| Судя по «запискам», грехов у нас хватало. А за плечами у каждого рюкзак, в которых самый большой объём занимала водка. Что, в общем-то, тоже символично. Дошли до храма. Он ещё только наполнялся людьми, но во всём чувствовалась праздничность — все вокруг были по-особому приветливы и нарядны. Времени у нас было только свечки поставить и попросить Покрова у Божией Матери. Как чудесно, что наше паломничество начинается в праздник! Мы задержались в храме дольше намеченного чётким утренним военным расписанием, и я уже сам чувствовал, будто кто-то подталкивает: идите, идите, всё будет хорошо. Как раз успели на скоростную электричку в Домодедово. Ещё успели взвесить багаж — потянуло на пятьдесят пять килограммов. В электричке я поделился своими опасениями с Алексеем Ивановичем. Дело в том, что за границей мне бывать приходилось, в том числе и с грузом. И в мозгу отложилось, что багаж не должен превышать двадцати килограммов, а ручная кладь — пяти. Как ни раскладывай вещи — пять килограммов выходили лишними. «Записки» мы оставить не могли. — Придётся оставлять водку, — подвёл итог я и сурово посмотрел на Алексея Ивановича: — Осилишь? Не выбрасывать же… Алексей Иванович посмотрел на меня с ужасом. Потом вздохнул: — Всю — нет. Я, конечно, веселился и потешался над бедным Алексеем Ивановичем, который с детской искренностью (если, конечно, так можно сказать о водке) воспринял ситуацию. На самом деле меня не покидала необъяснимая уверенность, возникшая в церкви, что всё будет хорошо. Ну, не везём же мы ничего лишнего! А если везём? И вдруг я вспомнил, что отправлявший нас грек сказал, что этим же рейсом летит с нами его сотрудник, который должен нас доставить на автовокзал и отправить в Уранополис. Ну неужели пять килограммов-то не возьмёт? И я поспешил утешить Алексея Ивановича, а то он и в самом деле испереживался: сейчас начинать освобождаться от лишних килограммов или всё же дождаться таможни? Однако радость от встречи в аэропорту с греком быстро развеялась — у него самого веса оказалось под завязку. Алексей Иванович снова стал серьёзен и грустен одновременно, и я, оставив его наедине с грузом, отправился шататься по аэропорту, словно должно было что-то попасться, что решило бы нашу проблему. Когда вернулся, по радостному лицу Алексея Ивановича понял, что пьянства он избежал. |
| Как бы то ни было, с паспортом или без оного, но раз богомолец совсем снарядился в дальний и святой путь, он уже выходит из разряда обыкновенных людей; на него смотрят как на человека выдающегося, молитвенника перед Гробом Господним; слезно просят его окружающие и соседи помолиться и за них, поставить свечу перед величайшею святынею и принести хотя песчинку из Святой Земли. Моление сопровождается посильными приношениями натурою или деньгами; эти последние предназначались или на пожертвования святыням Палестины, или в помощь отправляющегося богомольца. Очень часто мир, таким образом, весьма достаточно снабжал на далекий путь паломника и деньгами, и всем необходимым; в некоторых местах сельские священники говорили даже проповеди на тему поклонения святым местам Востока, описывая трудности, предстоящие на пути туда, и после проповеди устраивали формальный сбор в пользу паломника. Нередко этому последнему давались мирские или церковные деньги на приобретение какого-нибудь священного предмета для местной церкви. Образа и кресты особенно охотно приобретались таким образом при посредстве усердных богомольцев из святых мест Востока. С другой стороны очень часто также мир, сколотив деньгу, покупал пелену, или лампаду, или что иное и посылал этот дар ко Гробу Господню. В записях древних русских паломников иногда упоминается об этих посылках и дарах, посылаемых обществами с паломниками ко святым местам. Иногда эти пожертвования, особенно натурою, были до того обильны, что у богомольца был с собою целый багаж, «добрый добыток», но в виду того, что это стало вещью более обыкновенною в последнее время, при улучшенных путях сообщения, то и мы рассмотрим багаж паломника при обзоре современного паломничества. Собравшись окончательно, богомолец отслуживал напутственный молебен и, горячо помолившись «Богу