| На правом берегу Днепра, неподалеку от Канева был расположен город-крепость Роден, который существовал в 9-13 в.в н.э. Само его название ученые связывают с древним культом словенского бога Рода. В Ипатьевской летописи этот город упоминается 980 годом, где рассказывается о борьбе Владимира и Ярополка Святославовичей за Киевский престол. Кровавые столкновения между князьями за власть описываются также и в «Повести временных лет». Ярополк, князь Киевский, покинул Киев и закрылся в Родене, где его окружили войска Владимира. В осажденном городе случился большой голод: «… и есть притча и к сего дне: беда аки в Родине». Исследователи считают, что Роден погиб от нашествия монголо-татар. В 1240 г. орда завоевателей захватила Киевское княжество, разрушив ряд южнорусских городов, в том числе и городище на Княжеской горе. Канев был одним из наибольших городов на южной границе Давней Руси. О происхождении названия города существует огромное количество легенд и гипотез: название города происходит от птицы канюка, или же основатель города носил имя этой птицы; от реки Каневки, что протекала в этом месте. Патриотическая легенда: название города происходит от тюркской слова, что в переводе означает «место крови», то есть на этом месте проходили кровопролитные бои с завоевателями. Древний Канев размещался на горе Московка. Мимо города по Днепру шли на юг и на север торговые суда. Здесь проходил большой путь из варяг в греки, который был важной торговой артерией Русского государства. Канев был не только крепостью, которая возвышалась на горе Московка, но и цепью поселений, культовых сооружений, укреплений, которые тянулись вдоль побережья Днепра. Первым летописным упоминанием о Каневе был «Киево-печерский патерик», который сообщает, что в Канев, направляясь в Киев, приплыли «на лодиях константинопольские иконописцы». В 1240 г. Канев захватили и разрушили монголо-татары, но, в отличие от соседнего Родена, жизнь в городе постепенно возобновляется. Чтобы держать население в повиновении ордынские ханы назначали в завоеванные русские земли баскаков (наместников) с войсками. Канев был одной из резиденций ханских ставленников. Около 1362 г. великое княжество Литовское завладело Подольем, Киевщиной и Переяславщиной. Литовский князь Ольгерд сместил из киевского престола князя Федора и отдал Киевское княжество в удел своему сыну Владимиру. Со временем Канев превращается в заметный торговый центр. С 1471 г. Литва ликвидировала удельное княжество и превратила его в свою провинцию - Киевское воеводство, в состав которого входил Каневский уезд. В 1569 г. состоялось объединение Литвы с Польшей и Каневом завладела польская шляхта. |
| В это время совершилось отречение апостола Петра, так горько, так поразительно обличающее все бессилие лучших наших порывов и стремлений, если их не поддерживает божественная благодать. Об этом, со всеми подробностями, будет говориться в следующих Евангелиях, а потому нет нужды останавливаться здесь. Вот заключение второго Евангелия: «От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро, и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху». Вот оно, как действует фарисейство: взойти в преторию, т. е. в судилище, где заседает Пилат – язычник, значило оскверниться, а предать невинного на пытки и истязания, а добиваться во чтобы тони стало смерти Его, и самой позорной и самой страшной, – это не значило оскверниться. И совесть их, верно, была спокойна! И, нет сомнения, с особенным торжеством встретили они свой величайший праздник: они добились своего, личный враг их был уничтожен, и имя его заклеймено позором. Могут ли быть действия людские – более возмутительные, более потрясающие все нравственное существо человека? Но фарисейство всех мест и стран одинаково. История с Господом нашим не единственная в летописях человечества. Подобные истории совершались тысячи раз, и не подлежит сомнению, будут совершаться до скончания мира. Из-за личной мести принести в жертву совесть, правду и закон, попрать все права человечества, прикрыть все это разными ревностями – кому неведомы такие явления из истории человечества? Время этих событий определяется следующим образом. Перед полуночью совершилось предательство, и Иисус был отведен к Анне, где, как видно из допроса, был и Каиафа – один. Затем отвели его к самому Каиафе, где собралось все сонмище ожесточенных врагов Его. В самую полночь он стоял уже перед ними. Вплоть до самого утра они производили, так сказать, исследование. В чем состояло это исследование и в какой форме совершалось оно, это мы увидим из следующих Евангелий. Здесь нельзя только не обратить внимания на чрезвычайную спешность действий этого судьбища: что за страшный был преступник Иисус, чтобы из-за него собираться и действовать в полночь? Что за неотразимая беда готовилась через Него, чтобы не отложить всего дела до окончания праздника? Ничего не было такого. |
