| Естественно, депутаты упоминают об интересах москвичей, что называется, для красного словца. Куда значимее вопрос о том, во что выльется освобождение от прежних " жильцов " передаваемых конфессиям объектов. Например, депутат Мосгордумы Михаил Москвин-Тарханов напоминает, что территории большинства бывших монастырей застроены жилыми домами, а здания, существующие в границах храмовых комплексов, нередко сданы внаем. Дескать, переселение арендаторов и владельцев квартир с церковной земли столичный бюджет, даже при помощи федерального, явно не потянет. В Госдуме также есть сомневающиеся в целесообразности передачи Церкви исторической недвижимости. Но даже оппоненты уверены, что соответствующий закон будет принят. Первый заместитель председателя Комитета по культуре Елена Драпеко отметила в интервью " Итогам " , что " вероятность принятия законопроекта весьма велика " . Самое узкое место законопроекта – отсутствие финансовых гарантий для тех, кто сегодня занимает передаваемые Церкви здания. Большой вопрос, найдутся ли в бюджетах всех уровней средства на приобретение или строительство для них новых помещений. В свою очередь в Общественной палате призывают к диалогу. Там считают, что при передаче каждого объекта истории и культуры необходимо создавать согласительные комиссии, которые должны учесть интересы всех сторон. Московские депутаты уже подготовили поправки к спорному законопроекту. Суть их такова: если переданное религиозным организациям имущество плохо сохраняется или не используется в соответствии с официальными целями в течение трех лет, оно может быть изъято в судебном порядке. Кроме того, по мнению депутатов, желательно не включать в обязательный перечень на приватизацию все строения, входящие в границы того или иного храмового комплекса, ограничившись лишь чисто культовыми строениями – церквями, часовнями и колокольнями. Смысл понятен даже без перевода с юридического языка: религиозным конфессиям может принадлежать лишь то, что нельзя использовать в коммерческих целях. |
| Так умеют праведники принимать самые жестокие обиды; они видят во врагах своих только орудие Божие и смиренно покоряются под крепкую руку Господа, наказующего их. За то и Господь не коснит избавлением их. Давид видел на себе разительный опыт того и другого в настоящем случае и предал памяти потомства в рассматриваемом нами псалме. Взойдя на гору, он решился принять отдохновение почти в виду врагов своих, и, не смотря на то, спасен был. Обстоятельство сие ясно замечено в помянутом псалме ( Пс.3:6 ). И так несомненно, что псалом сей есть излияние чувств, наполнявших скорбную душу Давида во время восхождения его на гору Елеонскую и после безопасного отдохновения на оной. Сколько назидания заключается для нас в кратких словах его! Во-первых, он научает нас, что в несчастных случаях жизни должно прежде всего прибегать с молитвою к Богу, верному защитнику и помощнику нашему; во-вторых, что при преследовании врагов должно заботиться не об отмщении им, но о смирении себя пред Богом, посылающим оных; в-третьих, что молитва и преданность Богу не должны служить поводом и предлогом к бездействию, напротив, чем более мы уверены, что Бог действует с нами и за нас, тем более мы должны действовать с своей стороны, только действия наши всегда должны быть покорны воле и распоряжению Божию; в-четвёртых, что успехи злых рано или поздно обращаются во зло самим злым и совещания коварных разрушаются совещаниями других более коварных, а иногда даже и простотою незлобивых, без ведома их, наученных Самим Богом; в-пятых, что, ненавидя порок и бегая сообщения с порочными, должно любить самих порочных, как человеков, и благословлять их благословением земным и небесным, как любил Давид Авессалома, восставшего против него и искавшего души его, и благословлял народ свой, вооружившийся против него и его преследовавший. Но пусть говорит сам Давид в назидание наше; пусть его молитва проникает в нашу душу, оживит и освятит наши чувства; пусть она научит нас подобной молитве в подобных случаях! Господи, что ся умножиша стужающии ми? восклицает он из глубины души своей огорченной. |
