| После присоединения линейного духовенства к Кавказской епархии владыка Феофилакт воочию убедился в его неблагоустроенной жизни. Во время обозрения новых приходов в 1868 и 1869 гг. он заметил среди этого духовенства много уклонений от правил благоповедения и церковного порядка. Многие священники, особенно в глухих горных станицах, оказались малоопытными не только в пастырской деятельности, но даже в совершении богослужения и в отправлении обычных треб. Живя вдали от духовного начальства (местопребывание главного военного священника Кавказской армии было в Тифлисе), лишенные опытных руководителей в лице благочинных, они отвыкли даже от церковности. Казачье линейное духовенство не находило ни нравственной, ни материальной поддержки. Нередко оно становилось жертвой произвола военных властей и станичного начальства, не встречая защиты и покровительства от далекой канцелярии главного военного священника Кавказской армии. В станице Холмской, например, доход молитвенного дома расхищался местной администрацией, а церковный причт подвергался преследованиям со стороны командира Абинского полка Есакова. По его наущению, станичное общество вынесло даже приговор об изгнании священника за то, что он добился закрытия ветхого, грозившего падением молитвенного дома. Нехватка священников в епархии вплоть до 70-х годов прошлого века вынуждала Духовную консисторию публиковать по России вызовы иноепархиальных диаконов, обещая предоставить им священническую должность и рукоположить в сан священника. Это вызвало приток охотников, но зато каждый такой выходец из России переносил на Северный Кавказ в церковноприходскую жизнь и в богослужение порядки своей прежней епархии. В результате в Кавказской епархии процветало тогда необычайное разнообразие в порядке совершения богослужения. Владыка Феофилакт стремился внести в это дело руководящее и объединяющее начало. Часто, объезжая епархию, он проводил беседы с духовенством окрестных приходов, собирая их в определенные места по пути своего следования. |
| В 1866 г. для них было назначено пособие из государственного казначейства, что значительно укрепило их материальное положение. Впрочем, уже тогда Кавказская духовная семинария значительно разнилась по духу от других семинарий России. «Воспитанники Кавказской семинарии резко отличаются от того оригинального типа, который характеризует семинаристов центральных губерний России», – писал ревизовавший семинарию в 1871 г. С. Керский. Такая разница, по его словам, вызывалась тремя факторами, влияющими на духовное развитие семинариста. Это теплый южный климат, военная среда, в которой он вращается с юных лет, и положение его родной семьи. Климатом объясняется его живой и подвижный темперамент. В военной среде он перенимает внешние манеры и заимствует понятия о правилах и требованиях общественной жизни. В родной семье образуются его симпатии. «В воспитанниках Кавказский семинарии нет того горького, разъедающего чувства недовольства и озлобления, которое обыкновенно вырабатывает тип бурсака, напротив, в них преобладает довольство настоящим и спокойный взгляд на будущее... Чувство чести – главный мотив их нравственных действий. Оно оберегает от грубых пороков и исправляет от лени». Владыке Феофилакту выпало управлять Кавказской епархией в переломный период ее истории. Это нашло отражение и в изменении титула епископа. Прежнее наименование «Кавказский и Черноморский» было заменено новым: «Кавказский и Екатеринодарсиий». Непосильные епархиальные труды, к сожалению, преждевременно свели преосвященного Феофилакта в могилу. Он скончался в 1872 г. в возрасте 55 лет. 13 мая 1872 г. его останки были погребены под сводами Казанского кафедрального собора в Ставрополе. По этому поводу преосвященный Иеремия писал, что владыка Феофилакт, будучи четвертым епископом на Кавказской кафедре, даже после кончины пребывает неразлучно со своей паствой. В ее глазах он долгие годы пользовался репутацией подвижника, неутомимого труженика на Ниве Христовой. Его могила на протяжении многих десятилетий служила местом глубокого почитания. |
