| Потом в нее была перенесена отметка о канцеляристах, сначала в том же роде, т. е.: «у Дмитрия Парфентьева», «у Кучина», а потом несколько иначе: «отдано Ивану Патрикееву» и т. п. Книга эта, по-видимому, черновая и вначале не оправдывавшая необходимости своего существования, как, в сущности, совершенно сходная с третьею книгой, в конце концов пробрела пятую графу, причем в четвертой записывалось канцелярское (а не синодальное) решение о движении бумаги, вроде: «велено взять к отпуску, а кто здесь для строения обретается, взять в том строении сказки» (в бумаге шла речь об обязательном строении на Васильевском острове), а в пятой графе делалась отметка, кому из канцеляристов бумага «отдана» для производства 1661 . С 1723 года, согласно царскому указу, общему для всех правительственных учреждений, положено завести для записи прихода и расхода денежных сумм шнуровые книга с алфавитом, по форме, указанной в адмиралтейском регламенте 1662 . III В генеральном регламенте совершенно определенно было сказано, что «как в Сенате, так и в коллегиях словесные указы никогда отправляемы быть не надлежат» 1663 ; затем повторено, что «указы его величества и Сената надлежат быть письменные и зарученные» 1664 . Однако тут же было толкование, что письменные указы обязательно должны быть только в тех случаях, когда требуется действительное исполнение, а указы, «которые только к сочинению действа надлежат», могут быть и словесные: например, «надлежит собрать деньги или провиант. Тогда и словами приказать можно, чтобы о том советовали, как то чинить, но когда положат, тогда доложить, так ли быть, и когда апробуется, тогда не производить в дело без письменнаго указа» 1665 . Требование, чтобы царские указы были «письменные» и «зарученные», не исполнялось в практике Синода, которая по части получения от государя указов поражает величайшим разнообразием. Несколько раз государь сам был в Синоде 1666 , где и давал свои указы Синоду или в форме письменной резолюции на представляемых ему Синодом докладах, когда государь присутствовал на заседании Синода 1667 , или устно членам Синода, когда государь бывал в Синоде, в Петербурге или Москве, не в заседании Синода и видел только одного или нескольких членов 1668 . |
| Выше уже сказано, что первые московские великие князья не отличались любовью к просвещению. Поэтому и трудно предполагать в их книгохранилищах присутствие каких-либо иноязычных рукописей. Рукописи, которыми они владели, вероятно, были исключительно русские и притом оне были едва ли в значительном количестве. С течением времени, с расширением их сношений с греками в Москве могли быть и греческие рукописи, чему могли способствовать нередкие приезды в Москву за милостыней греческих иерархов, из коих некоторые оставались на Руси епархиальными архиереями 506 . Относительно напр. митрополита Фотия мы имеем положительное свидетельство, что после него остались греческия рукописи. Инок Вассиан Патрикеев в своих сочинениях между прочим ссылался на «греческий номоканон московской соборной церкви, что вывезен из Царяграда митр. Фотием» 507 . Греческие рукописи могли оставаться и после других греческих иерархов, живших в России, напр. после митроп. Исидора. Количество в Москве греческих рукописей значительно должно было увеличиться со времени брака вел. князя Ивана III на греческой царевне Софье, когда последовал большой наплыв греков в Россию. В это именно время могло попасть несколько греческих рукописей и в царскую казну. Но число их здесь должно предполагать небольшое. В перечнях приданого Софьи, как теперь известно, не было греческих рукописей. Очевидно у Софьи не было особого собрания их, а могли быть только единичные рукописи у ней или у сопровождавших ее лиц. Эти греческие рукописи, поступившие в великокняжескую казну после Софьи и от ее родственников, пребывавших