споспешествующу», отправлялся из дому, напутствуемый молитвами и добрыми пожеланиями. Просфору или иконку, полученную в благословение от священника или от родных, он нес с собою, как заветный талисман, с которым, осенясь крестом, он готов был идти и в огонь, и в воду. При выходе из родного села паломнику предстояла трудная задача – найти путь, по которому ему следовало идти. Памятуя русскую пословицу, что «язык и до Киева доведет», наш паломник и не думал о дороге. Огромное большинство впрочем, следуя пословице, прямо и направлялись к русскому Иерусалиму, Киеву. Спрашивая встречного и поперечного, богомолец наш, разумеется, наконец наталкивался и на такого, который или сам мог сообщить более или менее верное направление пути или указывал, на другого, так называемого «бывалого». |
| — Что со мной? — спросила она, но из-за громких голосов, доносившихся с платформы, и вошедших в вагон людей в синей форме она не расслышала ничего, кроме «… это моя настоящая работа». — Приготовьте паспорта и багаж, — приказал голос с иностранным акцентом. Майетт попросил у нее сумочку. — Я присмотрю за вашими вещами. Она отдала ему сумочку и с помощью доктора села на откидное сиденье у стенки. — Паспорт? Доктор отвечал медленно, и она впервые обратила внимание на его акцент. — Мои вещи в первом классе. Я не могу оставить эту даму. Я врач. — Английский паспорт? — Хорошо. К ним подошел еще один таможенник: — Багаж? — Предъявлять таможне нечего. Таможенник пошел дальше. Корал Маскер улыбнулась: — Это и есть граница? Ну, тут можно провезти контрабандой что угодно. Багаж совсем не осматривают. — Что угодно с английским паспортом, — сказал доктор, следя за тем, как таможенник скрылся из вида; он не проронил больше ни слова, пока не вернулся Майетт. — Я, пожалуй, могу теперь вернуться в свое купе, — сказала она. — Вы в спальном? — Нет. — Вы выходите в Кёльне? — Я еду до конца. Он дал ей тот же совет, что и пассажирский помощник: — Вам следовало бы ехать в спальном. Бесполезность этого совета рассердила ее и заставила на минуту забыть о сочувствии к его возрасту и озабоченности. — Разве я могу ехать в спальном? Я танцую в кордебалете. Он взглянул на нее глазами, полными невыразимой горечи: — Ну конечно. Таких денег у вас нет. — Что же мне делать? Я больна? — Разве я могу давать вам советы? Будь вы богаты, я должен был бы сказать: устройте себе отпуск на шесть месяцев, поезжайте в Северную Африку. Вы потеряли сознание из-за тяжелого переезда через Канал, из-за холода. Я, разумеется, могу вам все это сказать, но какая от этого польза? У вас больное сердце. Вы годами его перегружали. Слегка напуганная, она умоляюще спросила его: — Ну и что же мне делать? Он развел руками: — Ничего. Живите, как жили. Старайтесь по возможности больше отдыхать. Не переохлаждайтесь. Вы слишком легко одеты. |
| В 80-е – 90-е годы, если тебе что-то нравилось, ты хотел это сохранить. Друг из школы – и ты с ним будешь до конца, пластинку будешь хранить, переезжая, возить ее с собой; книжки – это твоя библиотека, и ты их тоже хранишь, да даже джинсы ты будешь штопать и зашивать и проносишь много лет. Ты мог несколько недель провести в поисках, чтобы найти одну запись или один альбом, потом ехал, переписывал и потом как минимум несколько недель слушал каждый день внимательно, вдумчиво. Если попадалась пластинка, ты ее знал практически наизусть. Сейчас друзья одноразовые, познакомились в соцсетях, раззнакомились. Любовь одноразовая: быстро встретились, быстро сделали свои дела, разочаровались, расстались. Книжки одноразовые, фильмы одноразовые, музыка одноразовая, хранить ничего не надо. Если вдруг мне понадобится, я снова найду это в сети. Владимир Шахрин А мы как-то старались собрать багаж опыта, знаний, привязанностей и до сих пор таскаем этот рюкзачок за собой. Современное поколение отличается от нас именно этим, что они налегке, им не нужен никакой этот багаж. Они уверены – если что, они всегда все найдут. – Вы ведете какие-то личные странички в соцсетях? – Мы понимаем, что есть реалии современного шоу-бизнеса, что у группы должны быть аккаунты в соцсетях, они у нас есть, и мы даем туда ровно столько, сколько пресс-секретарь