| В начале следующего столетия Б. Монфокон опубликовал монументальную «Греческую палеографию», к которой Византинисты обращаются и в наше время. В первой половине 18 столетия в Париже вышли работы бенедиктинского монаха Бандури «Восточная Империя» («imperium orientale») и «Христианский восток» («oriens christianus») Лекьена, содержащие многочисленные надежные сведения по истории, географии и археологии Византии. Доминиканский монах Ж. Гоар, впервые издавший греческий «Евхологион», заложил основания научного изучения Византийского Богослужения. Во второй половине 18 столетия во Флоренции и Венеции вышел, подготовленный И. Д. Манси, самый полный свод актов вселенских и поместных соборов и относящихся к ним источников – «sacrorum cociliorum nova et amplissima collectio». В век, так называемого, просвещения, в западной Европе складывается и доминирует негативный образ Византии, до известной степени унаследованный у средневековья. Только, если в прошлом, главным клеймом восточно-христианской империи была «схизма», теперь, в пору ренегатства интеллектуальной элиты запада, Византии вменяется в вину сама ее приверженность Христианству, третируемому, как суеверие. Из государственного строя восточной империи, писатели подобного направления выводили ненавистный им новоевропейский абсолютизм, на Византию они проецировали свои антимонархические идеи, империю на Босфоре представляли, как царство косности, стагнации и постепенной деградации. В концентрированном виде этот клубок предубеждений и фобий отразился в, исключительно, популярной «Истории упадка и гибели Римской империи», охарактеризованной выше, в связи с историографией Рима. «Подданные восточной империи, – писал Гиббон, – усвоившие и бесчестившие название греков и Римлян, представляют безжизненное однообразие гнусных пороков, в которых не видно даже той энергии, которая воодушевляет выдающихся преступников» (Левченко, с. 4) подобные перлы рассыпаны в сочинениях не менее знаменитых властителей дум Вольтера или Монтескье. Негативное отношение к восточной империи отразилось и в, исключительно, подробной, но, при этом, вполне компилятивной «Истории поздней империи» («Histoire du bas-empire») Лебо, печатавшейся с 1757 по 1786 г. Лебо плохо знал греческий язык и пользовался, в основном, латинскими переводами текстов, которые служили ему источниками. Двусмысленное именование империи в заглавии этого труда – слово bas значит, не только «поздний», но, в первую очередь, «низкий», ставшее расхожим в Европейской исторической науке, – позволяло уже самому названию страны придавать уничижительный оттенок. |
| Если определять ценность «Патрологии» Миня, то эта ценность заключается прежде всего в практичности и удобстве пользования ею. Минь освободил свет от фолиантов бенедиктинских монахов, которыми было очень неудобно пользоваться, между прочим, вследствие громадности формата. Научная ценность труда Миня невелика, да он и не преследовал этой цели. Минь не был ученым–издателем в ряду тех, которые исследовали и открывали новые пути. Он не ставил задачи — издавать авторов неизданных, не устанавливает критически текста, он только перепечатывает авторитетные издания. Он издавал в такое время, когда каждый ученый должен был идти от изданий бенедиктинцев. Поэтому–то он предлагает лишь перепечатку старинных авторитетных изданий, пред которыми преимущество его «Патрологии» состоит в удобстве формата. Правда, и у него были увлечения в сторону научности, но опыт его в этом направлении кончился неудачно, и вообще сам Минь не имел озможности особенно улучшить текст произведений, которые издавал. Немногие случаи исправления текста повели к > олыиим неприятностям: в особенности для него памятной осталась история с творениями Макариев. В Египте были два Макария: Макарий египетский, или великий, и Макарий александрийский — πολιτικς («городской»). Требовалось разграничить ix сочинения. Минь думал при издании воспользоваться услу–ами боннского профессора Флёсса (Floss). Последний составил весьма хорошее prolegomenon («предисловие»), но когда дело дошло до установки текста, то не только не поспел к сроку, ничего более не сделал. Произошло в издании замедление, оторого не терпело коммерческое дело. В серии греческой патрологии сделался перерыв, типография могла остаться без работы, а потому Минь стал издавать следующие томы, но подписчики не хотели брать этих томов без предыдущих. Минь обратился к прежней практике, махнул на Флёсса рукой и стал перепечатывать старые издания. Он брал обычно лучшее бенедиктинское издание, более полное и авторитетное сравнительно с другими, и означал жирным шрифтом в тексте своего издания пагинацию подлинника; когда было нужно, присоединялись изданные позднейшими учеными недостающие у бенедиктинцев святоотеческие творения. |
