| Елена Шмелева: Да, я понимаю. Елена Зелинская: Такой происходит шифт немножко в сторону. Например, когда появилось слово «киллер»… Елена Шмелева: Конечно, это не то, что убийца, это профессия такая почитаемая. Елена Зелинская: А помните «убивец»? Это же еще… Елена Шмелева: Да, конечно. И представьте себе, человек о себе говорит: «Мой папа – убийца». Невозможно сказать. А «мой папа – киллер» в каких-нибудь романах я могу себе представить. Так же и с лузером. Елена Зелинская: Но это меняет, сдвигает… Елена Шмелева: Конечно. Елена Зелинская: …я нашла, наконец, русское слово, – сдвигает акценты, и где-то облегчает смысл, где-то, наоборот, его утяжеляет, как со словом лузер. Елена Шмелева: Да. Это я, конечно, ушла в сторону. Если говорить про успех, то опять-таки в той же Британии просто провели социологическое исследование выпускников школ, у которых была латынь, и выпускников школ, в которых не было латыни. И оказалось, что именно выпускники школ, которые серьезно учили латынь пять лет, занимают гораздо лучшие места в общественной иерархии, в политике, бизнесе, то есть они добились большего успеха. Елена Зелинская: А в чем смысл? В чем фишка? Елена Шмелева: Фишка в том, что люди, во-первых, то, что я говорю «учить наизусть». Надо иметь много знаний, такой багаж знаний, и тогда ты легко можешь произвести этот самый шифт, переключить эти знания на что-то другое. Известно, что человек с хорошим образованием быстрее научится чему-то другому. Сейчас постоянно появляются новые профессии, какие-то новые неисследованные области. Ты должен переучиться. Сейчас надо научить людей как-то переключаться, переучиваться, потому что очень часто просто образование – мертвый багаж. Но выясняется, что чем у тебя этого багажа больше, тем ты быстрее умеешь переключаться. Собственно, когда-то про это писал еще Александра Исаевич Солженицын: «Мы всегда преклонялась перед народом, как люди все умеют делать, но в лагере выяснилось, что интеллигенты быстрее научились и дрова пилить, и кирпичи класть». |
| Как только я сел в нее, огромного роста кучер, закутанный в темный плащ, стегнул лошадь и мигом довез меня до вокзала Виктория. Едва я успел сойти, он повернул экипаж и снова умчался, даже не взглянув в мою сторону. Пока все шло прекрасно. Мой багаж уже ждал меня на вокзале, и я без труда нашел купе, указанное Холмсом, хотя бы потому, что оно было единственное с надписью «занято». Теперь меня тревожило только одно — отсутствие Холмса. Я посмотрел на вокзальные часы: до отхода поезда оставалось всего семь минут. Напрасно искал я в толпе отъезжающих и провожающих худощавую фигуру моего друга — его не было. Несколько минут я убил, помогая почтенному итальянскому патеру, пытавшемуся на ломаном английском языке объяснить носильщику, что его багаж должен быть отправлен прямо в Париж. Потом я еще раз обошел платформу и вернулся в свое купе, где застал уже знакомого мне дряхлого итальянца. Оказалось, что, хотя у него не было билета в это купе, носильщик все-таки усадил его ко мне. Бесполезно было объяснять моему непрошеному дорожному спутнику, что его вторжение мне неприятно: я владел итальянским еще менее, чем он английским. Поэтому я только пожимал плечами и продолжал тревожно смотреть в окно, ожидая моего друга. Мною начал овладевать страх: а вдруг его отсутствие означало, что за ночь с ним произошло какое-нибудь несчастье! Уже все двери были закрыты, раздался свисток, как вдруг… — Милый Уотсон, вы даже не соблаговолите поздороваться со мной! — произнес возле меня чей-то голос. Я оглянулся, пораженный. Пожилой священник стоял теперь ко мне лицом. На секунду его морщины разгладились, нос отодвинулся от подбородка, нижняя губа перестала выдвигаться вперед, а рот — шамкать, тусклые глаза заблистали прежним огоньком, сутулая спина выпрямилась. Но все это длилось одно мгновение, и Холмс исчез также быстро, как появился. — Боже милостивый! — вскричал я. — Ну и удивили же вы меня! — Нам все еще необходимо соблюдать максимальную осторожность, — прошептал он. У меня есть основания думать, что они напали на наш след. |
