| Первые нетвердые шаги на поприще исторической критики Карамзин сделал под ферулой Шлецера 331 . Он считал необходимым везде отмечать басни или сказки, вошедшие в летопись. Век Владимира считает он веком могущества и славы и придает большой авторитет начальной летописи 332 . Приводя слова древнего летописца о крещении Владимира и русского народа, Карамзин говорить: «так повествует наш летописец, который мог еще знать современников Владимира, и потому достоверный в описании важных случаев его княжения» 333 . Карамзин признает Нестора красноречивым писателем своего века 334 и допускает возможность, что он пользовался церковными записками. Н. М. Карамзин был проникнут национализмом, этот же принцип проходит через всю его историю, в которой он видит постепенное создание национального государства. Его не без основания упрекали Н. А. Полевой в том, что в Истории Государства Российского, он оставил без внимания «Историю русского народа» и проф. Устрялов, указывавший ему, что история должна быть картиной постепенного развития общественной жизни, изображением переходов гражданственности из одного состояния в другое; Арцыбашев же видит в Истории Государства Российского «слог более провозглашательный, исторический». Несмотря на колоссальные труды Шлецера в критической разработки начальной русской летописи, он все же наследникам в исторической критике завещал многие сомнения касательно русской летописи. Некоторые из последователей Шлецера пошли еще дальше, полагая, что первый русский летописец был никто иной, как переводчик одного из византийских хронографов. Кончив свой перевод любознательный и трудолюбивый инок поместил в приличных местах собственные свои сведениям внутреннем состоянии Руси, прибавил к ним некоторые народные и монастырские предания, обозначив главнейшие происшествия, случившийся в его монастыре 335 . Внимательное изучение временника привело последующих ученых к выводу, что русская летопись не цельный памятник, а сборник и притом заподозрили даже древнее его происхождение. |
| Прошло около двухсот лет как ученые в России работают над вопросом о происхождении „Повести временных лет“ и эти исследования завели их в Киммерийские дебри-обширный лабиринт предположений и догадок. В течение указанного длинного периода занимались исследованием русских летописей такие ученые, как Г. Ф. Миллер, А. л. Шлецер, Н. М. Карамзин , М. Т. Каченовский, П. Г. Бутков, Н. С. Арцыбашев, М. П. Погодин, Н. А. Полевой, П. М. Строев, С. М. Строев, И. И. Срезневский /, Митрополит Макарий, М. И. Сухомлиновь, С. П. Шевырев, Н. И. Костомаров , К. Н. Бестужев-Рюмин, П. Н. Барсов , Ф. А. Терновский ; С. М. Соловьев , И. Я. Порфирьев , и. Е. Забелин, Д. И. Иловайский, Е. Е, Голубинский, М. О. Каялович, А. И. Пыпин, Н. К. Никольский , Д. И. Багалей, В. О. Ключевский , Михайло Грушевский, А. А. Щахматов и др., и в большинстве первого ранга, и главные столпы славяноведения, Многие из них обращались к Повести временных лет не раз. Даже трудно сосчитать за это время сколько появилось научных разысканий и статей, посвященных выяснению начальной летописи и ее автора. Следовательно точки над i уже поставлены. Мы довольно подробно изложили в настоящей главе мнения исследователей русской начальной летописи, представителей школы скептической, так и догматической, с целью дать возможность каждому непосредственно познакомиться с литературой предмета. Из этого обзора мнений мы видели, что некоторые русские ученые скорее являлись авторами исторических романов, панегиристами Нестора, воскурителями ему фимиама, чем беспристрастными его исследователями Одни, развенчав его, как летописца, считали все известия до XIV века легендарными, за что им из лагеря патриотов подносили химический порошок, честь изобретения и первое применение которого бесспорно принадлежало знаменитому Ломоносову 447 ,-другие же, преувеличивая веру в самобытные творческие силы русского народа, считали начальную летопись русским оригинальным и святым творением, не имеющим себе подобного в Европе. Прошли, говорит проф. Заболотский, времена восторженных дифирамбов в честь одного из выдающихся древнерусских памятников русской начальной летописи, прошли времена и жестоких нападок на него, подозрений его древности и подлинности, а спокойное научное исследование действительно замечательного памятника древнерусской литературы сменило увлечение полемического задора” 448 . |
