| Так сказали римляне. В ответ им Велизарий заявил: 4. Такими словами ободрив население Рима, Велизарий отпустил их, а Прокопию, автору этой истории, он велел немедленно отправиться в Неаполь: распространился слух, что император туда направил войско. Он приказал ему наполнить хлебом возможно большее число кораблей и собрать всех воинов, которые придут в данный момент из Византии или которые были оставлены там ради охраны лошадей или по другой какой-либо причине (их, как он слыхал, много собралось в Кампанской области), а некоторых даже взять из тамошних гарнизонов; вместе с ними он поручил ему прибыть самому и доставить хлеб в Остию, где у римлян была пристань. Прокопий с Мундилой, телохранителем Велизария, и немногими всадниками ночью вышел из ворот, которые носили имя апостола Павла, и прошел незамеченным неприятельским лагерем, несшим охрану вблизи Аппиевой дороги. Когда же отряд во главе с Мундилой вернулся назад в Рим и сообщил, что Прокопий прибыл уже в Кампанию, не встретив ни одного из варваров, так как ночью враги не выходили из лагеря, все исполнились лучшими надеждами, а Велизарий решился даже на следующее предприятие. Он стал посылать большие отряды всадников к ближайшим укрепленным лагерям врагов с приказом, если кто-либо из врагов появится здесь с целью доставить продовольствие в лагерь, делать на них нападения и устраивать всюду засады, ни в коем случае не позволяя им провозить продовольствие, но всеми силами препятствуя им в этом, для того, чтобы город меньше, чем прежде, был стеснен недостатком продовольствия, и варвары почувствовали, что скорее их осаждают, чем они осаждают римлян. Мартину и Траяну с тысячей воинов он велел идти в Террацину. С ними он послал и свою жену Антонину, поручив отправить ее с небольшим отрядом в Неаполь; находясь в безопасном месте, они должны были ожидать там предстоящей им судьбы. Магна и Синфуэса, своего телохранителя, поставив их во главе приблизительно пятисот человек, он отправил в крепость Тибур, находившуюся от Рима на расстоянии ста сорока стадий. Еще раньше в маленький городок Албанской области, отстоящий на таком же расстоянии и расположенный на Аппиевой дороге, он же послал Гонфариса с отрядом герулов, которых немного спустя готы насильно оттуда прогнали. |
| С нечеловеческим напряжением, ежеминутно рискуя жизнью, молодой трибун пробился наконец к Аппиевым воротам, но тут он понял, что, двигаясь к Капенским воротам, ему в центр города не пробраться не только из-за толчеи, но также из-за невероятного жара, от которого тут, за воротами, стояло в воздухе дрожащее марево. Моста у Тригеминских ворот , против храма Доброй Богини , тогда еще не было, и, чтобы добраться на другой берег Тибра, надо было пробиться к Свайному мосту, то есть проехать возле Авентина, через участок города, залитый сплошным морем пламени. Это было совершенно невозможно. Виниций понял, что ему придется поехать назад по направлению к Устрину, затем свернуть с Аппиевой дороги, пересечь реку ниже города и выехать на Портовую дорогу, которая вела прямо в Заречье. Это тоже было нелегко, так как давка на Аппиевой дороге все увеличивалась. Дорогу надо было себе прокладывать силой, тут сгодился бы меч, но Виниций был безоружен, он выехал из Анция как стоял, когда весть о пожаре застала его в императорском дворце. Однако возле Меркуриева источника он увидел знакомого центуриона преторианцев, который, командуя несколькими десятками солдат, защищал от натиска толпы храм; Виниций приказал ему следовать за собою, а тот, узнав в нем трибуна и августиана, не посмел воспротивиться. Виниций сам стал во главе отряда и, позабыв в эти минуты поучения Павла о любви к ближнему, пробивался вперед, разгоняя перед собою толпу с ожесточением, принесшим гибель многим, кто не успел вовремя отбежать. Вслед ему и его отряду сыпались проклятия и град камней, но он не обращал на это внимания, торопясь выбраться в более свободные места. Двигаться вперед можно было только ценою неимоверных усилий. Люди, уже расположившиеся лагерем, не желали освобождать дорогу солдатам и громко проклинали императора и преторианцев. В некоторых местах толпа вела себя угрожающе. До слуха Виниция долетали фразы с обвинениями Нерона в поджоге. Раздавались открытые угрозы убить его и Поппею. Возгласы: «Sannio!», «Histrio!» , «Матереубийца!» — то и дело раздавались вокруг. |
