| Поэтому истинный грешник, которого апостол Марк называет Левием Алфеевым, становится евангелистом Матфеем. Ведь это он, евангелист Матфей, написавший первое Евангелие, был этим мытарем, отправившимся за Христом. Вторая глава заканчивается двумя отрывками, повествующими о фарисеях. Они начинают задавать вопросы Христу, потому что прекрасно видят, насколько Он не похож на них. Они-то искренне полагали, что Мессия — такой же, как они, разве что еще лучше, а Он вдруг совершает поступки, совершенно не соответствующие их представлениям о Боге. Он не постится, явно игнорирует внешние предписания. Его ученики ходят за Ним как равные — не по струночке, не опуская глаза в землю. Они — свободные люди, и именно эта удивительная, настоящая свобода, которой только и может измеряться духовная жизнь, оказывается для фарисеев камнем преткновения. «Почему Твои ученики не постятся? Почему всем положено поститься, а им нет? Если Ты — настоящий Мессия, то должен показывать им пример». Христос же отвечает: «Как они могут поститься, когда с ними Жених, когда пришел в мир Тот, Кого все ожидали, и радость столь велика?» Так и у нас в пасхальные дни пост всегда отменяется — ведь с нами Сам Господь! Христос — истинная Пасха — приходит в этот мир, и ученики наполнены Его содержанием, они наполнены Им Самим. Какой может быть пост, какие могут быть законы, когда рядом — Сам Закон, и этот Закон называет Себя любовью? Фарисеи недоумевают, почему ученики нарушают субботу — священный день, который благословил Господь. В их представлении этот день должен быть посвящен исключительно ничегонеделанию и вдруг ученики, да и Сам Иисус постоянно нарушают это предписание! И Христос произносит очень важные для каждого из нас слова о том, что, оказывается, суббота для человека, а не человек для субботы; что все, что в этом мире есть необходимого и прекрасного, уготовано на службу человеку. Обо всем этом нам необходимо задуматься очень серьезно. Например, что такое пост — цель или средство? Если пост становится конечной целью, то человек невольно делается его слугой, и тогда уже не Господь, не милость, не любовь, не заповеди Божии являются для него главными — на передний план перемещается формальное исполнение неких внешних предписаний. Человек при этом утрачивает главное. |
| Булгаков, однако, начавший принципиально новый этап в истории литературной «дьяволиады», несмотря на явные и глубокие гностические влияния, покамест еще не переступает известную грань, не совершает полного и окончательного разрыва с христианской традицией. Воланд является главным «деятелем» в романе, но над всем разгулом бесовщины в художественной системе произведения, пусть и уже вполне условно, наличествует высшее присутствие, присутствие Бога. Во-первых, само действие завязывается как результат спора Воланда с Берлиозом и Иваном Бездомным о Христе и о бытии Божием. Будучи, с одной стороны, представителем темных сил, Воланд при этом выступает как оппонент принципиального и последовательного атеизма Берлиоза и представляемого им советского погрома Традиции как в мировоззрении и культуре, так и на практике. Более того, в контексте романа вполне понятно, что именно этот погром, до тех пор абсолютно небывалый в мировой истории (во всяком случае, в таких гигантских масштабах), и есть главная причина появления Воланда со свитой в столице страны Советов. В принципе вполне можно сказать, что здесь у Булгакова присутствуют элементы вполне традиционной и даже библейской трактовки, хотя и неявно выраженной: Воланд, будучи исконным «оппонентом» Бога, как бы выполняет некую миссию, «согласованную» с Богом и с высшими силами, хотя, как исконный обманщик, и искажает ее, защищая устами Мастера ложный, искаженный в сторону гуманизации образ Христа. Косвенно на связь романа с данной линией в литературе указывает и эпиграф из «Фауста» Гете (ср. «Пролог на небесах» в «Фаусте», являющийся, в свою очередь, отдаленной реминисценцией аналогичного мотива в «Книге Иова» (Иов 1, 6-22; 2, 1-7)). Роман Булгакова, как истинно великое, гениальное художественное произведение, неоднозначно и многослойно, в нем до конца присутствует некая неисчерпаемая загадочность. Не случайно, к примеру, А.Ф. Лосев охарактеризовал данное произведение как «бездонный кладезь символики». Воланд, как главный «деятель свыше», действительно в известном смысле заменяет собою Промысел, но романное действие вполне можно интерпретировать и так, что он, в понимании Булгакова, как бы является его орудием. Опять же косвенно на это указывает и знаменитый спор Воланда с Левием Матвеем о свете и тьме (о котором речь впереди), ясно свидетельствующий о том, что силы «света» в курсе миссии Воланда, но предпочитают не вмешиваться. В художественной системе романа вполне очевидно, что такое вмешательство означало бы Второе пришествие; ясно, что его время еще не настало. |
