| Бунин писал тогда стихи и маленькие рассказы. Для толстых журналов лирические и поэтические очерки его, особенно же стихи, не были достаточно «идейными». Он считался «эстетом». Его ценили и печатали, но он не был «свой». Не свой оказался и у только что явившихся символистов. Для этих слишком он реалист, слишком любит видимость, жизнь, воздух, краски. Он был сам по себе. Двух станов не боец, Но только гость случайный. Так вступил Бунин на одинокий путь свой, иногда трудный и неблагодарный, но всегда воспитывающий: требующий выдержки, твердости, веры. Литературное развитие его шло медленно — подобно росту органическому. Цветение, завязь, плод. Как у всякого истинного художника, это совершалось в глуби — и в молчании. Наступил новый век, в нем шумели Горький, Андреев, сборники «Знания», «Шиповник», символисты, «сексуалисты» (Арцыбашев и др.) — много было оживления и даже как бы кипения в литературной жизни России предвоенной: Бунин занимался не шумом, а искусством. Вес его креп не от погони за модой, а от внутреннего созревания и совершенствования артистического. Бессюжетный лирический рассказ типа «Тишины», «Надежды», очаровательного «У моря» — с ясным и чистым рисунком, в изящной, но еще с оттенком женственности манере, сменяется «Астмой» и «Суходолом», в особенности же «Деревней» — первой большой и очень «солоно» написанною вещью. Тут задача чисто изобразительная, описательная — раздолье для бунинского глаза, памяти, раздолье и для языковой щедрости. «Деревня» очень горькое и очень смелое произведение. Горька она сумрачным подходом к России, тяжким, почти беспросветным ее изображением. Говорят, Толстой в конце жизни очень тосковал, что народ «испортился». Похоже на правду! Народных фигур «Войны и мира», «Записок охотника» или лесковской галереи — в начале нашего века что-то не видать. Может быть, и сохранились Платоны Каратаевы, Лукерьи из «Живых мощей», Несмертельные Голованы — но уже где-то в подполье. Никак не они задавали тон жизни, подготовлявшей русскую трагедию. Народолюбческое же настроение и некоторая идеализация крестьянства удержались еще в просвещенном русском слое ко времени появления «Деревни». |
| для чт. 1836, т. XIX, отд. наук, стр. 17–19. Constituit Arpadem principem, quem solemni Chasarorum more in ecuto erexerunt kata tin Zakonon ton Chasaron (Stritter, Memor. popul. tom. III, pag. 10); kat¦ тХ топ ka? (Constan. Porphyr. De admin. imper. cap. 38, in tom. XXIX Corp. Hist. Byz. pag. 88. Venet.). Достойно также замечания, что эти турки, жившие в Лебедии, по соседству с хазарами, никогда не имели у себя какого-либо одного главного начальника (архонта), а управлялись воеводами, из которых первый воевода был Лебедий: ™ij ™ite рТте оЩк ™kt»santo, " ШрБгхоп ™n пп promoj Вп Lebed…aj (ibid. cap. 87): не чисто ли это славянские слова? Летоп. по Лаврентиев. списку, стр. 6–7. Москва 1824. См. в Четьи-Минеи особую статью под 11 числом мая о казарех, и с такм же заглавием статью в кратком описании сего же святителя о начале славянского народа. Изустн. предания о Новороссийск. крае Скалькосского, в Журн. Мин. Народн. Просв. 1838, т. XVIII, стр. 492. С другой же стороны, по нашему мнению, вовсе несправедливо отрицать, что в составе орды Хазарской находились и другие неславянские народы, а особенно турки, когда и арабские, и византийские писатели так часто называют хазар турками и когда достоверно известно, что как арабы, так и византийцы не раз имели весьма близкие сношения с хазарами и, следовательно, легко могли приобресть о них надлежащие сведения. Извест. Виз. Ист. ч. IV, стр. 111–112. СПб. 1775; Herbellot., Biblioth. Orient., pag. 296–297. Вероятно, местопребыванием хана был тогда знаменитый хазарский город Балангар, находившийся, по арабским известиям, близ Дербента, или какой-либо другой, лежавший около сих мест: ибо в Хазарии, по тем известиям, было городов немало. Повеств. о России Арцыбашева т. 1, стр. 13, прим. 46, Москва 1838; Истор. Государс. Российск. Карамзина 1, примеч. 90. Все это повествование находится в житии святых Кирилла и Мефодия, помещенном в нашей Четьи-Минеи под 11 мая, а в римской под 9 марта и существующем во многих других памятниках древней письменности, славянских и неславянских. |