| Гласом моимвзываю ко Господу, и Он слышит мя от горы святыя Своея. Так велика вера праведного и вера Давидова! Стол чуток слух его к вещаниям Божиим и столь привычны его органы к благодатным общениям с живущим на небесах. Услышу, что речет о мне Господь, говорит он в другом месте, и непосредственно за сим сказывает, что Господь речет мир на люди своя и на обращающия сердца к Нему. Удивительно ли после сего, что тогда, как мы скучаем и тяготимся и редкою и кратковременною молитвою, праведные жаждут непрестанно молиться, находят в сем занятии сладость неизъяснимую и жестоко скучают, когда что-либо отвлекает их от оного. Утончённая хитрость двора вавилонского не могла придумать для пророка Даниила большего и жесточайшего оскорбления, как трёхдневное запрещение троекратно молиться, обращаясь лицом к Иерусалиму, и Даниил вполне чувствовал всю жестокость сего оскорбления и согласился лучше быть растерзанным львами, нежели лишиться сего высокого утешения. Сладостна беседа с лицом любимым и любящим: сколь же она тысячекратно сладостнее с Богом – любовию бесконечною, благостию совершеннейшею. Вкусите и видите, яко благ Господь, и сладки глаголы Его паче меда и сота устном внимающего им. Давид вкусил сладость сию, ощущал её доброту и совершенство и потому седмерицею днём хвалил Господа, вечер, за утра и полудне, славословил и рано и поздно, и в радости и скорби, во дни веселия и печали взывал к Нему, и Господь слышал его и он слышал своего Господа. Воззвал он к Нему и в настоящем случае, окруженный врагами многочисленными, всею силою веры и любви, всею крепостию надежды и упования, и Господь услышал его и стал стражем недремлющим во время беззаботного сна и покоя, как сам он свидетельствует о себе: ко Господу воззвах, и Господь услыша мя от горы святыя Своея. Аз уснух, и спах, возстах, яко Господь заступит мя. Сими последними словами намекает он на, то, как он, сокрушённый скорбию и изнурённый бегством трудным и непривычным для ослабевших от старости ног его, укрепившись надеждою на Бога, хранителя и защитника своего, беззаботно, без охранительной стражи, предался отдохновению со всеми сопровождавшими его, вблизи врагов своих, которые удобно могли прийти и взять их живых, или погубить на месте, тем более, что Семей, напутствовавший Давида своими укоризнами и проклятиями до самого убежища его, пришедши во Иерусалим, верно не умолчал о сем пред врагами его. |
| Так, Он есть милость безконечная. Сказую вам, братие, яко Христос умре грех ради наших ( 1Кор. 15:1:3 ), пишет апостол Павел. Вот важнейшее действие благости Божией. Бог Сын, Слово Отчее, соестественный и соприсносущный Богу Отцу, весь исполнь славы и велелепия, из единой любви к униженному, злостраждущему человечеству, по единой ревности, как Он Сам говорит, к дому Отца Своего, охотно оставляет покойное лоно Отчее, совлекается вечной славы Своей, и желая, сколько можно более, приблизиться к униженному до последней степени человечеству, небеса преклоняет долу, и вдруг – тот ужасный промежуток, который дотоле полагал страшное разделение между небом и землею, между вещественным и духовным, становится совершенно неприметным. Житель неба есть уже житель земли; недостойные человеки не суть уже те отверженные рабы, на коих положена печать страшного проклятия, воспящавшая вход в небеса в потерянное отечество их, но суть высокие сожители Бога и ангелов, суть наследники уже пришедшего обетования. Отселе узрите небо отверсто, и ангелы Божия восходящые и нисходящые над Сына человеческого ( Иоан. 1:51 ). Но не в сем только исполнилась благость Его. Он столь далеко простер ее, что самая поносная смерть на кресте, на которую осудило Его неблагодарное человечество, и которой правосудие Божие требовало от Него в удовлетворение за грехи человеков, не сильна была побудить Его отказаться и от сего величайшего пожертвования. Он добровольно подверг Себя всему тому, чему долженствовали бы подвергнуться осужденные человеки. Неприкосновенный существом допустил Себя быть прикосновенным. Он пострадал, умер, – и правосудие Божие ничего уже не нашло такого, что бы еще требовалось к заглаждению грехов мира: оно вполне удовлетворилось, и чада проклятия суть ныне сыны и наследники обетования, сожителе святым и приснии Богу ( Еф. 2:19 ). Добыча смерти есть уже стяжание живота: суще мертвии грехи своими соожили Христом в живот. Но что было бы с человеком, если бы безпредельная благость Сына Божия, вызванная одною любовию к нему, не приняла участия в бедственной судьбе его, и не благоволила собою оправдать его, яко виновного пред Богом Отцем? Что было бы с ним, если бы он, оставлен будучи самому себе, должен был удовлетворять сам за себя разгневанному правосудию оскорбленного Бога? Достиг ли бы он когда-либо той вожделенной минуты, когда бы, умилостивленный великими и многочисленными опытами верности и послушания его, Бог объявил ему совершенное прощение? О! нет, совсем нет. |
