| Но определение абсолютной величины еврейских мер объема, имеющее своим основанием еврейское предание, считается менее точным и допускающим большой произвол в вычислении, так как величина яиц, которую в данном случае берут за точку отправления, бывает неодинакова. В частности, что касается вычисления Тениуса, то при нем, кроме зыбкости общего основания, не принято во внимание свидетельство 2Пар. 4:5 , где объем медного моря определяется на 1000 бат более против определения в 3Цар. 7:26 . Посему представляется более обоснованным определение абсолютной величины меры объема, основывающееся на выше указанном свидетельстве Иосифа Флавия. § 47. Измерение веса У древних евреев были следующие меры веса: талант (киккар), мина (мане), сикль (шекел), бека и гера. Основною единицей мер веса был сикль. Относительная величина таланта, сикля, бека и геры определяется на основании Исх. 30 и Исх.38:24–26 , и Иез. 45:12 , откуда ясно, что один талант (киккар) заключал в себе 3000 сиклей, каждый сикль заключал два бека (½, сикля) и 20 гер. Что касается мины, то ее относительная величина определяется на основании 3Цар. 10и 2Пар. 9:16 , где говорится, что каждый из золотых щитов, сделанных Соломоном для дома дубравы ливанской, весил три мины, или, что тоже, 300 сиклей. Таким образом вес каждой мины здесь определяется в 100 сиклей. Согласно этим свидетельствам относительная величина названных мер веса может быть представлена в такой таблице: Талант 60.000 Кроме этих мер веса, в позднейшее время истории у евреев были в употреблении также меры в 15, 20, 25 (ср. Иез. 45:12 ) и в 50 сиклей, называвшиеся в народном употреблении также минами. Последняя мера, т. е. мина в 50 сиклей, употреблявшаяся также у вавилонян, была особенно распространенною у евреев. Абсолютная величина еврейских мер веса определяется на основании еврейского предания, свидетельства Иосифа Флавия и измерения веса хранящихся в Париже, в луврском музее, и в С.-Петербурге, в Императорском Эрмитаже, еврейских сиклей. По свидетельству еврейского предания вес геры равнялся весу 16 или 17 ячменных зерен (Carpzov, apparat, criticus), соответственно чему вес сикля будет равен весу 320 или 340 ячменных зерен. |
| В XVII в. после завершения войн в Вост. А. стали появляться нек-рые признаки стабильности: восстанавливалось хозяйство, светское и монастырское землевладение; возводились или обновлялись церковные сооружения. Однако население страдало от непомерных налогов, произвола администрации, от притеснений со стороны курдских племен, чей удельный вес в этнической структуре продолжал расти. В горных районах Сюник и Арцах (Карабах) землями владела местная знать, подчинявшаяся персид. администрации. В Карабахе еще в кон. XVI в. наряду с Хаченом появились имевшие определенную независимость княжества Гюлистан, Джраберд, Варанда и Дизак (т. н. меликства Хамсы, т. е. «пять меликств»), во главе к-рых стояли мелики (князья) из различных ветвей рода Араншахиков. Положение населения Зап. А. усугублялось внутренними проблемами Турции: полным упадком в результате войн, брожением в армии, набегами взбунтовавшихся тур. отрядов. В период турецко-иран. господства, жестокого политического, социального и национально-религ. угнетения арм. народ не терял надежд на освобождение. Долгое время эти надежды возлагались на помощь западноевроп. стран и католич. Церкви, но на рубеже XVII-XVIII вв. национально-освободительные идеи начали связываться и с Россией. Этому способствовали давние экономические и культурные связи между рус. и арм. народами, общность религии, а также совпадение внешнеполитических интересов России с жизненными интересами