| И действительно, что в самом деле по внутренней своей физиономии представляет собой теперешняя учащаяся молодежь? Будем говорить о высших учебных заведениях. Отсутствие серьезного научного труда в течении уже почти нескольких лет университетской жизни и недостаток поэтому строго научных серьезных взглядов и определенного научного мировоззрения, скудный багаж знаний или, вернее, полузнаний, вынесенный из средних учебных заведений с правом однако на звание зрелого человека в 18-19 лет, чисто эпикурейские вкусы и запросы к жизни, усвоенные еще в семье и предъявляемые к жизни, отсутствие охоты и привычки к труду и нравственная неустойчивость, вот элементы, из которых слагается физиономия юного глашатая свободы и насилия одновременно. Легче принять готовую идею, ходячую и модную, легче думать, что благо жизни создается не упорным трудом всех, а каким-то чудом дается сразу той или иной политическо-правовой идеей и формой, приятнее считать себя вершителем и строителем судеб своей родины, свободным в своем произволе и неответственным ни перед чем, нежели только сотрудником в созидании блага своей родины путем упорного труда. Личный произвол не привык сдерживать себя, мысль критически относиться и серьезно вдумываться во все, не отдаваясь минутным влечениям, - и вот " платформа " для всякого рода анархии готова, " платформа " , оторванная от всяких устоев, от почвы исторической и народной и постоянно колеблющаяся. К этой " платформе " весьма хорошо и удобно подходит и тот багаж внутренней жизни - умственной и нравственной, - который отправляет на рынок общественной жизни громадная по численности масса фабричного люда. Этот фабричный люд в большинстве состоящий из массы крестьянского населения, оторванного от почвы, от религиозно-нравственных и исторически-бытовых устоев жизни русского крестьянства, представляет собой весьма удобный горючий материал и по своей внутренней физиономии весьма близко подходит к учащемуся юношеству в его теперешнем виде. Бездушные машины, к которым приставлены рабочие, убивают и в них живую душу и всякую самодеятельность, обрывки кой каких знаний, заносимых на фабрику радетелями просвещения и случайными книжками, плоды фабрично-культурной атмосферы в виде распутства, пьянства и забвения тех элементарных нравственных правил, которые охраняются еще в деревне, вот те элементы, из которых слагается жизнь рабочих и формируется их нравственная физиономия. |
| В авиакомпании пояснили, что сотрудники сделали все что могли, но на этом рейсе трех свободных кресел не было 25 октября. ПРАВМИР. В московском аэропорту Шереметьево не пустили на борт самолета из Москвы в Сочи четырехлетнего ребенка-инвалида. Как рассказала ИА REGNUM жительница Москвы Ольга Зуева, мальчик должен был лететь со своей мамой в ночь с 20 на 21 октября рейсом компании «Аэрофлот» в Сочи. «Ребенок после тяжелейшей операции, он лежачий, ему нельзя сидеть, стоять и нагибаться. В аэропорту его зарегистрировали, сотрудники авиакомпании взяли документы, выдали бирку на багаж, но после того, как узнали, что нужно сопровождение, вернули багаж и сказали, что не будут перевозить из-за того, что они не были проинформированы об этом заранее», — сообщила Зуева. По ее словам, в Москву утром ребенок прибыл с мамой из Тюмени в сопровождении сотрудников «Аэрофлота», которые также не были заранее предупреждены о пассажире с ограниченными возможностями, однако перелет состоялся. В шереметьево авиакомпания предложила билеты на замену с вылетом только через 72 часа, но мама с ребенком решили отправиться до пункта назначения на поезде, добавила она. Сама Ольга Зуева сразу же обратилась в «Аэрофлот» за разъяснением ситуации. В авиакомпании ей ответили, что «хотели бы отказаться от ряда формальностей, чтобы в полном объеме выполнить перевозку ребенка-инвалида», подчеркнув, что на отрезке Тюмень-Москва компания пошла пассажирам навстречу и высвободила в салоне три кресла. Что касается перелета Москва-Сочи, в авиакомпании пояснили, что сотрудники сделали все что могли, но на этом рейсе трех свободных кресел не было. «Учитывая, что заявка на перевозку до Сочи пассажира с ограничениями по здоровью заранее не была оформлена, у наших сотрудников не было возможности оперативно провести технические переоборудования для надлежащей перевозки ребенка-инвалида», — говорится в ответе авиакомпании. Согласно правилам воздушных перевозок пассажиров и багажа ПАО «Аэрофлот», дети-инвалиды в возрасте до 12 лет перевозятся только в сопровождении ответственных лиц. При этом подчеркивается, что пассажир с ограничениями подвижности или ограничениями жизнедеятельности должен проинформировать авиакомпанию о своем состоянии и сделать заявку на оказание необходимой помощи при бронировании перевозки, не позднее чем за 36 часов до вылета воздушного судна по расписанию. |
