисия и кафтан на него визирской надели апреля в 7 день, а Иякову-де патриарху в Царьгороде быть не велено. И он-де, Досифей, в правилех приискал, что вольно всякому архиерею отпустить из своей епархии и подать благословение иному архиерею, и о том он будет патриарха Дионисия наговаривать, чтоб учинил по воли царскаго величества и сам он, Досифей, к царскому величеству и к святейшему патриарху Московскому писать будет особо и благословение от себя подаст, а не вместе с Дионисием». |
| 70 об. – 71). 8 апреля состоялись переговоры Никиты с визирем по существу. Визирь первым делом предложил Никите встретиться с патриархом Константинопольским не в Константинополе, а в Адрианополе, поскольку патриарх сам находился в этом городе (что неудивительно: как уже было известно Никите, всего лишь днём ранее тот же визирь «надел на него кафтан»), но Никита – вероятно продолжая сомневаться в легитимности патриарха, получившего свой сан назад из рук визиря, а не Синода, и желая убедиться на месте, кого именно признают патриархом в самой Константинопольской патриархии, – потребовал предоставить ему возможность встречи с патриархом в Константинополе, сославшись на то, что его обратный путь всё равно пролегает через Царьград (л. 72–72 об.). Визирь не стал с этим спорить; далее переговоры коснулись целого ряда тем (л. 72 об. – 82 об.), включая вопрос о Киевской митрополии. По этому вопросу Никита Алексеев потребовал у визиря приказать патриарху Константинопольскому «царского величества грамоту у него, Никиты, принять, и чево великие государи наши, их царское величество, изволяют, то б он, патриарх, учинил по воли царского величества, а изволение царского величества то, чтоб он, святейший Костянтинополский патриарх, отпустителное свое благословение подал о Киевской митрополии, чтоб той митрополии вечно быть под благословением святейшаго патриарха Московского» (л. 78 об. – 79). Визирь согласился с данным требованием, сказав, что «призовет, де, он патриарха к себе и прикажет ему, что царскому величеству надобно, то бы он учинил по воле их царского величества и о всем писал» (л. 79–79 об.). 9 апреля, после посещения турецкой парадной церемонии, Никита Алексеев вновь встретился с патриархом Иерусалимским Досифеем, который сообщил Никите о смещении патриарха Константинопольского Иакова и о возвращении Дионисия на патриаршую кафедру (л. 88–88 об.), а также о перемене своего мнения в отношении передачи Киевской митрополии в юрисдикцию патриарха Московского: «Он, де, Досифей, в правилех приискал, что волно всякому архиерею отпустить ис своей епархии и подать благословение иному архиерею, и о том он будет патриарха Деонисия наговаривать, чтоб он учинил по воли царского величества» (л. 88 об.). Никита Алексеев, со своей стороны, уточнил, не сможет ли патриарх Иаков «с митрополиты» (то есть вместе с Синодом) сместить патриарха Дионисия и безопасно ли поэтому передавать присланные из Москвы грамоты Дионисию; таким образом, даже после всего того, что Никите было рассказано, он всё ещё не мог поверить в то, до какой степени греческие церковные деятели были зависимы от османского правительства. Патриарх Досифей недвусмысленно разъяснил Никите текущую политическую ситуацию в Константинопольской патриархии и посоветовал ему отдать российские грамоты патриарху Дионисию «безо всякого сумнения» (л. 89–90). |
| 57 об.). Резюмируя сказанное, патриарх Досифей заявил Никите Алексееву, что просьбы российских властей удовлетворены не будут и «отпустителного благословения, конечно, не дадут» (Там же). После патриарха выступил посланец гетмана, засвидетельствовавший, что «гетман Иван Самойловичь и все Войско Запорожское, и народ малоросийской» перешли в подданство российских царей и поэтому «гетман так желает, чтоб и духовной чин был весь под благословением святейшаго патриарха Московского» (л. 58), а затем Никита Алексеев вновь привёл аргументы в пользу перехода Киевской митрополии в состав Московского патриархата (л. 