| Генрих, в последние дни выпускавший из города всех, желавших укрыться в иных местах, снял осаду, собрал свое войско и выступил навстречу Герцогу Пармскому, чтобы сразиться с ним, но последний уклонился от битвы. Обе армии простояли семь дней одна против другой. Между тем, Генрих отправил отряд для захвата предместья св. Иакова; но иезуиты, имевшие в этом квартале коллегию, караулили стены, подняли тревогу и убили трех роялистов, уже взобравшихся на стену. Генрих, не имея возможности вести продолжительную кампанию с армией, которой не мог платить жалованья, разделил свои войска на отряды и разослал их в разные места: в Турень, Нормандию, Шампань, Бургонь и некоторые укрепленные пункты близ Парижа. Майен, не находя на пути своем врагов, вошел в Париж вместе с испанцами. «Парижане не проявили особенной радости и переглядывались между собою, скорее, с грустью, чем с радостью, все еще страдая от голода и думая больше об испытанных мучениях, чем о счастливой будущности». За несколько дней до вступления Майена в Париж, пришла весть о смерти Сикста V, скончавшегося 28 августа. Перед смертью папа этот переменил взгляд на дела Франции; сражение под Иври особенно открыло ему глаза. Получив о нем известие, папа позвал Люксембурга и с любопытством расспросил его о характере короля. Посол воспользовался случаем и горячо заговорил о великодушии, милосердии и человеколюбии Генриха. Папа долго слушал и, наконец, произнес: «Если он таков, то я раскаиваюсь, что отлучил его от Церкви; впрочем, он уже был отлучен, когда я издал свою буллу». Люксембург привез с собою в Рим Гуго де Лестра, человека очень хорошо владевшего латинским языком и весьма сведущего в государственных делах. Выслушав однажды его речь о французских делах, Сикст остался ею так доволен, что пожелал послушать его еще раз, но при полной консистории. Оливарец, испанский посол при римском дворе, агенты Лиги и, в особенности, кардинал Пельвэ всеми силами противились этой торжественной аудиенции; но у Сикста была железная воля, и им пришлось выслушать речь Гуго де Лестра. |
| В 1790 г. бывш. иезуит пресв. Пьер Жозеф Пико де Клоривьер с разрешения Парижского архиеп. Антуана де Жюинье создал Об-во священников Сердца Иисуса и принял в него неск. бывших И., но его деятельности помешала Французская революция 1789-1799 гг. В 1794 г. в Эгенховене (Бельгия) бывш. воспитанники иезуитской коллегии Ф. Турнелли и Ш. де Брой организовали Об-во Святейшего Сердца Иисусова, задачей которого было восстановление ордена И. В 1799 г. ок. 50 его членов присоединились к Об-ву веры в Иисуса (или Об-ву отцов веры), к-рое было основано в 1797 г. в Риме группой мирян во главе с Н. Пакканари с разрешения кард. Джулио делла Самалья. Впосл. большинство членов этих Об-в влились в восстановленный орден И. Восстановление ордена Практически сразу после запрета ордена с одобрения пап предпринимались попытки восстановить Об-во Иисуса. В 1792 г. Пармский герц. Фердинанд I, изменивший свое отношение к И., принял решение возобновить работу бывш. коллегий И. в герцогстве Пармском. Благодаря тому что Об-во Иисуса фактически продолжало существовать в Российской империи, в 1793 г. по просьбе герц. Фердинанда была организована вице-провинция ордена, подчинявшаяся генеральному викарию И. в Белоруссии. Однако после присоединения Пармы к Франции деятельность И. была ограничена, в 1806 г. они вновь были изгнаны из герцогства. В 1804 г. по инициативе кор. Фердинанда IV и с разрешения папы Римского Пия VII были восстановлены провинции И. в Королевстве обеих Сицилий (Неаполь, Палермо), подчинявшиеся генералу ордена И. в России, но в 1806 г. их деятельность была также прервана франц. оккупацией. По окончании наполеоновских войн на волне Реставрации 7 авг. 1814 г. папа Пий VII буллой «Sollicitudo omnium ecclesiarum» объявил о повсеместном восстановлении Об-ва Иисуса. XIX - нач. XXI в. К 1841 г. орден насчитывал 3563 чел., а в 80-х гг. XIX в.- более 10 тыс. Орден получил распространение в США, где И. основали 22 ун-та. В других странах, в частности в Испании, Португалии, Франции, дальнейшая история Об-ва Иисуса представляла собой череду периодических запретов и их отмен. |
