| Чтобы получающие патриарший сан «через симонию» не имели никакой надежды на получку ежегодной тысячной дачи, русскому резиденту в Константинополе повелевается наблюдать за тем, как и при каких обстоятельствах совершилась перемена на патриаршем Константинопольском престоле, о чем немедленно доносить Святейшему Синоду и иностранной коллегии. И только когда, по донесении резидента, «таких перемен в тамошних Константинопольских патриархах не окажется, но престолоправительствуют правильно и общим правоверных избранием по смерти предместника своего, а не чрез симонию сан патриарший на себя восхитив, то таковому и впредь повсегодно оную определенную по тысяще рублев на год милостыню, из означенной же пятитысячной рублевой суммы, отпускать вышереченным образом» 133 . Кроме денежных дач патриархам иногда посылались очень ценные подарки. Так, в 1626 году Иерусалимскому патриарху Феофану от царя и Филарета Никитича посланы были «серебряные вызолоченные рукомойник да лахань, весу в обоих 31 гривенка (15 1/2 фунта) и сорок золотников, а гривенка по 5 рублев, итого 159 рублей, 6 алтын». В 1644 году тому же Феофану послано было с архимандритом его Анфимом 10 окладных икон, «а на оклад на те иконы пошло ефимочного серебра, которое взято из сибирского приказу, пуд, 8 гривенок и 25 золотников, цена по 7 рублев фунт, итого 337 рублев, 27 алтын, 3 деньги. Да на тот же оклад пошло листового золота 7300 листов, цена по 9 рублев, по 24 алтына, по 2 деньги тысяча; итого 71 рубль, 6 денег. Да на венцы и на подписи взято из казны ж 44 золотых, по рублю золотой, итого 44 рубли. Да серебряным мастерам, от того иконного окладу от дела дано 65 рублев. Всего на иконный оклад изошло 517 рублев, 28 алтын, 3 деньги». В то же время Феофану сделана была и послана шапка (митра) ценою в 880 рублев, 29 алтын» 134 . В то же время и Александрийскому патриарху Иоанникию посланы были: 4 местные, обложенные серебром иконы, драгоценная митра из золота и каменьев «с яхонты и лалы и с изумруды и жемчугом обнизана», а также «святительская одежда со всею службою и понагея и посох» 135 . |
| Возвратясь в Ветрянку в 1754 году, Анфим стал называться «епископом кубанским и Хотинския Раи». Из Ветрянки поехал он наконец в Боровицу, где московская барыня, а теперь игуменья Елизавета с молоденькими дьякониссами и с попами Буркиными уже более года нетерпеливо ожидали возвращения своего архипастыря. В ветковских пределах он пробыл самое короткое время, необходимое только для сборов в дальний путь. Вместе с Елизаветой и дьякониссами, с попами и клириками им рукоположенными, и некоторыми своими приверженцами из мирян, всего с 15 человеками, поехал он в Хотинскую Раю, где обещал своим домочадцам тихое и безмятежное жительство. Дорогой Анфим очень сблизился с молоденькими дьякониссами: обе они сделались беременны. Проезжал Анфим гласно, с некоторою даже торжественностью, называя себя православным епископом, посланным будто бы от русского правительства в польские владения и в Молдовлахию отыскивать там беглых русских раскольников и вывозить их назад в Россию. Так сказался он и в местечке Радомысле. Случившийся в то время в этом местечке епархиальный католический епископ, узнав от своих людей о такой миссии проезжавшего Анфима, хотел подробнее и точнее удостовериться в том и послал за Анфимом, требуя, чтоб он немедленно явился к нему. Анфим перепугался и поскакал наскоро по дороге в Житомир. Его бегство возбудило в бискупе сильное подозрение; была послана погоня, и в двух милях от Радомысля Анфим со спутниками был схвачен и привезен к бискупу. Бискуп рассмотрел анфимовы бумаги и удостоверился, что он обманщик и никакого поручения от русского правительства не имеет. Вообще Анфим показался ему лицом подозрительным. Неточные, неопределительные и сбивчивые его ответы, а больше всего рваные ноздри внушили прелату подозрение, что это какой-нибудь преступник, бежавший с русской каторги. Он посадил Анфима в тюрьму вместе с дьякониссами и всем его причтом. «А которые были с бородами попы и мужики, тех всех перебрил, а его (Анфима) не брил, и деньги и сосуд его церковный и ризницу, которой у него было сот на пять, обрал». |
