| Но вопреки этому подлинность апологии, к которой принадлежал опубликованный мехитаристами отрывок, скоро подтвердилась самым неожиданным образом. Весной 1889 г. англичанин J. Rendel Harris открыл в монастыре св. Екатерины на Синае (где К. Тишендорф нашел Cod. Sinaiticus) полный сирийский перевод апологии Аристида в рукописи VII в. Но скоро ученый мир поражен был еще более удивительным известием: R. Harris дал прочитать корректурный лист своего перевода с сирийского текста ученому Armitage Robinson " y, который в это время был в Вене и занимался изучением латинских рукописей о страданиях христианских мучеников, отыскивая потерянный манускрипт о страданиях Перпетуи. Случайно он прочитал латинский перевод повести о Варлааме и Иоасафе и в изумлении остановился на словах: Ego, rex, Providentia Dei veni in mundum; et considerans coelum et terram, mare et solem et lunam, et cetera, admiratus sum ornatum eorum (Я, государь, промышлением Божиим вступил в этот мир, и когда я созерцал небо, и землю, и море, и солнце, и луну, и все прочее, пришел в изумление от того дивного устройства, какое нашел в мире), – которые составляли начало апологии Аристида, как она читалась в присланных ему R. Harrisoм листах. Дальнейшие исследования привели его к заключению, что в повести о Варлааме и Иоасафе почти целиком приведена апология Аристида. Повесть, а вместе с ней и греческий текст апологии был напечатан уже в 1832 г. и, следовательно, давно был известен ученому миру 334 . Первоначально составленная в Индии, повесть о Варлааме и Иоасафе окончательную художественную обработку получила в монастыре св. Саввы около Иерусалима, не позднее VIII в. 335 Сущность ее заключается в следующем. Индийский царевич Иоасаф, относительно которого при его рождении предсказано было одним придворным мудрецом, что он будет великим покровителем гонимой тогда христианской религии, воспитан был своим отцом t, в полном неведении бедствий человеческой жизни. Но он случайно узнал, что есть бедные и несчастные люди, что есть старость и смерть. |
| 4) Зонара несомненно жил и писал даже при Мануиле Комнине, так как в толкованиях на Синтагму церковных правил и в других сочинениях его встречаются укезения не такие обстоятельства, которые могут быть отнесены к определенным годам правления этого императора 181 . Из всего сказанного видно, что нет никаких положительных данных утверждать, что комментарий Аристина на Синопсис церковных правил появился позднее комментария Зонары на Синтагму. Можно предположить, что оба толкователя работали одновременно, быть может, даже не зная один о труде другого 182 , но представляется мало вероятным, чтобы комментарий на Синопсис труд гораздо легче исполнимый и в тоже время весьма нужный появился уже после истолкования полного текста церковных правил Зонарой. В справедливости сказанного мы еще более убедимся, обратившись к содержанию самых толкований Аристина и Зонары. Аристин нигде не пользуется Зонарой, хотя в некоторых случаях, имея пред глазами его комментарий, а комментарий этот, если считать Зонару старше Аристина, должен был появиться весьма незадолго перед тем и, во всяком случае, был бы известен Аристину по всей вероятности, не счел бы этого лишним; наоборот, всякого основательно ознакомившегося с трудом того и другого толкователя поражает полная самостоятельность их взглядов; иногда встречаются даже противоречия во мнениях, высказываемых ими по некоторым вопросам 183 , при чем делаемые Зонарой возражения против «некоторых» могут быть отнесены к Аристину 184 . Все это дает нам право положительно утверждать, что толкования Зонары не были известны до Аристина и были написаны им после комментария последняго на Синопсис церковных правил, или одновременно с последним. Глава III. Толкования Аристина I. Биографические сведения об Алексее Аристине Биографические данные относительно личности Алексея Аристина весьма скудны 185 . Из писем к Аристину его современника Феодора (в монашестве Илариона) Продрома или Птохопродрома 186 жившего при Иоанне и Мануиле Комнинах, оказывается, что он был уроженец древней Эллады, где получил блестящее образование (между прочим, юридическое) и состоял в какой то высокой гражданской должности; он был вызван императором (по всей вероятности, Иоанном Комнином) в столицу и, в сане диакона, проходил, вероятно, последовательно следующие высшие церковно-политические должности: номофилакса 187 , протэкдика, орфанотрофа и, наконец, великого эконома патриаршей (великой) церкви 188 ; по этим должностям Аристин находился в постоянных сношениях с дворцом и сенатом. |
