| Когда Киевская академия была переорганизована по типу католических школ, то народ встретил реформу бурей негодования и хотел топить в Днепре профессоров странной и подозрительной для него школы 299 . Не менее сурово отзывалось и рядовое духовенство, которое говорило о Могилянской Академии:»Школы и науки латинские (т. е. католические) – пропасть и погибель вечная. Никто в них не научится богоугодной воле, но окажется еще сопротивником Христу и Антихристом. Здесь тайное гнездо Антихриста уфундовалось (обосновалось)» 300 . Слухи о латинизации западной русской церкви, которые разносились приходившим в Москву и бежавшим из Киева духовенством, не могли не смущать москвичей. Если Киевская академия священникам и епископам, видавшим религиозную борьбу в Польше, казалась местом, где»уфундовался« Антихрист, то еще более странными должны были представляться духовенству Московской Руси методы и цели Петра Могилы . Там, в Москве, выходцев из Киева опасались как тайных еретиков, и даже патриарх Никон в 1640-х годах с тревогой смотрел на эволюцию киевского православия: »...греки да малороссы, – говаривал он, – потеряли веру и добрых нравов у них нет» 301 . Тем не менее, ввиду отсутствия своих ученых и квалифицированных переводчиков, Москва была вынуждена пользоваться учеными монахами из Киева. В конце 1640-х и начале 1650-х годов эта проблема, казалось, была разрешена вполне удовлетворительно. Киевские ученые монахи, как, например, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий, Арсений Сатановский и другие, уже занимали в Москве положение ответственных технических экспертов. Они переводили богословские тексты, помогали при издании книг и подготовляли новое московское поколение переводчиков, знатоков Писания и творений отцов церкви. Но они не могли вмешиваться в дела церкви или влиять на дух и стиль московского православия. Эта ограниченная роль киевских монахов в Москве объяснялась предыдущими событиями в православной церкви в Польше, во время которых многие церковные деятели не проявили, как это уже отмечалось, достаточной стойкости в вопросах веры. |
| 111 Слич. предыдущее примечание. Представлять дело так, как мы его представляем, нет положительных оснований, но его необходимо представлять так на основании очевидных соображений: если бы между монахами Андреевского монастыря были настоящие учёные, то Алексею Михайловичу не было бы никакой нужды обращаться в Киев с просьбою о новых учёных. 112 За время, пока русские не переменили мнения о греках, под греческим подлинником должен быть разумеем подлинник древних рукописей. 113 Некоего старца Марка. С первой грамотой, адресованной, за небытностью в Киеве митрополита Сильвестра Коссова, к епископу черниговскому Зосиме, был послан этот старец Марк (у Каптерева стр. 20); но что он отправился из Москвы не ранее начала 1649 г., см. Акты южн. и западн. России, т. 3, дополн. 15, VII. 114 Встретившись с возвращавшимся из Москвы патриархом Паисием в Путивле. – Вместе с тем, как вызывать киевских учёных, московское правительство воспользовалось случаем приобрести и греческого учёного: разумеем оставление в Москве спутника Паисиева известного Арсения грека. 115 Первоначально он выдвинулся случайным образом. В киевских учёных нужны были люди, знающие греческий язык, между тем спутник его Арсений Сатановский не знал этого языка, а знал один латинский. 116 Что после своего прибытия в Новгород 24 марта 1649 г. Никон оставался в нём лето нашего года, это мы знаем положительно, – см. у Соловьёва в Ист. т. I, 2 изд. стр. 164 fin. Приезд Никона в Москву зимой 1649–50 г. должен быть предполагаем на основании показания Шушерина, который говорит, что, быв митрополитом новгородским, Никон, по приказанию государя, каждую зиму приезжал в Москву, причём в этот раз, как видно из одной грамоты Алексея Михайловича к Никону, – Акт. Экспед. т. IV, 42, если только в грамоте для соблюдения принятой формы и к присутствующему не пишется как к отсутствующему, ранним сроком приезда может быть полагаемо лишь самое Рождество 1649 г. 118 Что Алексей Михайлович и его советники действительно хранили в тайне до смерти патриарха Иосифа свою перемену взгляда на греков, относительно этого мы имеем прямые указания. Стефан Вонифатьевич, несомненно, был один из числа переменивших взгляд и одним из главных в этом числе; между тем люди, восставшие потом против исправления Никонова, хлопотали было, чтобы он был поставлен в патриархи на место Иосифа. |