| Тексты мессы в честь К. и И. в основном заимствовались из общего проприя мученикам, в чтениях на день их памяти содержалось сжатое изложение агиографического предания с упоминанием о мощах, к-рые почитались в Риме (Missale Romanum ex decreto Sacrosancti Concilii Tridentini restitutum. Venetiis, 1574. P. 439; Breviarium Romanum ex decreto Sacrosancti Concilii Tridentini restitutum. Antverpiae, 1604. P. 964). В Римский Мартиролог под 26 сент. включено краткое сказание о К. и об И. В нем сообщается, что мученики пострадали в Никомидии при имп. Диоклетиане и президе Евтолмии, их тела были перенесены в Рим и впосл. положены в Латеранском баптистерии (Martyrologium Romanum ad novam kalendarii rationem et ecclesiasticae historiae veritatem restitutum. R., 1583. P. 171). В примечаниях ко 2-му изданию Мартиролога (1587) кард. Цезарь Бароний указал на поминовение К. и И. в греч. минологиях и на существование греч. версии «Мученичества...», к-рая, по его мнению, менее достоверна, чем латинская. Также кард. Ц. Бароний отметил случаи смешения К. с Киприаном Карфагенским и обратил внимание на ложную датировку его кончины в правление имп. Клавдия. Согласно Баронию, верная датировка следует из упоминания о еп. Анфиме; его кардинал отождествил с Анфимом , еп. Никомидии, пострадавшим в нач. IV в. (Martyrologium Romanum... accesserunt notationes auctore Caesaro Baronio Sorano. Venetiis, 1587. P. 437-438). Начиная с XII в. в средневековой лит-ре получил известность образ К.- бывшего чародея, ставшего образцовым пастырем и чудотворцем, а затем принявшего смерть за Христа. Самым ранним примером считается трактат Гиральда Камбрийского «Церковная красота» (ок. 1190), в котором среди текстов о добродетельных святителях, обладавших властью над злыми духами, изложена легенда об обращении К. ( Giraldus Cambrensis. Gemma ecclesiastica. I 27//Opera/Ed. J. S. Brewer. L., 1862. T. 2. P. 96-99). В «Зерцале истории» Винцентия из Бове († ок. 1264) приведен пересказ «Обращения...» и «Мученичества...», за к-рым следует гл. |
| С соблазнительной историей Афиногена имеет тесную связь история и третьего раскольнического епископа – Анфима. Это был чернец пожилых уже лет, человек быстрого ума и довольно начитанный, но в высшей степени своенравный, упрямый и надменный. Гордость и сгубила его, сделала „посмешищем для всех“. Сначала, к общему удивлению знавших его старообрядцев, Анфим назвался попом и стал отправлять священнические службы в им самим построенной и освященной церкви, в четырех верстах от Ветки („между Гомлею и Веткою, при Соже реке“, по словам Алексеева), в местечке Боровицах, где основал он жительство, прибежав из Москвы с одним купеческим семейством и какой-то слабоумной богатой барыней, которых умел забрать в свои руки 35 . Не довольствуясь тем, что выдал себя попом, он задумал еще, по примеру Афиногена и при его содействии, сделаться епископом. Для поставления в епископы он нарочно ездил к Афиногену: тот поставил его на первый раз только в архимандриты. В этом звании Анфим, нисколько не стесняясь, начал действовать по-архиерейски, и даже поставлял священников; но все-таки он видел нужду, порядка ради, получить архиерейское поставление, за которым и обратился еще раз к Афиногену. Этот последний не отказался поставить Анфима и в архиереи; но озабоченный распространившимися тогда слухами о его собственном самозванстве, не нашел возможным ни сам приехать для этого к Анфиму, ни его пригласить к себе, потому что не имел определенного местопребывания. Условились, чтобы поставление совершено было заочно: в назначенный день, именно в великий четверток, 11 апреля 1753 года, тот и другой должны были служить литургию, и в обычное время Анфим должен был возложить на себя архиерейские облачения, а Афиноген – прочесть молитвы на поставление епископа. Анфим исполнил условие в точности, – в определенное время, за торжественной службой, при большом стечении народа, облекся в архиерейские одежды и затем продолжал литургию по архиерейскому Служебнику; а что касается Афиногена, то в это время он был уже католиком и записался на службу в польские войска: если он вспомнил тогда об Анфиме, облекавшемся в чин архиерейства, то без сомнения только затем, чтобы поглумиться и над Анфимом и над всеми раскольниками... |