| 1857. T. 1. P. 515). В конце жизни еп. Гудмунд добился выполнения своих требований и примирился с Сигватом Стурлусоном и его сыном Стурлом (они дали обет совершить паломничество в Рим). После смерти епископа неск. раз предпринимались попытки добиться у Папской курии канонизации Гудмунда, но безуспешно. Тем не менее при еп. Аудуне Торбергссоне (1313-1322) в Хоуларе возникло местное почитание Гудмунда: его останки были перезахоронены на почетном месте в центре собора, у подножия большого креста, к могиле стали совершаться паломничества, были записаны чудеса. В неск. исл. церквах имелись его изображения, и в исл. источниках его нередко именовали святым или блаженным ( Cormack. 1994. P. 98-102). К сер. XII в. в И. появилась церковная лит-ра на исл. языке: религ. поэзия, библейские переводы, житийная литература (как переводная, так и оригинальная, посвященная местным святым), жизнеописания исл. епископов, проповеди и труды по компутистике. Кроме того, создавались, хотя и в ограниченном количестве, произведения гимнографического и агиографического жанра на латыни. Первоначально роль интеллектуальных центров принадлежала мон-рям. Никулас Бергссон († ок. 1159), аббат бенедиктинского мон-ря Тверау, или Мункатверау (основан в 1155), составил путеводитель для паломников, направлявшихся в Рим и на Св. землю ( Hill J. From Rome to Jerusalem: An Icelandic Itinerary of the Mid-Twelfth Cent.//HarvTR. 1983. Vol. 76. P. 175-203). В нем не только рассказывалось о христ. памятниках и святынях, но и описывались др. рода достопримечательности, которые могли представлять интерес для исландцев и были известны им из легенд: в Германии - предполагаемое месторасположение Гнитахейда, где Сигурд убил дракона Фафнира, в Швейцарии - город, к-рый разрушили сыновья Рагнара Кожаные Штаны. Мн. лит. произведения были созданы в древнейшем исл. мон-ре Тингейрар. Один из монахов этого мон-ря, Одд Сноррасон, собрал сведения о кор. Олаве I Трюггвасоне и ок. 1180-1200 гг. составил на латыни его жизнеописание (впосл. |
| Но здесь возможна, и отчасти уже сказывается другая крайность: отсутствие точного различения между разными выражениями, разными «модусами» церковного богослужения. Наиболее характерным примером этой второй тенденции можно признать литургическое богословие, известное под именем «Mysterienlehre» и связанное с именем Dom Odo Casel и бенедиктинского литургического центра Maaria Laach. Заслуги этого центра в деле литургического возрождения на Западе огромны и заслуживают всяческого признания. Но поставив в центре всей теории богослужения понятие μυστηριον, Dom Odo Caswel не дал ему такого определения, которое вполне удовлетворительно провело бы черту между богослужением сакраментальным и не-сакраментальным. Напротив, у него все как бы сливается в общей мистериальной терминологии, так что все богослужение есть проявление и выражение μυστηριον – таинства. Само по себе ценное и благотворное для литургического богословия, понятие это при отсутствии точного определения, ведет к опасной богословской двусмыслице, лишает таинство в узком смысле этого слова его «уникальности» в литургической жизни Церкви. Таким образом, с одной стороны мы имеем опасность сведения всего литургического предания к одному таинству и соответственно – некое пренебрежение другими его элементами, а с другой – расширение понятия таинства до пределов всего богослужения… И там и здесь ошибка духовной и богословской перспективы грозит серьезным искажением не только lex orandi, то есть литургического закона Церкви, но и lex credendi, самой ее веры, как она выражает, вдохновляет и питает себя в богослужении. Все это проблему устава, то есть проблему происхождения, развития, и, главное, «логоса» основных структур богослужения, делает более чем когда-либо основной проблемой литургического богословия. Глава 2. Проблема происхождения устава § 1. 1 . Если мы правы, усматривая основную «форму» устава в сочетании Евхаристии и богослужения времени, то первым вопросом, на который мы должны попытаться ответить, есть вопрос о происхождении этой формы. |