58–59 об.). Иерусалимский патриарх повторно заявил, что он не станет поддерживать просьбы Москвы и Киева 36 , и отметил, что патриарх Константинопольский даже чисто теоретически не сможет ответить на эти просьбы без ведома османских властей, поскольку для официального ответа необходим созыв Синода, а для созыва Синода требуется указ визиря: «Костянтинополскому патриарху тово дела чинить, созвав митрополитов, без везирского указу невозможно» (л. 60). Никита Алексеев сообщил патриарху Досифею, что в таком случае он мог бы поставить этот вопрос на аудиенции у визиря, но ещё раз повторил своё недоумение по поводу обсуждения внутрицерковных дел с иноверцами: «А лутче б было им, святейшим патриархом, то святое дело учинить, не розголошая безверным» (л. 60 об.). Но патриарх Досифей настаивал на неизбежности вовлечения визиря в переговоры о судьбе Киевской митрополии: «Хотя, де, к тому делу и склонитца Костянтинополский патриарх, а и ему, де, невозможно без везирского указу царского величества грамоты у него принять и к великим государем писать» (л. 60 об. – 61). Никите Алексееву ничего не оставалось, кроме как согласиться с патриархом Иерусалимским: «И Никита говорил, что он, Никита, по ево, святейшаго патриарха, слову, взяв Господа Бога в помощь, в том деле везирю говорить будет. И отпустил Никиту патриарх на подворье» (л. 61). Однако в итоге Никите Алексееву так и не пришлось лично посвящать визиря в деликатную церковную проблематику, поскольку последнему каким-то образом стало вполне известно содержание разговора Никиты с патриархом Досифеем (либо разговор был подслушан, либо о нём доложили визирю переводчики или же, что вероятнее всего, сам патриарх Досифей). |
| С 13 апреля и до конца месяца никаких встреч по церковному вопросу, согласно статейному списку Никиты Алексеева, не происходило. Ему даже пришлось поинтересоваться на приеме у визиря 2 мая, когда тот вызвал Никиту на переговоры по другим делам, не визирь ли заблокировал издание патриархом Дионисием запрошенных у него грамот, так что визирю пришлось заверить Никиту Алексеева, что «запрещения от него никакова нет» 223, л. 111 об. – 112). Вряд ли, однако, задержка была случайной: недаром уже на другой день после встречи Никиты Алексеева с визирем, 3 мая, патриарх Константинопольский Дионисий отправился из Адрианополя в Царьград (л. 115–115 об.). 14 мая Никита Алексеев, уладив все прочие вопросы с османским правительством, также отправился в Царьград (л. 125), куда прибыл 18 мая. Он остановился в греческом квартале (л. 129–129 об.). 21 мая состоялась уже третья по счёту аудиенция Никиты Алексеева у патриарха Дионисия, на которой российский посланник вновь попросил выдать ему обещанные грамоты, на что патриарх пообещал, что вопрос будет вскоре решён на архиерейском соборе (л. 129 об. – 130). 1 июня Никита Алексеев в четвёртый раз посетил патриарха Дионисия, который «говорил, что он, патриарх, со всем собором постановил и Киевскую митрополию вручает святейшему патриарху Московскому и впредь по нем будучим святейшим патриархом, и грамоты белые Никите и гетманскому посланному чли. И в тех грамотах написано против царского величества грамоты все статьи». Таким образом, в документах Константинопольской патриархии, согласно статейному списку, были учтены все пожелания царской грамоты (то есть, очевидно, 190) 57 . Выслушав чистовые варианты грамот, Никита Алексеев попросил, чтобы его и всю делегацию как можно скорее отпустили на родину, а патриарший архидиакон в ответ напомнил о выдаче патриарху царского жалованья 223, л. 131 об. – 133). 3 июня Никита Алексеев отправил патриарху обещанные три сорока соболей, а 4 июня состоялась его пятая по счёту аудиенция у патриарха Дионисия. «И патриарх говорил Никите, к великим государем, к их царскому величеству, и к сестре их государской, к великой государыни, благоверной царевне, листы и ко святейшему Иоакиму, патриарху Московскому, и отпустителные грамоты готовы, толко иные еще у него листы к великим государем будут о своей нужде. |