| На завод поступить мне не удавалось. Решил начать работать «рикшей» и одновременно подыскивать себе основную работу. Ежедневно к шести часам утра с большими санями приходил к первому поезду на Московский вокзал и ждал работы. Иногда сразу находился какой-нибудь спекулянт, который нанимал меня за картошку или кусок хлеба, наваливал на мои сани несколько пудов багажа, и я, впрягшись вместо лошади, вез этот груз на Васильевский остров, Петроградскую сторону или еще в какой-нибудь конец города. Но были случаи, когда я, простояв у Московского вокзала часов до десяти одиннадцати вечера, возвращался домой, ничего не заработав. В один из таких дней, часов в десять утра, вышел я на заработки после двухнедельной болезни. Болел воспалением легких. Меня нанял везти багаж какой-то интеллигентный еврей. Багажа было очень много. Дело было уже под весну. Дороги местами подтаяли и оголились. Нужно было выполнить задание до конца, тем более, что и цена была против всех разов выговорена хорошая. Везти нужно было на Петроградскую сторону, улицы не помню, но где-то в районе Большого проспекта. С большим трудом, весь взмыленный, довез я багаж до места назначения, перенес его в квартиру, и, как полагается извозчику-«рикше», стоял в прихожей в ожидании расчета. По договоренности я должен был получить пять фунтов картофеля и три фунта хлеба. Вдруг выходит наниматель и просит меня войти в столовую. Я отказывался, мотивируя тем, что не располагаю временем, что мне нужно торопиться домой. Две недели ничего не зарабатывал. Все домашние перебивались исключительно на выдаваемом полфунте хлеба и очистках от картошки, которые из жалости к ребенку давала жене соседка. Несмотря на мои отказы, он убедил меня войти и выпить хотя бы чашечку чая. Что меня больше всего удивило — это многочисленность собравшихся, сервировка стола и особая любезность, проявленная ко мне. Они накормили меня досыта. Вместо оплаты по договоренности, я получил от них полмешка продуктов. На радостях летел домой, не чувствуя под собой ног! |
| 20 мая. Рано утром у Садыка Гафорова собрались все русские. Я всех исповедал и совершил утреню и обедницу, всех приобщил Святых Христовых Таин. В половине восьмого утра я уже окончил все свои дела в Тоёхара и, собрав вещи, решил отправиться до д. Хомутовки на телеге («бася»), ибо по пути, в шести вёрстах от Тоёхара, в д. Елани, есть русский Николай Зеленое. Попросил в гостинице нанять мне «бася»; но после переговоров по телефону с кем-то мне ответили: «Дорога худая, а поэтому бася нет». Что дорога до Хомутовки не худая, я сам видел: ведь она всё время проходит мимо железнодорожной линии… И я начал тревожиться: «Почему бы не было бася»! Приходит проститься Зоя Накао. Я ей говорю, что не могу получить бася... «Неправда! бася есть. Мои знакомые и дают-то экипажи. Сейчас устрою»... – побежала к телефону, говорила с несколькими местами, то соединяя, то разъединяя. С полчаса я ждал. И дождался! Возвращается она, совершенно потерявшаяся, и, боясь посмотреть в глаза, говорит: «Дорога худая, а поэтому бася нет». Плохо дело, думаю: кем-то не приказано давать. «В таком случае найдите мне «аннаи», путеводителя, который проводил бы меня через д. Елань до ст. Хомутовки, да и багаж бы помог нести»... Пошли. Искали или нет – не знаю, но ответили: «Теперь рабочая пора и свободных людей-де нет»... Ответ был настолько лживо-деланный, что я решил «действовать»: попросил счёт, расплатился, вызвал Ипполита Федоровского и, дав ему один саквояж, сам, взяв чемоданчик, простился с хозяевами гостиницы... «Вы бы подождали поезда», – в десятый раз советуют растерявшиеся от неожиданности хозяева «Хо-кунцукан». Итак, я пошёл с Федоровским. И вопреки, несомненно, чьему-то желанию, ибо и дорога оказалась прекрасной, и экипажи встречались. Жарко было, да и небольшой багаж обоим нам постепенно стал казаться большим, но путь сокращался разговорами: Ипполит Иванович рассказывал разные эпизоды из истории завоевания Сахалина японцами и их первоначального «военного» хозяйничанья на острове. Час с четвертью ходу – и мы в д. Елани. Николай Зеленов был в тайге; но возвратился сразу же по лаю собаки, а встретила нас маленькая Маня Козловская (хозяева Езед и Ядвига были в отлучке; у них Зеленов служит работником). Для Зеленова отслужили молебен святителю Николаю. Напились молока, закусили чёрным хлебом и пошли далее до ст. Хомутовки. |