| Еще в 1640 году киевский митрополит Петр Могила , чрез своего наместника, Игнатия Оксеновича Старушича, предлагал московскому правительству устроить в Москве монастырь, поселить в нем киевских ученых старцев и открыть школу для обучения «детей боярских и простого чину» греческой и славянской грамоте. Это предложение Могилы, непринятое в 1640 году, в конце сороковых годов было осуществлено царским любимцем и известным ревнителем просвещения, окольничим Ф.М. Ртищевым. В двух верстах от Москвы Ртищев построил Андреевский монастырь, при котором, с разрешения царя и Патриарха, и основал ученое братство из тридцати киевских иноков, «в житии, и чине, и во чтении, и пении церковном, и келейном правиле изрядных». Вскоре после этого и само правительство решилось вызвать из Киева ученых иноков для перевода Библии с греческого на славянский язык. С этой целью в 1648 году Алексей Михайлович послал к киевским церковным властям инока Марка, но миссия эта почему-то не увенчалась успехом. 14 мая 1649г. московский царь снова обратился к киевскому митрополиту и властям киевского братского монастыря с просьбой прислать в Москву старцев: Арсения Сатановского и Дамаскина Птицкого. По этой просьбе, 12 июля того же 1649 года, прибыли в Москву Арсений Сатановский и (вместо Дамаскина Птицкого) Епифаний Славинецкий. В конце ноября 1650г., после вторичного посольства упомянутого Марка, прибыл из Киево-Печерского монастыря и Дамаскин Птицкий. Вслед за этими учеными стали приезжать в Москву и другие киевляне. Однако ни члены Ртищевского братства, ни Епифаний Славинецкий с Сатановским и Птицким не имели возможности основать в Москве правильно-организованной школы. Деятельность их состояла исключительно в исправлении и переводе св. книг. Конечно, и одно это имело уже важное просветительное значение. Помимо того, многие москвичи, вращаясь в кружке киевских иноков, достигли под их руководством обширной учености, – таковы, напр., ученики Славинецкого, инок Евфимий и иеродиакон Дамаскин. Эта первая дружина киевских ученых состояла из людей, вышедших из Киевской Богоявленской школы, – следовательно, она была до-могилинского, греческого направления в своем образовании. Вслед за ними не замедлили явиться в Москву и питомцы уже преобразованной Киево-Могилянской коллегии, т.е. питомцы школы уже нового, латинского направления. Самым видным представителем этого типа южно-русских выходцев является Симеон Полоцкий . |
| Параллельно с этим государственно-церковным шагом и в согласии с ним явилось небывало новаторское просветительное предприятие. Царь и патриарх разрешили богатому боярину Ф. М. Ртищеву, как меценату, на свои средства учредить под Москвой как бы своего рода орденский ученый монастырь: Андреевский-Преображенский. Ртищев проектировал его состав в 30 человек. Монахи должны были переводить нужные книги и обучать желающих учиться грамматике, риторике, философии, греческому и латинскому языкам. Слетевшаяся на зов группа киевлян была, по-видимому, серой, заурядной. Но командированные одновременно по царскому зову киевские ученые явно были лицами отборными, незаурядными. Это были Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и Дамаскин Птицкий. Эта группа соединилась с Андреевскими школьными монахами-земляками в некий академический кружок, импонировавший московскому обществу, но и возбуждавший по соревнованию вражду в среде старых грамотеев. Став