| . Хотя мн. епископы оценивали появление Н. о. положительно (напр., Федерико Висконти, архиеп. Пизы, в проповедях восхвалял их как образец для секулярного клира: Les sermons et la visite pastorale de Federico Visconti, archevêque de Pise (1253-1277)/Éd. N. Bériou. R., 2001), некоторые из церковных иерархов, особенно за пределами Италии, выступали резко против, видя в деятельности Н. о. подрыв единовластия в диоцезе и в приходах. Согласно свидетельству хрониста-францисканца Салимбене Пармского († ок. 1288), основные претензии епископов сводились к тому, что члены Н. о. в своих проповедях не призывают народ платить десятину (quod vos non predicatis, quod decime dentur eis), сами хоронят умерших, принимают исповедь, переманивают прихожан к себе на праздничное богослужение ( Salimbene. Cronica. [Fol. 387a]//MGH. SS. T. 32. P. 421-422). Противники Н. о. опирались на 21-й канон IV Латеранского Собора, в котором говорилось, что перед Пасхой необходимо исповедоваться своему приходскому священнику (proprio sacerdoti). Папа Римский Иннокентий IV буллой «Etsi animarum affectantes» от 21 нояб. 1254 г. аннулировал привилегию Н. о. вести пастырскую деятельность в приходах по воскресным и праздничным дням без разрешения приходского священника, но уже спустя месяц папа Римский Александр IV отменил это решение (булла «Non insolitum est» от 31 дек. 1254). Основной конфликт развернулся в Парижском ун-те. Поскольку францисканцы и доминиканцы получали базовое образование в орденских школах, они имели привилегию поступать сразу на богословский фак-т, тогда как остальные студенты должны были сначала получить степень магистра на фак-те свободных искусств. Секулярные богословы и клирики были обеспокоены резко возросшим количеством магистров из числа Н. о., к-рые не приносили присягу ун-ту, но могли повлиять на принятие коллективных решений. Согласно принятому в 1252 г. статуту, в ун-те каждый орден имел право претендовать только на 1 кафедру. Однако доминиканцы к тому времени занимали 2 кафедры, причем 2-й преподаватель не имел «лиценции» (лат. licentia docendi - «право преподавать»). Когда королевская полиция жестко обошлась с неким студентом, Парижский ун-т решил приостановить чтение лекций, однако преподаватели из доминиканского и францисканского орденов не присоединились к этому решению и продолжали вести занятия, мотивируя это тем, что в подобных вопросах они подчиняются исключительно папе Римскому, а не ун-ту. В 1254 г. все магистры из ордена доминиканцев были исключены из состава университетской корпорации. Хотя папа Римский Иннокентий IV признал право Парижского ун-та допускать к преподаванию только тех, кто имеют «лиценцию», его преемник на Папском престоле Александр IV потребовал вернуть доминиканцам право преподавать в ун-те. Буллой «Quasi lignum vitae» от 14 апр. 1255 г. канцлеру соборного капитула предписывалось наделять «лиценциями» талантливых студентов независимо от квоты, а решение о забастовке принимать только большинством голосов. |