| Ссылки на те же самые правила, или на некоторые из них находим у Аристина, Зонары и Вальсамона 165 . На основании этого подробного сравнения дошедших до нас древних схолий с позднейшими толкованиями, написанными Аристином, Зонарою и Вальсамоном, мы должны прийти к тому заключению, что все три названные канониста XII века хорошо были знакомы с толкованиями отдельных канонических правил, существовавшими задолго до них, и в своих трудах нередко пользовались ими. Но в тоже время надо отдать справедливость нашим толкователям в том, что, пользуясь этим, уже существовавшим до них, каноническим материалом, они относятся к нему критически и в своих толкованиях высказывают часто мнения несогласные и даже прямо противоречащие взглядам своих предшественников. Менее других пользуется трудами древних схолиастов Аристин, но за то гораздо чаще, нежели Зонара и Вальсамон, согласен со взглядами, высказанными в них. Глава II. Хронологическая последовательность трудов Аристина, Зонары и Вальсамона Время составления Вальсамоном комментария на Номоканон и Синтагму Фотия. Два различные мнения о времени составления толкований Аристина и Зонары. Мнение ученых утверждающих, что комментарий Зонары на Синтагму церковных правил был составлен раньше комментария Аристина на канонический Синопсис и основание этого мнения. Критика этого мнения проф. Павловым и противоположный взгляд, по которому толкования Аристина составлены раньше толкований Зонары. Заключение. Прежде чем перейти к подробному рассмотрению толкований Аристина, Зонары и Вальсамона, необходимо обратить внимание на вопрос о хронологической последовательности их трудов, так как для определения значения каждого из этих толкователей не безразлично, чей комментарий был более ранним и чей позднейшим, работал ли автор совершенно самостоятельно, или имел перед глазами труд своего предшественника. Из трех комментаторов канонического кодекса Восточной церкви позднейшим, бесспорно, был Вальсамон: в своих толкованиях он прямо называет по имени своих предшественников Зонару и Аристина 166 Но вопрос о том, кто из этих последних писал раньше Аристин свои толкования на Синопсис, или Зонара на Синтагму церковных правил, в канонической литературе является спорным, так как точных биографических сведений ни о том, ни о другом канонисте не имеется. |
| Это - примитивная эстетическая установка, но, во-первых, ее до Сократа не было, а во-вторых, в ней мы видим, как человеческий гений впервые начинает чувствовать самостоятельность разумного, идеального, как он впервые отличает идеальное от реального и как в этом идеальном оказывается своя жизненность и судьба, неведомая тем, кто раньше умел понимать только воду, огонь и воздух. Сократ впервые всерьез столкнулся с этим жутким царством чистой идеальности, и не удивительно, что в его глазах померкла даже трагическая сущность жизни и заменилась радостью, почти восторгом теоретически размышляющего мыслителя. Кто читал Платона, тот знает, какие метафизические страсти возбуждал в то время экстаз мысли, разгул знания, некая прямо эротическая исступленность рассудка. Начало этому положил Сократ. Софисты были для этого слишком несерьезны. Сократ - это рассудочное исступление философа. " В другой раз Аристипп спросил его, знает ли он что-нибудь прекрасное. - Даже много таких вещей, - отвечал Сократ. - Все они похожи одна на другую? - спросил Аристипп. - Нет, так непохожи некоторые, как только возможно, - отвечал Сократ. - Так как же непохожее на прекрасное может быть прекрасным? - спросил Аристипп. - А вот как, - сказал Сократ. - На человека, прекрасного в беге, клянусь Зевсом, непохож другой, прекрасный в борьбе; щит, прекрасный для защиты, как нельзя более непохож на метательное копье, прекрасное для того, чтобы с силой быстро лететь " (Memor. III 8, 3-4). Это маленькое рассуждение имеет колоссальное историческое значение. Отличие прекрасной вещи и прекрасного самого по себе - это то, чего не могли дать целых два века космологической философии, не говоря уже о предыдущих усилиях мысли. Это простая, для нас, быть может, банальная, аксиома отныне будет лежать в основе всех эстетических учений. Тут впервые философское сознание отличило смысл вещи от самой вещи и впервые ощутило своеобразную реальность и объективность смысла. Здесь, однако, мы встречаемся с одним закоренелым предрассудком, мешающим правильно разглядеть основные контуры эстетики Сократа. |
