| «Иван Сергеевич Тургенев, родился 9 ноября/28 октября/1818 г., умерший 3 сентября/22 августа 1883 года, великий русский поэт, жил в этом доме с 1863 по 1868 год». Немного далее о. Щефирца показал нам виллу знаменитого русского генерала Скобелева с художественной решеткой, изготовленной ярославскими мастерами. В тот же день я познакомился с князем Илларионом Васильчиковым . На следующий день, 11 февраля, приехали из Берлина благочинный протоиерей о. Сергий Положенский и иеродиакон Серафим. Они прибыли для того, чтобы участвовать в торжестве архиерейской службы. В 4 часа дня меня приняла чета Их Королевских Высочеств маркграф Бертольд и маркграфиня Теодора фон Баден В 4 часа дня меня приняла в своем Баден-Баденском замке чета Их Королевских Высочеств маркграф Бертольд и маркграфиня Теодора фон Баден . По поводу этого приема нужно дать несколько предварительных объяснений. В конце 1960 года по инициативе князя Васильчикова был организован так называемый «Кураториум» под председательством маркграфини Теодоры фон Баден. Этюдный портрет принцессы Теодоры Греческой и Датской, впоследствии маркграфини Баденской «Кураториум» является добровольной общественной организацией ставящей себе задачей попечение о сохранности русской Баден-Баденской церкви и принадлежащего ей имущества. Покровительство маркграфов над нашим храмом традиционно: их предки заботились об этой церкви и ее сохранности. Сама маркграфиня Теодора – православная греческая принцесса и прихожанка нашей церкви. В состав «Кураториума», кроме Теодоры и Васильчикова, вошли дочь князя, некоторые прихожане и два-три немца, среди них помощник бургомистра Баден-Бадена. Хлопоча о кураториуме, князь Васильчиков, к сожалению, не позаботился предварительно получить благословение своего архиерея, и я узнал о создании кураториума уже после того, как он был организован. Мне не оставалось ничего другого, как благословить кураториум и в особом письме к маркграфине, поздравляя ее с Рождеством Христовым, выразить свою радость по поводу создания кураториума. |
| Теперь это жилище было несколько в большем беспорядке. Не до порядков было его хозяйке. Когда доктор и Бертольди вошли к Полиньке Калистратовой, она стояла у детской кроватки. Волосы у нее были наскоро собраны пуком на затылке и платье, видно, не снималось несколько суток. Увидя Розанова и Бертольди, она кивнула им молча головою и не отошла от кроватки. — Что с вашим ребенком? — произнес шепотом Розанов. — Не знаю, доктор. Я ходила в Москву, в почтамт, и долго там прождала. Вернулась, он спал и с тех пор едва откроет глазки и опять заводит, опять спит. Послушайте, как он дышит… и ничего не просит. Это ведь не простой же сон? У ребенка была головная водянка. Розанов определил болезнь очень верно и стал лечить внимательно, почти не отходя от больного. Но что было лечить! Ребенок был в состоянии совершенно беспомощном, хотя для неопытного человека и в состоянии обманчивом. Казалось, ребенок вот отоспится, да и встанет розовый и веселенький. Розанов третьи сутки почти безвыходно сидел, у Калистратовой. Был вечер чрезмерно тихий и теплый, над Сокольницким лесом стояла полная луна. Ребенок лежал в забытье, Полиньку тоже доктор уговорил прилечь, и она, после многих бессонных ночей, крепко спала на диване. Розанов сидел у окна и, облокотясь на руку, совершенно забылся. Думы его начались тем, как будет все, когда умрет этот ребенок, а умрет этот ребенок непременно очень скоро — не завтра, так послезавтра. Потом ему представлялась несчастная, разбитая Полинька с ее разбитым голосом и мягкими руками; потом ее медно-красный муж с циничными, дерзкими манерами и жестокостью; потом свой собственный ребенок и, наконец, жена. Но жена припомнилась как-то так холодно, как еще ни разу она не вспоминалась. Ни гнева, ни любви, ни ревности, ни досады — ничего не было в этом воспоминании. Так, промелькнул как-то ее капризный, сварливый образ и тотчас же исчез, не оставив даже за собою следа. Даже сострадание, обыкновенно неразлучное с этим воспоминанием, явилось каким-то таким жиденьким, что сам доктор его не заметил. |
