| Евангелический Календарь, издаваемый в течении семнадцати лет г. Пипером, профессором Богословия в Берлинском университете, кроме своего практического назначения, имеет целью распространение в публике сведений об историческом развитии христианских идей, помощью наглядного объяснения памятников древнего христианского искусства. Самая виньетка на заглавном листке Календаря, изображающая Доброго Пастыря с Агнцем на плечах – снимок с древнехристианской живописи Римских катакомб – дает уже некоторое понятие об общем характере статей, помещаемых Пипером в Евангелическом Календаре, почти всегда с приложением снимков с памятников, о которых идет речь. Сведения о христианском искусстве, распространяемые профессором Пипером в течение многих лет, кроме своего ученого значения вообще, имеют и частный интерес, свидетельствуя некоторым образом об умственных интересах немецкой публики, с таким постоянством поддерживаемых издателем в книге, предназначаемой для ежедневного употребления. Мы надеемся в одном из следующих сборников познакомить читателей с более интересными для русских статьями Пипера в Календарях за все прошлые года; теперь же остановимся из двух его статей в Календаре на текущий 1866 г., на той, которой заглавие означено в начале этой рецензии. Другая статья, не менее важная для христианской археологии, имеет предметом изображения рая и обетованной земли на одном Марсельском саркофаге. Что же касается до статьи о Пармских рельефах, то, как читатели увидят, она имеет прямое отношение к преданиям Русской иконописи, и это отношение указано самим профессором Пипером, который, таким образом, один из первых между учеными в Германии пролагает новый путь к плодотворному изучению христианских преданий западных сравнительно с восточными, и именно с Русскими. Доселе, с той точки зрения только эстетической, немецкая критика односторонне и поверхностно относилась к Русскому национальному искусству, как это показано выше в статье об Отзывах иностранцев об этом предмете. Пипер первый из немецких историков искусства с должным уважением взглянул на памятники Русской иконописи, и в Евангелическом Календаре за текущий год предложил любопытный образец сравнения одной из Русских миниатюр XV века с рельефами романского стиля Пармского баптистерия (1196–1283 г.). Историки старой эстетической школы извлекли бы из этого сравнения только тот результат, что Пармские рельефы, хотя старше Русской миниатюры почти тремя столетиями, однако несравненно изящнее ее (что, впрочем, вполне справедливо). Издатель Евангелического Календаря, пренебрегая избитыми общими местами об отсталости Русского церковного искусства, обратился к существенной его стороне, к первобытности предания, для того чтобы при его пособии объяснить родственные ему явления на Западе. |
| Письмо 154. Н.Н. Третьякову 1963 [Покров] 1009 Дорогой и милый Н Н . Вы очень хорошее сказали слово для определения итога или, наоборот, истока абстрактного искусства школы Пикассо – «бунт». В основе мироздания, в основе человека, во всем божественном замысле мира лежит Строй, Порядок, Лад. Только этим, кстати, можно объяснить такую всеобщность современного признания средневекового Рублева: раскрытие им изначальной гармонии объединило всех. Это хорошо выразил Тютчев. «Певучесть есть в морских волнах, Гармония в стихийных спорах, И стройный мусикийский шорох Струится в зыбких камышах. Невозмутимый строй во всем...» 1010 Этот строй мы называем красотой, и художник, отыскивая ее в мире и в человеке, совершает, хоть и слабыми своими силами, но также какие-то познания Бога, Создавшего ее. Утверждая красоту Строя и строй Красоты, он как бы способствует сохранению мира, его спасению. Недаром Достоевский, поняв спасительность этого Богом данного неизреченного Ритма сказал, что «красота спасет мир» 1011 . Понять, почему он спасителен, мы вполне не можем, разве только догадываемся, так же, как только догадываемся о бездне премудрости Божией. Но мы ясно чувствуем божественность этой стихии Лада и знаем, что нарушение ее закономерности таит в себе смертельную опасность для человека и мира. Тогда нарушается какое-то изначальное Единство и все возвращается к до-бытию, к разъединению и хаосу. «О, бурь заснувших не буди – Под ними хаос шевелится!..» 