| Наметив основные положения своей критики язычества и иудаизма, Аристид противопоставляет ложному понятию о Божестве в этих религиях истинное Боговедение. Исходит он из того, что впоследствии получило несколько схоластическое обозначение «космологического доказательства бытия Божиего». Согласно апологету, красота и благоустроенность мира ( την διακσμησιν τοτων) не могут не вызвать мысль о Творце, «Который во всем присутствует и от всего скрыт». Этого Творца Аристид обозначает, используя терминологию перипатетиков, в качестве «Движущего» ( τον κινοντα) или «Двигателя мира». Особо подчеркивается апологетом и непостижимость Бога: хотя Он «всё создал для человека», но человек не в силах до конца постичь Его «Правления» («Домостроительства» – οικονομα), ибо Бог в существе Своем непостижим. Поэтому Аристид предпочитает высказываться о Боге в понятиях апофатического богословия: Бог, будучи неизменяемым Существом, нерожден, несотворен, безначален ( αναρχον), бессмертен ( θνατον) и ни в чем не нуждается, хотя всё испытывает нужду в Нем. У Бога нет имени (Он – «безымянный:» κατονματος), поскольку всё, имеющее имя, принадлежит к тварному порядку бытия. Далее; Бог не имеет образа и ничем не ограничивается; наоборот, все видимые и невидимые твари ограничиваются Им. Отсутствует в Боге всякая страсть: гнев, ярость и др.; Ему чуждо всякое неведение и забвение, поскольку Сам он есть совершенная Мудрость и Ведение. Наконец, Бог, по мысли апологета, не может требовать каких-либо телесных жертв или возлияний. Таковы основные черты учения Аристида о Боге. Излагая его, он активно использует терминологию греческой философии, а поэтому в «Апологии» Аристида достаточно наглядно представлен тот процесс «христианизации эллинизма», о котором речь шла выше. Данный процесс можно еще назвать и процессом преображения «ветхой» эллинской культуры в ходе становления культуры христианской. Элементы первой включались в «домостроительство» второй, обретая новое значение и наполняясь новым содержанием, подобно тому, как камни, извлеченные из зданий языческих храмов, иногда использовались для строительства христианских базилик. |
| Всё это в самом деле противоестественно. В определенном смысле критики, которые утверждают, что мы не работаем пятнадцать часов в неделю из-за того, что предпочли досугу потребительство, не так уж далеки от истины. Они просто неправильно понимают механизмы, которые здесь действуют. Мы работаем больше не потому, что тратим всё время на производство приставок PlayStation и доставку суши друг другу. Промышленность всё сильнее роботизируется, а доля реального сектора услуг в общей структуре занятости остается практически неизменной и составляет около двадцати процентов. Напротив, это происходит из-за того, что мы изобрели какую-то странную садомазохистскую диалектику. С одной стороны, мы считаем, что страдание на рабочем месте – это единственное, что может оправдать наши тайные потребительские радости. И в то же время, поскольку работа съедает у нас всё больше времени бодрствования, мы не можем позволить себе роскошь «жить», как лаконично выразилась Кэти Викс. А это, в свою очередь, означает, что тайные потребительские радости – это единственное удовольствие, на которое у нас остается время. Чтобы сидеть целый день в кафе и спорить о политике или о сложных полиаморных любовных интригах друзей, нужно время (собственно, целый день и нужен). А вот чтобы потягать железо или позаниматься йогой в тренажерном зале, заказать еду на дом b Deliveroo, посмотреть серию «Игры престолов», выбрать в магазине крем для рук или бытовую электронику, достаточно ограниченных и предсказуемых временных интервалов, которые наверняка останутся между рабочими делами или во время отдыха от работы. Всё это примеры того, что я называть «компенсаторным потребительством». Это то, чем люди занимаются, чтобы компенсировать полное или частичное отсутствие жизни. О том, как в условиях менеджериального феодализма политическая культура стала поддерживаться балансом разных форм злобы Рассказывают, что, когда надписывали черепки [чтобы определить, кого из политиков подвергнуть остракизму и изгнать из города], какой-то неграмотный, неотесанный крестьянин протянул Аристиду – первому, кто попался ему навстречу, – черепок и попросил написать имя Аристида. Тот удивился и спросил, не обидел ли его каким-нибудь образом Аристид. «Нет, – ответил крестьянин, – я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу „Справедливый“ да „Справедливый“!..» Аристид ничего не ответил, написал свое имя и вернул черепок. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Аристид |