| Врос Кружок в жизнь Москвы с достоинствами своими и недостатками, с шумом, оживлением, дебатами об Арцыбашеве и Каменском, концертами и лекциями. Вечером заглянув туда, встретишь знакомых и друзей, просмотришь новости в читальне — вряд ли минуешь белый ресторанный зал. С молодым еще (но уже академиком) Буниным займешь стол, наш обычный, направо от двери. К полуночи подойдет Юлий Бунин с какого-нибудь заседания — в том же Кружке, где с Валерием Брюсовым обсуждали они вопрос, скажем, о поваре (Брюсов во всем был дотошный и неутомимый: переводить ли Вергилия, спорить ли о дежурном блюде). Столы чуть не все заняты. Там Эфрос со Смирновой, Лоло с Ильнарской, Перский с женой, Книппер, быть может, Качалов, Правдин из Малого театра. Шмелев, Телешов, покойный Грузинский подсядут к нам. Встретишь приезжего из Петербурга — Георгий Чулков. Из молодых московских — Ходасевич, Муни, Койранский и Стражев. Ровно в час, по хронометру, появлялся философ Лопатин — у него место всегдашнее за «профессорским» столом, через зал от нас. Лысый, в очках, с головой мудреца, начиненной идеализмами и психологизмами, был он так аккуратен, что по нему проверяли часы: — Лев Михайлович приехал, значит, час ночи. Надо сказать: подолгу в ресторане засиживались. Много шумели и спорили, и хохотали, и, поужинав, заходили в игорные залы — можно на счастье поставить (и проиграть!) — может быть, и сорвешь удачу. А потом зимняя ночь, такой свежий, чудесный воздух. Сонный Ванька, ухабы, затихшие улицы Москвы, тьма. Ко временам драм российских Кружок был учреждение цветущее, с библиотекой в двадцать тысяч томов, штатом служащих, канцеляриями, запасным капиталом. Мог жертвовать на просвещение, стипендии, помогал нуждающимся, выдавал ссуды, издавал журнал (небольшой), собирал многосотенные аудитории — литературно-музыкальные. В залах его устраивались выставки. Во время войны там был лазарет. В революцию он сначала держался. Из первых перешел к «ним» Брюсов — началось медленное удушение. Горестная сцена сохранилась в памяти из того времени. Старый Серафимович, Александр Серафимович, многолетний наш сотоварищ по «Среде» тоже объявился коммунистом. |
| То был всегда петушащийся, стриженный ежиком человечек с нафабренными усиками сутенера и маленькими, как пуговки, заносчивыми глазами. Он носил кургузый синий пиджак в табачную полоску с пришитым к грудному карману лоскутком лиловой шелковой материи, символически заменявшим засунутый якобы в этот карман франтоватый платок. Кроме того, он носил розовые воротнички из целлулоида и галстук бабочкой. Всегда нечистые, эти воротнички из целлулоида назывались в то время «счастьем холостяка». Мыть их было нельзя. Грязь стирали с них обыкновенной школьной резинкой. От пана Ктуренды исходил сложный запах усатина, табачного перегара и самогона. Мутный этот самогон он гнал из пшена в своей полутемной комнате. Ктуренда был холостяком и жил с матерью – робкой старушкой. Она боялась сына, особенно его учености. Пан Ктуренда любил поражать этой ученостью жильцов нашего дома и выражал ее несколько витиевато. – Имею вам сказать, – говорил он таинственно, – что книга Вейнингера «Пол и характер» есть фиксация сексуального вопроса в его наилучшем аспекте. В своих беседах у Амалии пан Ктуренда сексуальных вопросов не касался, но приводил в трепет гувернанток рассуждениями о божественном происхождении власти «ясновельможного пана гетмана Скоропадского». Я видел в жизни много дураков, но такого непробиваемого идиота еще никогда не встречал. Жизнь в Киеве в то время напоминала пир во время чумы. Открылось множество кофеен и ресторанов, где сладостей и еды хватало не больше чем на тридцать посетителей. Но внешне все производило впечатление потрепанного богатства. Население города почти удвоилось за счет москвичей и петроградцев. В театрах шли «Ревность» Арцыбашева и венские оперетты. По улицам проезжали патрули немецких улан с пиками и черно-красными флажками. Газеты скупо писали о событиях в Советской России. Это была беспокойная тема. Ее предпочитали не касаться. Пусть всем кажется, что жизнь течет безоблачно. На скетинг-ринге катались на роликах волоокие киевские красавицы и гетманские офицеры. Развелось много игорных притонов и домов свиданий. На Бессарабке открыто торговали кокаином и приставали к прохожим проститутки-подростки. |