| Последней дорогой на этой земле, по которой мне суждено было пройти вместе с бабушкой, стала Аппиева дорога, ибо, кроме античных статуй, ее больше всего, и до самого конца, влекло в те места, откуда открывалась широкая панорама Рима и Кампаньи. Мне кажется, это давало ей то же, что и скульптура: впечатление несгибаемости, героической стойкости, которое производил на нее Рим, и ощущение царственно-величественного заката, возникавшее у нее при виде Кампаньи. В тот вечер она велела остановить автомобиль у могилы Лициния, чтобы, опираясь на мою руку, немного пройтись по самому красивому отрезку этой дороги-некрополя. Чувствовала она себя превосходно впервые за много времени, и даже по-настоящему рассмеялась вместо ответа, когда я спросила ее, можно ли мне выпустить на минутку ее руку, чтобы сорвать несколько цветков, которые в эту пору попадались в выжженной солнцем Кампанье все реже. Пока я занималась своим маленьким букетом, она одна прошла немного вперед, вначале медленно, затем вдруг, как мне показалось, довольно быстро. (Это уже был растущий страх близости неминуемого.) Я видела ее на пустынной дороге, окаймленной справа и слева безмолвными рядами древних, полуразрушенных могил; казалось, она идет прямо в закатное солнце… И вдруг она исчезла. Поспешив вслед за ней, я увидела ее лежащей на земле, как рухнувшее дерево; лицо ее было искажено и обезображено ужасными муками очередного приступа. Я как бы наяву видела: чья-то незримая рука, нащупав ее бедное сердце, сжимает его, словно железными тисками, – я видела смерть на ее лице, смерть, в которую никогда не могла поверить и которую теперь узнала с первого взгляда!.. Страшно вспомнить, как мы возвращались домой! По дороге я каждую минуту опасалась, что она не выдержит этих мук. Когда мы проезжали мимо могилы Цецилии Метеллы, откуда в последний раз открывается роскошнейший вид на Кампанью, шофер остановил машину и снял шляпу, решив, что бабушка отходит. Сколько раз я потом, позже, жалела, что это было не так, что ей не суждено было умереть именно там, на этой прекраснейшей из дорог, перед лицом Рима, и тем самым избежать стольких мучений! Но судьба – как ее, так и моя – распорядилась иначе. В тот вечер Аппиева дорога стала для меня неким символом – «Domine, quo vadis?..» |
| На первый взгляд, это самая обыкновенная и малолюдная улица, какую встретишь, например, и на южной окраине Одессы. С обеих сторон – заросшие частные земельные участки, современных построек не видно, зато бросаются в глаза невзрачные заборы и каменные стены с облупившейся штукатуркой. Мокро вокруг неисправного водопроводного крана, а рядом с ним на мусорных баках восседают бродячие кошки. Глаз радуют только растущие по сторонам дороги кипарисы и пинии. Поначалу даже не верится, что это и есть та самая легендарная первая в Италии вымощенная камнем дорога, известная еще с 312 года до Р.Х. В ее названии увековечено имя римского государственного деятеля, одного из основателей римской юриспруденции, консула и цензора Аппия Клавдия Цека (340—273 гг. до Р.Х.). Если обратиться к истории Рима, то Аппиева дорога с ее разваливающимися от времени стенами и обрушивающимися гробницами имела важное военное, культурное и торговое значение. Большинство памятников на ней возведено во II веке, после того как на смену римской традиции сжигания тел умерших пришла традиция захоронения покойников в земле. Принятый в Риме закон «Hominem mortuum in urbe ne sepelito neve urito» («Пусть мертвеца не хоронят и не сжигают в городе») запрещал захоронения в черте города, поэтому начальные несколько километров Аппиевой дороги римляне облюбовали для погребений и постройки красивых гробниц и памятников. Сохранились свидетельства, что в 71 году до Р.