| Тема радости присутствует в обеих версиях притчи и у Матфея, и у Луки. У Матфея радость пастуха об обретении заблудшей овцы описана более сдержанно, у Луки более эмоционально. Но именно радость является ответной реакцией на то покаяние, с которого начинается возвращение грешника на путь спасения. В отличие от притчи о блудном сыне ( Лк. 15:11–32 ), в притче о заблудшей овце тема покаяния никак не раскрыта. Там покаяние представлено как сознательное действие человека, решившего вернуться к отцу после того, как долгие годы провел на чужбине, а отец представлен терпеливо ожидающим возвращения сына. Здесь же инициативу предпринимает пастух: он не ждет, пока овца сама найдет дорогу к стаду; он выходит на поиски ее, и не она возвращается к нему, а он приходит к ней. Однако и в том и другом случае рассказ завершается встречей человека с Богом, – встречей, которая представлена как источник радости не для человека, а для Бога. В притче о блудном сыне эту радость символизирует пир, который отец устроил в честь возвращения сына, сопровождаемый пением и ликованием. Покаяние является следствием сознательного выбора, сделанного человеком в пользу Бога. Однако этот выбор не всегда бывает результатом одних лишь духовных усилий самого человека. Очень часто покаяние происходит благодаря тому, что на языке христианского богословия называется предваряющей благодатью, Божьему действию, открывающему в человеке пространство для внутреннего изменения. Такое изменение происходило с людьми, встречавшими Иисуса на своем жизненном пути: с мытарем Левием ( Лк. 5:27–32 ), с мытарем Закхеем ( Лк. 19:1–9 ), с женщиной-грешницей ( Лк. 7:36–50 ). В этих, как и во многих других описанных случаях, «покаяние приходит как ответ на предваряющую благодать. Когда явлена благодать и когда нуждающегося в покаянии не берут за горло, он оставлен свободным в той безопасности и на том просторе, который открывает благодать, у покаяния появляется шанс… Покаяние – это ответ, но прежде всего это дар, который подает Сам Бог» 161 . |
| Иудиф.9:14 Вразуми весь народ Твой и всякое племя, чтобы видели они, что Ты – Бог , Бог всякой крепости и силы, и нет другого защитника рода Израилева, кроме Тебя. 2–14. Молитва Иудифи изливается с воспоминания знаменитого в истории ее предков деяния Симеона ( Быт. 34:30 ), который вместе с другим сыном Иакова – братом своим Левием жестоко отомстил поругание своей сестры (Дины) Сихему и всем жителям города его. Воспомянув это событие с благородной гордостью и исповеданием правосудного всемогущества Божия (1–6 ст.) Иудифь переходит к настоящему бедственному положению своего народа, излагает горделивые и дерзкие угрозы и намерения ассириян на святилище и народ Божий, довольно верно и разумно видит в этих угрозах и намерениях как бы новое, подобное Сихемову, покушение на честь и целость достояния Божия (7–8 ст.), и подобно тому, как в деянии знаменитого предка ее, хитрость употреблена была в орудие отмщения беззаконной дерзости, так теперь в той же хитрости она видит приличнейшее средство для сокрушения дерзости врага и молит Бога, чтобы именно таким достойным путем помог ей прославить Его Имя и Силу Правосудия Своего над дерзкими посягателями на Его святыни (9–14 ст.). Любопытно, что значение деяния знаменитого предка Иудифи – Симеона, так восхваляемого Иудифью, выступает по Бытию, 34 и 49 и д. в совершенно ином освещении. По тексту Бытия, Иаков был очень даже возмущен поступком Симеона. И это не по боязни лишь за последствия столь жестокой расправы; если бы только опасения мести за убиение Сихема руководили Иаковом в неодобрении поступка Симеона, он, конечно, не вспоминал бы об этом поступке с тем же резким порицанием спустя много лет, когда всякая опасность миновала (во втором из указанных мест Библии). Очевидно, Иаков был и принципиально против поступка Симеонова, в котором он видел излишне жестокую месть, узкое самолюбие и напрасное бесчеловечие, особенно ввиду искреннего раскаянии, принесенного Сихемом. Совершенно в другом освещении выступает дело Симеона по представлению Иудифи. |