| в основе было разработано Аристиппом и лишь в нек-рых частных моментах было уточнено и развито его последователями (см., напр.: Zeller. 1875; Mannebach. 1961. P. 114-117; Humbert. 1967. P. 250-272; Tsouna McKirahan. 1994). Наиболее удачная попытка представления тезисов, характерных для 2-го направления, была предпринята нем. филологом и историком философии К. Дёрингом, давшим критический ответ на мн. аргументы сторонников 1-го направления ( D ö ring. 1988; ср.: Idem. 1998. S. 250-251). По мнению Дёринга, имеющиеся источники не дают оснований для радикального противопоставления взглядов Аристиппа и мнений последующих К., встречающегося в работах некоторых современных исследователей. Как различные варианты такого противопоставления, так и попытки отделения «первоначального» учения Аристиппа от «последующего» учения К. являются искусственными конструкциями, вступающими в противоречие с корпусом источников, в которых взгляды Аристиппа и К. представлены как «цельное учение» ( Idem. 1998. S. 251). При оценке того, насколько справедливо учению К. может быть приписан сократический характер, необходимо учитывать проблематичность выделения личных философских убеждений Сократа, известных лишь из вторичных источников. Как и проч. сократики, Аристипп, открыто признававший Сократа своим учителем ( Diog. Laert. II 80) и заявлявший, что он «пришел к Сократу, поскольку нуждался в мудрости» (Ibid. 77-78), заимствовал у него прежде всего не систему догматических убеждений, но метод философствования и общее представление о задачах философии. Следуя Сократу, Аристипп полагал, что человек должен «познать самого себя», приобрести путем беспредпосылочного и непредвзятого самоанализа правильное представление о благе, а затем реализовывать это представление в своих практических поступках. Сократический характер философии К. проявляется в том, что теоретическое знание и практическое поведение в ней не разделяются и не противопоставляются, но рассматриваются в их внутреннем единстве: теоретические убеждения философа определяют его практическое поведение, однако в свою очередь находятся в обратной зависимости от практики, поскольку всякое теоретическое мышление ориентируется на практическое благо в качестве предельной цели человека и является оправданным лишь настолько, насколько служит достижению этой цели. Однако, руководствуясь сократическим методом, Аристипп и его последователи создали учение, отличающееся как от философских убеждений Сократа, так и от мнений представителей сократических школ. Признав, что единственной подлинной связью между человеком и миром являются человеческие восприятия как телесно-душевные претерпевания, К. стали оппонентами сократического рационализма и основоположниками философского гедонизма ( D ö ring. 1988. S. 69-70; ср.: Zeller. 1875. S. 319-324; Tsouna. 1998. P. 138-142). |
| Апология написана по простому и ясному плану. Аристид начинает свою речь с указанием на истину бытия Бога, Творца всего, познание о котором приобретается через рассматриваемое творение (космологические доказательства бытия Божия), а затем предлагает философское определенное понятие о Боге, как Высочайшем Существе, к которому не приложимы ни тленность, ни изменяемость стихий, ни половые отличия, ни человеческие страсти и лишения, но Который представляет собой полноту совершенства, не требует жертв и ни в чем не нуждается (2). Далее, с точки зрения этого понятия о Боге (абсолютность, нравственное совершенство) подвергаются критике религиозные верования разных народов. Всех людей Аристид делит для удобства рассмотрения на 4 рода: варвары и греки (политеисты), иудеи, христиане (монотеисты) и излагает их генеалогию (2). Суетность религии варваров видна, по Аристиду, в том, что они обожают вместо Творца тление и изменчивые стихи (землю, воду, огонь, ветер, солнце) (3–6), и древних людей, забывая о слабости и порочности человека (7). Еще более нелепые воззрения у греков, которые выдумали многих рожденных богов, похожих на человека, с его пороками и недостатками. Верха безумия религия греков достигает в египетском культе, предметом которого служат самые ничтожные животные и растения (12). Что касается до иудеев, то они знают Единого Бога, но почитают Его неподобающим образом – путем внешних обрядов и жертв, что служат они, собственно, не Богу, а ангелам (14). Только христиане и знают истинного Бога и правильно почитают Его, соблюдая Его заповеди. Они ведут чистую жизнь, во всем помогают друг другу, иногда постятся, чтобы творить милостыню, всегда хвалят Бога и, принимая пищу, всякий раз благодарят Его (15). Полнее об образе жизни христиан Аристид предлагает прочесть самому императору в их книгах, чтобы убедиться, что он ничего не вымыслил от себя (10). Во всяком случае, в то время как одни из греков оскверняли себя пороками, другие, обратившиеся к Христу, живут честно и стыдятся прежних своих дел; напрасно, поэтому, язычники клевещут на христиан; пусть лучше примут их учение и познают истину (17). |