| – В процессе Вашего вхождения, воцерковления не было ли у Вас каких-то сложностей, связанных с тем, что у Вас такой багаж? Не мешало ли Вам это при том, что нужно было себя менять под христианское уже мировосприятие и жизнь? – Ни капельки не мешало. Этот багаж как-то не ощущался. Мне нужно было отделить себя от этого багажа как-то. Просто это был не процесс, не сознанием решается этот вопрос, это душевная потребность возникает; это было неправильно потрачены годы. Очевидно, что результат не достигнут и не может быть достигнут на этом пути. Надо как-то от него отделиться. И крещение, которое в сознательно возрасте уже было принято, оно вот как такой рубеж. Это то, что недопустимо для адепта каббалы, который изучает наследие этих каббалистов, участием в этих ритуалах, в этих обрядах ужасных. Это ниже уровня как бы его высоты духовной до самого последнего ученика. Нет, пойдем и будем вот как писано, как сказано отцами, все будет, крещение – пожалуйста, полностью крещение, воцерковление – это очищает, это помогает. А потом изучение теории подсказало уже, что структура этой группы соответствует обычной структуре тоталитарной секты. Что практика этой группы соответствует обычным методам и практике тоталитарной секты. Не важно на каком материале она создана. Это может быть псевдоиндуистские медитации, и там какие-то поиски лучшей кармы; это может быть на материале любых магических каких-то практик. Структура одна и та же: есть руководитель, есть лица приближенные, ступенчатое управление. Есть разрыв информации, когда тебе говорят одно, потом получается немножко другое. Все эти основные элементы мне удалось вычленить, просто в своей жизни я видел, как это ко мне применяли, но отсюда интерес к структуре и к работе с сектами. Надеюсь, что-то еще в этой жизни сделать такого, что поможет людям в их самостоятельном восприятии избежать контроля сознания, что очень важно. Православие – это абсолютный способ избежания такого контроля: оно открыто, оно честно, никаких эзотерических знаний там не присутствует, все написано, все открыто, все известно. Приходи и пей из этого источника. |
| Один из второстепенных персонажей «Стажеров», Бэла Барабаш, высказывается на сей счет так, как мог бы высказаться, наверное, Бэла Кун: «Не для коммунизма, а для всего человечества опасно мещанство… Мещанин — это все-таки тоже человек, и ему всегда хочется большего. Но поскольку он в то же время и скотина, это стремление к большему по необходимости принимает самые чудовищные формы. Например, жажда власти. Жажда поклонения. Жажда популярности. Когда двое таких вот сталкиваются, они рвут друг друга, как собаки. А когда двое таких сговариваются, они рвут в клочья окружающих. И начинаются веселенькие штучки вроде фашизма, сегрегации, геноцида. И прежде всего поэтому мы ведем борьбу против мещанства». Что из этого следует? Авторы уверены: мещанство, бюргерская тихая и обеспеченная жизнь, лишенная динамического идеала, — вещь, которая иной раз достойна пули. А уж для его последствий одной пули будет мало. Преодолевать мещанство — значит кромсать и перекраивать общество, состоящее из миллионов его носителей. Тут без революционного насилия не обойтись. Стругацкие осознают это и не имеют ничего против. Отцовский багаж До времен позднего Хрущева, надо полагать, у авторов не возникало и мысли, что грядущие века могут далеко развести два принципиально разных идеала будущего: первый — предначертанный стране и миру советским руководством, и второй, живущий в интеллигентской среде. Стругацкие довольно долго видели не два, а один идеал. В сущности, они унаследовали определенный багаж идей от отца — особенно Аркадий Натанович. В 1982 году, когда от «коммунарства» в текстах Стругацких не останется даже воспоминаний, когда они вдоволь напробуются жестокого давления со стороны «системы», Аркадий Натанович все-таки скажет: «Я сын своего отца, своего времени, своего народа. Никогда не сомневался в правильности коммунистических идей, хотя я и не член партии. Я впитал их с детства. Позднее, во время учебы и самостоятельно, я познакомился с другими философскими системами. Ни одна из них не удовлетворяет меня так, как коммунизм. Ну и, кроме того, я основываюсь на собственном восприятии жизни. В нашем обществе, несмотря на некоторые недостатки, я вижу то здоровое, святое, если хотите, что делает человека человеком. У нас считается неприличным не работать». |