| Всем прочим духовным лицам предлагалось остаться навсегда в Осетии. Протопопу Лебедеву вменялось в обязанность ездить в Осетию «для очевидного свидетельства и наставления», при том, однако, условии, что «порядок в пути и самое продолжение времени в положенном на вас деле зависит не от вашего выбора и произволения, но единственно от распоряжения и наставления Кизлярского коменданта, которому все обстоятельства тамошних народов известны быть могут и без ведома его ничего собою не предпринимать». В случае же возникшей опасности для жизни во время миссионерских поездок рекомендовалось требовать «вспоможения и защищения» от находящихся в Кизляре и Моздоке команд. Инструкция также предупреждала о том, что духовные лица могут находиться «под некоторым у тех команд надсмотрением, которые принимать будут всякие паче чаяния приносимые на вас жалобы, для сообщения о том к архиерею и Святейшему Синоду». «Здесь, паки, – говорилось далее, – напоминается о тех качествах, каковые вам, избранным на сие евангельское служение неотменно иметь следует. Должны быть вы завсегда трезвенны, целомудры, благоговейны, чинны, кротки, любовны, снисходительны, учительны, оказывать себя пред всеми не ханжами или лицемерами, но искренними и чистосердечными, не склоняться ни под каким видом к какому-либо насилию и лихоимству, ничего не вымогать и отнюдь не брать, ибо должны вы иметь в памяти сие: отправляетесь на сие святое дело не для насыщения алчбы в корыстолюбии, но для приобретения славы Божия, пользы государства и для спасения душ человеческих». Инструкция оговаривала, что служба церковная среди осетин могла быть отправляема на русском языке, предписывая, однако, « символ веры , десятословие и молитву Господню, с кратким объяснением предать иноверным вразумительным всем им языком». Важное значение имел пункт, касавшийся деятельности Моздокской школы. «Самое трудное дело есть при проповеди иноязычным неразумение взаимное языка, для чего надобно, во-первых, сколько возможно стараться, чтобы из обращенных принимать в учрежденную в Моздоке школу учеников с тем, чтобы они никогда своего не забывали, и чтоб таких со временем, по обучении российской грамоте, и по способности мест, можно было бы посвящать к церквам обращенных во священники и посылать для проповеди». |
| Кроме научно-исторической ценности, древние памятники служат блестящим подтверждением огромного культурного и морального влияния христианства, оказанного в древние времена на народы Северного Кавказа. Камни его древнехристианских храмов, особенности их архитектурного стиля, фресковая роспись, надписи на надгробиях и т. п. рассказывают о благотворном воздействии передовой византийской христианской культуры на приобщенных к христианскому вероучению адыгов, алан и других древних обитателей Северного Кавказа. Христианство не только прививало им более высокие, гуманистические моральные принципы, но и обогащало их более высокой культурой, что находило отражение в архитектуре зданий, живописи, церковной музыке, зарождении начатков письменности и пр. Интересно, что христианские священники перед отправкой из Византии на Кавказ приобретали некоторые познания в медицине, дабы заниматься не только духовным, но и лечебным врачеванием своей паствы. Преосвященный Владимир в «Исторической записке о христианстве на Северном Кавказе» пишет, что, несмотря на вековое господство магометанства, греческое влияние на горцев оказалось более глубоким, могущественным и плодотворным. Он также обращает внимание на то, что обычно при древних храмах встречаются и развалины каменных зданий, именовавшихся «домами эллинов». «Быть может, – замечает владыка Владимир, – то были греческие монастырские подворья, с устроенными при них караван-сараями». Все эти памятники также говорят о том, что христианство проникало сюда тем же путем, каким шла торговля с Византией. Древние греческие монеты, золотые и бронзовые вещи, находимые при раскопках, говорят о широком распространении греческой торговли на Северном Кавказе. Византийские причерноморские колонии, как пишет М. Селезнев, в течение пяти дней имели письменные сношения, туда и обратно, с районом Пятигорья. Клухорский и Марухский горные перевалы представляли древнейшие пути Кавказа. По ним шла не только оживленная торговля оружием, шелком, тканями, солью, рисом и пр., но и происходил широкий культурный обмен. По подсчетам, сделанным П. Акри-тасом, караванам понадобилось 10 дней, чтобы пройти путь от г. Севастополиса до крепости Рум-Кале, и 20 дней, чтобы добраться оттуда до границ Северной Осетии. |