Х., после подавления восстания Спартака, вдоль этой «царицы дорог» от Капуи до Рима стояли вкопанными более 6 тысяч крестов с распятыми на них пленными рабами, а под землей тянулись глубокие галереи с усыпальницами, где хоронили христианских мучеников. Постепенно на дороге стали строить колумбарии знаменитых римских семейств и знатных жителей, а также монументальные гробницы – мавзолеи. Подземные сооружения в виде гипогеев и катакомб своей формой напоминали дом или храм. Многочисленные катакомбы вначале служили местом собраний первых христиан, а в I–IV вв. их использовали вместо кладбищ. Вдоль Аппиевой дороги расположено множество самых различных памятников, средневековых башен и укреплений, ренессансных и барочных построек. |
| Памятники этого первоначального христианства не должны ли поэтому особенно интересовать восток и не ему ли принадлежит здесь самая значительная доля выгоды? . Спустимся однако хотя бы в одну из катакомб и посмотрим сами, что это за памятники, составляющие предмет столь многих пререканий. Мы избираем самую важную из этих подземных усыпальниц – усыпальницу Каллиста и даже только одну часть её – ту именно, где находится так называемая папская крипта, или комната, служившая местом погребения пап III в. Усыпальница эта находится в двух милях от ворот св. Себастиана по дороге Аппиевой, самой знаменитой из римских дорог, называемой у Тита Ливия „царицей римских дорог“. Дорога эта была построена Аппием Клавдием цензором в 442 г. римской эры и первоначально доведена была только до Капуи, а потом Августом продолжена до Беневента и Бриндизи. Это был путь для сношений и торговли Рима с востоком. В древности дорога эта по обеим своим сторонам на довольно далекое расстояние была застроена великолепными надгробными памятниками и мавзолеями, принадлежавшими большею частью знатным римским фамилиям. Некоторые из этих памятников, напр., гробницы Сципионов, монумент Цецилии Метеллы сохранились до сих пор и дают приблизительное понятие о великолепии обстановки этой дороги. Замечательно, что церковно-общественное христианское кладбище, состоявшее не из одних только подземных коридоров, но и из довольно монументальных зданий на поверхности земли, находилось среди этих именно аристократических памятников. Ныне, входя чрез ворота на правой стороне дороги с надписью: coemeterium Callisti в обширный пустырь, когда-то занятый виноградником, можно видеть еще довольно значительные остатки зданий, построенных здесь папою Фабианом в начале III в. Около одного из них, более отдалённого, имеющего вид четырехугольника с абсидами на трех сторонах, находится вход в избранное нами отделение усыпальницы Каллиста. Нужно заметить, что это отделение, как и другие, входящие в состав усыпальницы, было первоначально совершенно самостоятельною усыпальницею и принадлежало вероятно благородному римскому семейству Цецилиев, которое и подарило её церкви. |
| Кому первоначально принадлежала подземная гробница, превратившаяся впоследствии в крипты Lucina, кто был ее основатель и первый владетель? на эти вопросы можно отвечать пока только предположениями. В преданиях церкви сохранилась память многих богатых и знатных женщин, называвшихся Lucina, которые, приняв веру Спасителя, содействовали ее распространению, и помогали существованию христианской общины в Риме. Можно сказать, что непрерывный ряд матрон этого имени идет от апостольских времен, до последнего гонения. Следы их благодеяний встречаются также и в истории катакомб. Так, например, известно, что земля, где вырыта катакомба Callisto, была собственность христианки