Марина Залогина сочтет нужным. У меня лично нет никаких страничек ни в каких соцсетях, мне это просто не надо. Я не собираюсь свою личную жизнь превращать в подобие реалити-шоу. Тяжелое время больших возможностей – В одном из интервью вы сказали, что самые сложные гастроли в вашей жизни – это поездка в Чечню, к срочникам, во время Первой чеченской. Как вы вообще попали на эти гастроли? – Мне позвонил Саша Любимов, как раз в 1994 году организовавший программу «Взгляд», со словами: «Мы с программой хотим поехать на 23 февраля к нашим ребятам, к военным. Спросили их, кого из артистов привезти с собой, они сказали – Макаревича и «Чайф». Андрей едет. А вы?» «Мы тоже поедем», – ответил я. |
| Не скрою, предложение президента занять пост министра обороны было для меня очень неожиданным. А еще я ощутил громадный груз ответственности. Я понимаю, что президент оказал мне огромное доверие, которое стараюсь оправдывать. - Я знаю, что вы не любите критиковать своего предшественника Анатолия Сердюкова. Но как вы можете оценить тот багаж, который достался вам в наследство? Был ли этот багаж в основном положительным или в основном отрицательным? - Вы правы в том, что я никогда не занимался, не занимаюсь и не буду заниматься критическим публичным оцениванием работы своих бывших и действующих коллег и предшественников. Придерживаюсь этого правила потому, что как никто другой знаю, насколько это непростая и сложная работа. Конечно, на этой работе могут быть и ошибки, и просчеты. Они наверняка есть и у нас. Единственный способ не ошибаться - это, как известно, ничего не делать, что само по себе уже является большой ошибкой. - Вы не просто главный долгожитель российского правительства. Вы министр, который на протяжении многих лет сохраняет удивительный уровень популярности в обществе. Как подобный «феномен Шойгу» объясняет сам Шойгу? - Мне кажется, что будет неправильно и нескромно, если я начну рассуждать про «феномен». Могу вам сказать одно: где бы ни работал, всегда стремился работать с максимальной отдачей и добиваться результата. Может, это связано с тем, что так воспитали меня мои родители, или с моей первой профессией строителя, которая требует от тебя конкретного результата - ввода в строй предприятия. Меня больше волнует, насколько я эффективен и полезен. Гораздо важнее говорить о популярности Вооруженных сил. К достижению этой цели прикладывают огромные усилия десятки тысяч моих коллег, которым я за это очень благодарен. У нас сложился достойный корпус главкомов видов Вооруженных сил, командующих войсками военных округов и родов войск. Вместе у нас очень многое получается. Фото: mil.ru - В нынешний период внутриполитического обострения особо популярны яркие, громкие, но совсем не обязательно подкрепленные реальными фактами «разоблачения» различных политических фигур. |
| Эльвира Свиридова «Вот такое обыкновенное чудо» Дело было летом. Мы ехали в гости к нашим друзьям в село Савватьму Сасовского района. Мы — это мама, два сына 7 и 9 лет, трёхлетняя дочь и кошка. Билетов на плацкартные места в поездах не было, решено было поехать на двух электричках: от Москвы до Рязани и от Рязани до Сасово. В Рязани мы очень долго просидели на вокзале из-за отменённой электрички и добрались до Сасово поздно вечером к последнему автобусу. Когда я спросила у кассира, идет ли автобус до нужного нам села, то услышала в ответ: да, идет, только придется немножко пройти пешком от остановки. Отмахнувшись от назойливых таксистов, я спокойно купила билеты и села с детьми в автобус. Нас высадили на повороте и показали, куда в каком направлении идти. До Савватьмы оставалось каких-то...10 километров. Это было кульминацией жаркого, душного дня. Наша кошка лежала на траве, возле сумки-переноски, тяжело дышала и никуда не собиралась убегать. Вот теперь я пожалела о своём скупидомстве и была бы рада любому такси. Но… воскресный вечер, шансы поймать машину почти равны нулю — только если случится чудо. Мы огляделись. Вокруг поля, солнце уже садится, в траве ухали совы, — мы никогда не видели столько сов, — пели птицы. Я обречённо взяла багаж, и мы с детьми потихоньку побрели вдоль дороги. Никакой истерики не