| По прибытии 16 марта 1686 г. российской делегации в Адрианополь ей было предложено остановиться в еврейском квартале, но Никита Алексеев отверг это предложение; в результате делегация была размещена в греческом квартале (Там же, л. 35–36), что оказало плодотворное влияние на весь ход переговоров, поскольку удачное расположение обеспечило Никите Алексееву относительную свободу общения с греками, близкими к османскому двору и к патриаршей канцелярии. В это время патриархом Константинопольским последние дни был Иаков (второй раз, с 20 марта 1685 г.). Переговоры фактически начались 17 марта с беседы Никиты Алексеева с греком Юрием Мецевитом, в ходе которой тот рассказал о судьбе первой царской грамоты 94) и присланных вместе с ней соболей 33 , а главное – о неизбежности привлечения великого визиря Османской империи к решению вопроса о статусе Киевской митрополии. Никита пытался оспорить необходимость обращения к правителю-мусульманину в делах, касающихся Церкви: «То дело мочно ему, патриарху, учинить и без везирского указу, а везирю никогда того дела ненадобно знать давать» 223, л. 40), однако Юрий Мецевит разъяснил Никите Алексееву подлинную расстановку сил в Константинопольской патриархии: «Того дела не может патриарх без везирского указу учинить для того, что ему то дело совершать, созвав митрополитов, и ис тех, де, митрополитов есть ему друг и недруг. И как он то дело без везирского указу учинит, то, де, из тех митрополитов кто ни есть объявит везирю, что Костянтинополский патриарх ныне списывался с Москвой, то, де, ево, патриарха, тотчас казнят, и для того без везирского указу того дела учинить невозможно» (л. 40 об. – 41). Даже после таких слов Никита Алексеев отказывался верить в необходимость обращаться по сугубо церковному вопросу к иноверному чиновнику, поэтому Юрию Мецевиту пришлось вновь подтвердить, что без согласия визиря «того дела о Киевской митрополии патриарх делать не будет» (л. 41 об. – 42). После беседы с Юрием Мецевитом Никита Алексеев решил договориться о встрече с патриархом Иерусалимским Досифеем прежде, чем состоялась бы его встреча с визирем, поскольку в инструкциях, полученных Никитой в Москве 196, л. |
| 381 об. – 383), ему поручалось вести переговоры о судьбе Киевской митрополии отнюдь не с мусульманскими властями, но с патриархом Константинопольским Иаковом 34 , а по возможности – также с патриархом Иерусалимским Досифеем, который пытался выставить себя ценным союзником и советником Москвы. Однако патриарх Досифей сам отказал Никите Алексееву во встрече прежде того, как последний получит аудиенцию у визиря 223, л. 43–44). В итоге Никите пришлось отправиться на приём к великому визирю, не обсудив перед тем вопрос о Киевской митрополии ни с Константинопольским, ни с Иерусалимским патриархом. На аудиенции у визиря, состоявшейся 23 марта, Никита Алексеев не стал поднимать вопрос о Киевской митрополии, сославшись на то, что ему поручено передать царские пожелания султану лично (л. 44 об. – 51 об.). Как отмечается в статейном списке, в действительности Никита не решился обсуждать указанный вопрос с визирем потому, что всё ещё не был уверен в целесообразности обсуждения церковной проблемы не с патриархом, а с инославным чиновником (л. 51 об. – 52 об.). В тот же день Никита Алексеев встретился с патриархом Иерусалимским Досифеем (л. 53–61), который лишился повода отказывать российской делегации в аудиенции под предлогом, что сначала должна была состояться аудиенция у визиря, при том, что благодаря дипломатической уловке Никиты Алексеева у визиря патриарх Досифей не имел и повода отказать российским представителям в разговоре по существу 35 . Поэтому патриарху Иерусалимскому пришлось обозначить свою позицию открыто. Он раскритиковал идею о передаче Киевской митрополии в юрисдикцию патриарха Московского и категорически отказался её поддержать, признав лишь допустимость поставления патриархом Московским избранного в Киеве митрополита, с разрешения Константинополя и без передачи митрополии в юрисдикцию Москвы: «Они б благословение дали, что в Киеве волно обрать и поставить святейшему патриарху Московскому, а не вечно быть той епархии за ним» (л. 57). Патриарх Досифей упрекнул русские власти за то, что они якобы провоцировали «Церкви Восточной разделение», когда ставили митрополита Киевского без разрешения Константинополя, хотя само по себе замещение вакантной кафедры – «дело доброе» (л. |