Lucina. – Вот что знают о происхождении этого замечательного кладбища, в состав которого впоследствии вошли крипты Lucina. В миле, приблизительно, от стен Рима, в право от консулярной Аппиевой дороги, нашли эпитафии и колумбарии первых времен империи, принадлежавшие членам фамилии Caecilii и их отпущенникам; недалеко от Рима, также у Аппиевого пути, находились, согласно Цицерону, монументы и гробницы фамилии Caecilii Metelli 47 . В этих самых местах развивается под землей катакомба Callisto, и многие из ее галерей начинаются у фамильных христианских склепов, где в последнее время открыты надгробные надписи с именами Caecilii Caeciliani 48 . Не без основания можно, потому, предположить, что первоначальные гробницы эти были выкопаны в земле, принадлежавшей gens Caecili, и что тут схоронили членов этой фимилии, принявших христианство . В начале третьего столетия, т. е. в те времена, когда катакомбы стали переходить в руки церкви, папа Зеферин поручил Каллисту, будущему своему преемнику, управление подземным кладбищем возле Аппиевой дороги, и оно с тех пор стало называться именем последнего. Это известно из церковных документов; в них также называют катакомбу Callisto кладбищем Lucina (Coemeterium Lucinae), прибавляя, что оно было выкопано в земле христианки этого имени, которая потому жила во втором, может быть даже в первом столетии, и, по всей вероятности, принадлежала к фамилии Цецилии, или была с нею в родстве. Другая Lucina в 252 году похоронила папу и мученика Корнелия в своем особенном подземелье, находившемся возле кладбища Callisto, и тогда еще не соединенного с ним. Это тот ипогей, о котором мы теперь говорим; последняя Lucina, однако, не могла быть его основательницей, потому что он существовал задолго до погребения в нем папы Корнелия, вместе с другими мучениками. Но, кто бы ни был его первоначальный хозяин, он несомненно был вырыт в первые времена христианства. |
| Небо Италии Вот отчего они так радуются жизни, эти итальянцы? Не сказать, чтоб жизнь их была легка. Смерть и время царит на земле, и здесь, как везде, болеют, умирают, расстаются. Однако во всё это итальянцы привносят какую-то прозрачность, ясность. 10 июня, 2013 Вот отчего они так радуются жизни, эти итальянцы? Не сказать, чтоб жизнь их была легка. Смерть и время царит на земле, и здесь, как везде, болеют, умирают, расстаются. Однако во всё это итальянцы привносят какую-то прозрачность, ясность. «Я был в Риме. Был залит светом. Так, как только может мечтать обломок! На сетчатке моей — золотой пятак. Хватит на всю длину потёмок». Слова русского поэта могли бы стать суммой всех признаний в любви к Италии, сделанных великими умами на протяжении более чем двадцати веков. Ведь все дороги европейской истории, мысли, искусства по-прежнему ведут сюда, в «бессмертную весну неумирающего Рима». Поражаться масштабу культурного наследия Италии проще издалека. Наши длинные зимние сумерки — отличный фон для чтения исторических трудов, классических поэтов и праздничных воспоминаний. Гёте, Гоголь, Мортон, Муратов, Стендаль со своим синдромом, кто там ещё. Дома есть простор для мечтательных прожектов: вот ты придёшь на это самое, быть может, главное в жизни свидание с историей, ступишь на камни Аппиевой дороги, ощутишь весь этот груз тысячелетий, сплющенных в воздухе Капитолия. И вообще, проникнешься и сразу всё поймёшь. А не тут-то было. Стоит мечте осуществиться… Ветер колышет римские пинии, жемчужно-розовым светом лучатся крыши, на развалины форума Августа приземляются с криком гигантские чайки… И уже понимаешь, что дело плохо — то есть, наоборот, хорошо, слишком хорошо, прямо неловко даже. Вот ты уж и забыл, как, задумчив и печален, должен был бродить среди руин Палатина и прозревать смысл истории человечества — а вместо этого все дни напролёт испытываешь необъяснимое, пронзительное счастье. Счастье, которым заражает это пространство и этот солнечный народ, что живёт тут, на руинах великих республик и империй. Только и удивляться собственному легкомыслию — некогда, всё внимание поглощает роскошь цветовых сочетаний, хрусталь фонтанов, линии куполов, первобытное обилие зелени. Всё, оказывается, «хорошо», даже барокко, даже слишком. И в воздухе разлито такое любование жизнью, такой восторг и лёгкость бытия… |