| Около 720 г. эфиопский фараон Шабака, вероятно, по просьбе жрецов главного мемфисского храма в честь Птаха, повелел начертать на чёрном граните текст, который до тех пор как «произведение предков» хранился написанным на папирусе и не мог избежать разрушительного действия двух тысячелетий: «он был проеден червями, и его не понимали от начала до конца». Жрецы имели основание дорожить этим документом 162 – он был плодом тенденциозного богословствования, доказывавшего верховенство и единство их бога. Но спасти целиком памятник было уже нельзя – сильно пострадало начало, много пробелов оказалось и в середине, да и язык был настолько архаичен, что иерограмматы храма не нашли возможным последовать непохвальному обыкновению своих не отличавшихся строгостью филологических приёмов современников, и почти не изменили древней орфографии, едва ли сами понимая памятник в его целом. Но с ним случилась новая беда: поздние обитатели Мемфиса сделали из него мельничный жернов, вследствие чего погибла ещё часть иероглифических строк. В таком виде камень попал в Британский музей ещё в 1805 г. и только в конце XIX в., благодаря трудам Брэстеда и Эрмана был оценён по достоинству. Перед нами древнейший памятник богословия, возводящего всё существующее к единому началу – местному богу Птаху. Найдя текст глубочайшей древности, излагавший в драматической форме историю Гора и Сета 163 , и кажется, бывший известным и авторам сборника «Текстов пирамид», мемфисские жрецы дали к нему комментарий, в котором они объявили происшедшими в районе Мемфиса главнейшие эпизоды этой истории и отождествили своего бога с Гором и первобытным «отцов богов» Нуном, из которого произошло восемь других Птахов, в числе которых – родители гелиопольского Атума и «величайший» Птах – «сердце и язык эннеады», обыкновенно в общеегипетской религии именуемые Тотом и Гором. Форма Птаха, «Обладатель сердца и языка» и создала всё существующее от богов до червей и учредила культ. Таким образом, мемфисский богослов едва ли не в середине третьего тысячелетия до н.э. измыслил своеобразную монотеистическую систему и объяснил весь мир как результат мысли и слова божества! «Всё сущее получило бытие сначала в сердце», т.е. в мысли верховного существа, «язык», т.е. слово которого вызвало их к реальной жизни. Мы не удивимся, что этот текст уже использован историками учения о Логосе и исследователями источников герметизма. Гимны диадемам и ритуалы |
| На этот раз псковичи послушались, отпустили смердов, мертвую грамоту из ларя выкинули, имение и дворы отпечатали. Осенью отправились опять в Москву посадники и бояре вместе с князем Ярославом и повезли 150 рублей; великий князь пожаловал, объявил им, что отчину свою будет держать в старине. Это уже четвертые послы, говорит летописец, да пятых разбойники тверские убили, а все это слали псковичи по делу о смердах и много убытка потерпели, рублей 1000 издержали, да вся земля мялась два года. Но и этим дело не кончилось; спустя немного времени случилось одному священнику разбирать грамоты у наровских смердов, и нашел он ту грамоту, в которой говорилось, как смердам из веков вечных князю и Пскову дань давать и всякие работы урочные отправлять; от этой-то грамоты и произошла вся беда, потому что смерды, утаивши ее, не пошли на работу; псковичи не знали, как бывало в старину, а смерды обманули великого князя, насказали ему все не так. Смерд, увидавши грамоту в руках священника, вырвал ее у него; священник объявил об этом, и псковичи посадили смерда под стражу; с тех пор начали являться к посадникам и ко всему Пскову из города, пригородов и волостей челобитчики на самого князя Ярослава и на его наместников. Посадники и весь Псков набрали бесчисленное множество жалоб, написали грамоты и отправили летом 1486 года послов в Москву, посадников, бояр да обиженных по два человека с пригорода. Послы приехали бить челом великому князю и объявили о смерде, что грамоту утаил: «Мы теперь его под стражею держим, и как нам, господарь, укажешь?» Великий князь, взглянув на них ярым оком, сказал: «Давно ли я вам простил за дело о смердах, а теперь вы опять начинаете?» – и не принял ни одной жалобы на Ярослава. Это было последнее занесенное в летопись посольство из Пскова в Москву по делам внутреннего управления. И Рязань сохранила свою самостоятельность по имени только, потому что на самом деле беспрекословно подчинялась распоряжениям великого князя московского. Мы видели, что это подчинение началось еще при Василии Темном, который взял к себе на воспитание малолетнего рязанского князя Василия, а для управления Рязанью назначил своих наместников. |