было. Наоборот: почему то была уверенность, что все закончится благополучно. Я сказала детям: «Молитесь Николаю Угоднику, детскую молитву Господь всегда услышит». Мимо нас проехали две или три машины, я останавливала их, но они направлялись в другую сторону. Наконец, на дороге показался «Запорожец». Не помню, но, по-моему, я даже не стала его останавливать. Вдруг он даёт задний ход и подъезжает к нам. Водитель предложил нас подвести. До сих пор не знаю, какой мотив заставил его остановиться, взять наш багаж, привязать его на багажник, усадить нас к себе в машину… К слову сказать, там уже сидела пассажирка, женщина килограммов 140. В конце пути он еще и отказывался брать с нас деньги. Ну, разве это не чудо? Вот такое — обыкновенное — чудо. |
| – До свиданья, бабушка! – Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман… Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил: – Такс! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря. Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой – веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз. Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остановился. – Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, – сказал старичок в панаме. – Спасибо! – невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку. Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: “Тут”, убрал сумку и снова уселся. Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки. Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре: – В Москву едем, молодой человек? Боря кивнул. – На даче были? – В деревне. У бабушки. – Так, так!.. В деревне. Это хорошо. – Старичок немного помолчал. – Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту. – Корзина? Нет, она легкая. – Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: – В ней одни только земноводные. – Как? – Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем. На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил: – Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся? |
| Кухарка благополучно везла его в корзинке. С ними мы переправились опять на борисоглебскую сторону на станцию, где ждали поезда. День в Романове произвел на меня самое отрадное, успокаивающее действие. Красота города, расположенного на обоих высоких берегах Волги, множество церквей старинной архитектуры, домики, утопающие в зелени садов, и красота из красот Романова – его дивный собор 827 – все это производит чарующее впечатление. Собор заслуживает не меньшего внимания, чем готические соборы в Германии и Франции, чем какой-нибудь duomo 828 в итальянском городе. Как мы хорошо знаем чужие древности и красоты, и как мало знаем и плохо ценим свои! На станции пришлось подождать часа два. В ожидании поезда, публика располагается со своими чемоданами и корзинами прямо на открытом воздухе, так как никакой платформы нет. Поезд стоит открытый, можно заблаговременно влезать в вагоны и занимать удобные места, что мы и сделали. Предстояло еще препятствие: у нас было множество багажа, а в газетах было уже напечатано распоряжение о сокращении багажа до 5 пудов на человека. Да и заведующий станцией сказал, взглянув на наш багаж, что он «подозрителен», теперь спекулянты провозят в багаже товары. Я ответил ему, что я не спекулянт, а профессор Московского университета, и он стал очень почтителен со мною. Теперь, оказывается, подвергают багаж осмотру. Мы были избавлены от этого неудобства, отлично устроились в вагоне, заняв верхние места, и в 8 ч. 15» двинулись. По дороге стали набиваться новые пассажиры, в Ярославле из-за мест происходил настоящий бой. Теснота получилась отчаянная. Слезть с верхнего места было уже нельзя. Ко мне присел молоденький офицер, свесив ноги к лицу пассажирки, сидевшей на нижнем месте. Затем он принимал все более горизонтальное положение, и мы лежали вдвоем на одной верхней скамейке, головами в разные стороны. Лицом он склонялся все к моим башмакам, я старался убрать ноги, но он просил меня не стесняться, говоря, что ему это не мешает. Коридор вагона был наполнен наглецами-солдатами, без билетов залезшими во II класс. |