в Москве, могли сохраняться в казне и в XVI веке 508 . Намек на то, что в начале этого столетия оне были в ней, дает Максим грек , в предисловии к переведенной им Толковой псалтири говоря, что греческий оригинал – (рукопись) он получил от вел. князя. Но не следует увлекаться и предполагать, что греческих рукописей в казне великого князя Василия III и царя Ивана IV было много. Мы видели уже, что при переводе Максимом греком толкования на Деяния апостольские, в Москве не нашлось греческого оригинала продолжения сего толкования (с 14 главы), с которого можно было бы докончить перевод и Максиму греку пришлось переводить другое толкование на эти главы, неизвестно кем составленное. 509 – Если бы в казне царя Ивана IV было значительное количество греческих рукописей, то Курбский, так сильно заботившийся о переводах с греческого на русский язык творений отеческих и с большим трудом достававший печатные их издания, при переписке своей с Грозным не позабыл бы укольнуть его и этим, – пренебрежением к возможности обогащения русской письменности отеческими творениями. |
| Во всех известных произведениях Максима Грека , в том числе и в его полемике, нет ни одного слова о Флорентийской унии 69 . Он был, несомненно, сторонником соединения христианских церквей, но под эгидой константинопольского патриарха, а никоим образом не римского папы. Одно из произведений А. М. Курбского, написанное под явным впечатлением бесед с Максимом Греком , посвящено специально обличению Флорентийской унии с точки зрения ортодоксального православия 70 . Однако нет ничего невероятного в том, что Исидор мог возбуждать симпатии Максима Грека независимо от оценки этим последним унии – своей широкой начитанностью, знанием античных писателей, дружбой с итальянскими гуманистами. К сожалению, «судный список» очень кратко и неясно излагает весь этот эпизод, вкрапленный в обсуждение на соборе совсем другого вопроса. Остается неизвестной реакция Максима Грека на это обвинение: «судный список» приводит лишь его ответ по главному обвинению – относительно осуждения порядка поставления московских митрополитов. Здесь Максим остается верен своим взглядам: «А ведь там во Царьгород послы ходят, и митрополиту чем не ходити там на благословение и на поставление на митрополию, как преже из старины бывало»/л. 343/. Этим выражением резкого несогласия Максима с русскими порядками поставления митрополитов умело закончил Даниил обсуждение на соборе «вин» Максима. Затем последовало упоминавшееся уже нами чтение «свидетельств от божественных писаний» по трем названным выше вопросам. «Судный список» подчеркивает, что во время чтения этих «свидетельств» присутствовали «Максим и Васьян туто же на соборе и со единомысленники своими». Мы еще раз видим, как процессы Максима Грека и Вассиана Патрикеева в 1531 г. объединялись подчас в единое судилище. В словах «судного списка» об этом чтении «свидетельств» звучит уже прямая угроза в адрес обвиняемых, когда говорится, что святые чудотворцы, имевшие села у церквей и монастырей, судили как зависимое, так и свободное население, «бесчинных же и непокоривых и в темницы затворяли исправления и спасения ради их»/л. 343/. |
| В заключение остановимся еще на одной проблеме, связанной с приговором 1531 г. Уже Е. Е. Голубинский говорил о сравнительной мягкости соборных приговоров по делу Максима Грека , плохо согласующейся с тяжестью предъявленных ему политических обвинений/измена, шпионаж, натравливание Турции на Россию/. Подробно анализировавший ход процесса 1531 г. С. Н. Чернов также подчеркивал «его сравнительно мягкий для Максима Грека исход» и объяснял это тем, что в 1531 г. главной фигурой для организаторов суда был Вассиан Патрикеев, и само нагнетание тяжелейших политических обвинений против Максима Грека было «почти лишь средством к расправе, которую духовная власть