| Таким образом, реалист г. Арцыбашев вплотную подошел к тому отрицанию быта, эмпирической жизни во имя торжества красивого оголенного тела, что и иные мистики. Он обходится только без блестящей феерии преображенного мира, бессмертия и прочих соблазнов верующих душ… Заметьте, Санин тоже религиозен, он верит в Бога, но не зная, что собственно Богу от него нужно, и мало заботясь о глубине своего миросозерцания, – хочет лишь одного, чтобы жизнь не была для него мучением. Отсюда открытая дорога всем «естественным» желаниям, добрым и злым, в том числе и оргаистическим, и садическим, ибо, по исследованиям мистиков, они уж во всяком случае не менее «естественны»… чем любовь брата к сестре. Своеобразное отношение к смерти обнаружил Леонид Андреев. Смерть – это огромный, смешной и глупый великан, который ходит по земле, а сам глядит в небо, спотыкается у порога домов, падает и лежит вверх лицом с огромным открытым ртом. Ни злобы, ни мести – просто роковая бездушная, нелепая сила, игрушка Рока; Рок, Некто в Сером, превращающий, как мнится человеку, в пыль все человеческие мечты, полон таинственного ужаса, но и он бездейственен, он только счетчик, свидетель случайной судьбы человеческой, тонущей в хаосе дней и ночей, страданий и радости без смысла и цели. Мрачное отчаяние – вот автор «Жизни человека» 11 , суфлер, подающий реплики. Тут полное крушение смысла жизни для тех, кто, вступая в борьбу за существование, вооружен лишь одной верой в знание, кто в этой борьбе одинок, чьи радости и горе не разделены. Это не человек вообще, а человек определенной эпохи, определенной социальной среды и положения. Это современный культурный человек, который разбил в миражи человеческого детства, осмысливавшие жизнь, придававшие ей гармоничное единство, но, не приобретя ничего взамен, оставил он себе один мираж – гордого и властного сердца, мираж своей независимости, дерзкого вызова всему миру за свой личный страх. Он равнодушен к другим: красота и радость – его Бог, но не любовь. Он отрезан и от чужих радостей, и от чужого горя, он принимает сочувствие и восторги пред собой, но не дает сам другим ничего прочного, ничего настоящего, ценного. Весь мир, живой и мертвый, существует только для него; и люди хороши только те, которые ценят его, ему поклоняются. Он бросает Року перчатку, равнодушный к тому, кто же этот Рок, добро или зло, или сама жизнь. Ему важно быть победителем – одиноким и гордым в своем одиночестве. «Я победил, злой враг мой, ибо до последнего дыхания не признал я твоей власти…», – мечтает он. Вот этот-то эгоист, глубочайший индивидуалист, равнодушный ко всему, кроме себя, – это он потерпел крушение, современный культурный человек, жадный и честолюбивый пожиратель мигов. |
| Нет поэтому ничего неправдоподобного и в том предположении, что наши предки Волжско-Камских Болгар, как главных поставщиков серебра, названы «серебряными», в отличие от Дунайских, чрез которых шло к вам из Византии золото. – Но кроме приведенных показаний, не дающих, как сказано, основания для какого-нибудь определенного вывода, есть и такие, которые решают этот вопрос с категорическою точностью. В Воскресенской летописи прямо сказано, что Владимир покорил «Болгары, иже по Волзе». В Степенной книге читаем: «и нижние Болгары Волжские и Камские покори под са». Обще-исторические соображения не противоречат этому показанию. Хотя разгромом Святослава, как это видно из показаний арабского писателя Ибн-Хаукаля, Волжско-Камские Болгары приведены были в крайнее уничижение, но последовавшая затем продолжительная война за Дунаем, неожиданная смерть самого Святослава и последовавшая затем на Руси междоусобная борьба, дали возможность Болгарам настолько оправиться, что они, в отмщение за прежнее поражение, могли нападать на соседние русские владения в Ростовско-Суздальском крае. Подобного рода столкновения и могли дать повод к рассматриваемому походу. В виду представленных соображений неудивительно, что многие из наших выдающихся историков, напр., Карамзин 34 , Арцыбашев 35 , В. Рюмин, Иловайский, не сомневаются утверждать, что Владимир в 985 г. ходил на Волжско-Камских Болгар. – Но есть точно также прямые показания и в пользу другого мнения. Таково показание, с которым встречаемся в своде Татищева. Здесь читаем: «Владимир собрал воинство великое, и Добрыню вуя своего призвав с Новгородцы, пошел на Болгар и Сербы; а конные войска русские, Торков, Волынян и Червенских послал прямо в землю Болгарскую, объявить им многие их нарушения прежних отца и брата договоров, – и причиненные подданным его обиды, требуя от них награждения. Болгары же, не хотя платить оного, но совокупившись со Сербы 36 , вооружились противо ему, и по жестоком сражении победил Владимир Болгаров и Сербов, и поплени землю их; но по просьбе их учинил мир с ними, возвратился со славою в Киев, взятое же разделил на войско, и отпустил в домы их» 37 . |
