| Закрыть Церкви нужна поддержка государства в идеологическом, политическом и финансовом аспектах Священник Антоний Скрынников о проблемах православной миссии на Кавказе 30.03.2015 468 Время на чтение 3 минуты Кавказский геополитический клуб начал серию интервью с представителями традиционных религий. В гостях у редакции побывал главный редактор официального сайта Ставропольской митрополии, старший преподаватель кафедры философии и культурологии СГПИ священник Антоний Скрынников . Отвечая на вопрос о том, уместно ли говорить о Православии как о традиционной для Кавказа религии, отец Антоний заявил: «Почему нет? Я даже скажу больше – это исконная вера Кавказа. Еще до появления ислама в этом регионе христианство было распространено среди осетин, адыго-черкесов и абхазов, следы христианства видны в народной культуре чеченцев и ингушей. Вот как об этом писал приснопамятный митрополит Гедеон (Докукин): " В VI веке Византией правил Юстиниан Великий. Он сыграл огромную роль в распространении христианства среди населявших Северный Кавказ адыгов. Юстиниан обратил милостивое внимание на адыгов и стал прилагать старания к обращению их в христианство. Адыге приняли его от греков без сопротивления, что и послужило причиной сближения двух народов " . И таких примеров и исторических фактов можно привести много». Собеседница отца Атония Яна Амелина поинтересовалась у него, в чем основные проблемы православной миссии на Кавказе? «Сложный вопрос, - признался гость редакции, - так как Кавказ неоднороден. Наверное, главная проблема в том, что Церкви на Кавказе приходится не только проповедовать, но и много сил и времени отдавать другим направлениям. То есть не только заниматься миссией, но и реализовывать множество социальных проектов, работать с многочисленными мигрантами, стараться остановить отток русского населения из некоторых регионов Кавказа и районов Ставропольского края. Это все, безусловно, важно, но при этом является несвойственными задачами Церкви. Кроме того, как это ни печально и ни тривиально, зачастую хорошие миссионерские проекты требуют не только энтузиазма, но и серьезных финансовых средств, которых нет». |
| В своих помещичьих скарбах Доримедонт Васильич отыскал старую, ободранную рогожную кибитку, поставленную на две утлые дрожины на неокованных колесах. В этом экипаже его бедные родители отвозили его когда-то в училище, и экипаж этот назывался тарантасиком. Уцелела серая кобылица обыкновенной крестьянской породы и при ней ее нисходящее потомство: рыжий трехлетний конек да сосунок-жеребеночек. Выехать, значит, было на чем. Недоставало сбруи, но один хомутишко где-то нашелся, к нему приправили гужи, а на пристяжную свертели дома изрядную шлейку да наплели и навязали, где нужно, веревочек и лыко да мочала. Дон-Кихота помчали. О пенсии своей Рогожин хлопотал долго и с переменным счастием: то дело его шло, то вдруг останавливалось. При малейших замедлениях Рогожин не разбирал, кто в этом виноват, а грубил всем, кому ни попало, начиная с губернатора и кончая последним писарем. Благодаря этой энергии он скоро прослыл на всю губернию чудаком, и когда он показывался в городе, за ним издали ходили разные люди, чтобы посмотреть на этого бесстрашного. Мужик Зинка этим пользовался и очень долго показывал его желающим на постоялых дворах за пироги и за мелкие деньги, но Доримедонт Васильич случайно открыл эти проделки своего Пансо и, перегнув его при всей публике через свое длинное сухое колено, отхлопал по отломанной части. Докуки Дон-Кихота имели, однако, для него и свою хорошую сторону: начальство, выйдя с ним из терпения, выхлопотало ему пенсию, что-то вроде пятисот рублей на ассигнации, чем Рогожин был, впрочем, очень доволен. Но его чрезвычайно удивило, что, прежде чем получилась эта пенсия, на него стали в изобилии поступать уголовные иски за учиненные им то одному, то другому начальствующему лицу грубости и оскорбления! Как, он сам себя считал обиженным, что его так долго томили, а тут еще на него же жалуются! Другое дело сатисфакция… Он это готов дать кому угодно, но возиться с приказными и все это писать на бумаге… Это никуда не годится! Доримедонт Васильич опять натянул на своих Россинантов лыко и мочало и опять с тем же Зинкой и в сопровождении того же жеребенка поскакал в город предлагать всем жалобщикам свою сатисфакцию, но никто его сатисфакции не хотел принимать, и все указывали ему на уголовную палату. |