| Лев Николаевич также любит запах навоза. «Однажды утром, – рассказывает Анна Сейрон, – пришел он к завтраку прямо со свежеунавоженного поля. В то время в Ясной Поляне собралось еще несколько пришельцев, охотно занимавшихся удобрением поля вместе с графом. Окна и двери в комнате стояли все настежь открытыми, иначе нельзя было бы дышать. Граф оглядывался на нас весело, с довольной улыбкой». Он любит и благоухания. После косьбы, уходя с луга, сообщает Берс, непременно вытащит из копны клочок сена и, восхищаясь запахом, нюхает его. «Летом он всегда держит при себе цветок, один, но пахучий. Он держит его на столе, или в руке, или заткнутым за кожаный пояс». Надо видеть, с каким наслаждением он прижимает его к своим ноздрям, и «при этом во взгляде его на окружающих удивительно нежное выражение». Ему также чрезвычайно нравятся французские духи и надушенное белье. «Графиня заботится, чтобы в шкапу его с бельем всегда лежало саше». Так Лев Николаевич изобрел новый, утонченный способ наслаждаться ароматами: после навоза – запах цветка и духов еще упоительнее. Вот символ, вот соединение: под крестьянским, христианским полушубком – белье, надушенное сладострастным шипром или девственною Пармскою фиалкою. Веселый мудрец, который некогда в Аттике, обрабатывая собственными руками крошечный сад, учил людей довольствоваться малым и ни во что не верить ни на небесах, ни на земле, кроме счастья, какое может дать луч солнца, цветок, немного хвороста, горящего зимой, и летом – немного студеной воды из глиняной чаши, – признал бы во Л. Толстом своего верного и, кажется, единственного ученика в этот варварский век, когда, среди безумно изнеженного и все-таки нищенски-грубого, одичалого американского «комфорта», мы все давно забыли, что такое истинная роскошь. И графиня Софья Андреевна, уже переставшая спорить о раздаче имения и потихоньку, с нежно-хитрой, материнской улыбкой прячущая в белье Льва Николаевича саше с его любимыми духами, услуживает, помогает ему, верная и тайная сообщница, в этой новой, трудной и необычайной роскоши. |
| Началом Нидерландской революции и т. н. освободительной войны (1566-1648), вызванных комплексом политических, социальных и религ. факторов и принявших форму конфессионального противостояния между католиками и протестантами, стало «иконоборческое» восстание. В авг. 1566 г. вооруженные отряды начали погромы церквей, уничтожение икон, статуй святых и проч. предметов католич. культа в окрестностях Хондсхота, Армантьера, Кессела. За неск. дней восстание, направленное против католич. Церкви, главной опоры испан. властей, распространилось на 12 из 17 провинций страны. Ок. 5500 храмов и мон-рей подверглись опустошительным погромам. В ряде мест повстанцы уничтожили церковные и монастырские поземельные грамоты, закладные и долговые расписки, разгоняли монахов и избивали священников. Наиболее острые формы это противостояние приобрело на севере, в голл. землях, Б. хотя и участвовала на первом этапе в освободительной войне, но сохранила верность католич. Церкви. Восстанием руководили обычно кальвинист. консистории, а иногда - отдельные дворяне-кальвинисты. 23 авг. 1566 г. Маргарита Пармская, наместница кор. Филиппа II, вынуждена была заявить о смягчении деятельности инквизиции, допущении кальвинист. проповедей там, где они уже проводились ранее. Окончательно решить все эти вопросы должен был король. Филипп II в 1567 г. послал в Нидерланды карательную армию во главе с герц. Альбой, чтобы подавить выступления своих противников, на севере вспыхнуло восстание оппозиционного дворянства, возглавляемого принцем Вильгельмом Оранским, объявившим себя протектором сев. провинций. Юж. провинции капитулировали и остались верными испан. короне и католич. Церкви. 8 нояб. 1576 г. в Генте Генеральные штаты всех 17 провинций обнародовали т. н. «Гентское умиротворение», соглашение о союзе между Голландией, Зеландией, др. сев. провинциями, выступившими против власти испанцев еще в 1572 г., и юж. землями, к-рые также участвовали в освободительной борьбе, но не собирались отказываться от католич. веры. Одним из пунктов договора была отмена «плакатов» против еретиков и освобождение арестованных на их основании лиц. Религ. культу гарантировалась свобода в том виде, какой существовал в каждом городе до созыва Генеральных штатов, что означало взаимную терпимость католиков и протестантов. |