всего Закавказья. Большой вклад в развитие отношений с Россией внес Исраэл Ори, представивший Петру I план освобождения А. и Грузии и в 1707 г. возглавивший рус. дипломатическую миссию в Иран. Не раз обращались к рус. царям за помощью и поддержкой в деле освобождения арм. народа карабахские мелики. В связи с персид. походом Петра I в 1722 г. началось восстание армян в Сюнике под предводительством Давид-Бека. Одержав целый ряд побед над персами, повстанцы создали в Кафане независимое арм. княжество. Воспользовавшись ослаблением Персии, на Закавказье двинулась тур. армия. В ряде сражений 1726-1727 гг. Давид-Бек разбил турок и отстоял Сюник. Благодаря этим победам шах признал власть Давид-Бека в Сюнике и заключил с ним союз против турок. После смерти Давид-Бека (1728) партизанскую войну против турок возглавил его сподвижник Мхитар Спарапет, после убийства к-рого (1730) Сюникское восстание потерпело поражение. |
| - Приезжала! — И дедушка радостно улыбнулся. — Отыскала меня, старика… - Здесь? - Да! Барыня совсем. И все у нее по-хорошему. Меня приласкала — подарков навезла. Арапку в самую морду поцеловала. Просила ее у меня. “У нас, — говорит, — холить ее станут…” Ну да нам-то не расстаться с ней. И она от тоски подохнет. - А Арапка ее узнала? - Ну, где… Комочек ведь была она тогда… девчонка-то… Эх, брат Арапка, пора нам с тобою на вечное успокоение. Пожили, будет… А? Арапка вздохнула. Страшные люди (Из детских воспоминаний приятеля) I Жили мы в Дербенте. Нынче мирный и тихий — в те далёкие годы этот город был передовою русскою твердыней у величавых и грозных вершин воинственного, полуразбойничьего-полурыцарского Дагестана. Наш дом прятался в глухой татарской улице, вверху, — так что большой зелёный купол “персидской мечети”, когда я глядел в окно, представлялся мне внизу и так близко, что стоило только прыгнуть, чтобы очутиться на нём. Порою по двору мечети медленно проходили важные муллы в белом. Ветер с гор, долетая сюда, чуть-чуть шевелил большие деревья, выросшие над входом в неё, в камнях древней стены. Наш балкон тонул в яркой зелени гранатников. Раздражённо-красные цветы их дразнили взгляд, а громадная айва, точно благословляя мою кровлю, протягивала над нею густолистые ветви. По ночам случалось просыпаться от бешеного крика и беспорядочных выстрелов оторопью. Я так и знал; удальцы из Дювека, — лезгинского аула, висевшего над Дербентом, — прорвались в городские улицы и подняли там отчаянную суматоху, Утром подберут несколько трупов, и как потом окажется, — горцы увезли в плен какого-нибудь бека или утащили девушку. Поговорят об этом на базарах и забудут. Бека, — если у родных хватит средств, — выкупят, а молоденькую татарку всё равно не вернёшь, — она через неделю уже далеко от Дювека. Лихие барантачи продадут её в Чечню. Чечня — в Кабарду, а в Кабарде всегда были турецкие скупщики для анатолийских невольничьих рынков. Через год, через два родные, неведомо какими путями, узнают, что их Алсын, Гюль или Зюлейка благоденствует где-нибудь в Смирне или Бруссе, а то и в самом Стамбуле женою паши, ест рис до отвалу, толстеет от розового варенья и медовых шербетов, целые дни проводит (верх блаженства для восточной женщины) в банях, шуршит шёлковыми шароварами и не может без улыбки вспоминать о скромной дарая , которую она носила в праздничные дни дома. |