| же в Регенсбурге послов царя, князя Захария Сугорского и дьяка Андрея Арцыбашева, посетили посланцы присутствовавшего на рейхстаге папского легата, заверившие, что «пресветлейший государь наш папа римский тому рад, что быти с государем вашим в любви и в докончаньи и на всех недругов стояти заодин». Они хотели передать послам соответствующую фамоту папы царю. Так как другие союзники Габсбургов (например, испанский король Филипп II) ничего подобного не делали, предпринятые шаги говорили об особой заинтересованности римской курии в привлечении России в состав антиосманского союза. Неудивительно, что царь решился воспользоваться этой заинтересованностью, чтобы при содействии Рима добиться прекращения столь неудачно складывавшейся войны. В августе 1580 года, узнав о приходе войск Батория к Великим Лукам, Иван IV отправил с фамотой в Рим своего гонца Истому Шевригина. Напоминая папе Григорию XIII об участии его дипломатов в переговорах об антиосманском союзе, царь заявлял, что по-прежнему желает «впредь с тобою, папою римским, и с братом нашим, с Руделфом с цесарем, быти во единачестве и в докончанье и против всех бесерменских государей». Но исполнить свои желания в настоящее время царь не может из-за враждебных действий Батория, который, «сложася с бесерменскими государи, с салтаном с турским и с крымским царем, и ныне кровь крестьянскую разливает не переставая». Поэтому царь просил, чтобы папа королю Стефану «от своего пастырства и учительства приказал, чтоб Стефан король с бесерменскими государи не складывался и на кроворазлитье крестьянское не стоял». До Рима Шевригин добрался лишь в конце февраля 1581 года, сразу по приезде был принят папой и уже 30 февраля (такая дата стоит в его посольском отчете) Шевригину сообщили, что папа отправляет к царю и к Баторию своего посла Антонио Поссевино, который будет содействовать тому, «чтоб король на государя войною не ходил и крестьянские крови не розливал». Отвечая на фамоту царя, папа Григорий XIII вежливо, но твердо отклонил его обвинения в адрес Батория. Однако заявил о своей готовности содействовать заключению мира, чтобы «те збруи (оружие.— Б.Ф.) хрестьянские на невернаго вместе поворотить». Курия действовала оперативно, уже 28 марта папский посланец отправился в путь. |
| «Я спросил: кажется мне это, или он действительно жалеет людей. – Умных жалею. Умников мало у нас. Мы народ по преимуществу талантливый, но ленивого ума. Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови». «Великое дитя окаянного мира сего, прекрасный человек, которому нужно было принести себя в жертву вражде и ненависти, ради осуществления дела любви и красоты» (О Ленине). «И не было человека, который так, как этот, действительно заслужил в мире вечную память. В конце концов побеждает все-таки честное и правдивое, созданное человеком, побеждает то, без чего нет человека». Документ второй: «Записки писателя». М. Арцыбашев. Газета «За Свободу!» от 31 мая 1925 г. Отрывок 9 (Продолжение о Савинкове). «В том, что Савинков был простым предателем и прежде сомневались многие – усомнились почти все.. Последними камнями, которыми кое-кто пытается забросать его труп, остаются обвинения в авантюризме и непомерном честолюбии. Некто, имени кого упоминать здесь не хочу, договорился до того, что будто бы шум вокруг Савинкова сделался такой потребностью, что даже для него делая свое «сальто-мортале» с пятого этажа, он воображал себя перед почтеннейшей аплодирующей публикой! Вот она – та мещанская обывательская пошлость, для которой все героическое и трагическое есть только поза, а честолюбие – смертный грех ! Авантюрист! Честолюбец! С мещанским подходом к жизни, невозможны Наполеоны, ибо Наполеон – не авантюрист и не честолюбец– абсурд. Мещанину ненавистны трагические жесты и героические тоги, ибо мещанин ненавидит все выходящее из рамок приличия и шаблона. Все должны быть по моде одеты и держать себя скромно, не обращая на себя внимания. Мещанин не понимает, что рядиться в тогу и становиться в позу заставляет героя он же сам – мещанин, толпа, которая не узнает и не признает героя, если он будет похож на всех. «Серый походный сюртук и треугольная шляпа» нужны не Наполеону, а его солдатам. Мещанин этого не понимает, мещанин негодует, но он же первый лобызает полу «серого сюртука», когда этот сюртук становится мундиром императора. |