патриархом, Никон поручил книжную справу киевским монахам. В Чудовом монастыре была открыта греко-латинская школа под началом Епифания Славинецкого. Он же был поставлен и начальником над справщиками Печатного Двора. Патриарх Никон в его собственные монастыри привлек тоже значительное число киевских иноков в расчете на их общежительную дисциплину. С уходом Никона протекция властей по отношению к южно руссам несколько ослабела. Чудовская школа закрылась. Рассеялось и Андреевское братство. Но православная репутация Епифания Славинецкого была лучшим свидетельством для отражения огульных подозрений всей киевской учености. Епифаний, оправдывая свое имя, был «явлением — феноменом» для москвичей кабинетного, затворнического ученого труда. При будущих русских канонизациях он, конечно, найдет себе место в числе подвижников науки. За четверть века работы в Москве (1649 — † 1676 г.) Епифаний для церковной власти был как бы живой академией православных наук. Захватившая внимание Москвы, с развитием типографской продуктивности, непрерывно идущая правка текста богослужебных книг, покорившаяся критерию печатного греческого оригинала, вся шла под надзором Епифания. |
| С самого начала раскола до середины XVIII века великороссы, ослабленные схизмой, играли лишь второстепенную роль в литературной и культурной жизни империи. Почти сто лет, со второй половины XVII по первую половину XVIII веков, вклад великороссов в новую западную культуру Российской империи был незначительным. Большинство великорусских мыслителей и образованных людей остались верны консервативному русскому православию и находились вдали от дальнейшего развития нации. Почти все значительные великорусские писатели XVII века были староверами – например, Аввакум, дьякон Федор, Никита Добрынин, Спиридон Потемкин. Лишь считанные великороссы – Карион Истомин, Сильвестр Медведев и Петр Квашнин-Самарин 2035 – участвовали в создании официальной культуры, но и их влияние на господствующую церковь и на все сильнее вестернизировавшееся общество было невелико. Куда более активно с первых же шагов по пути вестернизации влияли на духовное развитие Московского государства «латинствующие» русские монахи из южных и западных областей, из Полоцка и Киева – Симеон Полоцкий , Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий и Дамаскин Птицкий 2036 . В начале XVIII века доля великороссов, которые участвовали в культурной и духовной жизни новосозданной по западному образцу Российской империи продолжала уменьшаться. Среди образованных сподвижников Петра Великого лишь двое великороссов – Татищев и Посошков – были значительными фигурами, но и их влияние на современников было весьма незначительным, а их труды увидели свет много позже их смерти 2037 . Южнорусские монахи и немецкие стихотворцы господствовали и в литературной жизни. Феофан Прокопович , Дмитрий Туптало (митрополит Ростовский), Стефан Яворский , князь Антиох Кантемир, Моне и Паус – южноруссы-украинцы, немцы или молдаване были писателями и духовными лидерами космополитичного общества петровской империи в то время, когда староверы, последние носители великой русской московской культуры, были загнаны в леса и болота 2038 . Столь же незавидным в первой половине XVIII века было положение великороссов в школах и в Церкви, прежде пестовавшей великих русских gens de lettres. |
| В 1632 г. киевская школа приобрела статус коллегии. Несмотря на последовавшие вскоре ограничения (в 1634 король запретил преподавать в Киеве на латыни, в следующем году сейм постановил ограничить здесь изучение философии только началами - логикой и диалектикой), киевская коллегия фактически являлась высшим учебным заведением, поскольку в ней читались курсы философии и богословия. В коллегии поддерживался также высокий уровень преподавания риторики. Выпускниками школы в XVII в. были выдающиеся укр. и белорус. церковные писатели, ораторы, богословы - Иоанникий (Галятовский), Лазарь (Баранович), Симеон Полоцкий , Епифаний (Славинецкий) и мн. др. Просветительские возможности школы в немалой степени были усилены использованием для школьных нужд типографии Киево-Печерского мон-ря. В 1658 г. постройки коллегии пострадали от пожара, в результате конфискаций земель ухудшилось ее материальное обеспечение. Положение школы изменилось к лучшему начиная с 1669 г., когда ее ректором стал Варлаам (Ясинский), впосл. митр. Киевский. Он начал посылать молодых людей на учебу за границу с целью воспитать новое поколение профессоров. В 1670 г. кор. Михаил Корыбут Вишневецкий выдал привилеи, разрешавшие восстановить разоренную коллегию и защищавшие имения братского мон-ря и уч-ща. Грамотой царей Петра и Иоанна в 1694 г. в коллегии разрешалось беспрепятственное преподавание наук, в 1701 г. указом Петра I коллегия была превращена в академию. В кон. XVIII в. число учеников в академии доходило до 1 тыс. чел. На протяжении XVII в. и позднее влияние киевской духовной школы на правосл. образование в разных землях было очень велико. Киевская школа являлась главным поставщиком учителей в др. Б. ш. и участвовала в открытии новых правосл. учебных заведений. В 1640 г. по желанию молдав. господаря в Яссах при участии Софрония (Почаского) была открыта школа по образцу киевской. Воспитанники и преподаватели киевской коллегии Епифаний (Славинецкий) и Арсений (Сатановский) сыграли важную роль в создании греко-лат. школы в Москве; выпускник коллегии Симеон Полоцкий был одним из организаторов московской Славяно-греко-латинской академии . |
| лым. Затем из XVI-ro же века имеется ценное признание князя Курбского: «Я не мало лет изнурил по силе моей уже в сединах, со многими труды приучахся языку римскому». Наконец, к этому же периоду относится и деятельность Максима Грека , помощниками которого были русские люди Димитрий Герасимов и Власий, не знавшие греческого языка, так что Максим переводил им «Толковую Псалтирь» на латинский язык, а они «сказывали по-русски писарем». Для первой половины XVII в. сохранилось резкое свидетельство известного путешественника Олеария, посетившего Россию в 1633 г., что «ни один русский, – будь он духовный или светский, высокого или низкого звания, – не понимает ни одного слова ни по-гречески, ни по-латыни». Отзыв этот можно признать односторонним уже вследствие не прекращавшихся дипломатических сношений с Западною Европой, а ко второй половине того же столетия он совершенно не применим, так как бывший в это время на Руси иностранец Генрих Лудольф прямо свидетельствует, что «нашел нескольких русских, знающих по-латыни и по-немецки». Лудольф объясняет и причину этого, – именно: он говорит, что в Москве в это время существовало училище, где изучались латинский и греческий языки. Прежде, однако, чем говорит об этом училище следует отметить важное значение, для распространения латинского языка в Московской Руси, Киевской Академии. Почти с первых лет ее возникновения латынь процветала в этом учебном заведении по преимуществу, являясь не только языком преподавания почти всех предметов (кроме славянской грамматики и катехизиса), но и разговорным, причем за малейшую ошибку в латинской речи виновный подвергался самому строгому взысканию. В 1649 году любимец царя Алексея Михайловича, боярин Ртищев, пригласил из Киева в устроенный им Андреевский монастырь несколько ученых иноков, питомцев Академии, для обучения русских свободным наукам. Эти тонеры просвещения (Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский и др.), – помимо возложенного на них поручения перевести вновь Библии с греческого языка на славянский, – усердно занимались, особенно первый, и педагогической деятельностью. Несколько позже их переехал в Москву |