| Мы сражались на канале Патегу при Аварисе, и там я получал награды. Я одержал победу. Об этом было заявлено царскому летописцу, и тогда мне дано было дорогое ожерелье из золота. Я сражался во второй раз в этом месте и во второй раз я получил награду. Я одержал победу, и драгоценное золото дано было мне во второй раз. Я имел битву при Такамите, к югу от этого города, и взял в плен человека. Чтобы захватить его, я погрузился в воду, и чтобы избегнуть дороги чрез город, я вместе с ним перешел через воду. Об этом упомянуто было царскому летописцу, и я еще раз получил в подарок золото. Мы взяли Аварис, и я захватил в плен мужчину и трех женщин, четыре человека всего». Следующие строки этой надписи содержат перечисление многих других подвигов и подобных же подарков, и затем мы читаем в ней: «я привел двух офицеров, которых я взял в плен на корабле «Язва» 242 (корабль царей-пастухов), и затем мне дано было пять голов на мою долю и пять ста 243 земли моему собственному городу. То же самое было сделано и всему войску моряков... Я возведен был в сан «царского воина». Я возведен был в достоинство начальника моряков» 244 . Эта надпись доказывает как фараоны щедры были на подарки и почести в отношении своих любимцев и насколько действия фараона Апапи по отношение к Иосифу находятся в согласии с общим характером и обычаями царей страны. На одном памятнике Туринского музея мы находим и еще другой замечательный пример. Он интересен тем более, что личность, которой он посвящен, имеет весьма много черт сходства с Иосифом. Эта личность называется на памятнике Бека, – имя, которое означает «раб». Бека говорит, что он исполнил свои обязанности по отношению к своим родителям, но не поименовывает их, вероятно потому, что он был чужеземного происхождения. Он сделался любимцем одного фараона, который также не поименован. Фараон этот осыпал его своими милостями и сделал в особенности начальником общественных житниц. По странной случайности, чрезвычайно необычной на египетских памятниках, этот памятник не содержит ни одного слова в честь богов, почитавшихся в долине Нила. |
| Несмотря на преклонный возраст, в 1062 г. он женился на дочери калифа и тем закрепил за своим потомством право на власть над правоверными. В следующем году он умер, 70 лет от роду. Уже при жизни Тогрул-бека турки не раз входили в столкновение с византийскими наместниками в Армении и Грузии. Как ни спутаны относящиеся сюда немногочисленные известия, можно, однако, видеть, что опустошения, производимые турецкой конницей и повторяемые не один раз, причиняли большие бедствия мирному населению. По словам современного армянского историка, „Двери небесного гнева отверзлись на нашу землю. Из Туркестана выступили в большом числе военные отряды на конях, быстрых, как орлы... Достигши Васпурахана, как голодные волки, они напали ка христиан» 8 . Здесь имеется в виду поход Ибрагима Инала, брата Тогрул-бека, когда против него так несмело и неудачно действовали Катакалон и Аарон 9 , что допустили его захватить и разграбить богатый торговый город Армении Арзен, ныне Эрзерум. После небольшого перерыва, объясняемого возмущением Ибрагима, Тогрул-бек вновь сделал вторжение в вассальную византийскую область в 1053 г. По свидетельству Матвея Едесского, „Тогрул султан, происходящий из косматого и отвратительного народа турок, напал на Армению с войском, многочисленным, как песок морской. Он взял приступом Пергри и, наложив оковы на знатнейших граждан, отвёл их в плен, захватил и другие города и уничтожил в них население. Как чёрная туча, сверкающая молнией, он отмечал свой путь губительным градом. Подвергнув осаде город Ардиш в течение 8-ми дней, он заставил жителей покорно сдаться. С помощью больших приношений золотом, серебром, конями и мулами они исходатайствовали предварительные условия мира и при этом сказали: султану, властителю мира, остаётся взять Манцикерт, и тогда мы и вся Армения будем ему принадлежать». Упомянутый город, имеющий трагическое значение в истории войн империи с турками, находился у берегов Аракса, недалеко от Карса; был защищён тогда тройной стеной и составлял действительно одну из важнейших крепостей Армении. |