| А как собственно феи ничего не делали и даже не умели сказать, что бы такое именно, по их соображениям, следовало обществу начать делать, то Лиза, слушая в сотый раз их анафематство над девицей Бертольди, подумала: «Ну, это, однако, было бы не совсем худо, если бы в числе прочей мелочи могли смести и вас». И Бертольди стала занимать Лизу. «Это совсем новый закал, должно быть, — думала она, — очень интересно бы посмотреть, что это такое». Лиза даже как-то постарела и пожелтела: ее мучили тоска, бездействие и безлюдье. Розанов оправдался, не произнося ни одного слова в свое оправдание. Его оправдал Персиянцев, который, идучи домой от Бычкова в последний день своей свободы, встретил Рогнеду Романовну и рассказал ей историю с Араповым, прибавив, что «нас всех спас Розанов». Его только, бедняжку, не спасло розановское благоразумие. Чистый и фанатически преданный делу, Персиянцев нес на себе всю опасность предприятия и так неловко обставился в своей маленькой комнатке, что ему, застигнутому врасплох, не было никакого спасения. Он и не спасся. Но еще более оправдало Розанова возвращение Сережи Богатырева из деревни. Это было так смешно, что уж никто не позволял себе и заикнуться насчет Розанова. Шпионом остался один Райнер. Углекислый либерализм поступал иначе. Дорожа правом говорить о своем беспристрастии и других качествах, отличающих людей высшего развития, он торжественно восстановил доброе имя Розанова, и напрасно тот избегал встреч с углекислыми: здесь ему готовы были честь и место. Но мнения углекислых не уходили дальше своей сферы, и если бы они даже вышли за пределы ее, то не принесли бы этим никакой пользы для Розанова, а только были бы новым поводом к вящим для него обвинениям. Белые были в это время жертвами искупления общей глупости. На Лизу, впрочем, все это очень мало влияло. Она знала и без того, что обвинения, взводимые на Розанова, чистейший вздор, но Розанов ей был совсем чужой человек и жалкая, досадившая ей «посредственность». И потому она не понимала, как этот человек, бывший в уездной глуши радикалом, здесь стал вдруг удерживать других от крушительной работы Ильи Муромца. Когда один раз Розанов прислал ей с сторожем деньги, занятые им у нее пред отъездом в Москву, она равнодушно прочла его вежливую записочку, надписала на своей карточке «получила и благодарю», и только. |
| В брачный вечер Женни все эти вещи были распределены по местам, и Феоктиста, похаживая по спальне, то оправляла оборки подушек, то осматривала кофту, то передвигала мужские и женские туфли новобрачных. В два часа ночи Катерина Ивановна Зарницына вошла в эту спальню и открыла одеяла кроватей. Вслед за тем она вышла и ввела сюда за руку Женни. В доме уже никого не было посторонних. Последний, крестясь и перхая, вышел Петр Лукич. Теперь и он был здесь лишний. Катерина Ивановна и Феоктиста раздели молодую и накинули на нее белый пеньюар, вышитый собственными руками игуменьи. Феоктиста надела на ноги Женпи туфли. Женни дрожала и безмолвно исполняла все, что ей говорили. Облаченная во все белое, она от усталости и волнения робко присела на край кровати. — Помолитесь заступнице, — шепнула ей Феоктиста. Женни стала на колени и перекрестилась. Свечи погасли, и осталась одна лампада перед образами. — Молитесь ей, да ниспошлет она вам брак честен и соблюдет ложе ваше нескверно, — опять учила Феоктиста, стоя в своей черной рясе над белою фигурою Женни. Женни молилась. Из бывшего кабинета Гловацкого Катерина Ивановна ввела за руку Вязмитинова в синем атласном халате. Феоктиста нагнулась к голове Женни, поцеловала ее в темя и вышла. Женни еще жарче молилась. Катерина Ивановна тоже вышла и села с Феоктистой в свою карету. Дальше мы не имеем права оставаться в этой комнате. 