| Наконец, автобус подвез их к огромному ИЛ-86, кресла в три ряда, и свободных мест на рейсе нет – а они с чемоданами, и куда их девать? Стюардессы стали потихоньку затаскивать багаж в кабину пилотов. Вот бардак, удивился Антон, и повалился на свое законное кресло – вырубился почти сразу. Даже воды не попросил, уже и пить не хотелось. Что было по дороге, помнил плохо, только вот покормили, да соседи толкались, в туалет выходили. Зато в Домодедово – новое приключение. Багаж кызыльцев выносили сами пилоты, через свою какую-то дверь, и только выглянули они в зал для пассажиров – к ним бдительно шмыгнула тетка в форме, пилотов обратно погнала, над багажом встала фурией. И – не отдавала, потому что не положено. Их было шестеро, таких несчастных, и тот самый столичный, что с Антоном рядом сидел. Он и шумел больше всех, и звонил куда-то по мобильнику, и удостоверением своим размахивал журналистским – ничего не помогало. Тетка сама уже почти плакала, но инструкцию нарушить не могла. И старшего не могла вызвать, отлучился он куда-то. Смешно, будь они террористы, сто раз бы взорвали все к едрене фене. Но Антон не скандалил, просто присел у стеночки, наблюдая суетливую жизнь большого города. Неприветливо, да. Сурово. Ну, другого и не ожидали. Наконец, через час сплошного скандала, пришла милиция, отвела их с багажом в отделение, там какой-то смурной майор спросил, в чем дело, ничего не стал смотреть и всех отпустил. Измученные, пошли они к автобусу (говорят, был еще какой-то скоростной поезд, но дороже), и уже на самом выходе из аэропорта налетел на Антона какой-то долговязый парень в дурацкой шапочке, чуть с ног не сшиб, схватился за его куртку, потом извинялся и хлопал по плечу. Придурок, одно слово. А в автобусе, когда поплыли за окнами заснеженные деревья, дороги, такой русский и забытый пейзаж, понял Антон, что теперь он – на Родине. Не слишком гостеприимной, но своей, своей навсегда… Да, кстати, не худо бы проверить, паспорт, деньги – на месте? Паспорт да, деньги российские, на дорогу, тоже, а доллары… |
| Наконец, загрузились в малюсенький ЯК-42, похожий на старенький автобус, а не на самолет. Разбежались, оттолкнулись от взлетной полосы, взяли курс на Красноярск. Вдали розовели рассветные Саяны, внизу чернела земля, где так мало изменилось со времен Чингисхана, и немного, похоже, изменится в XXI beke. Рядом с Антоном оказался какой-то столичный господин. На контроле в аэропорту долго разглядывали его диктофон, просили включать. Журналист, наверное. Сам Антон, по опыту прошлых полетов, сидел у прохода, пытался подремать и все время заваливался в этот проход. Креслица-то как в этой малой авиации как стульчики в детском саду. А неопытный господин сел у иллюминатора, где ноги поставить некуда, и тянет от обшивки самолета зверским холодом. В другое время Антон, может быть, и постарался познакомиться, но сейчас было не до того. Три раза просил стюардессу налить еще водички, она морщилась, но наливала. И только задремал по-настоящему – Красноярск. Там, хоть и севернее, было потеплее. Не зря говорят, что местные под город Кызыл (тогда еще Белоцарск) отвели русским то место, на котором сами селиться не хотели. Ну и что с того, что начало Енисея, и центр Азии где-то рядом? Котловина среди степи, не продуваемая ветром, летом плюс сорок, зимой минус, весной наводнение. Только осенью хорошая погода. Нет, не впрок это идет, на чужой земле селиться, думал Антон, выволакивая свой багаж из хвоста самолетика на заснеженный асфальт аэропорта Емельяново. И только добрели до здания – сюрприз: регистрация на Москву закончилась. Как же так, рейс стыковочный, практически все до Москвы летят? А борьба с терроризмом, теперь досмотр тщательней, за сорок пять минут до рейса заканчивают регистрацию. А расписание не изменили. Вот такие дела. Но билеты у них взяли, отметили, посадочные выдали, велели идти сразу на контроль, вместе с чемоданами. Красноярцы уже прошли, одни они и оставались. Шубы, дубленки, пальто, кофты, свитера, варежки, шапки, ботинки – все это надо снять, положить в здоровенные корзины, поставить на транспортер, снять с транспортера, одеть. Еще и багаж куда-то засунуть в промежутке. А машина одна, а пассажиров много, и вертелись девушки с этими шубами, не глядя уже ни на какие экраны. |
|
|