| Как! – говорим мы сами с собою – всего в продолжении целой жизни бояться, всего страшиться, всем тревожиться и обо всём беспокоиться, чтобы чем-либо, хотя и малым, не оскорбить и не прогневить Господа Бога, и не нарушить той или другой заповеди Его, непрестанно наблюдать над собою и зорко следить за движениями ума и сердца своего, за всеми словами и делами, даже за мыслями и желаниями своими: что может быть такой жизни прискорбнее и мучительнее? Так превратны и ошибочны наши суждения о предметах духовных; мы не умеем видеть и находить своего счастия в чем-либо другом, кроме своевольства необузданного и самозабвения бессознательного и почти скотоподобного. Нет, отвечает нам на сии погрешительные наши помыслы Дух Господень в Писании: жизнь боящихся Господа мирна и покойна, благонадёжна и безопасна, и потому отрадна и радостна. Они боятся Единого Господа, но за то уже никого и ничего не боятся. Постоянное же их над самими собою бдение и всеусильное, от чиста сердца и совести благой, исполнение заповедей Его не отягощает, но услаждает их, не стесняет и не смущает, но паче веселит и и радует их: блажени еси боящиися Господа, глаголет пророк, ходящии в путех Его ( Пс.127:1 ). Дух боящихся Господа, вещает боговдохновенный мудрец, поживёт; надежда бо их на спасающего я. Бояйся Господа ничего не убоится и не устрашится: Той бо надежда ему ( Сир.35:13–14 ); между тем как нечестивый и беззаконный, изгнавший страх Божий из своего сердца, боится, как уже вы слышали от пророка, и там, идеже не бе страх, и бегает, по сказанию премудрого, ни единому же гонящу ( Притч.28:1 ). Высока, конечно, и та черта в ищущем общения с Господом Богом в жилище Его, по которой он, если в чём, по важности предмета, по требованию начальства, или в крайней нужде клянется, то от своих слов, хотя бы они сказаны были наедине, без всяких улик и свидетелей, и никакою судебною или частною записью не утверждены и никаким залогом обязательным не обеспечены, не отказывается, но верно и точно, по прямому буквальному смыслу, исполняет оные, не совращая и не распространяя в свою пользу естественного их значения. |
| Скачать epub pdf Слово в неделю двадцать третью по Пятьдесятнице Есть у нас, слушатели, порок, в котором никто из нас не хочет сознаться, но который однакожь все мы в большей или меньшей мере имеем: это гордость и тщеславие. Но чем менее примечаем его в себе, тем большая нужна с нашей стороны против него бдительность. По сей причине и я, пользуясь настоящим случаем, хочу обратить на него ваше внимание. Тем более, что и Апостол в чтенном ныне отделении проповедует иудеям, гордившимся своею законною правдою, ту же истину, научая их смирению, да никтоже похвалится ( Еф. 2:9 ), да и наступившие ныне дни св. поста к тому же призывают нас: потому что смирение на поприще поста должно быть первым и последним шагом, и только при нем постнические подвиги имеют цену пред Богом, и молитвам нашим сообщают успех, по свидетельству Пророка, глаголющего: постом смирях душу мою, и молитва моя в недро мое возвратится ( Псал. 34:13 ). Предметы, наиболее возбуждающие, питающие и поддерживающие нашу гордость, суть богатство, красота и крепость телесная, слава и мудрость, и наконец жизнь добродетельная. Но богатство без благочестия есть одно только бремя, угрожающее опасностию погибели. Гордящийся им подобен человеку, страждущему воспалением. Как в последнем опухоль тела не приносит ему ни здравия, ниже пользы, но производит лишь боли и вред, и самую жизнь подвергает опасности; так и в душе первого надмение богатством есть опасная опухоль, неприносящая ни пользы, ни счастия, но вечную жизнь его подвергающая явной опасности. Такого же свойства и слава человеческая. Не доставляя человеку существенного благополучия, она облекает его блеском суетнейшим самых ночных призраков, – таким блеском, который как является по манию народа, так и исчезает, по его же мановению. Посмотрите на неразумного сына Соломонова, юного летами, и еще юнейшего умом. Сегодня он слышит радостные восклицания народа, признающего его своим царем, а завтра тот же народ с ропотом и негодованием оставляет его. Человек надмевается также крепостию сил, проворством в ногах и красотою телесною: но все это вскоре разрушается от болезней и поядается временем. Он не знает того, что всяка плоть сено, и всяка слава человеча аки цвет травный. Иссше трава, и цвет ея отпаде ( Ис. 40:6 ). Такова была гордость исполинов, превозносившихся силою, и богопротивное высокомерие Голиафа. Таков был Адония, величавшийся красотою лица, и Авессалом, гордившийся длинными волосами своими. Но для всех их сии самые преимущества послужили только к погибели. |