3 Поднимаем третью завесу. Слуга взнес за Бертольди и Лизою их вещи в третий этаж, получил плату для кучера и вышел. Лиза осмотрелась в маленькой комнатке с довольно грязною обстановкою. Здесь был пружинный диван, два кресла, четыре стула, комод и полинялая драпировка, за которою стояла женская кровать и разбитый по всем пазам умывальный столик. Лакей подал спрошенный у него Бертольди чай, повесил за драпировку чистое полотенце, чего-то поглазел на приехавших барышень, спросил их паспорта и вышел. Лиза как вошла — села на диван и не трогалась с места. Эта обстановка была для нее совершенно нова: она еще никогда не находилась в подобном положении. |
| Труднее гораздо ему было сладить с другим нападением. Лиза заметила, что все это прекрасно, что со всем можно помириться, но что она удивляется, каким образом Белоярцев мог позволить себе сделать выбор квартиры, не получив на этот выбор предварительно общего согласия всей собирающейся семьи. Белоярцев смешался, убеждал Лизу, что в этом с его стороны нет никакого самовластия, что он просто дорожил случаем не упустить удобной квартиры и проч. Лиза находила что все это не резон, что это опять смахивает на родительскую опеку, о которой Белоярцева никто не просил, и что он во всяком случае нарушил общественное равноправие на первом шагу. Новые семьяне старались убедить Лизу, что это пустяки, вздор, на которые не стоит обращать так много внимания, но она оставалась при своем мнении и утверждала что Белоярцев был не вправе так распоряжаться. Это был первый удар, полученный Белоярцевым в его генеральском чине, и он его очень затруднял. Белоярцеву хотелось выйти с достоинством из этого спора и скорее затушевать его. Он подошел к Лизе и сказал: — Ну, прекрасно, Лизавета Егоровна, ну, если я действительно, по вашему мнению, поступил опрометчиво, — простите меня, каюсь, только перестанемте об этом говорить. Белоярцев мало знал Лизу и не понимал, какой новый и довольно решительный удар он наносил своему генеральству, прося у нее извинения. Он понял свой промах только тогда, когда Лиза, вместо того чтобы пожать протянутую ей Белоярцевым в знак примирения руку, холодно ответила: — Вы не меня обидели, а всех, и я не имею права извинять вам вашего самовольничанья. Все, однако, были гораздо снисходительнее к Белоярцеву. Дело это замялось, и в тот ненастный день, когда мы встречаем Розанова в глухом переулке, начался переезд в общественный дом, который положено было вперед называть «Domus Concordiae» (Домом Согласия). Глава четвертая Вопросы дня В большой, довольно темной и еще совсем не убранной зале «Дома Согласия», сохранявшей все следы утрешнего переезда, в восемь часов вечера кипел на круглом столе самовар, за которым сидели новые семьянки: Ступина, Каверина, Жимжикова, Бертольди и Лиза. Бертольди наливала чай, Каверина шила детскую рубашечку, Лиза внимательно читала, пошевеливая свои волосы костяным книжным ножиком. Белоярцев в архалучке ходил вдоль стены, держа под руку маленького черненького Прорвича, некогда встретившего Лизу в гостинице «Италия» (Прорвич был пока единственное лицо, принятое сюда из райнеровской богадельни). |