| Победа Генриха V над папством также оказалась лишь временной; окончательным победителем в борьбе стал Рим. Вновь принесла ему успех хорошо зарекомендовавшая себя тактика: для борьбы с германским королем, стремившимся к укреплению своей власти, папы подстрекали внутреннюю оппозицию и, опираясь на недовольных, сами выступали против короля. Усиливающиеся позиции папства уже не могло поколебать то, что Генриху удалось-таки заполучить в свои руки владения скончавшейся в 1115 году Матильды, на которые претендовало папство. В то же время Генрих V для борьбы с папой активизировал старого союзника императоров - римскую аристократию. В 1117 году папа Пасхалий был вынужден бежать из Рима, вскоре архиепископ Братский короновал в Вечном городе Генриха в императоры. Папа Пасхалий II, которого до II Ватиканского собора история католической церкви замалчивала, предложил христианству действительно совсем новую историческую альтернативу, чем триумфализм, достигший столетием позднее при Иннокентии III своей кульминационной точки. Пасхалий II понимал коренные причины общественных бед и внутрицерковных проблем, отражающих их. Он считал недостойной приверженность к власти и богатству, признавал губительным корыстолюбие, проявлявшееся и в кругах церковных деятелей. Однако концепция папы, усматривавшего призвание бедной церкви в том, чтобы находиться на службе всего человечества, была провалена церковной олигархией. Представляемая им концепция вскоре была реализована в движении за бедность и, умиротворенная нищенствующими монашескими орденами, поставлена на службу торжествующей церкви. Император в борьбе с Геласием II, бенедиктинским монахом, ставшим папой (1118-1119), оказывал поддержку антипапе Григорию VIII (1118-1121), ставленнику римской аристократической партии, возглавляемой Франгепанами. И вновь лишь Франция предоставила убежище Геласию. Однако Генрих V понял, что с папой, пользующимся французской поддержкой, необходимо достичь согласия, прежде чем тот полностью попадет в руки новой великой державы. Время этому наступило при понтификате папы Каликста II (1119-1124). |
| Показательно, что этот баланс между централизованным контролем и местной автономией, достигнутый цистерцианцами, современники восприняли с наибольшим восторгом и вслед за тем стали подражать ему в других монашеских орденах. И все же подобная организация не была родственной истинному бенедиктинскому монашеству. Более того, это изменение было не единственным, введенным Сито. Орден стал по–новому использовать своих conversi – мирских братьев–крестьян. Для высокоорганизованных ферм и поместий ордена бесплатная рабочая сила была вопросом первостепенной важности. И хотя мирские братья тоже приносили обеты послушания и безбрачия, фактически они использовались для решения проблемы нехватки рабочей силы на пашнях цистерцианского ордена. Обработка земельных угодий ордена, не говоря уже о принесших ему известность колонизации и миссионерской деятельности, была бы невозможна без неграмотного крестьянства – этих мирских братьев низшего класса. Как уже было отмечено, расцвет монашества в XII веке способствовал также и распространению отшельничества и возрождению пустынножительства. Впрочем, это редко приводило к количественному росту монашества. Так, например, в отличие от цистерцианского ордена, полуотшельническая община в Гранд–Шартрез под Греноблем, основанная в 1084 году Бруно Кельнским, оставалась небольшой и изолированной. Даже в движении картезианцев, которое постепенно ширилось и к началу XIII века владело уже множеством домов, количественный рост монахов был незначительным, так как каждая из общин сама по себе оставалась крайне малочисленной. Примечательно, что для этого ордена, наиболее известного среди отшельнических общин, было характерно совместное участие в богослужении, хотя у каждого из монахов была отдельная келья, и каждый вел отшельнический образ жизни. Вообще, правило для затворников всегда было очень строгим: каждый отшельник трудился и молился, спал и вкушал пищу только в своей келье. Поэтому устав ордена с такими смягченными условиями общежития был в состоянии удовлетворить тех, кто чувствовал в себе призвание к отшельничеству. |