| После смерти Тахмаспа I в 1576 г. племенные вожди - «дядьки» 12 его сыновей - выдвинули своих «воспитанников» на иран. престол. Исмаил-мирза, возведенный на трон Афшарами, не удержался на престоле в основном из-за того, что запретил публичное проклинание первых халифов, и из-за сближения с суннитами. Его преемником был объявлен старший сын Тахмаспа - Мухаммад Худабанда (1578-1587). В 1579 г. кызылбашские вожди, устранив его старшую жену, влиянию к-рой он полностью подчинился, заключили соглашение, фактически разделив И. между собой. Внутренний кризис Сефевидского гос-ва позволил узбекам захватить Хорасан. В 1585-1588 гг. османы возобновили наступление и овладели Азербайджаном, угнав в неволю многих жителей разоренного Тебриза. В 1587 г. на престол был возведен Аббас - младший сын Мухаммада Худабанды. Он скоро избавился от своих кызылбашских опекунов, однако по Стамбульскому договору 1590 г. он уступил Османской империи помимо Закавказья Курдистан и Азербайджан (кроме Ардебиля и Талыша), большую часть Лурестана и Хамадан с Зенджаном. Прекращение военных действий позволило молодому шаху приступить к реорганизации управления державой при помощи своих вазиров - Хатим-бека Ордубади и его сына Абу Талиб-бека. Преобразования начались в армии усилиями главнокомандующего Аллаверди-хана (армянина по происхождению). При помощи англичан братьев Энтони и Роберта Шерли была сформирована регулярная армия в составе конных гулямов из обращенных в ислам груз. и арм. юношей, воспитанных по образцу янычар, стрельцов (тофангчи) и наводчиков (топчи), вербовавшихся из иранцев, которые обслуживали неск. сот орудий. На посты наместников стали выдвигаться в противовес кызылбашам выходцы из иран. семейств и выслужившиеся гулямы. Шах сократил земельные пожалования племенам, решительно подавлял их мятежи, уничтожая непокорных ханов и полководцев. Была введена единая чеканка новой монеты - аббаси. В 1598 г. Аббас I перенес резиденцию из Казвина в Исфахан. При нем и его преемниках широкие прямые улицы города застраивались дворцовыми ансамблями и мечетями, на окраинах устроили парки. К сер. XVII в. окружность города достигала 38 км, население выросло с 80 тыс. (в кон. XVI в.) до 600 тыс. жителей. В 1599 г. были существенно сокращены или отменены подати по всему Ираку Персидскому. |
| — Уздени и беки! Хаджи-Магомет привез меня сюда по желанию генерала Джавахи, чтобы помочь вашему больному одноплеменнику. Я знаю, что один Бог спасает, милует и избавляет от смерти… Я, слабая девушка, не смею надеяться на свои силы, но я прошу вас дать мне попробовать помочь князю… Мне сказали, что знахари аула отказались лечить бека, потому что, по приговору муллы, часы его сочтены… Но и мулла не пророк и мог ошибиться… Я прошу только оставить нас одних в сакле, чтобы шум и споры не беспокоили больного бека! Едва я замолчала, как все они заговорили разом, сильно жестикулируя и выкрикивая слова. Потом, нашумевшись и накричавшись вдоволь, старик в чалме поднялся со своего места и, приблизившись ко мне, сказал: — Слушай, девушка, что я скажу тебе… Аллах велик и могуществен, и нет ничего сильнее Его над миром. Аллах открыл мне, своему слуге, что бек Израил должен умереть, потому что прогневил великого Аллаха и Магомета, пророка Его! И бек Израил умрет с зарею. Так решено у престола Аллаха, и черный ангел приближается к нему с обнаженным мечом… Я возвестил это мудрейшим