| Доктор отвечал казенною фразою. — А я к вам не своей охотою, — начал весело Сахаров, — я от барынь… — Ну-с, — произнес Розанов. — Вы, Дмитрий Петрович, оставьте все это: вам о ребенке нечего беспокоиться. — Уж об этом предоставьте знать мне. — Ну, как хотите, только его вам не отдадут. — Как это не отдадут? — Так-таки не отдадут. Для этого завтра будут приняты меры. — А вы думаете, я не приму своих мер? — Ну, вы свои, а мы — свои. — Вы-то здесь что же такое? — Я? я держу правую сторону. — Кто ж вас сделал моим судьей? Сахаров состроил обидную гримасу и отвечал: — Я всегда буду заступаться за женщину, которую обижают. — Уйдите, однако, от меня, — проговорил Розанов. — Извольте, — весело отвечал Сахаров и, пожав руку Помаде, вышел. — Пойдем ко мне ночевать, — сказал Помада, чувствуя, что Розанову особенно тяжел теперь вид его опустевшей квартиры. Розанов подумал, оделся, и они вышли. Долго шли они молча; зашли в какой-то трактирчик, попили там чайку, ни о чем не говоря друг с другом, и вышли. На дворе был девятый час вечера. Дойдя до Помадиной квартиры, Розанов остановился и сказал: — Нет, я не пойду к тебе. — Отчего не пойдешь? — Так, я домой пойду. Сколько Помада ни уговаривал Розанова, тот настоял-таки на своем, и они расстались. Помада в это время жил у одной хозяйки с Бертольди и несколькими студентами, а Розанов вовсе не хотел теперь встречаться ни с кем и тем более с Бертольди. Простившись с Помадою, он завернул за угол и остановился среди улицы. Улица, несмотря на ранний час, была совершенно пуста; подслеповатые московские фонари слабо светились, две цепные собаки хрипло лаяли в подворотни, да в окна одного большого купеческого дома тихо и безмятежно смотрели строгие лики окладных образов, ярко освещенных множеством теплящихся лампад. Розанов пошел зря. Ничего не понимая, дошел он до Театральной площади и забрел к Барсову. Заведение уже было пусто; только за одним столиком сидели два человека, перед которыми стояла водка и ветчина с хреном. — Можно чайку? — спросил Розанов знакомого полового. |
| Но употребление их в книгах Паралипоменон является ещё колеблющимся, непостоянным; одно и то же слово пишется то plene, то defecmіve, встречаясь притом в том и другом виде и в до-пленных книгах Священного Писания. Слова вместо и вместо , которым Бертольд и Ветте приписывают особенно важное значение в деле доказательства позднейшего происхождения наших книг, употребляются в них чаще без чем с . Scriptio defectiva находится, например, в ; ,. 27, 30; 10:18; 11:1, 5, 14, 16; 12:2, 4, 5, 7, 9; 13:2 и т. д. В 2Пар. 25:1 стоит около , притом же в Иер. 26:18 это же слово пишется plene. Точно так же слово , которое в кн. Паралипоменон пишется правильно через йод, встречается нередко не только в книгах Ездры, Неемии и пр. Захарии ( 1Ездр. 3:10; 8:20 ; Неем. 3:15; 12:24, 37, 45 ; Зах. 12:7, 8, 10, 12; 13:1 ), но и в Иез. 34:23 и даже у древнейших пророков – Ос. 3:5 и Ам. 6:5; 9:11 . Притом в книгах Паралипоменон scriptio defecmіva встречается часто там, где нужно бы ожидать противного явления, например, в 1Пар. 3:1 , где стоит вместо 2Цар. 3:2 ; в 1Пар. 6:19 вместо Исх. 6:19; в 1Пар. 18:17 вместо 2Цар. 6:18 и т. д. Из того обстоятельства Гербст 35 и Моверс 36 заключают, что орфография наших книг зависела более от писателя их, чем от времени, в которое он жил. Но если бы заключение это было и несправедливо, то, во всяком случае, совсем не нужно нисходить к времени Александра В. или Селевкидов, чтобы объяснить орфографию книг Паралипоменон. Гораздо более естественным объяснением её может служить тот период, когда еврейская речь перестала быть народной речью. А таким временем является, как мы заметили уже, без сомнения, время вавилонского плена, – что признаёт и сам Бертольд, когда говорит, что уже во время Неемии простой иудейский народ совершенно разучился понимать еврейскую речь, и что она была понимаема только священниками и учёными 37 . – Таким образом, орфография и язык наших книг вовсе не могут иметь решающего значения в вопросе о времени их происхождения; тот и другой признак доказывают только, что книги написаны вообще после плена, но не в состоянии доказать, что они написаны именно в период