| Анфиса. Ничего, Раиса, не страшно. Ведь уж меня увозили, ты помнишь? Раиса. Помню. Только ты тогда скоро воротилась. Анфиса. Ну, что старое вспоминать! Вот я теперь и жду от Лукьяна Лукьяныча письма об этом об самом. Только как он его передаст? Раиса. Уж как-нибудь придумает. Анфиса. Тогда тебя к себе жить возьму. Раиса. Вот мы, Анфиса, заживем-то! По всем гуляньям, по всем дачам будем ездить. Я себе тоже военного выберу. Анфиса. А что же этот, твой-то? Раиса. Белобрысый-то? Ну, что за крайность! Кабы ничего лучше в предмете не было, так уж так бы и быть – от скуки. Анфиса. Разве он тебе не нравится? Раиса. Он мне что-то, Анфиса, гнусненек кажется. Анфиса. Зачем же ты с ним кокетничаешь? Раиса. От тоски. Все-таки развлечение. Ах, тоска! Ах, тоска! Анфиса. А он, пожалуй, подумает, что ты в него влюблена. Раиса. Пускай его думает, убытку-то мне немного. Анфиса. Знаешь, Раиса, что я тебе говорила-то, что бежать-то с Лукьян Лукьянычем? Ведь это, может быть, очень скоро будет. Я уж, что нужно на первый раз, приготовила; хоть сейчас собраться, да и была такова. Раиса. Вот я посмотрю, как ты убежишь, да и я, может, то же сделаю. Не умирать же тут с тоски, в самом деле! Химка вбегает, дрожа от страха и запыхавшись. Явление третье Анфиса, Раиса и Химка. Анфиса. Что ты, Химка? Химка. Пришел… пришел… Анфиса. Кто пришел? Химка. Башмачник пришел, башмачник пришел. Анфиса. Какой башмачник? Химка. Не знаю какой, не знаю. Батюшки, страсти! Говорит, знакомые послали, барышням мерку снимать, мерку снимать. Раиса. Это от Лукьян Лукьяныча, должно быть? Анфиса. Непременно. Кто ж его пустил? Химка. Я пустила; все спят, я пустила. Ах, страсти! Анфиса. Где же он? Химка. У садовой калитки дожидается. Он у калитки… Анфиса. Веди его сюда скорей, да смотри, чтоб не увидали. Химка. Сейчас, сейчас! Батюшки! сейчас! ( Убегает ). Раиса. Ишь, ты какой придумщик! Башмачника прислал. Анфиса. Благородного человека сейчас видно: у него все и поступки благородные. Ну, кто придумает башмачника прислать, кроме благородного человека? Никто на свете. |
| Раиса. Мы этого башмачника на весь дом шить башмаки заставим, он нам и будет письма переносить. Входят Бальзаминов и Химка. Явление четвертое Анфиса, Раиса, Бальзаминов и Химка. Анфиса ( тихо ). Да ведь это твой белобрысый. Раиса. Вот суприз! Анфиса. Беги, Химка, постереги у калитки: коли в доме проснутся, так ты дай знак какой-нибудь. Химка. Сейчас! Сейчас! Вот страсти-то! ( Убегает ). Анфиса. Однако как вы смелы! Бальзаминов. Любовь все преодолеваетс. Анфиса. Лукьяна Лукьяныча давно ли видели? Бальзаминов. Даже только сейчасс. Я от них к вам письмо имею. Анфиса. Так давайте! Бальзаминов ( подает письмо ). Извольтес, Они ответ просилис. Анфиса отходит, распечатывает и читает. Раиса. Вас зовут Михайло Дмитрич? Бальзаминов. Точно такс. Это я собственно для васс. Раиса. Что для меня? Бальзаминов. В таком видес. Раиса. Покорно вас благодарю. Анфиса. Раиса, поди сюда! Вы, господин Бальзаминов, извините, нам нужно поговорить. Вы посидите на лавочке, подождите. Раиса подходит к Анфисе. Бальзаминов ( садится на лавочку у забора ). Оченно хорошос. Анфиса ( читает ). «У меня все готово. Докажите, что вы меня любите не на словах только, а на самом деле. Доказательств моей любви вы видели много. Для вас я бросил свет, бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу более года в этой дикой стороне, в которой могут жить только медведи да Бальзаминовы…» Раиса. Ах, это правда. Анфиса. Правда! ( Читает ). «Кажется, этого довольно. Больше я ждать не могу. Из любви к вам я решаюсь избавить вас от неволи; теперь все зависит от вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите в сад. В переулке, сзади вашего сада, я буду ожидать вас с коляской. Забор вашего сада, который выходит в переулок, в одном месте плох…» Раиса. Да, братец давно говорил об этом. На этой неделе хотят починить. Анфиса ( читает ). «Мы разберем несколько досок, и вы будете на свободе. Мы с вами поедем верст за пятнадцать, где меня ждут мои приятели и уже все готово, даже и музыка…» |