| Между тем подоспевал к Аскалону на пестрой триреме женский откупщик, александриец Сергий, которого вызвал Тивуртий, и привез в Аскалон тридцать красивых и смелых женщин, удивительно умевших «искать осу» и показывать другие, никогда еще здесь невиданные соблазны. Их новизна и их нестесненность должны были затмить Тению и сделать ее бесполезною в шатрах виноградных, а с этим вместе для нее прекратится и всякий добыток. Да и Милий, – кто знает? – может увлечься «исканьем осы» и Тении самой станет жалко, чтт она упустила. 9 Когда Сергий александриец и его доступные девы высадились на берег у Аскалона, Тивуртий сказал темничнику Раввулу, чтобы он снова открыл Тении доступ к мужу в темницу, а сам в тот же день ранее роздал всем содержащимся в темнице невольникам хлебцы с чернушкой и другими пряными зернами и сказал: – Это вам посылает великодушный Милий, ипарх из Дамаска. Он бы еще больше хотел вашу облегчить участь и за многих из вас дал бы выкуп, но он болен, томится и не может придти сюда, чтобы вас видеть. Колодники, приняв свежие хлебцы с чернушкой и другими пряными зернами, спросили: – Чем болен Милий? Тивуртий им отвечал: – Болезнь ему причиняет строптивость приходящей сюда жены Фалалея, которая не в меру высоко о себе понимает и не хочет исцелить вельможную душу. Узники закричали: – Пусть во веки живет доблестный Милий и пусть придет всякое зло на строптивую Тению, жену разорителя многих, гордеца Фалалея. И вдруг так все возненавидели Тению, что целый день вопияли вокруг Фалалея, а к темничным невольникам пристали и те, которые пришли навещать их, и всеобщее неудовольствие на Тению разнеслось по всему Аскалону. Особенно же проклинали Тению и Фалалея обедневшие через потопление его кораблей. На другой день все эти купцы и производители колесниц и ковров пришли в темницу к Фалалею большою толпой и стали говорить ему: – Внемли же нам, Фалалей! Не будь безрассуден, согласись на то, чего алчет уязвленный страстью Милий. От этой несносной докуки Фалалей томился хуже, чем от прежней неволи в то время, когда темничник Раввула не допускал к нему Тению. Теперь хотя Тения имела свободный доступ к мужу, но каждый приход ее в темницу вызывал из всех углов смрадной ямы такие вопли и укоры, что Фалалей и Тения терзались ими и сами решили, что им лучше здесь не видеться. |
| Ко второй группе относятся фамилии, возникшие на основе наиболее распространенных древнерусских мирских имен: Гомонов (Багаевская, 1793 г.), от Гомон; Докукин (Цимлянская), 1752 г.), от Докука; Добрынин (Бессергеневская, 1840 г.), от добрыня; Жданов (Еланская, 1752 г.), от Ждан, долгожданный; Насонов (Быстрянская, 1752 г.); Поздеев (Черкасск, 1779 г.), Поз(д)нышев (Егорлыкская), Поздняков (Цимлянская, 1752 г.) от Поздняк, имя позднего ребенка; Поспелов (Верхнекаргальская, 1752 г.), от имени Поспел, угодил, поспел к сроку; Путилин (Калитвенская), от путала, путный, годный, добрый; Томилин (Трехостровская, 1752г.), ог Томила, имя давали ребенку, измучившему, истомившему мать при родах; Торопов (Скурищенская, 1800 г.), от имени Тороп, спех, поспешность; Уваров (7 станиц), от имени Увар, поспелый, своевременный; Утишев (Велико-Княжеская, ныне Пролетарск), от Утишь(е), затишье, антоним к Гомон; Ушаков (5 станиц), от Ушак, Ушастый. Говорухин, Молчанов и Сваха-нелипаха Одной из крупнейших и четко очерченных лексических групп в любом языке являются собственные имена, которые слагаются из ряда подгрупп, различающихся по объекту называния: имена людей (антропонимы), географические названия (топонимы), клички животных (зоонимы), названия планет (астронимы) и другие названия единичных предметов При единстве своей коммуникативной функции – обозначение единичного предмета – все эти подгруппы образуют сложную и разнообразную систему. На наш взгляд, было бы непропорциональным применить ко всем собственным именам или даже к одним только антропонимам термин микросистема, как это делает А.П. Евдошенко приравнивая антропонимику к таким замкнутым и количественно незначительным группировкам как термины родства: мать, дочь, сын, тетя и т. п. Национальная антропонимика сама по себе является сложной системой, объединяющей ряд подсистем, строящихся по словообразовательному, смысловому или коммуникативному принципу. В ней выделяются и такие подсистемы, которые слагаются из имен, объединяемых «сходством или противоположностью» значений их основ. |