| В Ленинград мы прибыли вскоре после весеннего наводнения. Большая часть ленинградских улиц были под водой. Нас выгрузили из вагонов, погнали по улице, на которой было по колено воды. По ней нужно было не только двигаться, но и нести багаж, оберегая его от воды, помогая, при этом, немощным арестантам тащить их вещи. Страшный отпечаток в моей памяти оставил этот марш по столице царей. Приняла она нас негостеприимно и уныло... В городской тюрьме наш багаж и одежду обыскали, и нас посадили в камеру 4, большую и просторную, но набитую до краев 150 арестантами. Тут мы «отдыхали» – если, конечно, пребывание в переполненной камере, можно назвать отдыхом – несколько дней, пока партия, направляемая на Соловки, не увеличилась до 240. Из Ленинграда мы двинулись в сторону Мурманска. 13 октября прибыли в Кемь, к Белому морю. Из вагонов сразу пошли в лагерь. По прибытии, начальник лагеря, вместе со старостой, «поприветствовал» нас весьма оригинальным способом. Он прочитал нам, так называемую, «соловецкую летопись», которая содержала указания, как должен вести себя заключенный на Соловках. Нам приказали забыть о предыдущих тюрьмах, так как тут, на Соловках, находится концентрационный лагерь особого назначения, для заключенных, приговоренных к тяжелым принудительным работам. – Тут нет ничего вашего, тут все советское, – громко прокричал комендант лагеря. – Кто осмелится разговаривать во время работы или изображать из себя больного, тот будет сурово наказан. Мне разрешено в вас стрелять за непослушание, хоть каждую минуту. Можно понять, что это приветствие не оставило приятного впечатления. Оно было предсказанием будущих мук, которые нас здесь ожидали. После прочтения предписания, нас разделили на группы и разместили в соседних бараках. Это были грязные, с характерным запахом, здания с дырявыми крышами, через которые текла вода. Мы легли на, грязный от тины и сырой от воды, пол, дрожа от холода. Трудно было спать в таких условиях, но усталость свалила нас с ног, и, вскоре, мы заснули сном невинных. |
| Вот Вы боитесь стать немецким рабом. 2210 Я же думаю, что Великороссия, оставшись под Советскою властью, будет скорбеть, что не попала под протекторат, как Украйна, и, пожалуй, попросится. Нельзя в XX веке жить в стране, где нет права собственности, или оно есть только для некоторых классов, а другие объявлены «вне закона» поголовно. В России жить русскому уже нельзя, скоро будет так же опасно, как в каторжной тюрьме, и, значит, надо из нее уходить. Но куда, с какими средствами, если русские деньги и процентные бумаги ничего не дадут на франки? Вот о чем мне хотелось бы поговорить с Вами и другими приятелями в Петрограде. Следует что-нибудь придумать, чтобы на этом успокоиться. Спасибо Вам за новости о наших. Поклонитесь Михаилу Ивановичу, 2211 отчего он мне не ответил на мою открытку? Равно и Смирнов не отвечал. Низкий поклон Вашим. Еще раз спасибо. Ваш Н. Кондаков ПФА РАН. Ф. 729. Оп. 2. Д. 168. Л. 134–136 об. Автограф. 5 Η. П. Кондаков – С. Ф. Ольденбургу 2212 Ялта, Церковная, 2 5 апреля 1918 г. Многоуважаемый Сергей Федорович, Обращаюсь к Вам с просьбою помочь мне приехать в апреле или мае в Петроград, на некоторое время, для использования своей библиотеки. Если бы не трудное мое положение, я бы не решился Вас тревожить, а почему мне нужна помощь, позвольте кратко о том изложить. Я вывез прошлою весною свои две работы: III том «Иконографии Богоматери» и «Историю русской иконописи», то и другое в виде рукописей и материалов, главным образом – фотографий. После того мне прислали и привезли еще дополнительные материалы, а также рукописи, которые я опасался оставить в Петрограде, имея в виду беспорядки при его захвате немцами. Между этими рукописями находятся: II том «Русских кладов» и «Итальянская миниатюра в XIII и XIV веках», т. е. работы, мною не оконченные, но приготовленные к изданию. Все это ныне составляет груз нескольких пудов, а, главное, ряды пакетов, которые я должен везти с собою в вагоне, в четырех больших саках, 2213 из боязни сдать их в багаж, а при нынешних условиях переезда их утратить. В то же время мне предстоит взять с собою в багаж много лично мне необходимых вещей из багажа, ввиду возможности утраты больших чемоданов. |
|
|