1012 Когда-то в детстве мы слышали в этих строках только красивость образа, и нам понадобилось прожить еще сорок лет, чтобы услышать их жуткую пророческую правду об опасности, нависшей над нами. У Тютчева есть еще такие строки: «Когда пробьет последний час природы, Состав частей разрушится земных: Все зримое опять покроют воды, И Божий лик и зобразится в них!» 1013 То, что поэту мерещилось, как следствие какого-то домостроительного акта Божия для «состава частей», совершаемого Им в установленные сроки, то абстрактному сознанию представляется как некий «принцип действия» современного человека, пожелавшего коснуться этого «состава частей», разрывая если не их, то себя, пожелавшего своими нечистыми руками тронуть первооснову бытия, то «основание, которого, – как сказал Апостол, – художник и строитель Бог» 1014 . Точно какая-то ненависть к плоти мира, к самой материи мира все сильнее поднимается в человеке, в том самом человеке, который в обыденной своей жизни весь погружен в материю и растлевает плоть. Это страшно, конечно, только для человека самого, так как свободная воля, т е свобода выбора добра и зла, строя и разрушения, жизни и смерти дана только ему, а значит, только он может погибнуть. А море, и горы, и пармская фиалка, и виноградная лоза будут всегда, в том или ином своем образе, славить своего создателя Бога. |
| В дверь постучали. «Вот эта тоже некрасива, – подумала Елочка, увидев на пороге Анастасию Алексеевну, – но этой все равно! Ее мечты не залетают далеко… второй сорт чаю! К тому же, она уже немолода». А та залопотала: – Елизавета Георгиевна, извините, голубушка, что я к вам опять суюсь без приглашения. Я к вам по делу. – А что такое? – Елочка продолжала стоять в дверях и не приглашала гостью войти. «Как противна ее навязчивость! Какое у нее может быть дело? Клопов давить и носки штопать? Тоска, о, какая тоска! Она разлита во всем: в чистоте и аккуратности этой слишком знакомой комнаты, которая выскоблена, как кухня голландской хозяйки; в одинокой чашке крепкого чаю, допить который помешало появление Аси; в томике Блока, который загрыз ей душу мечтами; в сестринском белом халате, который напоминает госпиталь; а больше всего в портрете матери, которая передала ей свои интеллигентные, но некрасивые черты, однако сама все-таки была счастлива. Впрочем, виноват не портрет – всего интенсивней источает тоску флакон на туалете с остатками духов «Пармская фиалка». Анастасия Алексеевна мялась на пороге: – Подумала я, что следует вам рассказать… опять… этот… как бишь его?… Аристократическая фамилия… Дашков, поручик… Елочка вспыхнула: – Зачем вы треплете это имя? Я вас просила забыть о нем! – Знаю, знаю, миленькая! Дайте рассказать, не сердитесь! Я для вас же стараюсь, когда выслушаете, так еще похвалите. Ох, задохлась я и устала. Сесть-то позволите? Сконфуженная Елочка поспешила усадить Анастасию Алексеевну и притворила двери. – Чудное дело, голубушка! – заговорила та. – Сдается мне, что этот гвардеец, Дашков, жив. Может, вы что и знаете, да мне не говорите? – Как так жив? С чего вы взяли? – Елочка уже овладела собой и была настороже. – Рассказывайте, рассказывайте все, что знаете! – повторила она. – Видите ли, Елизавета Георгиевна, пришел ко мне вчера муж. Не в урочное время, приветливый этакий… О том, о сем покалякал, а потом давай расспрашивать про поручика. Гляжу – норовит незаметно выведать, ровно кот меня обхаживает. Думает, что я вовсе дура, а я хоть и припадочная, а сейчас смекнула, что ради этого только он и пришел. |