| Постой, постой! Глянь-ка, никак, портрет опять на месте. Только это теперь не батюшка, а, кажись, матушка-покойница!.. Да и не матушка, а бабушка Аграфена Иоанновна, царство ей небесное. Тьфу ты… Мерещится, что ли? Ох, горе-злосчастье! Горе. Тут я, царь-батюшка, тута! (Прячется.) Царь. Это ты, Анфиса? В дверях появляется Анфиса. Анфиса. Я, батюшка, а то кто же? Стучусь-стучусь, а все достучаться не могу. Ну, думаю, угорели! Царь. Сама ты угорела… Ох, горе мое, горе!.. Анфиса. Доброе утро, батюшка. Царь. Кому доброе, а кому и нет… Анфиса. Что это вы, будто невеселы нынче? Царь. А чего мне веселиться? И на белый свет бы не глядел. Видно, на охоте простыл… Ох, тошнехонько! Анфиса. Не печальтесь, батюшка. Дайте-ка я вам волосики и бороду расчешу. Чай, не причесывались нынче? Царь. А чего там причесываться? Не к чему это… На портретах да на монетах все равно причешут, а для тебя я и лохматый хорош. Ох, ох, полегче последние волосы выдерешь. Анфиса (расчесывая ему волосы) . Что вы, батюшка, я потихоньку, полегоньку. А у нас, батюшка, новость, да еще какая! Царь. Знаем твои новости. Верно, опять купцы заморские понаехали, всякой дребедени понавезли. А у тебя и глаза разгорелись. Анфиса. И есть от чего разгореться, батюшка! Нынче гости заморские ларец рукодельный показывали индейской работы, весь резной, батюшка, из слоновой кости! Царь. Эко дело! Что ж ты, слоновой кости сроду не видывала? Да ведь у тебя из нее цельный тувалет, а не то что ларчик. Анфиса. Да не простой это ларец, батюшка. На крышке изнутри зеркальце чудесное! Царь. Удивила! Зеркал ей не хватает! Анфиса. Да я в этом зеркальце красавица писаная, глаз не оторвать, а вы говорите… Царь. Ты-то красавица? Да ведь ты вся в меня и в бабку-покойницу, Аграфену Иоанновну. А от нее, не тем будь помянута, лошади шарахались. Анфиса. А вы бы на меня в зеркальце поглядели, тогда бы и говорили! Батюшка, родненький, жить не могу — купите ларчик с зеркальцем! Царь. Ну уж ладно, коли у тебя другой заботы нет, так и быть, куплю. Эй, скороход, сбегай за казначеем. Да живо! |
| Белотелова. Откуда ж они? Красавина. Из диких лесов, говорят. Днем под Каменным мостом живут, а ночью ходят по Москве, железные когти у них надеты на руки и все на ходулях; по семи аршин ходули, а атаман в турецком платье. Белотелова. Зачем на ходулях? Красавина. Для скорости, ну и для страху. Белотелова. Пойдем в беседку, посидим, закусим! Красавина. Пойдем! Какой у тебя аппетит, дай тебе Бог здоровья, меня ижно завидки берут. Уж чего лучше на свете, коли аппетит хорош! Значит, весь человек здоров и душой покоен. Уходят. Явление второе На правой стороне. Выходят Анфиса Панфиловна и Раиса Панфиловна. Раиса. Тоска, Анфиса. Анфиса. Тоска. Раиса. Ой, батюшки, как скучно! Молчание. Анфиса. И нейдет и не шлет никого! Раиса. Да кого же прислать! Ты знаешь, к нам ходу нет. Анфиса. Он в прошлом письме писал, что придумает что-нибудь. Не послать ли Химку в лавочку: не дожидается ли он там с письмом? Раиса. За Химкой-то уж подсматривать стали. Бабушка все ворчит на нее, должно