| е., нелицемерно и искренно поступая по всем заповедям и оправданиям Его; имея Бога-благодетеля пред очами своими, могли ли бы мы даже только подумать о возможности в чём-либо преступить Его волю, и стало ли бы у нас на то духа, или, вернее сказать, безрассудной отважности и дерзости? Без сомнения, нет: и человек человека для него благодетельного стыдится и совестится огорчать своим сопротивлением, по крайней мере, прямо и открыто; к Богу ли крепкому и живому, Ему же со страхом и трепетом предстоят и покланяются вся силы небесные, мы оказали бы менее страха и уважения если бы только Его и Его бесчисленные к нам милости верно сознавали и твёрдо помнили? Так, возлюбленные братия, забвение Бога-благодетеля есть безспорно первый и крайне опасный шаг на пути к беззаконию, в чём, между прочим, пророки неоднократно обличали и упрекали древнего Израиля; так один из них говорит: вероваша сыны Израилевы словеси Его (Бога), и воспеша хвалу Его, но потом – ускориша, забыша, и искусиша Бога в безводней ( Пс.105:13–14 ); забыша благодеяния Его, и в законе Его не восхотеша ходити ( Пс.77:10–11 ); другой: забыл еси Бога, создавшаго тя, сотворшаго небо и основавшаго землю ( Ис.51:13 ); третий: сей жребий твой и часть непокорства твоего на Мя, глаголет Господь, яко забыл еси Мя ( Иер.13:25 ); или: понеже забыша Мене людие Мои всуе жруще, сего ради изнемогут на путех своих и на стезях вечных ( Иер.18:15 ). Богомудрый Давид хорошо знал это и для того старался иметь милость Божию непрестанно пред очами своими. Но у Давида была на это и другая не менее важная причина: намереваясь, в доказательство своей неповинности, указать на некоторые свои похвальные поступки, он убоялся, чтобы-какое либо самолюбивое чувство неприметно не вкралось в слова его, и, омрачив чистоту молитвы, не повредило её действа, и для того слово о милости Божией выставляет вперёд, как бы некую безопасную ограду против гордости и самомнения, дабы тем самым показать, что если в нём есть что-либо доброго, то это было плодом не его собственных усилий, но единственно – милости Божией. |
| Изображение живописное и вполне соответствующее цели пророка: он хотел этим выразить в одно и то же время и чрезвычайную силу и могущество Божие, и особенное о нём, в охранении и поддержании его, промышление Божие. Сим достаточно ободрённый и обнадежный, пророк смело говорит далее: пожену враги моя, и постигну я, и не возращуся, дóндеже скончаются. Оскорблю их и не возмогут стати: падут под ногама моима ( Пс.17:38–39 ). Т. е., при Твоём всесильном содействии я надеюсь преодолеть всех неприязненных мне и не отступать, доколе не соделаю их снова покорными себе: ибо это он хотел выразить, сказав: падут под ногама моима. И препоясал мя еси силою на брань: спял еси вся возстающия на мя под мя, и врагов моих дал ми еси хребет, и ненавидящия мя потребил еси ( Пс.17:40–41 ). В подтверждение того, что не напрасно надеется победить и покорить всех врагов своих, пророк повторяет прежнее своё исповедание, что Сам Бог облёк его Своею силою и восстающих на него низлагает, обращая их в бегство пред лицем его, как полки иноплеменничьи, или попирая и потребляя их, как Саула, Ахитофела, Авессалома, Семея и многих других подобных. Воззваша, и не бе спасаяй: ко Господу, и не услыша их ( Пс.17:42 ). Противники Давидовы, доведённые таким образом до крайности, искали себе спасения и помощи то там то здесь, то в том то в другом; но спасающего для них не оказалось; прибегли они и с молитвенным воплем ко Господу, но Господь не услышал их. Посему пророк торжественно заключает: Истню я, яко прах пред лицем ветра, яко брение путей поглажду я ( Пс.17:43 ). Т е., при содействии благодати Твоей, я рассыплю их, как прах по ветру, как брение путей я буду попирать их, или, иначе сказать, я сделаю их совершенно бессильными и ничтожными, не могущими вредить более рабам Твоим, как толкует этот стих блаженный Феодорит. Избавиши мя от пререкания людей: поставиши мя во главу языков. Людие, их же не ведех, работаша ми, в слух уха послугшаша мя, сынове же чужды солгаша ми: сынове чуждии обетшаша и охромоша от стезь своих ( Пс.17:44–47 ). |