| По окончании всех переговоров гр. Штакельберг, с согласия Императрицы, учредил в Ницце строительную комиссию, в которую с их согласия назначены: председателем А.Я. Скарятин, членами: Росийский консул А.И. Грив, кн. Л.М. Голицын и В.В. Чачков. Закладка храма была произведена 2/14 декабря 1858 г. При вступлении комиссии в свои обязанности средства ее были не в блистательном положении. Наличными было собрано лишь до 12 тысяч франков, так что по уплате за землю в кассе оставалось менее трех тысяч. Но к концу 1859 г. было собрано уже 72 тысячи франков, и несмотря на то, что все же эта сумма была недостаточна, работа производилась поспешно, и постройка должна была быть оконченной к приезду Императрицы на зиму 1859-60 гг. Данный комиссии план оказывался недостаточно приспособленным к нуждам прихода и пришлось немного изменить, дабы увеличить площадь храма. Равно было испрошено разрешение у местных властей на увеличение высоты храма до 8 метров, и устройство потолка со сводами. Главная работа производилась летом во время отсутствия из Ниццы членов комиссии и, архитектор, приступая к устроению кровли, нашел удобным в видах увеличения ее солидности, а равно и для благолепия внутренности храма устроить купол, который мы и сейчас видим. Когда члены комиссии возвратились к своим местам, все было уже готово. Купол поразил их, так как расходился немного с общим характером здания, но так как он увеличивал свет в церкви, придавал потолку более легкости, - то его и не потревожили. Не излишне отметить также, что если фрески, украшения и вся лепная работа не гармонирует с характером резьбы и колоритом иконостаса, то это потому, что иконостас пришел из России уже по окончании всей внутренней отделки! Недостаток единства орнаментации пополнен был несколько уже в 1873 г. устройством вокруг стен дубовой панели. Пожертвованный Императрицей иконостас составлял одну из драгоценностей храма. Он был привезен из Петербурга на фрегате «Олаф» в огромных ящиках и состоял из 200 отдельных частей. Рисунок его проектирован академиком Горностаевым; исполнены же были художественные резные работы в мастерской Алексеева, а живопись академиком Васильевым. Резные клиросы и запрестольный образ пожертвованы свитой Императрицы. Кроме того, от Императрицы же были получены: св. Плащаница, хоругви, несколько полных облачений; от принца П.Г. Ольденбургского: св. Евангелия, кресты и священные сосуды; от Святейшего Синода полный круг церковных книг; от герцога Пармского (комт де Виллафранка) св. Евангелие в обложке из цельного серебра, украшенное разноцветными каменьями. |
| На даче Малама мы жили дружно. Стараниями Федотьева мы получили из складов Дюльбера старую, но вполне пригодную мягкую мебель, и в одной из комнат устроили нечто вроде гостиной. Свободные от службы офицеры собирались там по вечерам, пели песни хором, с удовольствием слушали отличное пение капитана Зборомирского, корнета Смирнова и часто приходившего к нам князя Сергея Георгиевича, герцога Лейхтенбергского, обладавшего недурным голосом. Ротмистр Каменский, аккомпанируя себе на гитаре, пел цыганские романсы, а поручик [с. 26] рассказывал анекдоты. Я, житель севера, любовался Крымом. Бывали еще совсем теплые, солнечные дни, цвели последние розы, и большие площадки в Дюльбере были покрыты пармскими фиалками. Я выходил в парк и на берег моря. Только однажды я увидал одну из великих княгинь, сидящую на скамейке. В черном пальто и теплом платке на голове она одиноко смотрела в дальнее море. Стараясь быть незамеченным, я удалился. Ни Великие Князья, ни Императрица никогда не покидали дворцов . Никто никогда не видал их гуляющими в своих роскошных парках. Только молодые князья из Ай-Тодора иногда приходили в Дюльбер или показывались вблизи своего дворца. [В сущности говоря нами