| Прибывшие в Москву киевские монахи сначала занимались составлением стихир и службы прп. Савве Сторожевскому, затем переводами с лат. и греч. языков. В 1650 г. Е. при помощи Арсения Сатановского завершил работу над «Лексиконом латинским», написанным на основе словаря А. С. Калепина, затем укр. книжники составили Лексикон славяно-латинский, включающий ок. 7,5 тыс. слов. На рубеже XVII и XVIII вв. эти лексиконы послужили основными источниками «Lexicon Slavonicum», составленного швед. ученым и дипломатом Ю. Г. Спарвенфельдом. Е. также был автором Лексикона греко-славено-латинского, широко использовавшегося во 2-й пол. XVII - нач. XVIII в., а также «Филологического лексикона» - свода выдержек из сочинений св. отцов, в к-рых истолковываются слова и выражения Свящ. Писания. Вместе с Арсением Сатановским Е. переводил с латыни «Большой атлас» голл. картографа В. Блау; в «Оглавлении книг, кто их сложил» указано, что Е. работал над частями «Европа» и «Азия» (ГИМ. Син. 779, 19). Известны и др. переводы с латыни, выполненные Е.: «Анатомия» А. Везалия, «Гражданство обычаев детских» Эразма Роттердамского (последний труд был предпринят по просьбе Ф. М. Ртищева , назначенного в 1663 воспитателем царевича Алексея Алексеевича). В 1650-1656 гг. Е. трудился над переводом с греческого творений святителей Григория Богослова (50 Слов), Афанасия Александрийского (4 Слова), Василия Великого и Догматики прп. Иоанна Дамаскина, работа была завершена в 1656 г., опубликована в 1665 г. Возможно, Е. перевел Толкование Феофилакта Болгарского на Послания ап. Павла к Римлянам и 1-е к Коринфянам (ГИМ. Син. 718, вероятно, автограф Е.; см.: Горский, Невоструев. Описание. Отд. 2. Ч. 1. С. 188-189). Взойдя в 1652 г. на Патриарший престол, Никон сразу же приблизил к себе Е. и поручил ему перевод деяний К-польского Собора 1593 г., на к-ром было признано Патриаршество в России при условии, что Русская Церковь будет придерживаться Православия. Этим документом Никон оправдывал начатую им богослужебную реформу, целью к-рой было обрядовое единство Русской и греч. Церквей, трактовавшееся как единство в вере. Центром реформы стал переданный в 1653 г. в распоряжение патриарха Московский Печатный двор, где совершалась книжная справа. Справщики, высказавшие несогласие с планами Первоиерарха, были уволены (среди них - старец Савватий, иером. Иосиф (в миру Иван Наседка ), М. Рогов ). На смену им пришли Е., Арсений Грек , Евфимий Чудовский. Хотя Е. не состоял в штате Печатного двора, он являлся одним из руководителей справы в 50-60-х гг. XVII в. В кон. XVII в. Е. воспринимался как инициатор сверки рус. книг с греческими, убедивший патриарха Никона в необходимости реформы, которая осуществлялась «по тогожде мудрейшего иеромонаха Епифания рассмотрению и возвещению» (цит. по: Евгений. Словарь. С. 106). |
| Это предложение Могилы, чрез несколько лет, было осуществлено Ртишевым, который построил близ Москвы известный Андреевский монастырь, куда из Киевской лавры и других южно-русских монастырей переселил до тридцати иноков «в житии, и в чине, и во чине, и пении, церковном и келейном правиле изрядных». Конечно при его деятельном участии были приглашены в Москву, в 1649 году, известные ученые киевляне: Арсений Сатановский, Дамаскин, Птицкий и Епифаний Славинецкий. В 1652 году, по поручению Ртищева, с разрешение государя, путиловский соборный поп Иван привез в Москву из Киева Братского монастыря архидиакона Михаила, «да с ним спевак: Федора Тернопольского с товарищи — одинадцать человек». Это киевские певчие, приглашенные в Москву только на время, «пошли в Андреевский монастырь на житье», а двум певчим: Ивану Бережанскому и Михаилу Быковскому, как они сами заявляют в челобитной царю, «по твоему государеву указу велено писати твое государево дело: книгу Камень» и состоять при Посольском приказе. Со своей стороны и архидиакон Михайло, по его собственному заявлению, занимался в Москве переводом книги учителя Августина, «которую, говорит он, велел мне переводить дьяк думный представившийся Михайло Юрьевич», и которую архидиакон действительно успел перевести в Москве до своего воз вращения в Так энергично