| И как прилично они помещены в сем заключительном возгласе! В них кратко изображены вся сущность и цель Евхаристии. В самом деле для чего Иисус Христос преподал нам свою пречистую плоть в бессмертную пищу и свою честную кровь в духовное питие? Для того между прочим, чтобы, как сам Он говорит, ядущие плоть Его и пиющие кровь Его в Нем пребывали и Он в них, и, пребывая в Нем едином, составляли бы и между собою едино и чрез сие сугубое единение сливаясь, так сказать в един дух с Господом делались достойным органом для прославления достопокланяемого имени Бога триединого, или, по изображению Апостола, якоже един хлеб, едино тело были бы мнози; вси бо от единаго хлеба причащаемся, составляя же единственное таинственное тело, мы, как члены оного, движимые и управляемые невидимою главою – Христом, возносили бы согласное славословие Богу в Троице славимому. И так если всегда, то наипаче теперь, когда жертва всеобщего примирения предлежит очам нашим, когда мы приступаем к Божественной трапезе, коей причащаясь входим в таинственное общение с Господом и делаемся единственным таинственным телом о Христе Иисусе, не только прилично, но и совершенно необходимо нам быть в теснейшей любви и единомыслии, а потому прилично также и необходимо просить при сем случае Бога мира и любви, да дарует нам едиными усты и единым сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое имя Его. Посему всякий раз, когда вы слышите от священника возглашаемыми сии знаменательные слова: и даждь нам единеми усты и единем сердцем славити и воспевати и проч., не замедлите присоединить к словам предстоятеля Церкви, молящегося за вас, и свою усердную молитву ко Господу благодати и щедрот, да отъимет он от умов ваших всякое разномыслие и от сердец ваших всякую злобу и вражду и соединить вас всех между собою союзом любве, крепкой, яко смерть, и так будете достойными орудьями славословия Божия. Таков чин и порядок совершения Евхаристии и сие чиноположение дошло до нас неизменным от времен Апостольских. Так священнодействовали Апостолы, так священнодействовали и последовавшие за ними священноначальники. |
| Явившийся старец шел впереди и отпер мне дверь, а по выходе на улицу он поравнялся со мной и шел рядом по правую руку, ничего не говоря. Когда дошли мы до Визицкого моста, старец, указав через луг на большой монастырь, сказал: «Иди туда». Я сделал по мосту несколько шагов вперед и, не видя около себя старца, оглянулся назад, но старца уже не было со мною: он стал невидим. Я впал в беспамятство и не знаю, как очутился у дома зятя моего, тихвинского мещанина Николая Москвина, на расстоянии около полуверсты от моста. Придя в память у дома зятя, я постучался в двери; на стук вышел мальчик. Я просил его выслать ко мне зятя; но зять не вышел, а сказал, чтобы я сам шел к нему в дом. Я снова послал мальчика, чтобы снова попросил зятя непременно выйти ко мне, сам же между тем впал опять в беспамятство и не помню, как был внесен в дом своего зятя и положен на пол. Во все время, когда я находился в бессознательном состоянии, невидимый и незнаемый голос несколько раз говорил мне: «Иди туда». Москвин потому не вышел к Александру, что был занят домашними делами. На зов больного вышла жена Москвина и, увидев его в сильном изнеможении, в испуге закричала. Тогда выбежал к Александру и Москвин. С помощью жены он внес его в дом и положил на пол, предполагая, что с Александром произошел припадок падучей болезни. Однако больной недолго лежал на полу; он начал просить своего зятя отвести его в Тихвинский монастырь. Москвин, принимая во внимание слабость больного, уговорил его отложить свое намерение и немного успокоиться. Больной притих и, казалось, уже заснул: но вскоре он пришел в себя и сказал: «Иду, иду, сейчас иду». Мысль о посещении Тихвинского монастыря, очевидно, не оставляла его; он опять начал упрашивать зятя пойти с ним в монастырь. Москвин хотел отговорить его, так как видел слабость его сил, однако его увещания были напрасны. Александр был непреклонен. Москвин, наконец, согласился на его просьбу; вместе с ними хотели идти в монастырь сестра больного и его крестная мать, но Александр воспротивился этому, и они остались дома. |
|
|