| Мирбах Вильгельм (1871—1918) – германский дипломат, граф. С апреля 1918 г. – посол в Москве. Убит левым эсером Я. Г. Блюмкиным, что послужило сигналом к левоэсеровскому мятежу в Москве. Ноевский сад. – Имеется в виду Ноевская дача в районе Воробьевых гор, Нескучного сада – коммерческое предприятие с большим фруктовым садом, цветоводческим хозяйством. Спиридонова Мария Александровна (1884—1941) – русская политическая деятельница, эсер, идейный руководитель левоэсеровского мятежа 6—7 июля 1918 г. в Москве. Шел съезд Советов – с 4 по 10 июля 1918 г. работал V Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и красноармейских депутатов. …со стороны Городской думы. – В здании бывшей Городской думы сейчас Музей В. И. Ленина. Руссо Жан-Жак (1712—1778) – французский писатель и философ. …в бывшем Купеческом клубе – ныне здесь театр имени Ленинского комсомола. Скоропадский Павел Петрович (1873—1945) – один из организаторов контрреволюции на Украине в гражданскую войну, генерал-лейтенант, гетман «Украинской державы» (1918). В эмиграции сотрудничал с фашистами. «Киевская мысль» – ежедневная политическая и литературная газета буржуазно-демократического направления. Издавалась в Киеве с 1906 по 1918 г. Арцыбашев Михаил Петрович (1878—1927) – русский писатель, проповедовавший в натуралистических романах аморализм. После 1917 г. эмигрировал. Вертинский Александр Николаевич (1889—1957) – русский артист эстрады, поэт и композитор. Винниченко Владимир Кириллович (1880—1951) – украинский писатель, один из руководителей националистической контрреволюции на Украине, глава украинской Директории (1918—1919 гг.), эмигрант. Иуда Искариот – в Новом Завете один из апостолов, предавший своего учителя (Христа) за 30 сребреников. …в туальденоровых платьях. – Туаль де нор – хлопчатобумажная ткань полотняного переплетения из суровых, некрашеных и крашеных нитей. «Чуден Днепр при тихой погоде…» – Из повести Н. В. Гоголя «Страшная месть». Пуанкаре Раймон (1860—1934) – французский политический и государственный деятель. |
| Но и здесь, и там пострадавшими оказываются дети. Газеты теперь почти ежедневно сообщают о гнусных насилиях опять-таки над детьми. Очевидно, мы дошли уже до последней ступени одичания, если начинаем осквернять даже детей своих 30 . «Половой вопрос» – один из самых сложных и запутанных вопросов, как с точки зрения социальной, юридической и моральной, так даже и с точки зрения религиозной. Для многих здесь лежит страшная трагедия и идейная, и жизненная. Но есть один пункт в этом вопросе, на котором все сойдутся без исключения – и Толстой, и пропагандист многожёнства Розанов, и аскет Вл. Соловьёв, и арцыбашевский Санин, – этот пункт гласит: дети неприкосновенны. Мы все в грязи, кто больше, кто меньше. У каждого есть что вспомнить с чувством жгучего стыда и раскаяния. Но все эти «падения» не безнадёжны, пока в них не перейдена какая-то грань. И мне кажется, что человек, у которого шевельнётся грязная мысль по отношению ребёнка, – тем самым свидетельствует, что он перешёл именно эту грань, за которой начинается беспросветное духовное озверение. Обиделись 31 Из отчёта о расследовании истории с царицынским музыкантом, напечатанного в «Царицынской мысли», узнал, что директора Музыкального общества 32 «обиделись», что я назвал их «полупаралитиками». На Руси всегда так, скажи: городничий Сквозник-Дмухановский взяточник – все городничие примут на свой счёт и обидятся. Директоров Музыкального общества я не знаю и, вероятно, никогда не узнаю; паралитики они или нет, об этом ни слова не писал и вообще нравственной физиономии их не касался. Речь шла, во-первых, о царицынском обществе и, во-вторых, о царицынском музыканте и его ближайших товарищах. Что некоторые из ближайших товарищей «всеми правдами и неправдами» стремились дело замять – это теперь уже факт несомненный. А если некоторые товарищи в том укрывательстве не участвовали, то обвинение моё к ним и не относится и «обижаться» им решительно нечего. Я же, с своей стороны, могу только радоваться, что среди мёртвого царицынского общества оказались живые люди. |
|
|