быть, что-нибудь заметила; да старуха нянька все братцам пересказывает. Выходи, Анфиса, поскорей замуж, и я бы к тебе переехала жить: тогда своя воля; а то ведь это тоска. Анфиса. Еще какая тоска-то! А за кого я пойду? Я лучше умру, а уж не пойду за тех женихов, что братцы сватают. Невежество-то мне и дома надоело. А мы сами немножко виноваты: тогда, как тятенька умер, уж мы много себе вольности дали. Раиса. Вот золотое-то было времечко! Есть чем вспомнить! Анфиса. Вот братцы-то нас и присадили. Такая тоска в этом положении. Раиса. Хоть волком вой! Ах, тоска, Анфиса! Ах, тоска! Анфиса. Я думала-думала, да придумала одну штуку. Раиса. Что же ты придумала? Анфиса ( оглядываясь ). Бежать с Лукьян Лукьянычем. Раиса. Что ты, сестрица! Как это можно! Анфиса. А что ж такое! Жалко, что ль, мне кого здесь? Взяла да и ушла. Конечно, пока мы здесь живем, так братья над нами власть имеют; а как из ворот, так и кончено. И деньги свои потребую, какие мне следовают. Раиса. Это, я думаю, страшно, сестрица, когда увозят. |
| Близкий топот копыт заставил ее взять себя в руки. К сенопункту верхом подъезжала женщина. Варвара!.. Нет, нет, кто угодно, только не она. Все ей простила, Григория простила, а этого… Нет, нет!.. Не зная, куда деваться, она побежала к кустам. Топот лошадиных ног сзади… – Анфиса! Анфиса!.. Постой, куда ты? Анфиса бежит не разбирая дороги. Прутья цепляются за подол, секут лицо. А шаги Варвары все ближе, ближе. Трещат сучья под ногами. – Да подожди ты бога ради… – Варвара хватает ее за руку. – Чего уж там… Я первая высмотрела, а ты на этот раз перехитрила… И то ладно, смеется Варвара, – старые долги плачу… Анфиса, задыхаясь от ярости, обернулась: – Уйди, Варвара, добром, прошу… – Да ты с ума сошла, Анфиса. Кабы я знала, что у вас всерьез… – Чего тебе надо? – Да ведь он уезжает. Взбеленилась! У меня с ним ничего и не было… Анфиса невольно замедляет шаг. – Вот те бог, Анфиса. Чем хошь поклянусь… Живым Тереше не вернуться… Анфиса идет все медленнее и медленнее, жадно вслушиваясь в слова. А Варвара, охваченная неожиданным порывом раскаяния, начала еще больше чернить себя: – Все это я, бесстыжая, подстроила… Он на меня и глядеть-то не хотел… Через час конь Анфисы, тяжело поводя боками, остановился у дома Марины-стрелехи. Старуха сидела на крыльце и жалобно всхлипывала. – Уехал? – упавшим голосом спросила Анфиса. – Уехал, уехал, родимый… – Но, разглядев, кто перед ней стоит, Марина вдруг ожесточилась: – Нет, тебя дожидается! Срамница! Человек на войну уезжает, а она… Председатель!.. Бога не боишься, хоть людей бы постыдилась… Ох, пусто у меня в домике стало… – запричитала снова Марина. Резким порывом ветра сдунуло с коленей старухи какую-то бумажку. Анфиса на лету подхватила ее. Она сердцем угадала, что это была за бумажка. “Анфиса, родная моя! Я не хочу говорить на прощанье о том, что произошло между нами. Вся эта чепуха с Варварой у тебя скоро пройдет, и ты, пожалуйста, не мучай себя, не расстраивайся… А если со мной что-нибудь случится, прошу тебя – позаботься о моем сыне. Ведь у меня дороже его да тебя нет никого на свете…” |