| 4:8). И всякий друг Божий прославится как царь в Небесном Царстве, а что еще более почетно для Божиих угодников? Хорошо говорится: «Богу работати есть царствовати» (2Тим.2:12). Хочешь ли ты, человек, наслаждаться какими-либо благами и радоваться без печалей, угождай Богу, работая Ему, и дастся от Него тебе сладость и радость истинная. Всякое обретающееся в мире сем услаждение и радование не есть истинное, но ложное, так как оно временное и превращается в себе противоположное состояние. Сладость греха превращается в горесть, только отчасти услаждает и погибает, а после сего не что-либо иное остается человеку, как только горесть; и это отчасти потому, что погибла временная сладость, отчасти же потому, что лишила она вечной сладости, исходатайствовав горькие муки. Точно так же и радость мира сего претворяется в печаль и сетование: только на короткое время увеселит, а затем и минует. Сладость же и радость в Боге есть истинная, неизменная и вечная, так как Бог истинен, неизменен и вечен. Сподобляются сей Его Божественной сладости и радости те, которые стараются угождать Ему в этой временной жизни, не иным чем желают услаждать свое сердце, как только Его Божественною любовью, и не о ином чем радуются, как только о Спасителе своем Боге. Таких никакая горесть мира сего не может огорчить, так как они имеют в сердце своем сладость Божественной любви; их также никакие бедствия настоящей жизни не могут опечалить, ибо внутри себя они имеют духовную радость о Спасителе своем Боге. Таков был Павел, говоривший: «Радуюся во страданиих моих» (Кол. 1:24); и еще: «Сладце похвалюся в немощех» (2 Кор. 12:9). В каких немощах? — в досаждениях, в бедах, в изгнаниях и притеснениях. Биемый радуется, бедами огорчеваемый услаждается и доброжелательствует в том, что для иных является ужасным и горестным; и в том он веселится, в чем прочие плачут и рыдают. Что же такое в нем при бедствиях создавало услаждение и радование? А то, что он возлюбил Бога всецело, и его «ничтоже от любве Божия разлучити можаше, ни гонение, ни беда, ни меч» (Рим. 8:35—39). Мы же обратим внимание на то, как Бог угодников Своих духовными сладостями еще при жизни сей увеселяет, и сколь больше увеселит их в будущей жизни! Сего и древние праотцы желали, стараясь и сами всячески угождать Богу, и детей своих научая богоугождению. |
| Никто не понимал в то время слов великой старицы, но вскоре все вспомнили ее предсказание. Поехали из Дивеева свидетели смуты защищать правду; приехали следователи, искали, искали вину Серафимовых сирот, но не нашли! Правда восторжествовала! Затем Прасковья Семеновна вернулась в свою келью, чтобы звать Федорушку идти с ней на канавку. Пошли. «Принеси мне малахай, Федорушка!» – сказала старица. Пока послушница ходила за малахаем, старица легла в канавку и стала кричать: «Тут мощи явятся, тут мощи, мощи явятся!» Федорушка подала малахай. Она надела его, подняла кверху и воскликнула: «В последний раз пошумлю, чтобы больше, больше шумело! Ступай за топором! Надо мост рубить, тут мощи явятся!» В это самое время Владыка шел из «живописной». Старица взяла большую жердь, переломила ее на три части и закричала: «Святый Владыко! Ложь и клевету выгоню отсюда, всю выгоню, выгоню!» Преосвященный Нектарий не пошел ей навстречу, а воротился назад и обошел стороной корпус начальницы. С этого места сестры почти на руках принесли Прасковью Семеновну в ее келью. Федорушка сняла с нее шубу, посадила на кровать. «Пустите меня, Христа ради! – просила старица. – Я провожу Владыку, сяду на кочергу, хвост привяжу, Владыку за ворота провожу!» Но ее не пустили. Затем она совершенно изнемогла, легла в постель и больше не вставала. Блаженная Пелагея Ивановна, второй Серафим, поступила иначе. Предоставим слово Анне Герасимовне: «Пришла ночь, сидит дома. На другой день расхорошая-хорошая встала и пообедала с нами. Отлегло у меня. «Ну, – думаю, – слава Тебе, Господи, угомонилась». Да уж не помню, зачем и вышла в чулан. Прихожу: а уж ее и нет. Так во мне сердце-то и упало. «Где она это? – думаю. – Как бы еще чего не наделала!» Тороплюсь, собираюсь идти разыскивать, а ко мне уж бегут навстречу. «Что ты, – говорят, – делаешь-то? Что безумная-то твоя дура наделала? И не знаешь? Ведь она Владыку-то по щеке ударила». Так я обмерла. Ничего не соображу даже. «Вот, – говорят, – теперь в сумасшедший дом ее, да и тебе-то беда будет. И тебя к ответу». |