| Среди мистиков пользуются большим уважением «откровения» святой Гертруды, монахини Бенедиктинского ордена, жившей в XIII веке. Приведем нечто из этих «откровений». «Страдая от головной боли, она старалась во славу Господа облегчить свои страдания, держа во рту некоторые пахучие вещества. Ей показалось, что Господь милостиво склонился к ней и Сам находил утешение в этом запахе. Вдохнув в Себя аромат, Он поднялся и с довольным видом сказал святым: «Посмотрите на новый подарок, который сделала Мне Моя невеста!» Однажды во время молитвы в часовне она услышала пение: «Sanctus, sanctus, sanctus!» Сын Божий склонился над ней, подобно самому нежному возлюбленному, и, запечатлевая на ее душе сладостный поцелуй, сказал ей при втором Sanctus: «При этом Sanctus, прославляющем Меня, прими в Моем поцелуе всю святость Моей Божественности и Моей человечности, и это приготовит тебя к принятию Святых Тайн». И когда в следующее воскресенье она благодарила Бога за эту милость, Сын Божий, более прекрасный, чем тысячи ангелов, взял ее на руки и, словно гордясь ею, представил ее Богу Отцу в том совершенстве святости, какое Он даровал ей. И Отцу так понравилась эта душа, представленная Ему Его единственным Сыном, что Он не мог удержаться, чтобы не отдать ей—то же самое сделал и Дух Святый—всю святость Своего Sanctus, благодаря чему она стала обладательницей всей полноты святости, дарованной ей Всемогуществом, Мудростью и Любовью» [ 124 ]. Говоря о характерных проявлениях мистики Запада, нельзя умолчать о святой Терезе, изложившей свои мистические переживания в автобиографии, написанной ею в 1561–1562 годах. Джеме, изучивший сочинения Терезы, говорит, что «ее представления о религии сводились, если можно так выразиться, к бесконечному любовному флирту между поклонником и его Божеством» [ 125 ]. Мистический восторг Терезы возбуждал физическую ее природу, она говорит о чувстве восхищения как о чем-то таком, что трудно вынести и что почти граничит с физической болью. О том участии, которое принимает тело в небесных радостях, она говорит, что чувство радости «пронизывает его (тело) до мозга костей, тогда как земные наслаждения действуют поверхностно. |
| Фактически и для римского католика жизнь Церкви есть все-таки в значительной степени жизнь органическая, несмотря на все притязания курии, на весь внешний юридизм. Ибо участие в таинствах и в жизни молитвенного общения не есть ли тем самым участие в великой органической жизни? Но в сознании это бывает затемнено. Впрочем, теперь, в последнее время, идея Церкви – великого организма с особой силой пробуждается в католических душах, преимущественно же в Германии, особенно в кругах близких к бенедиктинскому ордену, а также руководимой ими верующей молодежи. На эту общую с католиками почву следует нам становиться, чтобы показать им, что их учение о непогрешимости в Церкви папской власти и о папских функциях противоречит общецерковному, апостольскому, – а потому (как мы видим, напр., из писаний Romano Guardini и представителей «литургического движения» германских католиков) фактически нередко и их собственному – учению о Церкви. Учение ап. Павла о Церкви – казалось бы, общая для нас с католиками предпосылка, более того – оно в самом деле есть для многих католиков глубоко ощущаемая и горячо исповедуемая истина, как и для нашей Церкви. Но в своей дальнейшей системе римский католицизм не остается верен этому своему собственному – общему с нами – обоснованию жизни церковной. Отклонение от этого русла древнецерковного мистического восприятия Церкви как единого живого организма, где истина раскрывается Духом Божиим братьям, укорененным в жизни любви и в жизни Духа, под единым невидимым Главою – Христом, облегчается для римского католицизма тем, что сам Папа, сама папская власть воспринимается им – в ущерб Церкви, в ущерб истинному, основному восприятию ее – мистически. То, что принадлежит Церкви, берется у нее и дается Папе: «ех sese, non autem ex consensu Ecclesiae» 222 . Более того: то, что принадлежит Христу, переносится на него. Этим объясняются те восторженные, возвышенные характеристики папской власти, которые встречаем у римских католиков. Так один из видных французских католических прелатов-богословов – M-gr Primel пишет про папу в своем «Cours superieur de religion»: «Le Pape l’etre unique ä qui Гоп attribue des honneurs presque divins» («Папа единственное в мире существо, которому приписывают почти божеские почести») и еще несколько дальше: «l’eclat de sa majestö surhumaine» («...блистание его сверхчеловеческого величия»). |