| Царь. Ну, коли свои, так нечего о них и докладывать. Только с ноги сбил зря. Начальник стражи. Ваше величество, я не стал бы докладывать, да они говорят, будто разыскали и ко двору доставили дерзостно похищенную у вашего величества драгоценность бесценную. Царь. Драгоценность, говоришь? Начальник стражи. С короной, гербом и портретом. Царь. Ну, коли так, зови их сюда. Музыка умолкает. Танцы прекращаются. Входят Купец и Дровосек. За ними вводят Солдата. Купец (кланяясь Царю в ноги). Ваше величество, царь-государь, соизвольте всемилостивейше принять от нас сию золотую табакерочку со знаками вашего царского достоинства и с августейшей личностью вашею, на крышке изображенною. (Подает на подушке табакерочку.) Царь (отстраняясь). Да нет, это не моя! Анфиса (хватает табакерку). Что вы, что вы, батюшка, это наша табакерка. Ей-ей, наша! Царь. Погоди, Анфиса! Не встревай! Не встревай! Анфиса. А чего тут ждать, когда я своими глазами вижу, что наша. Заморский королевич. О да, наша, наша! Анфиса. А как же! Я с малых лет ее помню. Бывало, сижу у вас на коленях и гляжусь в нее, как в зеркальце. Царь. Да когда это было-то! Мало ли у меня с той поры табакерок перебывало! Анфиса. Много ли, мало ли, а эта наша! Да как же вы, батюшка, ее не признали? Вот тут я еще крышку зубом поцарапала, открыть старалась. Видите? А вы — не наша. Где вы, купцы, эту табакерочку нашли? Купец (показывая на Солдата). У него отняли. Дровосек. У вора. Солдат. Ваше величество, дозвольте доложить. Много у вас в государстве воров водится, слов нет, а только я не вор. Анфиса. Как же не вор, когда табакерку своровал! Солдат. Не своровал, а купил, ваше высочество. Анфиса. Купил! Ну, а ежели и купил, так у вора! Солдат. Никак нет, у его величества сторговал. Анфиса. Как у его величества? Солдат. Точно так, за пятак, ваше высочество! Генерал. Ох, и дерзок, разбойник! Сенатор. Да в своем ли он уме? Казначей. Неслыханное дело! Анфиса. Ха-ха-ха! Табакерку у царя за пятачок купил! Ох, не могу! Ой, сил моих нет! Ха-ха-ха… |
| ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Анфиса, что самое сложное для советских, а сегодня – российских спортсменов на международных соревнованиях,? АНФИСА РЕЗЦОВА: Для российских спортсменов, я думаю, дисциплина. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: У нас такая плохая дисциплина? АНФИСА РЕЗЦОВА: Нет, как раз хорошая! Если бы мы не были дисциплинированными, мы бы столько не побеждали. Я считаю, это большой плюс, что российские спортсмены более дисциплинированы. Для того, чтобы выйти на международную арену, нужно много трудиться и ничего не бояться. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Как на международных соревнованиях встречают русских спортсменов? АНФИСА РЕЗЦОВА: Я бы сказала, в разных странах – по-разному. В Америке, в Канаде отношение к российской команде немножко жестче. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Видимо, чувствуют конкуренцию? АНФИСА РЕЗЦОВА: Да, я думаю, что все побаиваются русских спортсменов. Наша держава все-таки сильнее, и они это понимают. Я считаю, что нас боятся в любом виде спорта. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Почему? АНФИСА РЕЗЦОВА: Потому что мы сильные. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А почему мы сильные? АНФИСА РЕЗЦОВА: Мы сильные духом, сильные сердцем. Мы преданы своей стране, своей державе. Этим мы сильны! ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Вы общаетесь с другими спортсменами? АНФИСА РЕЗЦОВА: Обязательно. Сейчас я реже общаюсь с иностранными спортсменками, а когда мы тренировались, я дружила и с немками, и с болгарками, и с польскими спортсменками. По опыту своего общения с ними могу сказать, что негатив чувствуется не только по отношению к нашей стране. Везде есть разные люди, поэтому ни в коем случае нельзя обобщать. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: В детстве, когда я смотрел Олимпиаду, у меня часто возникал вопрос: «О чем сейчас думает спортсмен? Ему сейчас выходить, его уже диктор объявляет, на него смотрит вся страна … АНФИСА РЕЗЦОВА: Я могу сказать, какие мысли настигают лично меня, когда я иду по трассе или стреляю на стрельбищах. Одна мысль: «Вперёд, к победе!» Победить всеми правдами и неправдами, тяжело или не тяжело! Всем тяжело, но ты – сильнее! Но, конечно, когда выходишь на старт, тебя бьет мандраж. |