| Поскольку с завтрашнего дня наступает великий пост, и мы все, по христианскому обычаю, собираемся сбросить с себя тяжкое бремя грехов, и так как это свержение с себя греховного бремени требует некоторого самоотвержения с нашей стороны, и некоторого благоискусства, то Господь и научает нас, что именно требуется от нас самих, чтобы грехи наши нам были прощены все, без остатка, — или чем мы должны поступиться со своей стороны, так как Господь Бог, со своей стороны, всегда готов миловать и спасать кающихся грешников; именно, Он говорит, что от нас требуется простота и непамятозлобие, безгневие, забвение обид, дружелюбие, любовь к врагам. Спасение твое в твоих руках, в твоей власти, человек. Будешь прощать другим обиды, погрешности, докуки, попрошайство; и тебе прощены будут твои грехи, и ты со своими докуками и частыми прошениями у Бога, не отойдешь никогда от Него тощим, и будешь сподобляться от Него великих и богатых милостей. Ты простишь не многие грехи ближнему, сравнительно с твоими грехами перед Богом, а тебе Бог простит бесчисленные прегрешения; ты простишь сто динариев, а тебе Господь простить тьму талантов. Но какое злопамятство часто обладает людьми! Тогда как Господь требует от нас немногого — прощения и забвения обид ближних — которые, как капли в море, в сравнении с нашими грехами перед Богом, и требует для нашей же пользы, и желая нас же приучить — к кротости, незлобию, терпению, смиренномудрию, братолюбию, снисходительности, миролюбию, — а между тем мы выходим из себя, предъявляем свои права, нарушенные ближними, возжигаем в себе и ближнем пламя вражды, и таким образом, безумно и дерзко отталкиваем от себя спасающую нас десницу Божию, — прилагаем грехи к грехам, — и сами стремглав бросаемся в погибель. Великое благо, великая добродетель — незлобие пред Богом и людьми: оно покрывает множество грехов. В ветхом Завете были особенно возлюблены и прославлены Богом за эту добродетель: Авель, Авраам, Исаак, Иаков, Моисей, Давид богоотец, царь и пророк и многие другие; а в новом Завете бесчисленные праведники, подражавшие кроткому и смиренному Господу и Богу и Спасу нашему Иисусу Христу, глаголющему в Евангелии всем нам: |
| Архимандрит Иосиф прилагал все усилия для открытия ряда новых церковных школ в Северной Осетии: он сам составлял черновые планы и контракты на постройку школьных зданий. В 1863 г. в Северной Осетии на 48 тысяч человек ее тогдашнего населения действовало 13 школ с 250 учениками, а в 1867 г. – 30 школ с 542 учащимися. Несмотря на многие недостатки преподавания и плохие учебные условия, все же эти первые школы оказали положительное влияние на возвышение нравственного уровня осетинского народа в духе христианского учения. Архимандрит Иосиф был также смотрителем основанного в 1836 г. во Владикавказе Осетинского духовного училища. В его стенах преподавал учитель-осетин Григорий Мжедлов, занимавшийся переводом церковных книг на осетинский язык, в которых он впервые применил русские буквы. До него осетинский язык изучался по книгам И. Ялгузидзе, напечатанных грузинскими буквами. Цель воспитания детей в училище определялась «Правилами», в которых говорилось: «Правила и поступки горцев почти во всем противоположны правилам и поступкам христиан и граждан. Поэтому-то священнейшею обязанностью смотрителя и наставников Владикавказского училища должно быть направление деятельности юных питомцев в противную сторону от примеров, их окружающих, на сторону чистой христианской нравственности». Далее рекомендовалось: «В душах этих диких надобно возродить новый мир с христианскими понятиями о коренных обязанностях и отношениях к Богу, к людям, к себе самим, ко всему обществу и к правительству Российскому и государю». К сожалению, по жалобе воспитанников Кавказскому наместнику на плохое бытовое состояние училища, оно в 1863 г. было закрыто. Этот факт архимандрит Иосиф считал самым печальным событием за все время своей деятельности в Осетии, полагая закрытие училища ужасной ошибкой. Быстро усвоив осетинский язык, архимандрит Иосиф с увлечением отдавался проповеднической деятельности, изъясняя осетинам христианские истины на их родном языке и страстно борясь с ренегатством. В 1858 г. только за один месяц было окрещено в Дигории свыше 1000 человек, благодаря посылке туда для проповеди самых лучших осетинских священников и содействию в этом деле окружного военного начальства. |