готовилась совершить ... над Вассианом». В. С. Иконников считал, что участь Максима Грека в 1531 г. «была отягощена» лишением причастия, но и он подчеркивал, что в Твери Максим сразу же попал в гораздо лучшие условия, чем в Иосифо-Волоколамском монастыре 73 . Письмо митрополита Даниила от 24 мая 1525 г. доказывает, что Максим был лишен причастия еще собором 1525 г., поэтому стала еще очевиднее мягкость приговора 1531 г. по сравнению с тяжелейшими обвинениями, о которых на нем шла речь. Известно, правда, что после собора 1531 г. на Максима были надеты оковы, но они были почти сразу же сняты по ходатайству тверского владыки Акакия, под власть которого он был теперь передан. Отношение Акакия к Максиму Греку было прямо противоположно тем мучениям, которым его подвергали до 1531 г. в гнезде «презлых осифлян» – Иосифо-Волоколамском монастыре. Акакий весьма уважал большие познания Максима, прибегал к его помощи в богословских вопросах, оказывал ему знаки внимания. Как известно, в Твери Максим много и плодотворно работал, в его распоряжении постепенно оказались многие книги, писцы. Сейчас, когда мы точнее знаем, какой страшный режим заключения был определен ему собором 1525 г., контраст с периодом после 1531 г. еще значительнее. Вопреки возражениям И. И. Смирнова, теперь несомненно, что Е. Е. Голубинский был прав, когда подчеркивол, что приговор собора 1531 г. противоречит тяжести выдвинутых против Максима Грека политических обвинений. |
| В обвинительной речи митрополита Даниила пропуск слов «а они сами себе проклинают» сделал непонятным смысл всего отрывка и нарушил его грамматический строй. Перед нами, несомненно, неудачное сокращение, каких немало в Погодинской редакции. Возможно, что составитель Погодинской редакции, действительно, счел эти слова слишком острыми. Для составителя же Сибирской редакции подобные рассуждения были бы мало оправданы – в конце записи суда 1531 г. этому вопросу посвящена целая страница с гораздо более ясными и резкими выражениями. 2 . В речи митрополита Даниила непосредственно перед этим обвинением читаем другое/Погодинский список, л. 39/: «Да ты же, Максим, говорил: Князь великий Василей выдал землю крымскому царю, а сам, изробев, побежал – от турскова ему как не бежати? Пойдет турской, и ему либо карачь дати, или бежати». Расстановка знаков препинания взята нами здесь из последней работы Н. А. Казаковой, посвященной суду над Максимом Греком 16 . Остается, однако, неясной переданная через тире связь между бегством от крымского царя и фразой «от турскова ему как не бежати?»; эта фраза воспринимается как придаточное предложение причины к первой фразе, что противоречит смыслу. С. Н. Чернов пытался избежать этого иной расстановкой знаков препинания: «... а сам, изробев, побежал от турскова. Ему как не бежати? Пойдет турской …» 17 . Но подобная интерпретация еще более запутывает дело. В Сибирском списке после слова «побежал» следует фраза: «И коли он от крымскаго бежал, а от турскаго ему как не бежати?...». Фраза эта делает понятным логический строй всего фрагмента, утраченный при сокращении текста в Погодинской редакции. 3 . Михаил Медоварцев говорит на суде, что он писал или стирал те или иные места в русских богослужебных книгах по приказанию Вассиана Патрикеева и Максима Грека : «А велел, господине, мне Максима во всем слушати, и писати, и заглажывати князь Васьян старец, как Максим велит». Это текст Сибирского списка/л. 334 об.–335/. В Погодинском списке в результате сокращения и перестановки слов получилась бессмыслица/л. 54/: «А велел, господине, мне слушати во всем и заглаживати Максима Грека князь Васьян старец, как Максим велит». Первичность Сибирской редакции очевидна. |