| Итак, после изгнания готской власти из Италии сотрудничество римских властей казалось обеспеченным. Однако личная политика Феодоры, благодаря которой была достигнута предварительная договоренность между Анфимом, Феодосием Александрийским и Севиром, вдруг стала “пробуксовывать”: разделенные между собой монофизитские партии получили слишком много влияния, которое было совершенно неприемлемо для Рима. Юстиниан вновь принимает решение сменить тактику. Севир отправляется в ссылку, его книги подвергаются сожжению, и Халкидон начинает насаждаться силой. Феодосий Александрийский был привезен в Константинополь, где ему предложили принять Халкидон. Он отказался и был отправлен в ссылку, а александрийским патриархом был назначен халкидонец Павел, немедленно предпринявший такие жестокие карательные меры против монофизитов, что его пришлось сместить и заменить более мягким Зоилом. На антиохийский престол был возведен бывший царедворец Ефрем, который также начал вводить халкидонскую веру жесткими методами светского чиновника. 8. Однако несмотря на строгую прохалкидонскую политику Юстиниана тайные заигрывания с монофизитами продолжились, но плоды их оказались совсем иными, чем Юстиниан когда-либо мог предполагать. Личная протекция, оказываемая Феодорой лидерам оппозиции, привела к непоправимо трагичным результатам: созданию параллельной иерархии и, следовательно, институциализации раскола. Идея создания “подпольной” иерархии появилась среди противников Собора еще во время правления Юстина I. Она несла в себе далеко идущие экклезиологические последствия. Со времени апостолов в функции епископа входило председательство в стабильной и постоянной евхаристической общине местной церкви, а все рукоположения подразумевали служение в конкретных, видимых и узнаваемых местных церквах. Каноническое законодательство IV–V вв. единогласно осуждает рукоположения ad personam, дающие право человеку совершать таинство где ему вздумается. Фундаментальный экклезиологический принцип всегда определял христианское служение как церковную функцию, а не привилегию, дарованную кому-либо. |
| Церк. ист. VIII, 6; Lact. De mort., cap. 14–15. Кн. VIII, 6. Лактанций, впрочем, не называет по имени тех придворных христиан, кои подверглись казни от Диоклетиана в Никомидии; о них он говорит: potentissimi quandam eunuchi necati, per quos palatium et ipse ante constabat (Были убиты некогда влиятельные евнухи, благодаря которым и дворец, и сам (император) прежде твердо стояли). Сар. 15. Ср.: 14. Quum pars quaedam conflagrasset… ira infiammatus (Diocl.) excarnificari omnes suos protinus praecepit. Cap. 14. Cap. 15. VIII, 6. Что писатель сочинения De mortibus persecutorum был жителем Никомидии, это хорошо доказывает Hunziker. Op. cit. S. 121. VIII, 13. Этого Лукиана не следует смешивать с другим Лукианом, обер–камергером Диоклетиана, исповедовавшим христианство. ______________________ А так как сам Евсевий ясно дает знать, что Лукиан пострадал при соправителе Галерия Максимине в Никомидии, после личной беседы с этим государем, в 311 или 312 то отсюда следует, что Анфим пострадал тоже уже при Максимине, в одном году с Лукианом. Дальше, есть прямой факт, указывающий, что Анфим пострадал в указываемое нами время: Лукиан из темницы в Никомидии перед своей смертью писал к антиохийцам послание такого содержания: " Приветствует вас, весь сонм мучеников, возвещаю вам, что Анфим–епископ сподобился мученической кончины " Здесь Лукиан извещает о смерти Анфима как о новости, как факте, только что совершившемся на его глазах; нельзя думать, что Лукиан пишет здесь о смерти Анфима, совершившейся 8 лет тому назад, если принять с Евсевием, что Анфим скончался мученически в 303 Итак, Диоклетиан неповинен в смерти епископа никомидийского Анфима, который умер в 311 или 312 году. Вообще, нужно думать, что Евсевий в своей " Истории " перемешал что относилось к гонениям более позднего времени, то он приписал самому Диоклетиану; еще он утверждает, что вместе с Анфимом пострадал " целый сонм мучеников " , а так как нам теперь достоверно известно, что Анфим пострадал позднее, то с уверенностью можно полагать, что и этот сонм мучеников пострадал также позднее, и, значит, Диоклетиан невиновен в крови этих страдальцев. |