| Весьма замечательная по своему происхождению и характеру притча о суете человеческой жизни, первоначально появившаяся в греческих лицевых псалтирях, помещена также и в нашей псалтири в объяснение 143-го псалма. Притча эта, надписанная здесь „житие человече”, составляет иллюстрацию собственно к словам псалмопевца “человек суете уподобися». Картина имеет следующий вид: зверь единорог преследует бегущего от него человека; последний взбирается на дерево, у корня которого находятся две мыши – черная и белая, ниже – пасть странного змея. Сюжет этот в древности находил место не только в греческих и славянских псалтирях, различных редакций, но даже и в скульптуре, как напр. на южных дверях пармского ваптистерия, и на русских иконах. Смысл его, не ясный с первого раза, становится понятным из сопоставления его с притчей, рассказанной в истории о Варлааме и Иоасафе индийском царевиче (2 гл.) и занесенной в древние прологи. Старец Варлаам, как видно из названной истории и прологов, беседуя с царевичем Иоасафом, рассказал ему, между прочим, такую притчу о суете человеческой жизни. Некто, спасаясь от преследования единорога, упал в пропасть; но во время падения зацепился за ветви растущего здесь дерева. Посмотрев вниз, он с ужасом заметил пасть страшного змея, изрыгающую огонь, и двух мышей – черную и белую, которые грызли корень дерева. Опасность была велика; но когда погибающий увидел на дереве капли меда, то, презрев все ужасы, стал есть этот мед. Притча эта, по объяснению Варлаама, означает следующее: единорог – смерть, преследующая человека; пропасть – мир исполненный зла; дерево – человеческая жизнь; змей – адская утроба; мыши черная и белая – ночь и день; мед – сладость мира сего. Одного сопоставления этой притчи с миниатюрой достаточно для того, чтобы видеть, что они выражают собою одно и то же. Но это тождество становится совершенно очевидным и бесспорным в виду следующего, подмеченного нами, факта: в новгородском софийском соборе на северных дверях алтаря, имеющих древнее происхождение, воспроизведена именно эта притча, а над ней представлена и сама беседа Варлаама с Иоасафом царевичем, с соответствующими надписями. Ясно, что между двумя этими изображениями существует теснейшая связь, указываемая вышеприведенными литературными источниками. Единорог с таким аллегорическим значением является в нашей рукописи только один раз, и хотя изображение его повторено здесь еще три раза в псалмах 77, 91 и 103-м, но там он отнюдь не имеет такой широкой ассоциации. |
| Имп. Иосиф II. Портрет. 1775 г. Худож. А. фон Марон. (Музей истории искусств, Вена) Род. в сложный для династии Габсбургов период. После смерти в 1740 г. имп. Карла VI, не оставившего наследников мужского пола, на основании Прагматической санкции власть перешла к его дочери Марии Терезии, в связи с чем Пруссия и ее союзники начали войну за Австрийское наследство (1740-1748). Полученное И. образование не носило систематического характера, большое влияние на формирование его взглядов оказало самостоятельное чтение трудов мыслителей эпохи Просвещения, что вызывало недовольство его матери имп. Марии Терезии, считавшей идеи просветителей крайне опасными. И. дважды вступал в брак: в 1760 г. с целью сближения домов Габсбургов и Бурбонов по воле Марии Терезии и канцлера В. А. Кауница он женился на герцогине Пармской Изабелле († 1763), а в 1765 г.- на герцогине Баварской Марии Жозефе (наследников не осталось). После смерти отца с 18 авг. 1765 г. И. по воле матери являлся ее соправителем, однако почти все сферы гос. управления оставались под контролем Марии Терезии, что препятствовало И. проявлять самостоятельность в правлении. Влияние И. на гос. дела было минимальным, чаще всего он лишь выполнял волю матери. Тем не менее, следуя идеям Просвещения, И. добился в 1776 г. от Марии Терезии отмены пыток в судопроизводстве. Нежелание матери считаться с мнением И. при управлении государством нередко приводило к напряженности в отношениях между ними. Стремясь избежать конфронтации с императрицей, И. инкогнито (под именем гр. Фалькенштейна) совершал длительные путешествия: был в Силезии (1769), в Италии (1769), во Франции (1777), в России (1780), а также в разных частях империи, где знакомился с положением дел, проблемами и потребностями общества. В 1780 г. встречался с российской имп. Екатериной II Алексеевной в Могилёве для выработки общей антитурецкой политики. Принято считать, что эти поездки, во время к-рых И. знакомился с опытом гос. управления в др. странах, повлияли на его дальнейшее правление, определив курс реформ. |