| Нетрудно видеть, насколько положения Зейнеке являются произвольными. Если писатели царства Израильского могли делать тенденциозные вставки в священные книги, то с большим основанием писатели царства иудейского, которое все же оставалось и после плена сохранило значение центра религиозной жизни и места хранения священных книг, могли такие вставки выбрасывать. Этого мы тем более вправе ожидать от них в послепленное время, и особенно относительно связи с именем патриарха Авраама города Сихема, который находился в руках ненавистных иудеям самарян. Равным образом, наивно думать, чтобы рассказ 34 главы книги Бытия мог достигать своей предостерегающей от сближения с самарянами цели; тем более, что избиение сихемлян Симеоном и Левием, сыновьями Иакова, совершено было не в целях противодействия против сближения, но как месть за причиненное их сестре насилие. ( Быт. 34–31 ). При существовании в законе Моисеевом прямых и решительных запрещений против сближения израильтян с другими народностями Ханаана, этот рассказ с замаскированным предостережением являлся совершенно излишним. Укажем некоторые из этих мнений. Гункель не видит никаких внутренних побуждений к оставлению Авраамом Сихема и говорит, что просто повествователь хотел, как можно больше, местностей связать с именем патриарха Авраама и заставил его путешествовать в Вефиль и там сооружать жертвенник, что опровергается другим повествованием об освящении этого места впервые патриархом Иаковом 272 . По мнению Гольцингера, напротив, выходит, что не местности, бывшие хананейскими и сделавшиеся потом израильскими святилищами, были заинтересованы в том, чтобы быть связанными с именем Авраама, но наоборот: история Авраама, значение которого в израильских сказаниях было гораздо меньше значения Иакова, приурочивается к известным местностям, с целью таким искусственным путем возвысить значение Авраама; и таким образом, Авраам попадает в Сихем и Вефиль, местности, гораздо конкретнее связанные с историей Иакова 273 . Вместе с тем, Гункель указывает, что два сказания, связывающие Сихем и Вефиль с именами Авраама и Иакова, свидетельствуют о двух источниках этих сказаний, соединенных, в книге Бытия. |
| Евангелие начинается с генеалогии, которая указывает на Иисуса как на истинного царя из рода Давидова, в Котором находит свое завершение вся цепь иудейских царей, и в 1:18–25 рассказывается об официальном «признании» Его Иосифом, также «сыном Давидовым» (20), что служит дополнительным подтверждением царского статуса Иисуса. Волхвы ищут Его именно как «Царя Иудейского» (2:2). Однако из 22:41–45 мы понимаем, что роль Христа не ограничивается националистическими представлениями о «сыне Давидовом». Иисус пришел, чтобы провозгласить и установить Царство Божье, но при этом Сам Он выступает как Царь всей Вселенной. Только в этом Евангелии мы читаем о Царстве Сына Человеческого (13:41; 16:28; 19:28; 25:31–34), о котором говорится не менее возвышенно, чем в Ветхом Завете о Царстве Самого Бога. В начале служения Иисуса сатана предлагает Ему владычество над всем миром (4:8,9), но Иисус отвергает это предложение и, следуя по пути покорности Отцу, в конечном итоге получает право заявить: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (28:18). Удивительным образом, лишь пройдя через унижение на кресте как (свергнутый) «Царь Иудейский», Он обретает Свое истинное положение, положение Властителя неба и земли. Неожиданный характер царского положения Иисуса раскрывается для нас в двух фразах, которые «обрамляют» Евангелие. Вначале Он называется именем «Еммануил», что означает «С нами Бог» (1:23), а в конце Сам Иисус провозглашает: «Я с вами во все дни до скончания века» (28:20). Так Матфей позволяет увидеть, что в своем служении Иисус не только выступает как истинный Мессия Израиля, но и намного превосходит эту роль. Авторство и время написания В ранней Церкви сложилось предание, согласно которому это Евангелие единодушно приписывали перу апостола Матфея, бывшего сборщика пошлин в Капернауме, о призвании которого в самом Евангелии говорится в 9:9 (Марк и Лука называют его Левием). В соответствии с другой устойчивой традицией, полагали, что в оригинале оно было написано не на греч., а на древнеевр. или арам, языке. Оба этих утверждения ставятся под сомнение большинством современных ученых. |