| Россинский учредил в станицах 10 приходских училищ. Такого количества школ в ту пору не имели даже многие внутренние губернии России. Например, в старейшем Донском казачьем войске было только три приходские школы. Благодаря настоянию Россинского в 1818 г. в Екатеринодаре открылось духовное училище. В те времена среди Черноморского духовенства не было совершенно лиц со средним духовным образованием. Некоторые пономари не только писать, но и читать не могли, правя церковную службу по псалтырю и часослову наизусть. Россинский проявил себя как блестящий проповедник и глубокий ученый. Его перу принадлежит четыре тома речей и проповедей, несколько сочинений по истории и этнографии Черномории. Не удивительно, что скульптор М. Микешин, работая над памятником Екатерине II, поставленным в Екатерииодаре, включил фигуру протоиерея К. Россинского в один ряд с выдающимися деятелями Черноморского казачьего войска. В этом заключалось посмертное признание выдающихся заслуг первого просветителя Черномории, замечательного духовного пастыря Северного Кавказа отца Кирилла Россинского. В 1811 году кавказские военные власти обратили внимание на успех мусульманской религии среди горских народов. Проповедники ислама стали распространять самую фанатическую ненависть к христианству в России, и ее необходимо было как-то парализовать. Командующий русскими войсками на Кавказе генерал Тормасов предложил использовать для обращения горцев в христианство иезуитов. Однако царь Александр I выразил желание, чтобы для этой цели были найдены способные православные миссионеры. После чего в 1814 г. была вновь возобновлена деятельность Осетинской духовной комиссии, правда, теперь она находилась в Тифлисе и подчинялась учрежденному в 1811 г. Грузинскому экзархату. В его ведение были также переведены из Астраханской епархии приходы с православным осетинским населением. Их число, впрочем, к этому времени сократилось из-за совращения осетин в ислам до 2272 душ. На возрожденную комиссию указом Св. Синода от 1824 года были возложены те же обязанности, что лежали на прежней, Моздокской комиссии. |
| Ошибки преосв. Иеремии, допущенные в конфликте с гребенскими старообрядцами и с военными властями. Северного Кавказа, отнюдь не умаляют высоких достоинств первого епископа Кавказской епархии. Хотя, отделение от нее линейных церквей и нанесло серьезный ущерб дальнейшему развитию церковной жизни края, оно все же не могло задержать начавшегося бурного процесса христианского просвещения Кавказской паствы. Славное детище владыки Иеремии – Кавказская духовная семинария – только за 50 лет своего существования подготовило 850 образованных священников, внесших значительный вклад в развитие христианства на Северном Кавказе. Пламенный призыв к Кавказскому духовенству епископа Иеремии на торжественном открытии духовной семинарии «воплощать в своей жизни идеал чистоты и духовной непорочности, строгого воздержания и проникнутого любовью самоотречения, глубокой преданности воле Божией и крепкой веры в святость своего дела», на многие десятилетия определил деятельность питомцев семинарии на их Кавказской свешнице. Некоторые из замыслов и намерений преосвященного Иеремии были осуществлены ближайшими его преемниками на Кавказской кафедре – владыками Иоанникием Образцовым (1849 – 1857) и Игнатием Брянчаниновым . (1857 – 1861). Однако тяжелые материальные условия, малочисленность церковных приходов Черномории и Ставрополья самым неблагоприятным образом отражались на деятельности епархиальных учреждений, на состоянии духовного образования и миссионерской работы. Владыке Иоанникию вслед за преосвященным Иеремией также пришлось столкнуться с происками староверов, обосновавшихся в г. Ейске. Епархиальные власти вынуждены были просить Кавказского наместника не принимать на жительство в Ейск тех, кто не представит от прежних своих приходских священников свидетельства об исповедании православия. На жизнь Кавказской паствы по-прежнему накладывала отпечаток затянувшаяся на несколько десятилетий война. Сменивший владыку Иоанникия преосв. Игнатий, пользуясь своими светскими связями, намеревался исправить неблагоприятно сложившееся для Кавказской епархии положение. Однако и он оказался бессилен что-либо изменить. Именно в это время близилась к развязке борьба с Шамилем и так называемое «покорение Кавказа». Не в интересах командования Кавказской армии было возбуждать недовольство среди линейных казаков-старооорядцев. |