| — А ты, значит, влюблялась? — Еще как! А ты? — Нет ничего глупее, — сказала Алиса. — Конечно, я не утверждаю, что все мальчишки дураки, но что они глупее девчонок — это факт! — При чем тут глупость? — возмутилась Кора. — Ну при чем тут глупость? — А что же может быть важнее ума? — удивилась Алиса. — Иногда я искренне жалею, что слишком умная. — Кора была печальна, как плакучая ива. И тогда Алиса поняла, что Кора Орват, агент 003 ИнтерГалактической полиции, не только была влюблена, а влюблена и сейчас, да еще по самые уши. Но говорить об этом не желает. Не хочешь, и не надо! Так себе тема для разговора. И Алиса спросила: — Будем ждать, пока комиссар вернется? — А что нам остается делать? Мы же не знаем, какую планету ему вздумалось обозвать Суперболотом. Как будто услышав слова Коры, Милодар появился снова. Он жевал яблоко и делал вид, что ничего не произошло. — Я тут отлучился на пару минуток, — сообщил он. — Одну проблему надо было согласовать. — Вот именно! — сказала Кора. — Я согласовывал проблему Алисы, — объяснил комиссар. — Мне удалось договориться с твоими родителями, чтобы они не ждали тебя к обеду. — Спасибо, — сказала Алиса. — Это было нелегко сделать, — сказал комиссар. — Я вам верю, — вздохнула Алиса. — Наверное, Поля возражал? — А также ваша симферопольская бабушка Лукреция, — сказал Милодар. — Но теперь все улажено, и мы с вами можем продолжить операцию по спасению детей и воспитательницы Бууки. На «Звездной птице» вы найдете описание планеты Два Плюса по прозвищу Суперболото. Как прилетите, сразу свяжитесь с геологом Патрикеевым. Как выяснилось, он — единственный специалист на Земле, который что-то знает о камнях, которые раньше были людьми. Он занимался этой проблемой. — А почему нам раньше о нем не говорили? — спросила Кора. — Потому что он исчез. Уже три месяца, как исчез, и только сегодня его мама сообщила нам почему. — И почему же? — Вот прилетите в Болото, — улыбнулся комиссар, — сами узнаете. Глава 11. Суперлягушка в суперболоте Вот уж не думала Алиса, что так скоро столкнется с еще одним влюбленным. |
| — Но как же вы теперь будете устроены? — спросила, удерживая в своих руках руку его, княгиня, — и она с замешательством стала говорить о том, что почла бы за счастье его успокоить у себя в деревне, но Червев это отклонил, ответив, что он “всегда устроен”. И на этот раз он действительно уже был устроен и притом совсем необыкновенно: посетивший княгиню на другой день предводитель сообщил ей две новости: во-первых, присланное ему приглашение наблюдать, чтобы княгиня “воспитывала своих сыновей сообразно их благородному происхождению”, а во-вторых, известие о том, что Червев за свои “завиральные идеи” послан жить под надзором в Белые берега. Княгиня, по словам Ольги Федотовны, после этого в три дня постарела и сгорбилась больше, чем во многие годы. Она изменилась и в нраве: навсегда перестала шутить, никого не осуждала и часто, как в мечте, сама говорила с собою: — Лучшего не стоим. Дон-Кихот, Жиго и сама Марья Николаевна утратили свои живые роли и только имели по временам пребывание в протозановском доме. “Княгиня стала ко всем равна, и к ним, как к обыкновенным”. Ласково, но коротко. На последовавшее затем вскоре распоряжение доставить князей для воспитания в избранное учебное заведение в Петербург она не возражала ни слова, но только не повезла их сама, а доставила туда с Патрикеем. В душе ее что-то хрустнуло и развалилось, и падение это было большое. Пало то, чем серьезные и умные люди больше всего дорожат и, обманувшись в чем, об этом много не рассказывают. Я бы, кажется, имела основание уподобить состояние бабушки с состоянием известной сверстницы Августа Саксонского, графини Козель , когда ее заключили в замке. Обе они были женщины умные и с большими характерами, и обе обречены на одиночество, и обе стали анализировать свою религию, но Козель оторвала от своей Библии и выбросила в ров Новый Завет, а бабушка это одно именно для себя только и выбрала и лишь это одно сохранила и все еще добивалась, где тут материк? Толкущему в двери разума — дверь отворяется. Бабушка достала себе то, что нужнее всего человеку: жизнь не раздражала ее более ничем: она, как овца, тихо шла, не сводя глаз с пастушьего посоха, на крючке которого ей светил белый цветок с кровавою жилкой. |