| Матфей Матфей (дар Господень) ( Mф. IX:9 , Mk. II:14 , Лk. V:27 , Дeяh. I:13 ) – апостол и евангелист, написатель первого Евангелия, сын Алфея, иначе называемый Левием. О его призвании Господом из мытарей к апостольскому служению упоминается в его собственном Евангелии ( Mф.IX, 9 ), равно как у Марка ( Mk.II, 14 ) и у Луки ( Лk.V, 27 ). Он сидел у сбора пошлин, когда Господь призвал его. Любвеобильный глас Господа коснулся его сердца в то самое время, когда он находился, так сказать, в самом разгаре его мытарской деятельности. Следуй за Мной, сказал ему Иисус, и он, как кратко замечает Евангелие, встал и последовал за Ним. И в своем собственном Евангелии, при исчислении имен апостолов, он упоминает между прочим о своем прежнем занятии, называет себя мытарем, тогда как Марк и Лука умалчивают об этом. Далее мы видим из Евангелия, что по обращении своем ко Христу, он сделал большое угощение для Господа в своем доме и что на этом пиршестве многие из мытарей и грешников пришли и возлегли с Господом и учениками Его. Затем ап. Матфей является в числе 12 избранных учеников Господа, которых Он послал с проповедью по городам иудейским. По вознесении Господа на небо и сошествии Св. Духа на апостолов ап. Матфей, оставаясь долгое время в Палестине, проповедовал Евангелие иудеям, а потом отправился на проповедь другим народам (по одним, он проповедовал в Эфиопии и у парфян, по другим, у персов и у мидян). Уверовавшие иудеи перед его отбытием просили его оставить им в письмени то, что он проповедовал им устно, и вот он написал для них Евангелие, известное под его собственным именем и занимающее первое место в ряду свящ. новозаветных книг. Свидетельства церковных историков о кончине его не согласны. Одни утверждают, что он мученически скончался от огня в Эфиопии; другие – что он окончил жизнь свою в мире. Память его совершается Церковью в 16-й день ноября месяца и 30 июня. Читать далее Источник: Библейская энциклопедия/Никифор (Бажанов) – Москва : Локид-Пресс; РИПОЛ классик, 2005. – 795 с. ISBN: 5-320-00440-0 Поделиться ссылкой на выделенное |
| 4Мак.2:18. Ибо может трезвый ум, как я сказал, одолевать страсти, и одне из них умерять, а другия и уничтожать. 4Мак.2:19. Почему всемудрый отец наш Иаков винит бывших с Симеоном и Левием за то, что они по безразсудству внезапно избили Сикимитов, говоря: «проклят гнев их». 4Мак.2:20. Если бы разсудительность не могла сдерживать гнева; то он не сказал бы сего. 4Мак.2:21. Когда Бог создал человека словом своим; тогда насадил в нем страсти и нравы, 4Мак.2:22. и тогда же над всеми ими воцарил священнаго вождя, ум с внутренними чувствованиями, 4Мак.2:23. и дал ему закон, которым руководясь он станет царствовать трезвенно и справедливо и милостиво и мужественно. 4Мак.2:24. Как же, скажет кто либо, разсудительность не совладевает с забывчивостию и неведением, ежели она сдерживает страсти? Глава 3 4Мак.3:1. Вполне смешно такое слово. Ибо разсудительность сдерживает не свои страсти, а телесныя. 4Мак.3:2. Так, никто из вас не может отсечь похоти: но не быть рабами похоти помогает разсудительность. 4Мак.3:3. Никто не может отсечь гнева от души нашей: но умерить гнев можно. 4Мак.3:4. Никто из вас не может отсечь злонравия; но разсудительность может пособить вам не обуреваться злонравием. 4Мак.3:5. Ибо разсудительность – не искоренительница страстей, а противоборница. 4Мак.3:6. Это весьма ясно оправдывается жаждою царя Давида. 4Мак.3:7. Ибо, когда Давид, во весь день сражаясь с иноплеменниками, многих из них убил с помощию воинов народа своего; 4Мак.3:8. тогда по наступлении вечера, потный и весьма утомленный, вошел в царскую палатку, вокруг которой расположилось станом все воинство полководцов, 4Мак.3:9. Тогда все другие ужинали. 4Мак.3:10. А сей царь, как весьма жаждущий, хотя и были текущие источники, не хотел утолять ими жажды: 4Мак.3:11. а некое неразумное пожелание той воды, что у врагов, усиливаясь, сожигало его, и, ослабевая, поджигало его. 4Мак.3:12. Посему, когда щитоносцы жалели о таком пожелании царя, два молодые воина, силачи, уважив сие пожелание царя, вооружились всеми оружиями, и взяв сосуд, перешли окопы неприятелей, |