| Немало конфликтов в жизни Шарифа было связано с его происхождением. Так, за съемки в фильме «Мать» («Mayrig»), рассказывающем о турецком геноциде армян, актеру был запрещен въезд в Турцию. Во время арабо-израильского конфликта с участием Египта (Шестидневная война), в 1967 году, Шариф снимался в фильме «Смешная девчонка». После выхода ленты в прокат на родине Шарифа поднялась кампания за лишение актера египетского гражданства. Поводом стала сцена, в которой Шариф целовал Барбару Стрейзанд (еврейку по происхождению). А после съемок в итальянском сериале «Империя святого Петра», которую публично отметил папа Римский Бенедикт XVI, «за пропаганду христианства» члены террористической организации «Аль-Каида» вынесли актеру смертный приговор. Надо сказать, что это не единственная роль христианина, которую исполнил Шариф. Сергей Николаевич Арцыбашев (14 сентября 1951 – 12 июля 2015) Российский актер, театральный режиссер, народный артист России, лауреат государственных премий. Родился в Свердловской области. Окончил актерский факультет Свердловского театрального училища и режиссерский факультет ГИТИСа, где многие годы преподавал. В 1980 году поступил в труппу Театра на Таганке, работал как актер и режиссер. В 1989 году стал главным режиссером Московского театра Комедии. В 1991 году основал и стал художественным руководителем Российского Государственного «Театра на Покровке». В 2002 году возглавил театр им. Маяковского. Режиссер поставил более сорока спектаклей в российских театрах и за рубежом. С 1980-х годов снимался в кино. Самые запоминающиеся роли были в фильмах «Жестокий романс», «Забытая мелодия для флейты», «Небеса обетованные», «Ширли-мырли», «ДМБ», «Дурак». Дмитрий Дмитриевич Жилинский (25 мая 1927 – 29 июля 2015) Советский и российский художник, график, педагог, общественный деятель, профессор, народный художник России. Родился в Краснодарском крае. Учился в Московском институте прикладного и декоративного искусства. После второго курса перевелся в Московский государственный художественный институт им. Сурикова. Его преподавателями были Павел Корин, Алексей Грицай, Семен Чуйков, которые оказали влияние на художественный стиль и мировоззрение живописца. С 1951 года преподавал на кафедре рисунка МГХИ. С 1973-го возглавлял кафедру рисунка и композиции в Московском полиграфическом институте. |
| Так ревниво, не щадя себя, оберегали свою чистоту святые подвижники. Где теперь эти герои целомудрия? Какую жалкую противоположность им представляет современная молодежь, да и все наше общество, распущенное, разнузданное, развращенное! На грехи тела смотрят более чем снисходительно. Установилось дикое мнение, что для молодого человека воздержание вредно, что ему необходимо " перебеситься " , проще говоря, растратить в блуде свои духовные и физические силы и жар молодой любви и чистоту юности утопить в грязи разврата. Грехи этого рода не скрывают со стыдом, как позорное пятно, но их выставляют напоказ, ими хвастаются, ими щеголяют. Если их нет, их выдумывают, о них рассказывают вымышленные истории в кругу веселых собутыльников. Удаль и успех в волокитстве считаются чуть ли не геройством, и так называемым львам, светским фатам, специализировавшимся в разврате, многие искренне завидуют. Дух блуда царит в современной жизни как полновластный властелин. Конечно, в значительной степени в этом сумбуре нравственно-извращенных понятий общества повинна наша злосчастная литература, особенно последнего периода. Все эти Арцыбашевы, Вербицкие и т. п. делали поистине грязное, гнусное дело, развращая воображение читателей своими порнографическими произведениями и убивая последние остатки стыда в обществе. Но и их литературные деды, родоначальники современной поэзии и беллетристики, немало потрудились над тем, чтобы блудную похоть облечь в самые красивые формы, поэтической дымкой прикрыть действительное безобразие этого уродливого божка и зловоние разврата заглушить ароматом звучной речи и плавных стихов. Какой тонкий яд льется со страниц романов и повестей корифеев нашей словесности, тем более опасный, что он преподносится в самой изящной форме увлекательного рассказа, приятно волнующего воображение читателя, или драпируется в тогу ученых рассуждений о психологии любви и о женском вопросе. Неудивительно, что молодежь упивается сладкой отравой, которой пропитаны произведения этих певцов и романтиков прелюбодеяния. |