действовал Федор Михайлович в видах привлечение в Москву ученых, образованных киевлян, которые исполняют у нас самые разнообразные поручения правительственных лиц: занимаются книжной справою, книжными переводами, служат посольскому приказу, обучают московских певчих киевским церковным напевам, которые начинают получать у нас с этого времени значительное распространение. Понятно само собою, что вместе с киевлянами в Москву усиленно переправляются и разные южно-русские книжные издания, которые находят на московском рынке хороший прием и все более широкую распространенность, благодаря чему ученое киевское влияние прочно и надолго укрепляется в Московской Руси. И если царь Алексей Михайлович стремился обучать своих певчих греческим напевам, любил слушать греческое пение и чтение в церкви, старался иметь в Москве греческих ученых и греческую школу; то Ртищев может быть назван главным и деятельнейшим в Москве сторонником киевлян и киевской учености, энергичным проводником у нас киевского влияния. |
| Кружок лучших людей того времени, составившийся около Максима, одобрял его исправления, к сожалению, кружок этот был очень не велик, люди старины пересилили и Максиму пришлось поплатиться продолжительным монастырским заточением. Точно такая же участь постигла другого справщика знаменитого троицкого архимандрита Дионисия, сто лет спустя после Максима исправлявшего церковные книги. Гораздо удачнее были исправления церковно-богослужебных книг и обрядов, предпринятые во второй четверти XVII в., при п. Иосифе. Со времени Иосифа церковные исправления сделались настоящею специальностью времени и начали производиться в таких широких размерах, каких прежде не бывало ни разу. При этом само собою понятно, что если предшествовавшие исправления вызывали дрожь, желание умереть «за един аз», то теперь, когда эти исправления начались в небывалых еще размерах, и самый протест против них должен был обнаружиться с небывалой же силой. Если прежде поборники буквы одерживали верх над поборниками церковного обновления, которых было немного и которые были одиноки, то теперь, когда представителей преобразовательного духа стало много и когда они стали во главе церковной и гражданской администрации, они должны были осилить ревнителей старины. А последние, не желая уступить, должны были встать в оппозицию к Церкви. Словом, церковное разделение было неизбежно. Справщиками были назначены лучшие из представителей тогдашнего духовенства, люди передовые, известные своею книжностию и благочестием. Но как низко стояла образованность этих книжников 38 . Впрочем, ученые справщики сделали все, что было можно при тогдашних средствах образования. В это время прибыли в Москву иерусалимский патриарх Паисий с ученым греком Арсением и малороссийские ученые (Епиф. Славенецкий, Арс. Сатановский и др.). Они указали п. Иосифу на ошибки справщиков. Иосиф теперь поручил исправить книги приезжим ученым. Каково же было старым справщикам? До сих пор они имели авторитет непререкаемый, слыли знатоками, а теперь их променяли – и на кого же? На пришлых киевских и греческих монахов! Да сами-то эти монахи православны-ли? 39 . Тут вспомнили, что греки и учатся на Западе в еретических странах, и книги свои печатают там же. Арсений Суханов , дважды ездивший, по поручению п. Иосифа, на Восток для изучения греческих обрядов, своими рассказами усилил подозрительность к грекам. В патриаршество Иосифа приезжими греками и малороссами были исправлены и напечатаны «Шестодневец» (собрание дневных служб недели) в 1650 г., «Служебник» в 1651 г. 40 и было положено подвергнуть новому пересмотру отпечатанную в 1650 г. «Кормчую книгу». В 1652 г. скончался п. Иосиф и на патриарший престол был возведен новгородский митрополит Никон. Первою его заботою было – исправление книг. Но прежде чем приступить к этому делу, новый патриарх в 1654 г. созвал Собор. На Соборе исправление книг было признано совершенно необходимым. |
|
|