| Григорию, как и по Гомеру. В-третьих, наконец, несправедливо утверждать, будто светских писателей хотят совсем изъять из рук юношей. Хотелось бы только дать возможность им свободно и бегло читать св. Григория, который столько же достоин чтения, как и светские писатели. Об этом с несомненностью можно заключать из благосклонных суждений, какие сделали о нем наши знаменитейшие писатели (то есть разумеются здесь Lancelot, Fleury, Dupin, Hermani, Baillet и Tillemont)». Des Etudes classiques dans la societé chretienne par le K. P. Ch. Daniel. P. 264 и 429–431. 12 «Альдус Романус приветствует всех, желающих одновременно с греческими буквами также и святые нравы изучить. Стихи Григория, епископа Назианза, к весьма прекрасному проживанию [добродетельной жизни] полезнейшие, недавно переведенные почти дословно из греческого в латинский, мы постарались отпечатать [для вас], любознательные юноши; [эти стихи] полагаем [принесут] немало пользы вам в будущем; если этот вариант [латинского] перевода с греческим [текстом] внимательно сравнить, то одновременно и греческому [языку] научишься и жить по-христиански, поскольку в них [заключено] совершенство, учение и благодать; и святым нравам удивительным [образом] наставляются юноши. Истинно ли это или нет – через сравнение узнайте. Будьте здравы. Венеция, из школы (академии) Альда. Месяца июня 1504 г.». – Ред. 13 Тот же Альд спустя 12 лет впервые издал в Венеции 16 избраннейших слов (Orationes lectissimae XVI) Григория Назианзина , и это издание 1516 года, сделанное in 8°, он повторил в 1536 году, прибавив к нему других 9 слов. 15 «Laborem hunc nostrum non modo non inanem ac supervacancu, sed etiain prope necessarium fuisse… Traductionum capia atque diversitas, ut nihil aliud utilitaris pariat, hoc certe commodi affert, quod ex prorium interpretum collatione auctoris sententia clarirs elucescit». 18 Михаил Пселл – до пострижения – Константин (1018 – около 1078 или около 1096), византийский политический деятель, писатель, ученый, знаток античной культуры, автор множества теологических и философских сочинений. – Ред. 19 Rursum Gregorii quum dia poemata vatis, Maeonidae mox abit omnis amor,aes auro velut est, ut cedere plumbum, ut superis inferiora patet,priscos palma sic vicit ademptavates, rhetoras eloquio. Стихотворение это помещено в предисловии к Бенедиктинскому изданию. P. 179. 22 «Приуготовь себя как можно скорее к небу, окрыли душу, драгоценную для Слова. Не оставляй при себе ничего излишнего, сбрось с себя тяготу суетной жизни и здешних зол». – Ред. 23 «Многими бедствиями и телесными скорбями сокрушен я. А у Тебя, Христе, есть благодать, – у Тебя, Который пережигаешь меня страданиями». – Ред. |
| Эти общие для его сочинений положения были подкреплены тем, как Беда понимал свое назначение. Как бенедиктинский монах, стремившийся устраниться от суеты мира, он культивировал добродетели смирения и послушания. Но, в то же время, для него безусловной значимостью обладал идеал пути, сочетавший созерцание и духовную практику с активной жизнью христианского учителя. Свое призвание англо-саксонский автор видел в том, чтобы заботиться о спасении души других людей; по его мнению, сан священника накладывал на него ответственность перед Богом за тех, кто был вверен свыше его заботе. Такое чувство пастырского долга, не обязательное для монаха-затворника, выражено во всех его произведениях. Может быть, поэтому его голос был услышан – не только легендарными «живыми камнями», но и людьми? Сочинения Беды были рассчитаны на то, чтобы не открывать новые истины, а обучать тому, что уже явлено в Откровении, и раскрыто усилиями «отцов». Полнота, простая и лаконичная форма, элементы синтеза разных представлений, все это делало его труды чрезвычайно востребованными. Множественность идей, заложенных в его произведениях, создала основу для их последующих интерпретаций и выявления разнообразных смыслов. Этим можно объяснить актуальность сочинений Беды Достопочтенного для современников и устойчивый интерес к ним в культуре Европы в Средние века, в Новое и Новейшее время. Библиография Источники Беда Достопочтенный Beda Venerabilis. Opera omnia. Patrologiae cursus completus. Series Latina/Ed. J.P. Migne. Vol. 91–95. P., 1862. Venerabilis Baedae Opera Historica/Ed. Ch. Plummer. 2 Vols. Oxf., 1896. Baedae Opera Historica/Ed. J.E. King. Vol. 1–2. L., N.Y., 1930. Bedae Opera de Temporibus/Ed. Ch.W. Jones. Camb. (Mass.), 1943. Beda. De Tabernaculo/Ed. D. Hurst. CCL 119A, 1–139. Turnhout: Brepols, 1969. Beda. De Templo/Ed. D. Hurst. CCL 119A,1–234. Turnhout: Brepols, 1969. Beda. Expostio Actuum Apostolorum/Ed. M.L.W. Laistner. CCL 121, 3–99. Turnhout: Brepols, 1960. Beda. Homiliae Evangelii/Ed. D. Hurst. CCL 122. Turnhout: Brepols, 1965. |
|
|