| С подоконника мне не достать ее. Я пробовала зонтиком, длинной метелкой, ничего не вышло. Ах, как противно! Что же делать, я пила в столовой кофе, и из головы не выходила ласточка, томящаяся на своей ножке. Я сказала подававшему мне старику Чезаре. Вместе вышли, подошла кухарка и садовник, тоже все поохали — но так высоко она бьется, ничего не поделаешь. Я в огорченьи совсем ушла из дому. Но сегодня ни аллеи кипарисов, ни магнолии, ни дубы на площадке, где я смотрела не Рим, меня не радовали. Не читалась книжка, с собой взятая. Я вернулась к завтраку — ласточка висела неподвижно. Неужелиж над моим окном так и повиснет жалкий трупик? Подавая мне десерт, Чезаре ухмыльнулся. — Синьора, мы устроим. Нам поможет Джильдо. Оказалось, что к садовнику как раз пришел полудновать племянник, пастушонок Джильдо. Через несколько минут юноша лет девятнадцати, смуглый и бронзово-загорелый, сухой, с тонкой шеей, огромными чудесными глазами, приближался к террасе. Волосы закурчавились, и блестели на солнце. Отблескивала кожа полуобнаженной груди. На ногах кожаные штаны — чуть тесемкой подвязаны. Джильдо жевал кусок сыра. Аа, Антиной из Кампаньи, с профилем безукоризненным, смуглотой пропеченной, библейской палкою, запахом сыра и чеснока. — Джильдо, освободи ласточку. Сеньора даст тебе две лиры. Он взглянул диковато, пристально. Ждать не пришлось. С чердака уж он на крыше, сандалии мягко, легко ступают. У карниза приостановился, лег, вытянулся, слился с карнизом, руку спустил вниз, слегка пошарил — минута — и на тесемке поднял ласточку. Мне показалось, что она калека. Но когда он ее подал, я взяла теплое тельце руками неуверенными — птичка скользнула, нырнула — и понеслась. Все засмеялись. Ах, милая ласточка! Мне самой захотелось за ней, я хохотала, стало вдруг весело, я бы могла взапуски стрекотнуть с этим пастушком загорелым. Я его обняла и поцеловала. Чезаре смеялся. А Джильдо вспыхнул. XIV Не могу сказать, чтоб очень я скучала по маркизе. Мне жилось не плохо. Я читала, пела и гуляла, одиночество было приятно, светлый воздух веселил. Часто забиралась я в Кампанью, выходила к Аппиевой дороге, смотрела на ястребов, высоко реявших, закусывала в остерии, а потом лежала у дороги, в тени пиний, и ласкаемая ветерком горячим, я глядела, как на бесконечных пустырях лениво паслись овцы, и их караулил Джильдо с дедушкою, мрачным стариком. Старик не взглядывал на меня, Джильдо подходил, смотрел безмолвными своими, древними глазами, если спрашивала, глухо бормотал и убегал, а потом вновь являлся: приносил дикую розу, или же пучок гвоздики. Мне приятно было на него смотреть. Он не отделялся от Кампаньи, от своих овец, от акведуков, вдалеке к Риму тянувшихся. Я с ним заговаривала. Он отвечал кратко, мало для меня понятно, на своем диалекте. От него пахло мятой, овцами и кожей, и под солнцем круто завивались черно-лоснящиеся волосы. |
| 300 ...каким опасностям я подвергался... защищал этих самых жителей Бетики...– Плиний имеет в виду политическое обвинение, которое грозило ему после суда над Массой VII.33.7–8 по доносу Меттия Кара (VII.27.14). 301 Бебий Макр – его, хваля за честность, поминает Марц. 5.28.5; был куратором Аппиевой дороги, консулом в 103 г. и префектом Рима в 117 г. во время войн Траяна на Востоке. 