| – «А потом Никита говорил: чтобы он, святейший патриарх, в том святом деле советывал и приводил Константинопольскаго патриарха, чтоб отпустительное благословение на Киевскую митрополию святейшему Московскому патриарху и впредь по нем будущим святейшим патриархом дал, чтоб вольно было поставлять в Киев митрополита, потому что малороссийскому народу за дальным разстоянием к Константинопольскому патриарху в проезде пути и за великим басурманским гонением и насилованием, также и за военными случаи, поставление и благословение принимать от него невозможно. А что Божие дело изволили великие государи у Константинопольскаго патриарха с желанием просити, также и у него, святейшаго патриарха, советывания, и то для того, чтоб впредь отступники Соборные и Апостольские Церкви престолом митрополии Киевской к себе причитать и блюстительми назмватись, и тамо живущих во благочестии людей на свою ересь прелыцати, не дерзали, и чтоб святейший патриарх для милости царскаго величества в том деле с Константинопольским патриархом советывал и приводил к тому святому делу, и для того ему, святейшему патриарху, также и Константинопольскому, прислано их, великих государей, жалованье, а впредь их царская милость от них отъемлема не будет». – «И патриарх говорил, что он в то дело, конечно, вступаться не будет и как-де о том хочет Константинопольский патриарх, а ему б хотя б была дана и великая казна, то б он такова дела не учинил, а и Константинопольскому патриарху тово дела чинить, созвав митрополитов, без визирскаго указу невозможно». – «И Никита говорил, что о том деле, будучи у визиря на разговоре, говорит он, Никита, будет, чтоб Константинопольскому патриарху позволили б у него, Никиты, великих государей грамоту принять и к царскому величеству ему, патриарху, о всем против их государского изволения писать и отпустительную грамоту послать с ним, Никитою; а лучше б было им, святейшим патриархом, то святое дело учинить не розголошая неверным». – «И патриарх говорил: хотя-де к тому делу и склонитца Константинопольский патриарх и ему-де невозможно без визирскаго указу царскаго величества грамоты у него принять и к великим государем писать». |
| Никита понимает психологию Фотия так: Фотий был связан с Асбестой узами тесной дружбы и глубокого уважения. В силу этих чувств, он яростно обрушился на Игнатия, врага Асбесты, и как будто на это поставленный в патриархи, всячески старался отомстить Игнатию, готовый лишить его не только священства, но если можно, и самой жизни. Поэтому он нарушил свою подписку и менее чем через два месяца после хиротонии начал жестоко преследовать сторонников Игнатия, а против самого патриарха пытался возбудить следствие по подозрению в государственной измене. Попытка увенчалась успехом; правительство начало сыск, правда, безрезультатный, но сопровождавшийся для Игнатия тяжелыми страданиями и ссылкой, во время которой Фотий и составил свой собор в храме Апостолов, анафематствовавший Игнатия (Vita Ignatii, p. 512–513). Трудно поверить Никите, чтобы дружба могла зародить в Фотии такую ненависть, какой не видно у самого Асбесты, вынесшего со стороны Игнатия личное оскорбление и преследования. Еще невероятнее, чтобы эта непонятая ненависть увлекла Фотия до преступной готовности убить Игнатия. Нарушать подписку и открывать преследование игнатиан без всякого с их стороны повода – это поступок, достойный какой-нибудь безнадежной административной бездарности, но не таланта первого, во всех