старейшинам аула Бестуди, и они покорились воле Аллаха. — Никто не знает того, что случится, — прервала я речь старика, — будущее закрыто людям… — Не всем! — возразил мулла. — Сам великий пророк явился ко мне во сне и сказал, что умрет Израил бек Меридзе. — Я не верю этому! — сказала я смело. — Пусть ты, мулла, и твои приверженцы думают одно, никто не может помешать мне думать иное. — Ты смела, девушка, речь твоя дерзка и отважна, не забудь, что ты говоришь с избранным слугой Аллаха, — произнес мулла, сверкнув на меня своими рысьими глазами. — А ты ручаешься, что он выздоровеет? — смерив всю меня испытующим взглядом, спросил наиб. — Я надеюсь на Бога! — произнесла я тихо, снова возвращаясь к изголовью больного. — Этого не может случиться! Правоверные уже знают волю Аллаха, переданную им моими устами, — снова произнес мулла, весь дрожа от гнева, — и не тебе, девушка, перечить словам избранных самим пророком. |
| И резким, почти незнакомым мне голосом Бэлла крикнула что-то по-татарски и понеслась вперед, схватив за повод коня Израила. Я помчалась за ними, стиснув каблуками крутые бока горной лошадки, предназначенной мне Бэллой. Умное животное не требовало понукания. Оно неслось, не отставая ни на шаг, вслед за конями моих друзей. Это была бешеная скачка, которой я не предвидела конца… Я не могу понять, как мы не сверзились в бездну все трое, потому что черная мгла ночи мешала нам видеть, что было впереди нас. Зато позади — мы знали это отлично — собиралась погоня… Внезапно мертвая тишина горной ночи нарушилась выстрелами из винтовок и топаньем копыт нескольких десятков коней. Замелькали огни фонарей, казавшихся хищными, страшными глазами шакалов. Вот она уже близко, страшная погоня… Я не могла различить во мраке, велика ли была толпа всадников, следовавшая за нами, но шум голосов и выстрелы, раздававшиеся поминутно, говорили за то, что Эйше не теряла времени даром и созвала чуть ли не всех джигитов аула Бестуди, чтобы преследовать нас. — Нас настигают, мы погибли! — произнес полный отчаяния голос Израила. — О, проклятье шайтану, поразившему меня болезнью!.. Я слаб, как дитя, и не могу с кинжалом в руках защищать вас, женщин! — Я убеждена, Израил, что ваши одноплеменники не причинят вам зла! — попробовала я успокоить его. — О, ты не знаешь их, госпожа! — подхватил с возрастающим волнением молодой бек. — Что прикажет мулла, то они и сделают с нами. А мулла никогда не простит мне, что я не пожелал иметь женой его внучку Эйше. — А ваш отец, наиб? — перебила я бека. — Разве он не заступится за вас? — Отец! — произнес он с горечью. — Разве ты не слышала, госпожа, что сказал отец? Он отрекся от Израила с той минуты, как Израил отказался повиноваться требованию муллы! Погоня между тем все приближалась и приближалась. Я уже могла различать ржанье коней и отдельные голоса преследовавших нас всадников. Мы неслись теперь как вихрь мимо поместья наиба, где несколько лет тому назад молоденькая княжна Бэлла наслаждалась безмятежным счастьем. В доме наиба еще не спали. В окнах горели огни. Должно быть, жена и дочери бека ожидали возвращения их повелителя из мечети. |