| Письмо епископу Виталию (Щепетеву): «Алфавит библейский , сколько вижу... не подает о себе высокаго мнения. Книга не представляет расположения предметов правильнаго и удобнаго к употреблению и назиданию. Тексты кажутся собранными в кучу из разных мест, а не разобранными по предметам учения и размышления. Но главная беда то, что литографированный перевод ветхозаветных книг ожесточил ревность против всякаго перевода Священнаго Писания на русское наречие. Нет ни малейшей надежды, чтобы позволили напечатать сей алфавит» (Письма. 1887. С. 70–71). 20 марта. Резолюция на отношении помещицы о дозволении совершить богослужение в последние дни Великого поста и в праздник Св. Пасхи в храме, закрытом по указу Консистории: «Как из архитекторской сметы видно, что здание не угрожает падением, и предполагается исправить оное починкою; а в предосторожность от падения кирпичей в арке устроен прочный деревянный станок, то, в уважение сей просьбы и приближающагося праздника Пасхи, духовное Правление немедленно предпишет благочинному, прибыв на место, освидетельствовать настоящее положение здания, и есть ли местный причт и помещица примут на свою ответственность, что принятыя меры совершенно обезпечивают от опаснаго случая, объявить разрешение продолжить в сей церкви священнослужение до совершения праздника Пасхи» (Резолюции. Т. 5. Ч. 1. С. 84. 9762). 24 марта. Отношение министру императорского двора, князю Π. М. Волконскому: «...для исполнения Высочайшей благотворительной воли поручил я преосвященному викарию Московскому, под его председательством, образовать комитет из двух старейших архимандритов и двух протоиереев с секретарем; к открытию достойных воспользоваться Высочайшим милосердием употребить правила, которыя в таковом же точно случае употреблены были в прошедшем 1840 году; к точному исполнению Высочайшей воли употребить всевозможное и самое неукоснительное тщание и составить список удостоиваемых с изъяснением уважений» (Резолюции. Т. 5. Ч. 1.С. 94. 9782). 25 марта. Резолюция на консисторском определении по жалобе пономаря на притеснения, якобы делаемые ему священником: «Причетника, подозреваемого в татьбе и священником прикрытаго, справедливее было бы оставить с татьбоукрывателем на его ответственности, нежели как переводить к другому и невиннаго подвергать опасению татьбы» (Резолюции. Т. 5. Ч. 1. С. 11–12. 9611). |
| А о главах, касающихся возможных злодеяний, договоримся так: те злодеяния, которые будут явно удостоверены, пусть считаются бесспорно совершившимися; а каким не станут верить, пусть клянется та сторона, которая домогается, чтобы злодеянию этому не верили; и когда поклянется сторона та, пусть будет такое наказание, каким окажется преступление. Об этом: если кто убьет, – русский христианина или христианин русского, – да умрет на месте убийства. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то ту часть его имущества, которую полагается по закону, пусть возьмет родственник убитого, но и жена убийцы пусть сохранит то, что полагается ей по закону. Если же окажется неимущим бежавший убийца, то пусть останется под судом, пока не разыщется, а тогда да умрет. Если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст 5 литр серебра по закону русскому; если же совершивший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток. Об этом: если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. Если же добровольно отдастся вор, то пусть будет взят тем, у кого он украл, и пусть будет связан, и отдаст то, что украл, в тройном размере. Об этом: если кто из христиан или из русских посредством побоев покусится (на грабеж) и явно силою возьмет что-либо, принадлежащее другому, то пусть вернет в тройном размере. Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, русских, и поможет сохранить ладью с грузом ее и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта бурей или на мель сев задержана и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим их с товарами их поздорову. Если же случится около Греческой земли такая же беда с русской ладьей, то проводим ее в Русскую землю и пусть продают товары той ладьи, так что если можно что продать из той ладьи, то пусть вынесем (на греческий берег) мы, русские. И когда приходим (мы, русские) в Греческую землю для торговли или посольством к вашему царю, то (мы, греки) пропустим с честью проданные товары их ладьи. Если же случится кому-либо из нас, русских, прибывших с ладьею, быть убиту или что-нибудь будет взято из ладьи, то пусть будут виновники присуждены к вышесказанному наказанию. |