| После обедни, по обычаю, был стол духовенству, за которым обедал и управитель, а крестьянам были накрыты особые большие столы на дворе, и все помянули князя по предковскому обычаю и подивились тоже предковской силе духа молодой княгини. Однако молчаливая, но терзающая скорбь, вероятно, так тяготила и пугала княгиню, что она страшилась мысли оставаться с нею сам-на-сам: бабушка берегла свою отвагу, свою душевную бодрость. Средством для этого она избрала едва ли не самое лучшее из всех средств — именно усиленную деятельность. Тотчас же после поминовения усопшего бабушка принялась самым энергическим образом за распорядки, в которых, нимало друг другу не мешая, шли и хозяйственные мероприятия и планы, и заботы о памяти мужа и об очистке всех его нравственных долгов. Во-первых, тотчас же после заупокойного обеда в ее комнату прямо из-за стола был позван Патрикей. Бабушка встретила его опять повторением выраженных ему вчера благодарностей за службу деду, а потом подала ему составленную ею отпускную и подарила из своего отцовского наследия пустынку в тридцать десятин за речкою Дранкою. Преданный Патрикей возроптал против этого и стал энергически отказываться, но бабушка принудила его молчать, сказав, что все это нужно для нее, так как “неблагодарность тягчит сердце человека”. Вслед за сим она приказала тому же Патрикею, отдохнув, немедленно ехать засвидетельствовать эту вольную и потом во что бы то ни стало, где он хочет, разыскать и привезти ей трубача, разделявшего с дедом опасность в его последнем бою. А сама взялась за хозяйство: она потребовала из конторы все счеты и отчеты и беспрестанно призывала старост и бурмистров — во все входила, обо всем осведомилась и всем показала, что у нее и в тяжкой горести недреманное око. — Мать, — говорили крестьяне, — горе горюет, а детское добро бережет. Меж тем отъехавшему Патрикею предстояла нелегкая задача отыскать израненного солдата, путь которого, за выходом его в отставку, был бабушкиному послу неизвестен. К тому же Патрикей, который недаром пользовался доверием князя и княгини, потому что он был умен, находчив и сообразителен, здесь на первых же шагах обличил совсем не свойственное ему крайнее легкомыслие и ветреность. На другой же день после его отъезда лакейчонки, начав убирать переднюю, нашли в ящике, в столе, тщательно обернутую бумагу, по рассмотрении которой конторщиком она оказалась Патрикеевой вольною. Он должен был захватить ее с собою и завезти в палату, а между тем… бросил, как “дар напрасный, дар случайный” . |
| В Святейшем Правительствующем Синоде Ноября 9 дня 1721 года выписано: по именному Его Великого Государя указу, каков состоялся в прошлом 715 году, повелено: которые при Санкт-Питербурхе в Правительствующем Сенате и в прочих Коллегиях у дел Великого Государя жалованья давать, – и даётся повсегодно, а именно: секретарям по 240 рублёв, хлеба по 60 юфтей; подьячим: старым по 120 рублёв, хлеба по 30 юфтей; средней статьи по 80 рублёв, хлеба по 20 юфтей; молодым по 30 рублёв, хлеба по 10 юфтей. А в нынешнем 721-м году по Его Великого Государя указу и по приговору Святейшего Правительствующего Синода того Синода обретающимся подьячим за прошедшие две трети Его Великого Государя жалованье денежное и за хлеб деньгами ж по продажной цене выдано; токмо передаточные им деньги за те числа, в которых оные подьячие в Святейшем Правительствующем Синоде у дел не были, повелено вычесть в последней сентябрьской трети. А в Святейшем Правительствующем Синоде по списку подьячих, которые