| В связи с этими враждебными и предвзятыми высказываниями М. Краснова в адрес владыки Игнатия представляет интерес мнение кавказского деятеля В. А. Инсарского. В своих записках он стремится разрушить существовавшее в то время убеждение, что Игнатий Брянчанинов поменял, якобы, эполеты на архиерейскую панагию «по расчетам земной нашей жизни». «Красота его, тщательность одеяния, изысканность и манерность богослужения, – замечает Инсарский, – сильно содействовали к распространению и ускорению этого убеждения». Рассказывая о своем знакомстве в Ставрополе с владыкой Игнатием и его братом – Ставропольским губернатором Брянчаниновым, В. Инсарский положительно утверждает, «что в наклонности к духовному миру ни у архиерея Игнатия, ни у брата его губернатора, ни у сына этого губернатора, молодого студента, никаких расчетов не было, а было опять-таки странное и в то же время несомненно родовое влечение... Повторяю, – пишет далее В. Инсарский, – что ни у кого из них не было никаких расчетов, а все они следовали родовому влечению, которое объяснить и определить трудно». Известно, что такая яркая личность, как преосвященный Игнатий имел не только много друзей, но и недругов. Не подлежит, однако, сомнению тот факт, что во время пребывания на Кавказской кафедре преосвященный Игнатий пользовался самой широкой любовью своей паствы. Сам любитель пышных и торжественных архиерейских служб, он настаивал на том, чтобы богослужение в храмах совершалось и духовенством истово, благоговейно, неспешно и проникновенно. Часто, совершая свои архиерейские служения, этот блестящий проповедник неизменно выступал с яркими, вдохновенными проповедями. Преосвященный Игнатий отличался также необыкновенной доступностью. Особенным его вниманием пользовалось епархиальное духовенство, с которым он был очень приветлив, постоянно заботясь об улучшении его материального быта, повышении образовательного уровня. При нем множество следственных кляузных дел Духовной консистории, тянувшихся годами, были разобраны, благодаря чему Кавказская епархия покончила со многими недоразумениями, возникшими между духовенством и местными гражданскими властями, между церковными причтами и прихожанами. |
| Первым, кто обратил внимание на древнехристианские памятники этого района, был ученый И. Гюльденштедт, побывавший здесь в 1771 г. Он описал увиденный им в Кабарде замечательный крестообразный монумент, стоявший вблизи знаменитого Татартупского минарета. На этом кресте было два рельефных изображения. С одной стороны – православного священника со сложенными на груди руками в долгополой ризе, с крестами на одежде. С другой – всадника, поражающего копьем одну из глав дракона. Греческая надпись, по мнению Гюльденштедта, касалась некоего Федота, сына Ноя. В 1850 г. археолог Фиркович поставил крест в числе других археологических памятников у Елизаветинской галереи в Пятигорске, создав своеобразный музей для посетителей Кавказских Минеральных Вод. Гюльденштедту удалось также увидеть в Кабарде, на реках Баксане и Чегеме несколько других крестообразных монументов. На реке Кумбелей он встретил надгробный камень с фигурой Георгия Победоносца, с греческой надписью и изображениями, сходными с Татартупским крестом. Надпись на этом надгробии была им прочитана так: «Помяни Господи душу раба Св. Георгия Латтемара в день страшного суда во второе пришествие твое...» В 1773 г. на берегу реки Этока, у станицы Зольской, Гюльденштедт обнаружил знаменитую каменную статую Дука-Бек с изображением четырехконечного креста. Рисунок этой статуи можно видеть в Пятигорском краеведческом музее. Гюльденштедт писал, что «кресты и всадник Георгий, высеченные на этом памятнике, ясно указывают на то, что они исполнены греческими христианами. Сама же статуя с плотно прислоненными руками к туловищу, вместе с его нижней частью и головой образует подобие креста». Интересно описание статуи, сделанное С. Броневским: «Между Бештовыми горами, на полугоре Темир-Кубшока при ручье Етока стоит каменный поясной истукан вышиной в 8 футов, 8 дюймов, называемый кабардинцами Дука-Бек, с надписью, коея буквы имеют сходство с греческими или славянскими, и с разными изображениями людей и зверей, высеченных на подножии оного. Надписи никто не мог разобрать, и кому воздвигнут этот памятник также неизвестно. По некоторым изображениям догадываются только, что рыцарь Дука-Бек был христианин». |