Александра В. или Лагидов и Селевкидов. «Писатель Паралипоменон имел пред собой остальные книги Ветхого Завета уже в квадратном шрифте, потому что там, где он пользовался ими, у него встречаются варианты, происшедшие от замены одних букв другими, каковое изменение могло произойти по причине сходства тех букв между собой не в древнем, а только в квадратном шрифте. Но квадратный шрифт вошёл в употребление среди евреев и заменил собою древний курсивный шрифт в очень позднее после плена время; отсюда и книги Паралипоменон были написаны в позднее уже время». В подтверждение этого аргумента приводят следующие примеры вариантов: 1Пар. 9:15 ср. · Неем. 11:17 . 2Пар. 4:11 = 3Цар. 7:40 . 1Пар. 1:6 = Быт. 10:3 . 1Пар. 1:7 = Быт. 10:4 . 1Пар. 11:30 = 2Цар. 23:29 . 1Пар. 11:27 = 2Пар. 23:25 . |
| Оба внука (Фелатия и Исаия) Зоровавеля неизвестны, но их жизнь должна падать на время Ездры. В каком отношении к Зоровавелю и его внукам стоят перечисляемые далее лица, сказать трудно. Правда, буквальное чтение данного места: «сыны Рефая, сыны Арнона, сыны Овадия, сыны Шехонии» Бертольд понимает в том смысле, что все эти лица, кончая Шеханией, суть сыны Ханании, т.е. внуки Зоровавеля. «Так как сыны Рефая, Арнона и т.д., – говорит он, – стоят на одной линии с предшествующими именами – Фелатья и Исайя, и так как продолжение рода ( 1Пар.3:22 ) присоединяется к названному в конце ( 1Пар.3:21 ) Шехании, то мы вынуждаемся принять, что Фелатья, Исайя, Рефай, Арнон, Овадия и Шехания суть без различия сыны Ханании». Принимая далее во внимание, что в следующих стихах ( 1Пар.3:22–24 ) род Шехании проводится через четыре генерации (Шехания, Шемаия, Неария, Елиоенай), следовательно, весь род Зоровавеля состоит из шести поколений, тот же Бертольд и другие утверждают, что последне его представители жили около 350 г. до Р. X., ранее какого времени не могла быть написана и самая кн. Паралипоменон. Но соображение Бертольда и основанные на нем выводы были бы состоятельны только в том случае, если бы вместо слов: сыны Рефая, сыны Арнона стояли одни имена Рефай, Арнон и т.д. Но ничего подобного нет: Фелатья и Исайя и сыны Рефая, сыны Арнона стоят далеко не на одной линии. Первые могут быть сынами Ханании, но далеко не могут быть ими сыны Рефая, Арнона и т.д. Последние могут быть внуками Ханании, если только предположить, что Рефай, Арнон были братья Фелатии и Исаии, – сыны Ханании. Но это предположение не имеет за собою основания ввиду признаваемой многими экзегетами порчи еврейского текста в данном стихе. Именно, в нем четыре раза к одному собственному имени слово «сын» относится во множественном числе (benei), тогда как по аналогии с предшествующими стихами должно бы стоять «сын его«. Благодаря этому, чтение «сыны Рефая», «сыны Арнона», содержит указание на каких-то безличных, безымянных сыновей, предлагает такое исчисление потомства, подобного которому не встречается в других местах кн. Паралипоменон. Порча еврейского текста предполагается и переводом LXX, предлагающим свое чтение: «сыновья Ханании: Фалеттиа и Иессиас – сын его, Рафал – сын его, Орна – сын его» и т.д. Но и греческий текст не свободен от неправильности: судя по выражению «сыновья», у Ханании должно быть два сына – Фелатья и Исайя; но прибавление к последнему имени замечания «сын его» заставляет считать Исаию сыном Фелатьи, – у Ханании оказывается один сын. |