| 29 янв. 1712 г. в Утрехте открылся съезд делегатов от воюющих держав: от Папского престола там присутствовал легат Д. С. Пассионеи; представителя франц. короля, пресв. Мельхиора де Полиньяка, К. возвел в достоинство кардинала (18 мая 1712). В этих переговорах папская дипломатия потерпела полную неудачу. Согласно подписанному 11 апр. 1713 г. Утрехтскому мирному договору, Филипп V признавался королем Испании с отказом его самого и его наследников от прав на корону Франции. Договор совершенно не учитывал интересы Папского престола: Пармское герц-ство, Неаполитанское и Сицилийское королевства не рассматривались как вассалы папы Римского, без согласия К. герцогу Савойскому была передана Сицилия, после чего имп. Карл VI Габсбург даровал герц. Виктору Амадею II королевский титул. Папскому легату Пассионею не удалось добиться внесения в договор положений, закреплявших права католич. населения на территориях, отходивших под власть протестант. монархов Пруссии и Великобритании. Восстановить отношения с испан. кор. Филиппом V К. удалось благодаря влиянию на короля его новой жены, Изабеллы Фарнезе, герц. Пармской. В 1715 г. в Мадриде вновь открылась нунциатура. В 1716 г. премьер-министром Испании стал пресв. Хулио Альберони, доверенное лицо кор. Изабеллы. Он сосредоточил в своих руках гос. управление и заявил о стремлении следовать политике Папского престола. В дек. 1714 г. Венеция объявила войну Османской империи. К. принял решение организовать антитур. лигу. Папа надеялся, что борьба с турками поднимет его престиж и объединит католич. монархов под эгидой Папского престола. Согласие оказать помощь в борьбе с Османской империей выразила Испания. В июне 1717 г. пресв. Х. Альберони подготовил проект конкордата, предусматривавший выплаты в течение 5 лет из средств испан. духовенства на военные расходы. В благодарность К. возвел пресв. Х. Альберони в достоинство кардинала. Однако попытки папы привлечь к войне с турками Францию (в сент. 1715 после смерти кор. Людовика XIV к власти пришел регент, герц. |
| Обрезков обещанием хорошего подарка уговорил переводчика Порты сделать ей заявление, будто он узнал, что между Франциею и Австриею положено: если не удастся возвести на польский престол саксонского принца, то стараться возвести герцога пармского, тестя эрцгерцога Иосифа, близкого родственника и французскому королю; таким образом, все католические державы и папа со всем духовенством и иезуитами станут притеснять вольность Польской республики. Вследствие обоих этих представлений Порта объявила прусскому посланнику, что ей приятно согласие Пруссии с Россиею относительно предоставления полякам свободы выбрать себе короля из своих. За три тысячи червонных Обрезкову удалось побудить Порту дать и французскому посланнику ответ в том же смысле и послать указы крымскому хану, господарям молдавскому и волошскому, чтоб они сообразовались с решением Порты, ибо при дворах этих владетелей велись всякого рода интриги против России. Сильная дипломатическая борьба между Россиею и Франциею должна была происходить также на другом северном полуострове Европы. 28 марта Остерман доносил: «По нынешним здешним изнурительным обстоятельствам нельзя думать, чтоб шведский двор покусился вмешаться в польские дела, разве будет побужден к тому Франциею, которая заплатит ему доимочные субсидии и будет продолжать свое прежнее ремесло, подкупать шведские государственные чины». 