| В роковом для того времени выборе «народ и интеллигенция» В.Богданович постоянно склонялся на сторону народа, о чем не боялся откровенно писать, объясняя, а порой и защищая свою позицию. Вообще понятие народ имеет у него поистине вселенское значение, хотя применительно к условиям конкретно-историческим это у В.Богдановича прежде всего этническая и этно-политическая категории. Особенно сложным является у него по своему наполнению определение «православный народ», тесно связанное с такими явлениями как традиция и соборность. Идее соборности В.Богданович посвятил многие свои работы. Она стала одним из самых значимых элементов его собственной литературной доктрины, его отношения к миру и церкви. Можно даже сказать, что соборность, по мнению В.Богдановича, выступает как особая сила, определяющий вектор в судьбе всего «православного народа» и отдельных его представителей, таких, например, как патриарх Тихон. «Не только он сам, - писал о патриархе В.Богданович, - но и могила его служит теперь неким объединяющим стягом, возле которого группируется вся былая Святая Русь, как возле тех, кто отошел от него - группируется «Русь поганая»... И это инстинктивно чувствуют как враги Церкви, так и люди простые, но сильные своей верой, хотя подчас это еще непонятно для «премудрых и разумных». В своей оценке миссии патриарха Тихона в истории православия и России В.Богданович оказался близок протопресвитеру Терентию Теодоровичу, взгляды которого были весьма отличны от суждений некоторой части тогдашней русской эмиграции, вполне объясненных самим сенатором остротой политического момента, превалированием сиюминутности над вечностью. «В наши дни господства политики и политической разноголосицы еще нельзя с полной ясностью представить себе тот величественный подвиг христианской любви, который понес на своих плечах патриарх во время государственной и церковной разрухи в России. Час оценки этого подвига еще не настал. Для русских эмигрантов и до сих пор еще душу «омрачает мысль» (см. фельетон Арцыбашева в газете «За Свободу» за 10 марта1925г.) о том, что патриарх признал советскую власть и отказался в тоже время послать благословение войскам генерала Деникина. Ничего удивительного, ибо изболевшимся политическим душам так хотелось бы видеть в патриархе политического борца за их идею, - видеть его на своей стороне. И патриарх знал, что своим отношением к большевистской власти он накликает на себя гнев всей русской интеллигенции, однако пошел на это, пожертвовал даже свою собственную политическую репутацию дабы только сохранить влияние и связь с массами православного народа, которые тогда или осознанно или неосознанно не шли и не хотели идти вместе с «белыми». |
| В результате, если учесть эти новые достижения, получается, что при сравнении всех этих семи авторов выходит 57-59 генералов, а не 49. Так ошибиться в генералах! Это современные ученые! Тогда что говорить о потерях солдат?! Возвращаясь к Денье, отметим, что его книга была издана в 1842 году, спустя 30 лет после кампании 1812 года. Спрашивается, что же в течение 30 лет делали Денье и его сотрудники, если у них так много элементарных ошибок? Реальная численность армии Наполеона Но у Игоря Петровича есть еще одна блестящая идея: смотреть, сколько солдат приходится на одного генерала. В физике, в других естественных науках широко используются относительные величины. Арцыбашев предлагает оценить, сколько солдат приходилось на одного генерала. Известно штатное расписание армии Наполеона еще до того, как она переступила границу России, эти данные опубликованы. Итого: общее количество генералов известно, общая численность армии тоже известна, поделив одно число на другое, получаем примерно 1300. Но когда армия движется вперед, она несет не только боевые потери, но и небоевые. Оказывается, что в те времена небоевые потери превосходили боевые в три раза: болезни, вывихи, простуды, кишечные заболевания (потому что на походе скучено огромное количество людей, никакой гигиены при недостатке воды). Дизентерия и тиф в Наполеоновской армии тоже были. И в процессе движения армия несла огромные небоевые потери. В итоге к Бородинскому полю подошло гораздо меньше воинов, чем было на границе. Наполеон это прекрасно понимал, и вслед за армией двигались так называемые маршевые батальоны – это пополнения, которые направлялись в тот или иной полк или дивизию, чтобы восполнить такую убыль. Кутузов накануне Бородинского сражения в рапорте императору пишет, что по показаниям пленных подходят маршевые батальоны. Наша разведка работала непрерывно и успешно, ведь знать, сколько перед тобой врагов – это вопрос жизни и смерти. Но особо и пленных допрашивать не нужно было, ведь на мундире и соответствующие нашивки, и соответствующие петлицы, и соответствующие указания, глядя на мундир, можно сказать к какому полку, к какой дивизии кто относится. То есть Русская армия располагала надежными разведданными. |