обретались у дел до нынешней сентябрьской трети и ныне обретаются: Старых: Иван Орлов, Дмитрий Парфеньев, Михайло Кручинин, Филип Коретников, Матвей Киреев, Дмитрий Яковлев; Средней статьи: Иван Мельницкий, Пётр Яковлев, Иван Башилов, Иван Молчанов, Михайло Инкин, Козма Давыдов, Матвей Ушаков, Дмитрий Грозин; Молодые: Пётр Терновский, Алексей Попов, Михайло Протопопов, Дмитрий Прокофьев, Дмитрий Соболевский, Фёдор Попов, Афанасий Полканов, Пётр Лодыгин, Пётр Кудрявый, Пётр Смирной, Григорий Попов, Алексей Баженов, Дмитрий Филипов. Да в нынешней в сентябрьской трети явились и определены к делам в Святейшем Правительствующем Синоде, а именно: секретарь Василий Фёдоров Октября 28 дня; подьячие Сентября 15 дня старые: Иван Патрикеев, Григорий Нестеров, Андрей Носов, Василий Сурков; средней статьи: Алексей Волков; молодые: Дементий Титов, Матвей Кутазников, Тихон Петров; 21-го дня старый Алексей Волков; в Октябре: 1 дня старые: Борис Щепин, осип Андронов, Иван Рудомазин; средней статьи: Фёдор Попов Ростовский; 14-го дня старый Лев Ражев. |
| Все, что уже известно читателю о трудах нашего героя в первые годы жизни в Москве, отнюдь не было его главным занятием, но скорее маргинальным, попутным по отношению к той задаче, которая стояла тогда перед ним — перевод произведений вероучительной литературы, относящихся не только к жанру гомилетики и экзегетики , но и к другим — агиографическому, энциклопедическому, эпистолярному. Он выполнял также правку уже существующих переводов, по преимуществу текстов богослужебного характера. Необходимость расширения фонда духовной литературы, осознанная и государственной, и церковной властью, была главной причиной приглашения переводчика из Ватопеда в 1516 году. Эта потребность ощущалась и обществом, по крайней мере самыми образованными и сознательными его представителями. Среди них был, вероятно, автор одного из сочинений, развивающих идею «Третьего Рима», но не сам Филофей Псковский, а его продолжатель, писавший в период 30–х — начала 40–х годов XVI века. В сочинении «Об обидах Церкви» он перетолковал первоначальный смысл идеи и писал о «Третьем Риме» — «новой Великой Русии» как о новообращенной и новопросвещенной стране, потому что в ней не проповедовали святые апостолы и она была поздно («после всех») « " просвещена " божественной благодатью и познанием истинного Бога» . Переводы Максима Грека служили делу духовного просвещения, выполняли просветительскую функцию, значительно расширили фонд учительной литературы, произведений агиографического жанра, канонического права, среди переводов были и тексты не сугубо церковного характера и даже, как выяснилось недавно, хронографического жанра. Он перевел толкования церковных писателей почти на все книги Нового Завета, а из Ветхого Завета — на Псалтырь, одну из самых распространенных книг ветхозаветного канона, использовавшуюся также и для обучения, книгу поэтическую, высокую. Труды Максима Грека приобрели большие масштабы. Самые большие по объему и те, потребность в которых ощущалась особенно остро, переписывались во многих экземплярах («списках»), их даже в наши дни можно найти во всех крупных собраниях отделов рукописей библиотек и архивов. Сотрудничество с ученым святогорским монахом было поручено самым образованным людям того времени, а один из них, уже знакомый нам старец Вассиан (Патрикеев), вероятно, выполнял организующие функции, руководил штатом писцов и других сотрудников. Деятельность этой «ученой дружины» (пользуясь выражением более позднего времени) сопоставима с трудами по созданию полного свода библейских книг Ветхого и Нового Завета, первого в истории славянской кириллической письменности, которые выполнялись в 90–е годы XV века группой опытных книжников и литераторов при дворе новгородского архиепископа Геннадия и привели к появлению Библии 1499 года. |
|
|