| Характерно и свидетельство Флавия, что за двести лет до написания его сочинения об иудейских древностях в наказание за многие грехи драгоценные камни, которые первосвященник носил на своем облачении, потеряли свой блеск. Вот те данные из иудейской апокалиптики, которые хорошо рисуют отношение к культу второго храма и причину этого отношения. Однако, и при этом еще необходимо заметить, что такое настроение, конечно, не проникло глубоко в народные массы, которые только шли за своими руководителями. Ясно, что все изложенное ничего не говорит о принципиальном взгляде на храм и культ. Если теперь мы обратимся к иудейской апакалиптике, чтобы узнать этот принципиальный взгляд, то найдем, что нет никаких оснований утверждать, что иудеи в этом пункте отвергли силу своего закона для будущего блаженного царства, – но, наоборот, найдутся все доводы в пользу противоположного мнения. Прежде всего несомненно, что вообще иудеи в исследуемый нами период времени держались весьма высокой точки зрения на установления, касающиеся праздников и культа вообще. Так, по Кн. Юбилеев II, 16–18, Бог по окончании творения сейчас же установил празднование субботы и на небе – ангелами лица и ангелами прославления, – и на земле. Там же в XXXII гл. рассказывается, как Левий видел во сне, что он и его сыновья определены к священству, а затем сообщается об исполнении Левием священнических обязанностей. Вообще заметна тенденция отнести соблюдение установлений, касающихся ветхозаветного культа, уже ко временам патриархальным, хотя в то же время установления эти существовали еще ранее, будучи записанными на небесных скрижалях (см., напр., в Кн. Юбилеев XVI о праздновании Авраамом праздника кущей). Точно такая же тенденция заметна и в Заветах 12 патриархов (см., напр., завет Левия VIII). В Кн. Юбилеев, кроме того, и прямо говорится о воссоздании святилища и обитании Бога среди иудеев (I, 17). Просьба о восстановлении жертвенного культа в Сионе является содержанием семнадцатого прошения ежедневной молитвы евреев Schmone-Esre, которая по своему основоположению относится к древнему времени 498 . |
| Вениамином. Букв.: «сын силы моей». 35 Во время пребывания Израиля. В Библии нет ни одного упоминания о жертвеннике около башни Гадер (Мигдал-Эдер), где согрешил Рувим. переспал... с наложницею отца своего. Вероятно, оба они стремились удовлетворить свою похоть и захватить власть ( 2Цар. 16,15–23 ; 3Цар. 2,22 ). За этот грех ( Втор. 22,30 ) Рувим вместе с Симеоном и Левием был лишен главенства (49,3.4). Оно будет отдано четвертому сыну Лии Иуде. 35 пришел... к Исааку. «Родословие Исаака» завершается его примирением с Иаковом. 35 сто восемьдесят лет. Долгая жизнь патриарха подошла к концу только теперь, однако Бог оставил ее без внимания еще с того момента, когда Исаак, передавая благословение, попытался воспрепятствовать осуществлению Божиего намерения (гл. 27). Глава 36 3637,1 Пророчества относительно Исава (25,23; 27,39.40) исполнились, и таким образом укрепилось величие Израиля, господствующего над Едомом (27,29). 36 Едом. Подобно тому, как имя Иакова стало названием страны Израиль, имя Исава стало названием страны Едом. 36:2–8 Это «родословие» сосредоточивает внимание на хананейских женах Исава и детях, рожденных в Ханаане до переселения на гору Сеир. 36 взял себе жен из дочерей Ханаанских. См. 9,25; 10,15–19. В более широком значении это понятие включает в себя все племена ханаанской земли. Аду. Перечисленные здесь имена жен Исава отличаются от упомянутых в 26,3 и 28,9. дочь Аны, сына Цивеона Евеянина. Согласно другим рукописям, «внучку Цивеона Евеянина». 36 пошел в другую землю. Т.е. не в землю ханаанскую. 36:9–14 Эта родословная сосредоточивает внимание на двенадцати сыновьях Исава (ст. 2 8), не считая Амалика, сына Фамны, которая была наложницей Елифаза. 36:15–19 Подобное перечисление имен свидетельствует о переходе семьи Исава от семейного уклада к племенному. 36:20–30 Эта родословная перечисляет коренных жителей Сеира, истребленных сынами Исава ( Втор. 2,22 ). С одной стороны, Исав предстает здесь как могущественный владыка, а с другой как слуга Израиля (27,39.40). |
|
|