| С обретённой нами точки зрения, трагическое постижение, трагическое осмысливание жизни возможно для современного сознания только в форме обессмысливания всех её эмпирических обликов. Единственно возможное спасение подлинно трагического смысла нашей катастрофической эпохи должно было бы пойти путем полного воздержания от её осмысливания в эмпирических перспективах: психологических, социальных, политических и национальных смыслов. Трагическое постижение нашей эпохи должно было бы пойти путем самого радикального отказа от всякого теоретического раскрытия всех сказуемых смыслов войны и революции. Диск трагического постижения жизни, внезапно соскальзывая на неё с каких-то, ещё вчера не стоявших над нами высот, неизбежно казнит, гильотинирует все её прочные смыслы. Трагическое откровение о жизни — это, прежде всего, взрыв всех её смыслов, самый звук этого взрыва.Такое трагическое постижение религиозного смысла войны оказалось глубоко чуждым религиозному, философскому и художественному сознанию почти всей русской интеллигенции. С первых же дней объявления войны началась наша бездарная работа над удушением её трагического смысла в тёмных тупиках её религиозного, славянофильского, политического и экономического осмысливания. «Спасение угнетённых наций», «защита свободы», «всеславянское единение», «крест на Св. Софии», «углубление думского авторитета», патриотические стихотворения Брюсова и Сологуба, военные драмы Арцыбашева, бесконечные «серошинельные» рассказы — вот главные формулы и случайные образы предательства великого, немого трагического смысла войны будничному духу её прагматического осмысливания. Почти все, что было до сих пор сказано и явлено о войне, было не о войне вовсе, но совершенно внешне, по поводу её, ибо всё это было безнадежно чуждо пафосу трагического постижения, за исключением, конечно, единого творения, исполненного глубочайшего религиозного смысла и высокого трагического стиля. Это гениальное национальное творение о войне — русская революция. Её мифический автор — те простые солдатские сердца, что поистине трагически пережили войну. Бесконечный смысл революции — во взрыве всех конечных смыслов войны. Если бы война не окрылилась революцией, не оказалась бы крылатым оборотнем, но благополучно докатила бы свой кровавый груз по заранее предусмотренным путям до предуказанных целей, — это было бы прямым доказательством величайшего религиозно-эстетического бессилия русской души. Но этого не случилось. Русская жизнь неожиданно вознеслась на свои вершины. На театре военных действий появился трагический герой — русская революция. Началось развертывание трагического действия: «уничтожение в эмпирическом плане всего не соответствующего идее». Началось великое безумие первых революционных дней, явное безумие во имя несказуемого тайного смысла. |
| В «мистике» и «антропософе» Белом, казавшемся большинству людей человеком хаотического сознания и невнятной речи, мы встречаемся с яркой выраженностью этих черт. Талант Белого представляет собой в высшей степени атипичный и широкий синтез дарований. Белый в целом, т.е. наиболее оригинальный и значительный Белый, мало кому интересен и доступен. Теоретические статьи по искусству, собранные в увесистом томе «Символизма», читались и ценились лишь небольшой группой философствующих писателей, преимущественно лириков. Его романами зачитывались прежде всего философы, психологи, мистики, музыканты. Типичный писатель и широкая публика, публика Горького, Андреева, Арцыбашева, его не читала и не понимала. Белый в целом, т.е. единственно подлинный Белый, еще до сих пор не попал потому ни в фокус всеобщей читательской любви, ни в фокус пристального внимания исследователей русского сознания и русского искусства. Более всего незамеченными прошли такие его работы, как «Смысл искусства» и, главным образом, «Эмблематика смысла». Говорить о них по существу и вплотную здесь, конечно, не приходится. В связи с интересующей меня темой отношения Белого к XIX веку отмечу лишь то, что линия рационалистически-методологического разложения целостного сознания, линия, берущая свое начало в софистике и восходящая через Декарта к Канту, ощущается в «Эмблематике смысла» очень глубоко и защищается Белым весьма серьезно, не без подлинного гносеологического блеска и пафоса. Наивной научной веры в Белом нет и следа. Им глубоко усвоено неокантианское положение, что всякий объект познания и всякое его опознание предопределены искусственностью методологического подхода к действительности, что объективных действительностей столько же, сколько методологических приемов исследования фактов сознания. Не без некоторого злорадства, не без некоторого методологического садизма, не без кудеяровского подмигивания: «я... вот ух как!» — доказывает Белый, что всякое положительное знание должно быть как бы надломлено опознанием его методологической обусловленности. |