| Так оборвалась обычная карьера отрока из «меньших бояр» и такова была «жена» той же категории, за пошибание и за развод которой полагалась по уставу гривна золота – против пяти за жену «великых бояр». Весь описанный эпизод в этом слое, державшемся за свою родовитость, протекал уже вне какого-либо вмешательства княжой власти. Одним таким «отроком» меньше, очевидно, не такая уже была бы беда. Да и путь Феодосия лежал через «отрочество» не у князя, а всего лишь у некрупного «властелина градского», курского посадника. Это не путь к княжому двору и княжому боярству. Новость христианской эпохи здесь была в том, что отрок выдвигался «научен» «книжному учению» и курский посадник начал приближать его к себе не для административных поручений (по ст. 114 «Пространной Правды»), вроде «увязания» беглого холопа, и тем более не для подвигов ратных в стиле Переяслава, а для своих церковных нужд. Кстати, это не единственный пример старшего дружинника на наместничестве-посадничестве со вкусом к христианской культуре. Сюда же относится и тот киевский тиун, который начал было суд над татями, покусившимися на библиотеку печерского инока Григория, и прекратил дело, приняв от Григория в выкуп за подсудимых его же книги. Должно быть, этот тиун был сам книгочей. Конечно, в XI–XII веках мы присутствуем при эволюции старого дружинного строя. Более ранние Переяслав, Святослав, Игорь, Свенельд, даже Владимир Святославич – это идеализированные призраки, поучительные примеры для летописателей времени Ярослава, Ярославичей и их потомков. Перед этими русскими летописателями стояли задачи, требовавшие новых, более сложных приемов. С момента принятия христианства Русь становилась под Божие «заступничество», княжая власть получала новую опору в проповеди ее божественного происхождения, а христианская семейная мораль давала новое средство для поддержания общественного мира. Но эта же мораль служила и оправданию феодального раздробления Руси. Последнее и взято было под покровительство церковью, которая в свою очередь, питаясь уже византийскими внушениями, не могла ставить себе целью обращение Руси в слишком мощную державу, способную при случае (как в 1043 году) вновь обратиться против самой империи 158 . |
| Все согласились и отпустили к броду сыновей Юрьевых с половцами, да Святослава Всеволодовича; а сами, выстроивши полки, пошли подле лодок берегом. Между тем передовой отряд их приехал к Зарубскому броду, который стерег боярин Изяславов Шварн с небольшою дружиною: половцы, видя, что сторожей мало, бросились на лошадях и в полном вооружении в реку, под их прикрытием переехали и русские в лодьях; а Шварн испугался и побежал к своему князю; по замечанию летописца, вся беда произошла оттого, что при броде был не князь, а боярин, тогда как боярина не все слушались. Переправившись чрез Днепр, Юрьевичи послали сказать отцу: «Ступай скорее, мы уже перешли Днепр; чтоб не ударил на нас одних Изяслав!» Юрий пошел немедленно к Зарубу и также переправился. Получив весть об этой переправе, Мстиславичи возвратились в Киев и начали думать, что теперь делать? Оба Мстиславича хотели идти навстречу к дяде и биться, но дружина всех князей не соглашалась, особенно отговаривали от этого черные клобуки, они говорили Изяславу: «Князь! Нельзя нам ехать к ним, потому что наши ратники не все на конях; ты к ним поедешь, а они перед тобою поедут к Роси; тогда тебе надобно будет оставить свою пехоту и ехать за ними с одною конницею. По-нашему, надобно вот что сделать: ступайте вы все в Киев, а к нам приставьте брата своего Владимира; мы поедем с ним к своим вежам, заберем их жен, детей, стада и пойдем тогда к Киеву; побудьте там только до вечера, мы к вам придем непременно, хотим за отца вашего Вячеслава, за тебя, за брата твоего Ростислава и за всю вашу братью головы свои сложить; либо честь вашу отыщем, либо изомрем с вами, а Юрия не хотим». Мстиславичи с дядею послушались дружины, киевлян и черных клобуков, отрядили брата Владимира за вежами с торками, коуями, берендеями и печенегами (имена варварских народцев, слывших под общим именем черных клобуков), а сами пошли к Треполю и, переночевавши здесь, на солнечном восходе отправились к Киеву; в город не вошли, а стали около него: Изяслав Мстиславич – перед Золотыми воротами, Изяслав Давыдович – между Золотыми и Жидовскими воротами; Ростислав с сыном Романом – перед Жидовскими воротами, Борис городенский – у Лядских ворот; киевляне, конные и пешие, стали между князьями. |
|
|