| Анфиса села за швейную машинку шить для фронта солдатские рукавицы. Петрок из табуреток построил танк и “палил по фашистам”, как и его отец на фронте. Вдруг собака залаяла, а потом заскулила. Женщина накинула платок и вышла из избы. — Что случилось, Кнопка? Анфиса открыла калитку, Кнопка бросилась вперед и подбежала к чему-то темневшему на снегу. Женщина наклонилась и увидела лежащего ребенка лет пяти-шести. Взяв дитя на руки, Анфиса вернулась в дом. Развязав платки и сняв шубу, она увидела, что это худенькая, слабенькая девочка. Петрок крутился рядом с матерью. — Откуда она взялась? А Кнопка молодец, правда, мам? — Правда, правда! Сбегай-ка за фельдшером, девочка-то без сознания. Мальчик мигом оделся и убежал. Месяц отвоевывала у смерти Анфиса девочку. Пришлось продать кое-что из вещей и поменять на лекарство обручальное кольцо. Петрок даже немножко ревновал, что мама так за ней ухаживала. — Что ты скажешь папе, когда он придет с войны? Он спросит тебя: “Где кольцо, которое я тебе подарил?” Что ответишь ему? — А я все ему расскажу. Он поймет. Ты, Петрок, не жалей кольца, жизнь девочки дороже. Ты меня не ревнуй, я люблю тебя, но ты же здоровенький и потому должен помогать мне, а не ворчать, как старый дед. И когда Анфиса уходила из дома, она просила сына смотреть за больной. Петрок для вида делал недовольное лицо, но потом соглашался. Однажды Анфиса, на заходя в дом, заглянула в окно и увидела картину, которая рассеяла все ее сомнения. Сын поправил подушку и одеяло у девочки, смочил ей губки мокрой ваткой и, что было самое удивительное для Анфисы, Петрок погладил неподвижно лежавшую худенькую ручку девочки. “Сиделка что надо!” — подумала Анфиса. И вот пришел наконец долгожданный день, когда девочка открыла глаза. Анфиса улыбнулась: — Слава Богу! Ожила! Петрок, стесняясь показать свою радость, нарочито грубо сказал: Наконец-то оклемалась, а то сиди возле нее. Мама знала, что это напускное, но все же строго сказала: — Петя, как тебе не стыдно так говорить! С этого дня здоровье девочки пошло на поправку, но она не разговаривала. Петрок сделал заключение: |
| Анфиса была болезненной, не было ни минуты покоя. Мне бы не справиться, если бы не мама с папой: моя безотказная надежная опора, наша семейная «скорая помощь» и служба спасения. Несмотря на это, недосып и усталость были хроническими, я раздражалась, мечтала о том, чтобы Анфиса наконец научилась обходиться без меня. И тут я забеременела Дусей, не прошло и полугода. Это был шок. Но Дуся давалась легко. Добрые люди посоветовали, и я воспитывала ее по системе, по которой категорически нельзя воспитывать детей. Если ребенок кричит, не нужно бежать к нему сразу — это баловство: покричит и перестанет. И Дуся мало нас беспокоила. Каждое утро начиналось с того, что она своим грубым голосом лепетала: «Ада, ада». Мы смеялись. У нее было прозвище Гуся, Гусинда — она была похожа на гуся, все-таки появился в доме живой гусенок. Однажды мы смотрели кино, Дуся в соседней комнате заплакала. Перестала. Снова заплакала. Перестала. Странно, думаю. Захожу в комнату и вижу такую картину: стоит Анфиса в своей кроватке — ей чуть больше года — с закрытыми глазами, с соской во рту и качает Дуськину