| В помощь Кавказскому духовенству по многим приходам были разосланы православные книги. Одновременно для духовного просвещения паствы начали заводиться школы. Кизлярскому духовному правлению было предложено открыть в приходах школы грамотности, где могли бы обучаться «церковнические и другого звания дети славяно-российской грамоте». Такие школы были открыты в Кизляре и Моздоке. К сожалению, в станицах и селах тогда не возникло ни одной школы. Архиепископ Платон Любарский открыл также два духовных училища в Кизляре и Георгиевске. Однако фактически они были приходскими школами. В 1800 г. Астраханская духовная консистория предписала своим органам – Кизлярскому и Моздокскому духовным правлениям – выслать в Астраханскую семинарию всех детей духовенства от 10 до 15 лет, собрав их в Георгиевске. Всего набралось 6 мальчиков, т. к., по донесению благочинных, остальные дети еще не достигли указанного школьного возраста. Но благочинным не поверили и за ложные сведения и укрытие детей от посылки в Астрахань оштрафовали. После этого было предписано выслать в семинарию и тех «пристроившихся к месту» детей, которые были уже определены на причетнические места и посвящены в стихарь. Однако Кавказское духовенство упорно не желало учить своих детей в Астраханской духовной семинарии, что объяснялось дальностью и небезопасностью пути, а также скудным питанием бурсаков. Не последнюю роль играло укоренившееся убеждение, что и без обучения в духовной семинарии можно легко получить священническое место в приходе, тем более что в кандидатах на эти должности всегда имелся большой недостаток. Еще в 1799 году, при упразднении Моздокской епархии, против штата в приходах недоставало: священников – 25, диаконов – 56, дьячков – 60, пономарей – 74. Предпринимавшиеся епархиальной властью попытки вызвать священников из других епархий не давали должных результатов. Пополнение рядов Кавказского духовенства шло, главным образом, за счет его детей, с ранних лет начинавших прислуживать в церкви. В архивах сохранилось донесение священника села Московского, в котором он писал: «При церкви моего прихода причетнические места состоят праздны, а как у меня есть 2 сына – Иван 11 лет, Николай – 9 лет, то и прошу определить их – одного дьячком, а другого пономарем». А вот другой пример: пономарем к Прасковейской церкви был определен девятилетний сын местного священника, обученный, как пишет отец, «и словесной грамоте и пению просто». Тем не менее на Северном Кавказе всегда было обилие свободных мест в приходах, что, при низком уровне богословского образования, способствовало развитию старообрядчества и сектантства. |
| На своем посту владыка Агафодор проявил себя как искусный и опытный администратор, действующий не силой строгих приказаний и суровых наказаний, а исключительно словами архипастырского увещания, миролюбивого убеждения и кроткого внушения. Получая на кого-либо жалобы и доносы, он никогда не поддавался влиянию первого впечатления, не предавался гневу и раздражению, а старался объективно выяснить все обстоятельства дела. Недаром в своем архипастырском послании в 1909 году он внушал епархиальному духовенству: «Душой пастырской деятельности должны быть любовь. Все мысли, чувства, стремления и действия должны быть проникнуты этой высокой добродетелью. Сердечное взаимоотношение между членами клира, братская любовь облегчает всякий труд, препобеждает все препятствия на пути долга». Управляя епархией, владыка Агафодор неизменно оставался кротким, миролюбивым и благостным. Не удивительно, что он пользовался всеобщей любовью. Своим строгим аскетическим образом жизни, истинно христианским служением церкви, доступностью он производил на всех на редкость приятное впечатление. Между владыкой Агафодором и его паствой всегда была тесная и неразрывная духовная связь, особенно проявившаяся во время его частых поездок по епархии. Назначение преосвященного Агафодора на Ставропольскую кафедру вызывалось необходимостью усиления борьбы с сектантством и старообрядчеством. Учитывалась также потребность и в проведении миссионерской работы среди горцев-мусульман, живших в нагорной части Ставрополья. Распространению сектантства в Ставропольской губернии немало способствовало выселение в нее в административном порядке некоторых вождей сект из Херсонской и Таврической губерний, а также поселение немцев-колонистов, последователей меннонитского толка. Именно эти вожаки различных сект совращали чуждых, как правило, духу Православной Церкви новых поселенцев Кавказского края, создавших свои «дурноселовки» вдали от главных почтовых трактов и без ведома гражданских властей на широком пространстве Ставропольских степей. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 16 голосов: 4.3 из 5) 1949 Василия Великаго Январь зачался Зимы два месяца осталось. Время к свету пошло. День прибавился на час Святки проходят, а мне ни тепло, ни холодно: мне что праздник, что будни. Пустота на сердце пала. Вымороченное именье, а не человек стал. «Три клада в сей жизни были мне отрада». Ни единаго не сохранил. 6 января. Среда Всё не в себе живу. Ни в тех, ни в этих прозябаю. Как хоромина непокрыта, как одёжина без рукава. Ни к чему не гожее моё существование. День за днём — всё мимо меня. Всё без пользы. Светлый разум дней где-то далеко от меня проходит, стороною. Не слышал, как пастушки играли на свирелях, свет не знаменался на моей темноте. О, как богата нищета яслей тех и насколько скаредно моё оскуденье. Изо дня в день уныло пою. Нищий и тот разнообразит жалобный свой напев, чтобы побольше выпросить, а я заладил в одну дудку. Вот уж надокучил: лучше бы околел, а то всему свету надоел. Ведь есть люди счастливые, которые и «большой кампан» слышат. А я, лишённый, чую ли деревянную колотовку? Грешное тело и душу съело. Немощно тело, а душа пуще того. На дворе, кабыть, зима Морозов не было. Малёхонько, радёхонько снежок перепадает. Братишко всё в худых душах бродит. Я ему худая помога, — из-за того пуще и унываю. Никто к нам не ходит. И доброхотам-то нужда и докуки наши надоели. Изредка, к ночи, когда приутихнет над городом, вылезу на двор. Белая пелена снега, молчаливый громады домов, молчащее тусклое небо. Слушаю: где-то прокричат галки. …Вздохнёшь, запросишь мира какого-то в душу. Как велик упадок церковнаго пенья! Правый, «праздничный» хор, как правило, исполняет номер за номером пошлейшия, кричащия, безвкусный вещицы. Левый хор — кто в лес, кто по дрова; кто рубль, кто полтора 13 января. Среда Второй день притаивает на солнышке. Тихо-безветренно. Погода: будто и март. Снег-от выпал, братишко катанки подшил, а по городу не пройдёшь — водяно по расхожим-то улицам. «Брожу ли я вдоль улиц шумных…». Ох, «думы мои, думы мои, лыхо мене з вамы…». Обрадоваться охота чему ни то! Братишку надо бы от упряжки освободить. Не по силам ему! |
| Зубами скатерть с конца на конец натягиваем. Куда натянешь, там и крыто. Некуда приклонить буйной головушки. Ни крова, ни пристанища. Ни скрывища, ни сбывища. Ни затулья, ни притулья, ни затину. Журить, бранить есть кому, а жаловать некому. Вам Бог дал, а нам посулил. Соболь да куница бежит да дрожит, а серая овечка лежит да пышет. Кому: “Христос воскресе!”, а нам: “Не рыдай мене, мати!” Кому маслена, да сплошная, а нам вербное, да страстная. У людей долото (шило) бреет, а у нас и бритва не берет. Кто идет пировать, а мы горевать. Люди пировать, а мы горевать. Кому веселье, а мне и полвеселья нет. Ваши играют, а наши рыдают. Ваши скачут (пляшут), а наши плачут. Одному сбылось, другому не удалось (другому привиделось). Тебе приснилось, а над ним сбылось. Одному сбылось, другому грезилось. Чужие петухи поют, а на наших типун напал. Чужие куры ростятся, а наши только топорщатся. Чужие холсты настятся (т. е. белятся), а наших и в суровье не бывало. К нашему берегу не привалит хорошее дерево. Счастье на коне, бессчастье под конем. У счастливого умирает недруг, у бессчастного друг. Деньги идут к богатому, а злыдни к уБогому. Дядя едет из Серпухова; бороду гладит, а денег нет. Жаловался всем, да никто не слушает. Заступил, а пять рублен слупил. Заступи, да не наступи! Заступи, да головы не сорви! Я за пирог, а он( а черт) поперек. Я за порог, а черт поперек. Поехал было в лес, да попался встречу бес. Быть было так, да помешал Исак. Быть было ненастью, да дождь помешал. Много было докуки, да не пришло в руки. И скатал было и сгладил, да все врозь расползлось. Ни то, ни се кипело, да и то пригорело. Ни то, ни се клевало, да и то сорвалось. Село свело, а барина скорчило. Мирошка, тоненьки ножки, живет понемножку. Тощ, как хвощ; живет тоненько, да помаленьку. Мирошка, голенькие ножки, прыг через порог – насилу ноги переволок. Далеко кулику до Петрова дня. Далеко грешнику до царствия небесного. Не видать тебе этого, как царствия небесного. Ему, как свинье, век на небо не глядеть. |
|
|