отношениях, советника и протасикрита. Низкая роль инициатора сыска была для Фотия нравственно невозможна, насколько это видно из его приводимых ниже писем, и практически бесполезна: Варда более зорко, чем кто-либо, следил за враждебными ему течениями, и имел в своем распоряжении столько услужливого чиновничества, что не нуждался в добровольных доносах. Наконец, нельзя не задать вопроса: почему-же везде и всюду действует только Фотий? Где-же Асбеста? Ведь он не умер, завещав месть своему другу; следовательно, он сам мог вести козни против Игнатия. Между тем о нём Никита забыл совершенно и всю деятельность передал Фотию и только ему одному. Можно не останавливаться на неточности изложения Никиты, граничащей с подтасовкой фактов (через два месяца после хиротонии начались не преследования игнатиан, а открылся их собор в храме Ирины; об этом соборе Никита, как впрочем и Феогност с Стилианом, вовсе умолчал, вследствие чего могло получиться впечатление, что собор в храме Апостолов был выражением тирании Фотия, а не орудием его самозащиты). Достаточно и сказанного, чтобы выяснить, насколько мало удовлетворительно освещение личности Фотия, данное Никитой, всё сочинение которого написано в том-же духе, что и разобранная страница. Впрочем, авторская репутация Пафлагона установилась прочно; на него обычно указывают как на образец тенденциозности, вдохновляемой слепой ненавистью, готовой унизиться до неразборчивой клеветы (Ср. В. Г. Васильевский . В защиту подлинности жития патр. Игнатия. Визант. Временник VI, 1899). К Никите можно отнести его собственные слова, сказанные им по адресу Фотия (p. 532 А): οδν οτως δνει ψυχν χθρα κακ κα μσει προκατειλημμνην, ς κατ το μισουμνου λαλα. |
| Византийский перевод Корана Никита цитирует около 200 аятов Корана в дословном переводе на греческий и подробно обсуждает содержание первых 18 сур, а остальных — фрагментарно. Таким образом, он демонстрирует точное и детальное знание о Коране, которое заставляет предположить существование греческого перевода Корана, на который он мог опираться . Хури пытался отстоять тезис о том, что Никита знал арабский язык и пользовался в работе оригинальным текстом Корана . Однако Трапп и позднее Ферштиг убедительно показали несостоятельность этого мнения, да и сам Никита нигде не делает ссылку на своё непосредственное знание арабского. В отличие от безукоризненного языка самого Никиты, во многих коранических цитатах очевидно влияние народного языка как в грамматическом, так и в лексическом отношениях, так что даже Евфимий Зигабен, используя текст Никиты, вынужден был «подчищать» коранические цитаты, заменяя вульгаризмы классическими формами . «Что касается качества перевода, он в целом неплохой. Он довольно буквальный, переводчик всерьёз пытается переводить весь арабский текст, давая каждому арабскому элементу греческий эквивалент, насколько это возможно. Он не был урождённым арабом, так как допускает ошибки, которые могли быть вызваны только недостаточным знанием арабской грамматики. На лексическом уровне имеется много примеров, где переводчик не мог выяснить значение арабского слова. Очевидно, что он не имел доступа к обширной экзегетической литературе на арабском» . Переводчик не был и урождённым греком, на что явно указывает неуклюжий и бедный язык перевода. Можно согласиться с предположением Ферштига о том, что, скорее всего, это был сириец, обратившийся из ислама . Упоминаемая им другая версия, что переводчиком мог быть св. Константин Философ, путешествовавший в составе посольства в Багдад около 851 г., выглядит совсем фантастичной, впрочем, не исключено, что св. Кирилл мог взять в Багдаде и привезти в Константинополь текст Корана, перевод которого затем был использован Никитой. Но логичнее предположить, что текст был позаимствован в Константинопольской мечети. Это могло бы объяснить наличие серьёзных отличий от канонического текста, которые содержал Коран, использованный для перевода, и которые будут описаны ниже. |
|
|