| Несмотря на тяжелые испытания, выпавшие на его долю, Доватур состоялся как большой ученый, прожил долгую и насыщенную жизнь. И всё же... Легко ли творческому человеку смириться с тем, что из его жизни вычеркнуты 17 лет, которые могли быть посвящены любимому делу? И легко ли забыть то, чему был свидетелем в тюрьме и лагере? Неслучайно во многих воспоминаниях о Доватуре звучит эта горькая интонация. И.А. Шишова пишет: «Все, сколько-нибудь знавшие Аристида Ивановича, не раз слышали его воспоминания о лагерной жизни. Правда, он всегда стремился рассказывать о ней легко и даже не без некоторого юмора. Так, он любил повторять, что в лагере ему довелось быть в самом изысканном обществе - князей, графов и баронесс, к сожалению, слишком долго... Однако о самом страшном (в том числе о данных медстатистики) он говорил лишь с самыми близкими людьми. Все мы - и учившиеся у него, и работавшие вместе с ним, знали, какую неизгладимую тень наложил на него лагерь и с каким отчаянием ощущал он напрасно потерянные годы, когда только присущая ему сила воли помогла Аристиду Ивановичу сохранить всё, им накопленное, в области науки» 8 . А.С. Крюков, учившийся у Аристида Ивановича в 1960-1965 годах, написал о любимом учителе: «Ни годы лагеря, ни годы ссылки не смогли уничтожить в этом человеке достоинство, такт, честь. Острее всего переживал он не материальные и физические лишения, не тяжесть лет, проведенных в лагере, острее и больнее была постоянная мысль о безвозвратно потерянных, вычеркнутых, лучших и плодотворных годах человеческой жизни. Об этой трагедии, пережитой не одним поколением, беспощадно написала Ольга Михайловна Фрейденберг - первая в советскую эпоху заведующая кафедрой классической филологии Ленинградского университета, коллега Аристида Ивановича, кузина Бориса Пастернака: " Двадцать пять лет советской власти... для моего поколения это половина жизни. Арифметически. А по существу - ее три четверти, ее наиболее полнокровные жатвенные годы. Ее расцвет. Ее сочная зрелость. Боже мой! Сколько позади садизма и каторги: для тела, для разума, для лучших человеческих чувств. Сколько страданий и несчастий всех кулёров (франц. couleur - " цвет, оттенок " . - А.К. ), какие только могли придумать мозги преступников. Чистки, слежка, преследованья, маскировка зла под ангельскую чистоту, удушенье заживо людей, науки, искусства. Но самое нестерпимое - это торжество негодяев на всех поприщах, но самое убийственное - расцветка порока под самое дорогое на земле... |
| В частностях он также умеет группировать свой материал довольно удачно; некоторые отделы, как, например, изображение Христианской Веры и Христианской жизни, изложены с большим ораторским искусством и искренним чувством. Если в других местах, именно в речи о богах Греков, в изображении их слабостей и ничтожества он говорит слишком пространно и монотонно, нередко повторяется, то нельзя забывать, что для современных ему читателей эти разъяснения его могли представлять особенный интерес. В догматико-историческом отношении апология не представляет какого-нибудь ценного материала. В этом отношении важнейшим местом во всей апологии являются выражения ее об Основателе Христианства: Он назван Сыном Вышнего и сказано, что «Бог сошел с Неба и от еврейской девы принял плоть и облекся ею, и что Сын Божий обитал в человеческой дщери». В Греческой редакции это место читается так: «учат, что этот Сын Божий во Святом Духе сошел с Неба ради спасения людей и от Святой Девы бессеменно и без нетления ( σπρως τε καì φθρος) родился, принял плоть и явился людям». Он был убит иудеями, умер, погребен, в третий день восстал и восшел на Небо (15:1). В заключительных словах апологии Аристид говорит о Страшном Суде, который совершен будет Иисусом Христом над всем человечеством. Если же принять во внимание все содержание апологии, то в ней мы найдем прежде всего решительное утверждение монотеизма и монотеистической космологии: Бог – Творец и движитель всего; Он – духовное, совершенное и всемогущее существо, в Котором все нуждается и Который Сам ни в чем не имеет нужды. Не менее решительно Аристид излагает веру в Иисуса Христа, Сына Высочайшего Бога, рождение Его от Девы Марии и Крестную смерть, погребение и Воскресение в Третий день, Восшествие на Небеса и грядущий Суд над Человечеством. Вообще же Аристид не имел в виду излагать содержания Христианского учения и говорит только то, что считал необходимым сказать сообразно с задачами произведения и степенью понимания читателей. Также мало нового материала дает он и в изображении Христианской жизни, но общая картина наряду с некоторыми частностями, очень поучительна; частности были известны, но целое производит новое, сильное впечатление. 1. 5. Сведения о личности апологета Аристида |
|
|