коляску. Я поняла — двое лучше, чем один. Анфиска переключала внимание Дуси на себя. Я же могла часами просто любоваться их игрой в манеже. В общем, Дуся была полной противоположностью Анфисы. Спокойная и невозмутимая до одури. Как-то с детьми сидел друг семьи Димка Селезнев — верное наше сердечко. Анфиса ему жалуется: — Дуся меня укусила. — Дуся, — внушает Дима, — не смей кусать Анфису. Дуся молчит. Через несколько минут снова входит Анфиса и демонстрирует укус. — Дуся, — продолжает воспитательный процесс Дима, — если ты еще раз укусишь Анфису, мне придется тебя выпороть! Дуся молчит. Через пять минут Анфиса уже вся в слезах: — Дима, Дуся меня укусила. — Дуся, ты кусала Анфису? — Да, — отвечает Дуся. Дима от души шлепнул ее по заднице. Но решил проследить за происходящим. Приоткрыл дверь в детскую и видит: Анфиса подсовывает руку Дусе — «Ну, укуси, укуси меня!» И Дуся послушно кусает. Отношения Дуси и Анфисы всегда были соперническими . Сейчас, когда Анфисе четырнадцать, она даже рада, что я оставляю младших детей на Дусю. Анфиса более безалаберная, тщательнее, правильнее все сделает Дуся. А раньше у них всегда шла борьба за первенство, за старшинство. |
| В студии программы «Русский взгляд» – трехкратная олимпийская чемпионка Анфиса Резцова. Здравствуйте, Анфиса! АНФИСА РЕЗЦОВА: Здравствуйте! ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Анфиса, в вас столько жизнерадостности! Откуда Вы черпаете силы? АНФИСА РЕЗЦОВА: Откуда? Из народа! Я – из народа, поэтому я – очень общительный человек: много общаюсь – и с малым, и со старым... Я думаю, если мы будем вешать нос и обращать внимание на болячки, которых у нас осталось огромное количество после профессионального спорта, мы не будем энергичными и радостными. Жизнь заставляет не унывать! ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: За победой спортсмена стоит колоссальный труд. Чтобы достичь тех высот, которые достигли вы, нужно было очень много трудиться и очень много пережить. Вам не хотелось в какой-то момент всё бросить, оставить большой спорт и уйти? АНФИСА РЕЗЦОВА: Не хотелось, потому что я – целеустремленный человек. Если поставил цель, надо к ней стремиться всеми правдами и не правдами. В жизни не бывает легких побед, будь то спорт или любая другая область. Я хочу сказать огромное спасибо своим родителям, которые научили нас трудолюбию, научили любить труд и ничего не бояться! ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Вас отдали в спорт родители? АНФИСА РЕЗЦОВА: В советское время мы, наверное, больше были предоставлены сами себе. Наверное, нас во многом воспитала улица. Родители пытались как-то содержать семью: нас было четверо детей, и они зарабатывали на питание, одежду, воспитание… Поэтому мы были предоставлены сами себе и улице. В то время это было, наверное, неплохо. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Как вы в первый раз пришли в секцию? АНФИСА РЕЗЦОВА: Когда я была в шестом классе, к нам в школу пришел молодой преподаватель, закончивший пединститут, и набрал девчонок, желающих «покататься с горок». Нам бесплатно дали лыжи, экипировку. Так всё и началось. Многие в течение следующих полугода ушли. Нас пришло человек двадцать пять или тридцать, а осталось – семь. Первые тренировки катания с горок – это было здорово! А потом начались нагрузки, техническая сторона, стало сложно и неинтересно. К счастью, мне это нравилось, и я осталась в числе этих семерых. Мне нравилось так проводить время, потому что до секции я обычно приходила из школы и била баклуши на улице. |
|
|