| Я занялась больным и не заметила, как заря исчезла и золотое солнце встало над аулом. — Благословение Аллаха над домом Хаджи-Магомета! — произнес мулла, неожиданно появляясь на пороге. За ним стояли вчерашние гости Хаджи во главе с беком-наибом. — Ты пришел вовремя, ага, — обратилась я к нему радостно. — Израил жив, волею Бога! Он зорко посмотрел на меня своими проницательными глазками, потом перевел взгляд на мирно спавшего Израила и произнес сурово: — Темный дух помог тебе, девушка… Сам шайтан вмешался в дело… Шайтан помог тебе вылечить бека… Лучше бы он умер, чем быть оскверненным помощью шайтана! Его слова задели меня за живое. — Слушай, мулла, — едва владея собой от волнения, произнесла я, — Бог поразил твою душу безумием, если ты веришь в силу шайтана! Бек Израил жив милостью Божией… Слышишь, ты, ага, его спас Сам Господь, и никто больше! Мулла ничего не ответил, только его узенькие глазки зажглись злыми огоньками. Он, казалось, ненавидел меня всеми силами души за то, что вера в него фанатиков-татар, убежденных в его пророчестве, была мною поколеблена. И не только один мулла был недоволен, казалось, спасением бека. Все, кроме разве наиба, любившего по-своему сына, враждебно и неприязненно поглядывали на меня. Они привыкли верить мулле беспрекословно, и его неудачное пророчество неприятно поразило их. Меня они считали виновницей этого. Когда в тот же вечер я вышла из сакли подышать чистым воздухом, я услышала бесцеремонный говор за собой. Старые татарки указывали на меня пальцами и что-то кричали на непонятном для меня наречии. — Что они говорят, Хаджи-Магомет? — спросила я моего хозяина, сопровождавшего меня по улице аула. — Они говорят, госпожа, что ты колдунья и знаешься с шайтаном, — отвечал тот. — Глупые женщины, — пожав плечами, произнесла я, — отчего же они так враждебно относятся ко мне? — Они боятся, госпожа, чтобы ты не привлекла гнев шайтана на их кровли! И потом, ты уруска… Они ненавидят русских, как врагов, с тех пор, как урусы смирили восстание в нашем ауле. Но не беспокойся, госпожа, ты под защитой Хаджи-Магомета. И никто не посмеет тронуть тебя. |
| — Слушай, девушка, — произнес мулла, лишь только я вошла и остановилась у порога, — мы позвали тебя, чтобы ты сказала мне правду… Ты теперь в нашей власти, и от твоего ответа будет зависеть твоя участь. Тут он перевел глаза на внучку и обратился к ней с вопросом по-татарски. Эйше что-то долго и пространно отвечала мулле. Когда она наконец замолчала, сидевшие на подушках горцы разом заговорили, перекрикивая один другого. Они долго спорили, размахивая руками, бесцеремонно указывая на меня пальцами, сердясь и волнуясь. Наконец они замолчали, утомленные долгим спором. Тогда мулла обратил ко мне свои пронизывающие, острые глазки и сказал: — Эйше говорила нам, что ты, девушка, уговорила бежать из аула бека Израила и Бэллу, дочь Хаджи-Магомета Брека, жену бека Израила Меридзе. Правда ли это? Я объяснила, что почти до последнего дня ничего не знала о бегстве, которое давно уже было порешено между ними. Мулла перевел мой ответ старейшинам аула. Бледное лицо стоявшей рядом со мной Эйше теперь вспыхнуло ярким заревом румянца. Глаза ее дико сверкнули, и она опять что-то скоро-скоро заговорила на своем непонятном мне языке, поминутно обращая ко мне взоры, исполненные злобы. — Эйше говорит, — снова обратился ко мне мулла, когда она замолкла, — что ты, девушка, уговаривала Бэллу Израил Меридзе и ее мужа креститься. Правда ли это? — Эйше права отчасти, — отвечала я, не колеблясь ни минуты. — Я хвалила Бэлле нашу веру и рассказывала ей о Христе Спасителе, хотя и без моего вмешательства Бэлла сделалась бы христианкой. — А-а! — почти простонал мулла, и маленькие глазки его засверкали такой ненавистью и угрозой, что мне стало жутко от этого взгляда. Он передал мои слова лезгинам. Услышав мой ответ из уст муллы, бек наиб сделал угрожающее движение рукой, но мулла удержал его и сказал по-русски, для того, должно быть, чтобы я могла понять его: — Бек Меридзе! Эта девушка принадлежит мне — ее участь в моих руках. — Скажи, девушка, — обратился он ко мне снова, — куда держали путь твои друзья? |
|
|