никто не интересовался. Никакого контакта с лицами, которых мы охраняли, у нас не было. Ни разу во время наших обедов во дворце к нам никто не вышел. Как исключение было приглашение гусара Его Величества Орлова и литовца поручика Михальского на обед по случаю их полковых праздников. Великий Князь сам был гусаром и командовал этим полком, был и шефом Лейб-Гв[ардии] Литовского полка.] Все свои пожелания Императрица и [с. 27] Князь передавали нам через князя Вяземского и барона Сталя. Единственным исключением был князь Сергей Георгиевич, Герцог Лейхтенбергский. Этот добрейший и милейший человек всячески старался сблизиться с нами. Он постоянно во всякое время приходил к нам на дачу Малама и приглашал к себе. Часто вечером мы, званные и не званные, долго сидели у него в уютной комнате дворца. Иногда он угощал нас стаканом вина, но чаще и без всякого угощения мы засиживались у него, слушая интересные рассказы из его жизни. Скоро князь перешел с нами на «ты», но мы продолжали титуловать его «Ваше Высочество». Это ему не нравилось и он просил называть его просто Сергей Георгиевич. [Два-три раза он приглашал меня поехать с ним в Ялту поужинать где-нибудь в ресторане. Иногда в разговорах с ним я чувствовал, что он передает пожелания Великого Князя. Такая близость к члену Династии компенсировала нам вполне отчужденность других, и я сохраняю память о князе, как о светлой личности в моей жизни. Мне приятно, что и он помнит меня и передает мне приветы, бывая у моего брата в Ницце.] |
| Свободу неспроста называют самой тяжёлой ношей человечества. Однако в христианском мироощущении свобода приобретает совершенно новое измерение – эсхатологическое. Об этом – текст доклада Ольги Александровны Седаковой, который был представлен 1 декабря 2011 г. в Пармском университете в рамках конференции «Религия и политика». Характер современного искусства точнее всего может быть определен как травматический. О причинах извращенности и доминирования искусства обыденности, не видящего грань между смыслом и бессмыслицей, рассуждает в своем докладе О.А. Седакова. Доклад был представлен на VI-й Международной научно-богословской конференции Русской Православной Церкви «Жизнь во Христе: христианская нравственность, аскетическое предание Церкви и вызовы современной эпохи». Вашему вниманию предлагается видеозапись указанного выступления. Статья Характер современного искусства точнее всего может быть определен как травматический. О причинах извращенности и доминирования искусства обыденности, не видящего грань между смыслом и бессмыслицей, рассуждает О.А. Седакова. Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография В новую книгу Ольги Седаковой вошли три работы последних лет: «Земной рай в Божественной Комедии Данте: о природе поэзии»; «Символ и сила: гетевская мысль в Докторе Живаго» и «Апология рационального». Это размышления, соединяющие филологическую, философскую и богословскую (антропологическую) перспективы. Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография Библиография Другие публикации на портале: © 2007-2024 Портал Богослов.Ru. Издатель: БОГОСЛОВ.RU Адрес издателя: 141300 Московская область, город Сергиев Посад, территория Троице-Сергиевой Лавры. Все права защищены. Свидетельство о регистрации СМИ Эл ФС77-46659 от 22.09.2011 При копировании материалов с сайта ссылка обязательна в формате: Источник: Портал Богослов.Ru . Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов публикаций. Редакция открыта к сотрудничеству и готова обсудить предложения. |