| После отпевания на гробе Никона положены загашенные свечи, – в знак погашения всякой вражды к почившему. 120 На Руси еще не знали, что Филипп IV король испанский умер в 1665 г. и ему наследовал малолетний сынего, Карл II. 122 Ефимками (Ioachimsthaler) – русские называли тогда безразлично: английские шиллинги, голландские гульдены, немецкие рейхсталеры и проч. Цена ефимку около полтины. Фунт ефимков стоил 7 рублей. 123 Карл VI, тогда 6-летний, состоял в опеке своей матери Анны Австрийской (у наших послов – «дона Марияна де Устрия»), вдовы короля Филиппа IV. 125 Статейные списки посольства стольника Потемкина в Испании и во Франции, в 7175. Древн. Гос. Вифл. Изд.1778 ч.IV, стр.360–564. Записки посланников Потемкина и Румянцева. Сын Отечества 1851, 7. Omд.II, стр.1–16. 127 Полуденский. Русское посольство при дворе Людовика XIV. Рус. вестн. 1863, октябрь, стр.602–622. 132 Статейный список посольства стольника и наместника Переяславского, Ивана Ивановича Чемоданова, в Венецию в 716 (1656) г. – Древняя Российская Вифлиофика. Изд.1788, ч.IV, стр.192–193. 134 Попов. О построении корабля Орла в государствование царя Алексея Михайловича. Русс. Беседа. 1858, kh.IV, omд.II, стр.1–18. 139 Молодые князья Прозоровские, оба Борисы, провисели всю ночь, после чего старший сброшен с раската, а младший, совсем почти затекший кровью, высечен розгами и отдан несчастной матери, княгине Прасковье Федоровне. 140 Это не нынешний губернский город, но другой Саратов, лежавший на луговой стороне Волги, несколько выше нынешнего. 141 То есть Фролка Разин сказал за собой «слово и дело», требовавшие по юрисдикции тогдашней нового передопроса, которым, разумеется, оттягивалась казнь и проволакивалось время. 142 Попов. «История возмущения Стеньки Разина». Изд. 1857. Костомаров. «Бунт Стеньки Разина». От. Зап. 11 и 12. Omд.II. Арцыбашев. «Повествование о России». Изд.1843. T.III, kh.VI, cmp.l60–162. 143 Терещенко. «Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностраными делами в России». Изд.1837, ч.I, стр.57–58. |
| Так как в числе данников Олега и Игоря упоминаются (под 907г. и 944г.) Тиверцы, но не упоминаются Улучи (cfr под 885г.), то мы полагаем, что первые сидели севернее, а вторые южнее. 1349 Городок Бужск, находящийся на верхнем западном Буге и упоминаемый в летописи в первый раз под 1097г., может быть, был их центральным местом или столицей. 1350 В нынешней униатской епархии Львовской, как мы нашли по её Шематизму, есть три селения с именем Дулибы: в деканате или благочинии Ходоровском, на юг от Львова, по эту или северную сторону Днестра, в деканате Стрыйском – города Стрыя, на р. Стрые, и деканате Чёртковском – г. Чёрткова, на р. Серете.– В период до-монгольский более или менее принадлежала Галиции ещё Молдавия, составлявшая по отношению к ней то, что после по отношению к Москве составляла степь Донская, – приют для желавшей казаковать вольницы (называвшейся по главному гнезду своему, – городу Берладу (Бырлату), берладниками, – Карамзин II, 175 и прим. 285, также „выгонцами”, – Ипатская летопись под 1224г., 2 издание стр. 496 нач.). 1351 О Хорватах и Сербах, оставшихся за Карпатами после переселения их сородичей в Иллирик и называвшихся собственно Белохорватами и Белосербами, Константин Порфирогенит De administr. imper. стр. 30 и 31. Этих Хорватов и Сербов разумеет наша летопись, когда говорит во введении: „а се ти же Словени – Хорвате Белии и Серебь”. О первых она упоминает ещё раз во введении („и живяху в мире Поляне... Вятичи и Хорвате”) и затем под годами 907 и 992. Древних Галицких Хорватов некоторые видят в нынешних так называемых Лемках, живущих на верховьях Карпат от истоков реки Сана до польских поселений на западе или иначе в юго-западном углу собственной Галиции, – в Зоре Галицкой яко альбуме на год 1860, Львов, статья А. Торонского Русины-Лемки, стр. 392 sqq. 1353 Арцыбаш. I, Вероятнее то мнение, которое видит древний город Червен в нынешней деревне Чермо (в старых актах называемой Чермно и Червоноград), находящейся в Люблинской губернии, в Грубешовском уезде, в 32 верстах от Грубешова и в 30 верстах от Замостья. |
|
|