302 «О метании дротиков с коня» – автор сам упоминает эту книгу (Ест. ист. 8,162); может быть она была одним из источников для «Германии» Тацита; написана, вероятно, до 52 г. н. э., когда Плиний служил на Нижнем Рейне. – «Жизнь Помпония Секунда» тоже упомянута в Ест. ист. 14,56. Л. Кальвизий Помпоний Секунд – консул 44 г.. правитель Верхней Германии в 50–51 гг. Писал трагедии, о которых с похвалой отзывался Квинтилиан (10,98). – В «Германских войнах» изложена история войн с германскими племенами при Цезаре, Августе и Тиберии. Произведение это считается главным источником Тацита в его повествовании о войнах в Германии (Анн. 1–6), хотя Плиния Тацит упоминает только однажды (Анн. 1.69). – Друз, пасынок Августа и брат Клавдия, воевал в 12–9 гг. до н. э. и дошел до Эльбы. – «Учащиеся» – руководство по риторике, неоднократно упоминается Квинтилианом. – «Сомнительные речения» – автор упоминает их в «Ест. ист.» предисловие 2, 8. Позднейшие грамматики постоянно пользовались этой книгой как справочником и руководством. – «От конца истории...» Авфидий Басс – старший современник Плиния Старшего; его «История» охватывала события от смерти Цезаря до смерти Калигулы или последних лет Клавдия. Плиний, начав, вероятно, с 47 г., довел свой рассказ до 71 г. – до Иудейской войны и восстания в Германии. – «Естественная история» – настоящая энциклопедия древности в 37 книгах, включавшая астрономию, физику, географию, антропологию, зоологию, ботанику, медицину (лекарственные средства), минералогию, металлургию, историю искусства. Из всего написанного Плинием Старшим – это единственная сохранившаяся. Построена она главным образом на книжном материале; исследователем Плиний не был: он излагает прочитанное, делает длинные выписки, допуская при этом иногда грубейшие ошибки. Была, однако, область, где он говорит от себя как знаток и свидетель: он превосходно знал Италию, хозяйственные особенности районов, бытовые подробности современной ему и старой римской жизни. Тут он источник бесценный. |
| «Равеннский аноним» (VI в.) – так называют создателя своеобразного географического справочника «Космография». Он был написан в Равенне, входившей тогда в состав Византии. Во введении воспроизводится картина мироздания в традициях античной школы, отвергавшей теорию шарообразности земли. Основное содержание «Космографии» составляют списки городов и рек в различных регионах мира, их местоположение, а также указание на источники, которыми пользовался автор (труды Птолемея, Ямвлиха, Ливания, Василия Великого , Афанасия Александрийского , римских и готских космографов). Взяв за основу временной отрезок сутки, Равеннский Аноним разделил весь географический материал на «страны дня», расположенные с запада на восток от Германии до Гиркании, и «страны ночи» – с востока на запад. Как и для всех христианских авторов, центром земли для него являлся Иерусалим. Однако, считая переименования варварским обычаем, он использовал не библейскую, а античную систему географических названий, стала одним из источников средневековых «Географий» XIIXIII веков. Раннехристианское искусство зародилось в IIIII вв. до н.э. Первыми христианскими сооружениями были катакомбы – подземные галереи и помещения в несколько ярусов, которые прокладывались могильщиками фоссорами (лат. fassor – землекоп), в мягком римском туфе в виде сложной системы улиц-коридоров (1 м ширины, 34 высоты) с вертикальными опорами, системой вентиляции. Они использовались для погребения многочисленных мучеников в период жестоких преследований ранних христиан. В прямоугольные выемки в стенах («локули») клали покойников, завернутых в саван, затем отверстия закрывали каменной или терракотовой плитой. Входы в катакомбы прикрывали камеры в форме квадрата (цимитерии) с тремя полукруглыми апсидами. Христианское кладбище св. Себастиана у старой Аппиевой дороги было вырыто вокруг песчаной впадины и названо Ad Catacumbas (греч. kata kumbas «около впадины»). Затем это название распространилось и на другие некрополи. Катакомбы, названные именами первых христиан – Присциллы, Себастиана, Каллиста, Домициллы и др., опоясывали весь Рим. |
|
|