26 августа Остерман дал знать, что Франция предложила Швеции новый десятилетний оборонительный союз на таких условиях: Франция в 1763 году заплатит Швеции миллион ливров, потом с будущего года во все время союза будет платить по полтора миллиона ливров в год, а Швеция за это отдаст во французскую службу шесть линейных кораблей и шесть фрегатов вооруженных, которые Франция возвратит по миновании союза натурою или, по оценке, деньгами. На этом донесении Панин Написал: «О представлении французского двора шведскому можно, кажется, в конфиденцию аглинскому двору чрез его здесь посла и здешнего министра в Лондоне дать знать, дабы чрез то, с одной стороны, возбудить атенцию и жалюзию аглинского двора к французскому приумножить; с другой стороны, уважение, нужду и склонность оного вступить с здешним в теснейшее содружение и тем кондиции по мере полагаемого союзного оборонительного и коммерции трактатов выгоднее и полезнее для здешнего двора учинить». |
| Нидерланды В Нидерланды реформаторские идеи проникли вместе с сочинениями Лютера, и потому начавшееся движение было названо лютеранским. Но затем сюда проник кальвинизм и получил преобладающее значение. В середине 16-го века в Нидерландах было уже много кальвинистских общин, устроенных по образцу женевской. Император Карл V, испанский король, владевший и Нидерландами, принимал жестокие меры, но не мог остановить распространение новых религиозных учений. При его сыне Филиппе II (1556-98) положение там обострилось. Он думал удержать нидерландцев учреждением новых епископий в лоне католической церкви, ввел суд инквизиции. Но начавшиеся после этого религиозные процессы и многочисленные казни вызвали только восстание в Нидерландах (1566 г.). Сменив управлявшую от его имени герцогиню Маргариту Пармскую, король Филипп отправил в Нидерланды испанское войско под начальством герцога Альбы , отличного полководца и в то же время мрачного, беспощадного фанатика. Национальному и религиозному движению полностью сочувствовал немецкий князь Вильгельм Оранский , имевший владения в Нидерландах. Во главе движения стояли также граф Эдмонт, прославившийся в войнах, и нидерландский адмирал граф Горн. Оба они были вероломно захвачены Альбой и казнены. Вильгельм Оранский вел вооруженную борьбу с Альбой, который с испытанными в боях солдатами побеждал всякое сопротивление. Страна была залита кровью. Цветущие Нидерланды были разорены. Но сопротивление продолжалось. Филипп II был вынужден отозвать Альбу и попытался действовать мирным путем. Но ненависть народа к притеснителям была слишком сильна. Все нидерландские провинции заключили договор с обязательством прогнать испанцев. Единственное, на чем мог сыграть новый правитель Нидерландов, — это на том, чтобы южные области страны (романского происхождения) оставались католическими, тогда как северные (с германским населением) приняли протестантизм. Пользуясь религиозной враждой, Александр Фарнезе, правящий страной, сумел привлечь на свою сторону католиков. Пять же северных провинций составили в 1579 г. в Утрехте вечный союз для поддержки своей независимости и религии. Вскоре к ним примкнули еще две. Штатгальтером (наместником) был избран Вильгельм Оранский. Когда же он пал от руки убийцы, его заменил сын Мориц Оранский. После смерти Фарнезе дела испанцев пошли плохо, и Испания заключила перемирие с Соединенными Провинциями. По Вестфальскому миру 1648 г. была признана независимость Нидерландов (Голландии) и кальвинизм там утвердился еще больше. |
| Распятие. 1780 г. Худож. Франсиско Гойя (Прадо, Мадрид) Распятие. 1780 г. Худож. Франсиско Гойя (Прадо, Мадрид) Со смертью Мелендеса в 1734 г. и началом работы в 1737 г. при дворе худож. Луи Мишеля Ванло (Ван Лоо) в Мадриде полностью восторжествовал вкус Нового времени. Его воплощением стал написанный Ванло групповой портрет королевской семьи Филиппа V (1743, Прадо, Мадрид), в котором органично соединились итал. колорит и сценическая театральность роскошного интерьера с драпировками, открывающимся вдали пейзажем, а также тип английского портрета-собеседования, франц. стремление к изяществу и тонкой игре настроений. Во многом эта картина, как и вся живопись, созданная при дворе кор. Фердинанда