| Епископ Бертольд Преемником каноника Мейнгарда был назначен Бертольд, аббат Локкумского монастыря (около Ганновера) Цистерцианского ордена. Он стал епископом Ливонии в 1195 г., а в 1197 г. прибыл в Икскюль. Спустя некоторое время он узнал, что ливы вознамерились убить его. Это заставило Бертольда пробраться на Готланд, а оттуда далее в Саксонию и сообщить о падении Церкви в Ливонии архиепископу и папе. В 1198 г. Бертольд выхлопотал у папы Целестина буллу, в которой объявлялось прощение грехов всякому, возложившему на себя крест и вооружившемуся против ливов. Епископ Бертольд собрал войско и прибыл с ним в Ливонию. Ливы прислали к епископу гонца узнать, почему он привел войско. Епископ ответил, что причина тому — возврат ливов в язычество. «Тех из нас, которые приняли веру,— говорили ливы,— ты можешь принуждать сохранять ее, но других привлекай к вере любовью, а не побоями» . Было установлено перемирие, но ливы нарушили его и в одном из сражений (1198) зверски убили епископа Бертольда, разорвав его на куски. Немецкое войско, пытаясь отомстить ливам, огнем и мечом опустошало их поля и селения. Побежденные ливы позволили окрестить сначала 50, а затем 100 человек. Они приняли в свои замки священников и обещали обеспечивать их зерном. Немецкое войско отправилось домой, но как только ветер надул паруса, ливы опять приступили к своим языческим обрядам. Они погружались в Двину и говорили: «Мы теперь смываем с себя воду крещения и христианство водою Двины и отрекаемся от принятой веры, которую и отсылаем за удаляющимися саксонцами» . Узнав о гибели своего ставленника Бертольда, архиепископ Бременский Гартвиг понял, что в Ливонию необходимо послать человека, который не стеснялся бы применять силу и любые другие средства для достижения цели. Для этого нужен был человек энергичный, деятельный и дальновидный. Выбор пал на бременского каноника Альберта . Там же. П. 5. Там же. 9. Там же. III. 1. Ссылки по теме Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия» По Благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла © Православная Энциклопедия, 2001–2024. Все права защищены © Сделано в Stack Group , 2008–2024 |
| Хрисогона, существующих в наст. время). Во время позднейших перестроек церкви они были утрачены. Ныне в центре апсиды размещена мозаичная икона «Мадонна с Младенцем и святыми Хрисогоном и Иаковом» (ок. 1290). По-видимому, икона была создана для ц. Сан-Кризогоно, но не для ее апсиды - плоская мозаика в золоченой раме не соответствует изгибу стены. Вероятно, она была перенесена в 20-х гг. XVII в., во время реставрации церкви Дж. Б. Сориа по заказу кард. Шипионе Боргезе. Произведение приписывают авторству К. или художников его круга. Позднейшие дополнения кладки фона в верхней части образа, приведшие к изменению его формата, объясняют тем, что первоначально он был частью надгробия, выполненного в готических формах, и имел стрельчатое навершие ( Mesnard M. La Basilique de Saint Chrysogone a Rome. Vat., 1935). Вероятно, определенная жесткость в трактовке форм также является следствием реставраций. Образ создан в традициях визант. иконографии - на золотом фоне представлена Божия Матерь «Одигитрия», Ее трон построен с использованием обратной перспективы, композиция центрична, лики строги и отстраненны. Однако св. Иаков в доспехах рим. воина и св. Хрисогон в тяжелом плаще уверенно стоят на ногах, хотя плоскость опоры не обозначена. Ф. Болонья рассматривал этот образ как предшествовавший мозаикам ц. Санта-Мария-ин-Трастевере и позднейшим живописным циклам ( Bologna. 1969). В апсиде ц. Санта-Мария-ин-Трастевере К. принадлежит цикл мозаик («Рождество Марии», «Благовещение», «Рождество Христово», «Поклонение волхвов», «Принесение во храм», «Успение»). На центральной панели в медальоне изображен полуфигурный образ Мадонны с Младенцем и предстоящими ап. Павлом и ап. Петром, представляющим заказчика, кард. Бертольдо Стефанески. Заказ Бертольдо подтверждается записью в Перечне усопших базилики (Brit. Lib. Add. 14, 801, 6 нояб. без указания года). Под сценами имеются стихотворные посвятительные надписи, текст к-рых приписывается кард. Якопо Стефанески, брату Бертольдо ( Cecchelli C. Santa Maria in Trastevere. |
|
|