| Другой район Северного Кавказа – долина Теберды – также служил первоначальной дорогой из степей и ущелий Северного Кавказа к восточному побережью Черного моря. Не удивительно, что здесь был выстроен крупнейший византийский храм. Отсюда караванные торговые дороги вели в разных направлениях к Клухорскому перевалу и далее к Черному морю, вниз по р. Кубани, по р. Маре в долину Подкумка, к хозарскому городу Маджары и к крепости Рум-Кале. Один из этих караванных путей через Клухорский перевал изображен на старинной карте, составленной венецианцем Франческо Пиццигани в 1367 г. Этот древний торговый путь отмечен и на немецкой карте Георга Трайтеля, изданной в XVIII веке в Страсбурге. Именно здесь, в месте, где соединялись дороги, ведущие в ущелье рек Кубани, Теберды и Мары, в густо населенной долине, для «Византии важно было прочно насадить христианство, чтобы поддерживать свои экономические и политические интересы». Главным торговым пунктом Северного Кавказа, ведшим торговлю с Востоком и Византией, был древний город Маджары, стоявший при впадении Подкумка в Куму. Через него шли кратчайшим путем к другому крупному городу Хумара караваны с шелком из Хорезма в Севастополис (Сухуми) и далее морем в Константинополь. В Хумаре верблюжьи степные караваны заменялись для следования через Клухорский перевал горным транспортом на мулах. В ту пору, когда здесь процветала сначала византийская, а затем генуэзская торговля, протяженность города Хумары составляла 10 км, а Маджара до 20 км. Древнему торговому пути по горам Центрального Кавказа от Черного моря к Каспийскому посвящена работа археолога П. Г. Акритаса, изданная в 1959 г. Автор высказывает предположение, что наиболее оживленное движение по нему происходило в IX – XII веках, т. е. в эпоху наиболее интенсивного распространения христианства на Северном Кавказе. Древний Севастополис, где, по словам Плиния, еще в I веке было до 300 переводчиков для торговых сношений с народами Кавказа, был еще одним пунктом, откуда Византия направляла своих миссионеров для распространения христианства среди горцев. В дальнейшем греков заменили здесь генуэзцы. |
| Его внуку, Ивану Чепиговскому, по окончании в 1847 г. Киевской духовной академии довелось на 40 с лишним лет связать с Кавказом свою жизнь и миссионерские труды. Он первым был назначен в 1857 г. на должность управляющего осетинскими приходами и причтами, с возведением в сан архимандрита. Местопребыванием ему была установлена Слобода Алагир в центре Северной Осетии. Перед отправлением архимандрита Иосифа к месту нового служения экзарх Грузии дал ему наставление: «Не слишком строго относиться к нарушениям осетинами некоторых правил и обрядов церковных, но по возможности делать снисхождение». В ту пору сила фанатического ислама давала себя чувствовать в Осетии постоянно. Без конвоя было даже опасно выезжать в осетинские приходы. Не питая открыто враждебного отношения к православной церкви, осетины, будучи в большинстве своем формально христианами, тем не менее отдавали предпочтение своим святым местам – дзуарам. Место духовенства у них занимали свои жрецы-деканозы, приносившие жертвы дзуарам и произносившие свои кувды – молитвы. Многие осетины, особенно женщины, десятилетиями не посещали храмов, среди них были развиты многоженство и кровосмесительные браки, языческие суеверия и предрассудки, воровство и кровомщение. Только начав свою новую деятельность, архимандриту Иосифу пришлось провести следственное дело о деканозах, в руках которых находились древние иконы и кресты. Это были, как правило, вещи убитых татарами и персами православных священников. Дело о деканозах возникло в связи с учиненным ими бесчинством в 1858 г. в Кобийской Георгиевской церкви и кончилось для них на первый раз внушением и предупреждением прекратить вмешательство в церковные порядки. Когда архимандрит Иосиф впервые прибыл в Северную Осетию, в ней служил только один священник-осетин – А. Колиев, с семинарским образованием. Остальные, в большинстве необразованные священники, были грузины, служившие на своем родном, непонятном осетинам языке. Лишь впоследствии к Колиеву присоединился ряд священников из числа осетин, кончивших курс духовной семинарии. Материальное положение духовенства в Осетии было очень тяжелым: священникам «Общества восстановления православного христианства на Кавказе» платили лишь 400 рублей в год, т. е. такое содержание, которое по ироническому выражению владыки Иосифа «довольно велико, чтобы не умереть с голоду, но далеко недостаточно, чтобы жить прилично». |
|
|