VI,- своего рода аналог операм, которые ставились при дворе. Портреты и не существовавшие ранее в И. картины мифологического жанра работы итальянца Якопо Амигони также соответствуют этому направлению. Главной чертой его живописи была полнокровная энергия образов, барочное великолепие («Портрет Фаринелли», ок. 1750, Гос. художественная галерея, Штутгарт). С прибытием в И. в 1760 г. нового кор. Карла III, до этого 25 лет правившего в Неаполе, при дворе появились итал. художники - Антон Рафаэль Менгс (с 1761), Джованни Батиста (в 1762-1770) и Джованни Доменико Тьеполо. Живопись отца и сына Тьеполо - итал. вариант позднего рококо - открыла возможности легкого, подвижного и красивого мазка, светящегося колорита (росписи плафонов на аллегорические сюжеты в Королевском дворце в Мадриде, среди к-рых самая значительная - «Триумф Испанской монархии», 1764). Влияние нового типа живописи сразу отразилось на работах испанцев (Франсиско Байеу, «Падение гигантов» для комнат принца Астурийского; эскиз, ок. 1764, Прадо, Мадрид). Менгс, привнесший в И. монументальную живопись классицизма («Колесница Авроры» для покоев кор. Марии Амалии Саксонской; известна в эскизе - ок. 1764, частное собрание) и много писавший для Королевской шпалерной мануфактуры, оказался для испан. искусства главным проводником особого типа классицизма - в манере рокайльного изящества, с легкостью и нарядной красотой колорита и одновременно классицистической строгостью позы, скульптурностью постановки и фиксированным светом («Портрет Марии Луизы Пармской, принцессы Астурийской», 1765, Прадо, Мадрид). |
| И. из В., вероятно самый известный из доминиканских проповедников движения «Аллилуия», в апр. 1233 г. принял участие в урегулировании конфликта между епископом и городской коммуной Болоньи. В проповедях И. из В. обличал роскошь в одежде, призывая женщин избавиться от длинных шлейфов, снять украшения и прикрывать лица вуалями. Он способствовал освобождению тех, кто были заключены в тюрьму за долги. В нач. июня И. из В. покинул Болонью и проповедовал в городах Падуя, Тревизо, Фельтре, Беллуно, Конельяно, Мантуя, Брешиа, Виченца и Верона. Речи И. из В., не являясь еретическими, зачастую вызывали негативную реакцию со стороны церковных властей. Несмотря на упоминания о сборниках проповедей И. из В., в наст. время о его гомилетических сочинениях ничего не известно. В Вероне И. из В. получил титулы «герцога и графа, правителя и подеста, герцога и правителя» (dux et comes, ducatus et potestaria, dux et rector) ( Maurisio. Cronica. P. 32-33) и в отсутствие веронского подеста Гвиццардо де Теальдиско доминиканец объявил себя его «викарием». В Виченце И. из В. получил титулы «герцога и графа». Тот факт, что простому монаху была передана власть в городе, можно объяснить крайне сложной политической обстановкой. В 1232 г. Верона по воле фактически руководившей городом семьи Монтиколи и подеста Эдзелино III да Романо перешла в лагерь сторонников императора - гибеллинов, что обострило борьбу приверженцев этой партии с гвельфами (сторонниками папы Римского) среди горожан. В Виченце титулы «герцога и графа», переданные И. из В., ранее принадлежали епископу, однако после утраты им власти над городом оставались «вакантными». Получив доступ к городскому управлению, И. из В., как и др. проповедники, преследовал цель мирно разрешить конфликты и не допустить их в будущем, законодательно зафиксировать примирение. Покидая Верону, И. из В. назначил нового подеста - венецианца Николо Тониско. Окружавшие И. из В. «викарии» и «нунции» фиксировали его судебные решения и следили за их выполнением. Во время путешествий по Ломбардии проповедника сопровождали монахи-доминиканцы Берард и Гавард из Падуи (их И. из В. отправил в Конельяно для освобождения военнопленных), Варфоломей Веронский, Иаков Бонкамби из Болоньи, Гвидо Пармский и Сосинелло Падуанский. 23 мая 1233 г. по инициативе И. из В. состоялось торжественное перенесение мощей католич. св. Доминика де Гусмана. |
|
|