| исключительного, права (jus singulare) - приговоры, судебные решения по конкретным делам, привилегии, диспенсации, данные тем или иным ходатаям, и далеко не все из них следовало возводить в ранг общецерковного законодательства, к-рый невольно придавался этим посланиям в процессе их изучения в ун-тах в составе декретальных сборников. Упорядочить ситуацию с множеством декреталий и большим количеством различных сводов было возможно, создав под контролем Папского престола новый свод, к-рый объединил бы все ценные с т. зр. права и одобренные папой декреталии и заменил собой все предыдущие сборники. Таким сводом стали Декреталии Григория IX (Decretalium Gregorii IX libri quinque), также получившие у канонистов название «Liber Extra» (т. е. Книга экстра[вагант] - посланий, не вошедших в состав Декрета Грациана). Считается, что свод был создан по инициативе папы Григория IX , к-рый поручил испан. доминиканцу Раймунду Пеньяфортскому составить на основе признанных и широко распространенных в ун-тах и правовых школах декретальных сводов единый свод, упорядочив и систематизировав их материал. Раймунд Пеньяфортский взял за основу сборника материал «Quinque Compilationes antiquae». В 1234 г. его труд был обнародован папой как офиц. сборник общецерковного Д. п. и разослан в ун-ты. Свод «Liber Extra» стал 1-м сводом, носившим не только аутентичный, но и исключительный характер: он отменял хождение всех предыдущих декретальных сборников и запрещал создание новых. Несмотря на то что первые комментарии и суммы на «Liber Extra» появились вскоре после составления свода, ординарная глосса к нему была создана только в сер. XIII в. Бернардом Пармским (Бернардо ди Ботоне). Запрет Григория IX составлять иные своды Д. п. оказался неэффективным. Послания Григория IX и его предшественников, не вошедшие в «Liber Extra», а также декреталии последующих пап оформлялись в новые декретальные своды. На эти послания, не включенные в «Liber Extra», а также на последующие офиц. своды перешло название extravagantes (ходящие вне, т. |
| Спотыкаясь и путаясь в полах шинели, держа в руке спавшие с носа очки, Голицын бежал и кричал вместе со всеми, восторженно-неистово: – Ура, Константин! Глава вторая С Гороховой повернули налево, мимо дома Лобанова и забора Исакия, на Сенатскую площадь. Здесь, у памятника Петра, остановились и построились в боевую колонну, лицом к Адмиралтейству, тылом к Сенату. Выставили цепь стрелков-разведчиков. А внутри колонны поставили знамя и собрались члены Тайного общества. Тут, за стальною оградою штыков, было надежно, как в крепости, и уютно, тепло, теплотой дыханий человеческих надышано. От солдат пахло казармою – ржаным хлебом, тютюном и сермягою, а от «маменькина сынка» Одоевского – тонкими духами, пармскою фиалкою. И вещим казалось Голицыну это соединение двух запахов. Члены Тайного Общества обнимались, целовались трижды, как будто христосуясь. Все лица вдруг изменились, сделались новыми. Узнавали и не узнавали друг друга, как будто на том свете увиделись. Говорили, спеша, перебивая друг друга, бессвязно, как в бреду или пьяные. – Ну, что, Сашка, хорошо ведь, хорошо, а? – спрашивал Голицын Одоевского, который, не доехав из кофейни до дому, узнал о бунте и прибежал на площадь. – Хорошо, Голицын, ужасно хорошо! Я и не думал, что так хорошо! – отвечал Одоевский и, поправляя спавшую с плеча шинель, выронил фунтик, перевязанный розовой ленточкой. – Ага, лимонные, кисленькие! – рассмеялся Голицын. – Ну, что, будешь, подлец, на канапе лежать да конфетки сосать? Смеялся, чтоб не заплакать от радости. «Женюсь на Мариньке, непременно женюсь!» – вдруг подумал и сам удивился: «Что это я? Ведь умру сейчас… Ну, все равно, если не умру, то женюсь!» Подошел Пущин; и с ним тоже поцеловались трижды, похристосовались. – Началось-таки, Пущин? – Началось, Голицын. – А помните, вы говорили, что раньше десяти лет и подумать нельзя? – Да вот не подумавши, начали. – И вышло неладно? – Нет, ладно. – Все будет ладно! Все будет ладно! – твердил Оболенский, тоже как в беспамятстве, но с такой светлой улыбкой, что, глядя на него, у всех становилось светло на душе. |
|
|