| В него по решению президента Общества князя C. М. Воронцова вошли вице-президент ООИД H.H. Мурзакевич, действительный член ООИД П.О. Бурачков, отец Афанасий и инженер-полковник Κ. Е. Геммельман. Последний в качестве техника вместе с бывшим настоятелем Херсонесского монастыря, игуменом Анфимом должны были начать работы на месте. При этом главная задача программы для раскопок, сообщенной Обществом обер-прокурору правительствующего Синода графу Д. А. Толстому, сводилась к тому, чтобы «систематически раскрыть следы византийского Херсона, его храмов, а из извлеченных архитектурных предметов, разнообразных ваяний, монет и вещей создать Христианский Музей» 476 . Предполагалось выстроить само здание музея в виде базилики, провести реставрационные работы на храме Св. Климента Римского в Казачьей бухте и укрепить размываемую береговую линию контрфорсами 477 . Хозяйственное управление при Синоде выделяло на раскопки ежегодно по 1000 рублей. С 1881 г. на те же цели по 1000 рублей стало выделять Министерство просвещения 478 . Это была немалая сумма, учитывая, что дневной заработок землекопа составлял от рубля до полутора, а надсмотрщика – 3 рубля. Но в связи с тем, что центральная часть Херсонесского городища все больше застраивалась монастырскими постройками, были уничтожены или засыпаны без должного исследования многие памятники Херсонеса, а там, где раскопки все-таки проводились, они велись без соответствующих знаний, опыта, присмотра за рабочими, небрежно, «плантажным способом» и должных результатов дать не могли. Уже в письме от 16 апреля 1878 г. к вице-председателю ООИД H.H. Мурзакевичу К.Е. Геммельман признался, что не особенно часто бывает в Херсонесе и, самое главное, «определить за тем значение открытых зданий, монет и пр., описать это и вообще разобрать научно-археологически – не мое дело, а сделается теми членами Общества, которые знают более меня» 479 . Разумеется, подобный отрыв полевых работ от изучения добытого в их ходе материала оказался крайне пагубным и в значительной степени обесценил результаты раскопок. Их быстрота и масштабность объясняются именно отсутствием сопряженных с этим научных изысканий или хотя бы толковых описаний, чертежей. С декабря 1876 по декабрь 1884 г. были исследованы восточная часть главной продольной улицы города, крупная восточная базилика и кварталы рядом с ней, участок в районе «холма Уварова», то есть недокопанного епископального комплекса, открыт его баптистерий, храм-мартирий с подземной четырехконхиальной криптой, участок около Карантинной бухты, остатки городского водопровода и некоторые другие объекты 480 . Отчеты Общества об этих «правильных раскопках» печатались за соответствующие годы, но были предельно краткими и схематичными, а потому малоинформативными, путаными 481 . |
| Причиной же было разделение отечества На два города, которые стали главенствовать над меньшими городами. Души верующих были лишь предлогом, истинной же причиной было властолюбие; Не осмелюсь сказать - сборы и поборы, От которых весь мир жалким образом колеблется. Итак, как правильно было поступить перед Богом? Терпеть? Принять все удары бедствий? Идти, не взирая ни на что? Увязнуть в болоте? Идти туда, где не мог бы я упокоить и этой старости, Всегда насильственно выгоняемый из-под крова, Где не было бы у меня хлеба, чтобы преломить его с пришельцем, Где я, нищий, принял бы в управление нищий народ..? В чем-нибудь другом, если хочешь, требуй от меня великодушия, А это предложи тем, кто поумнее меня! Вот что принесли мне Афины, совместные занятия словесностью, Жизнь под одной крышей, хлеб с одного стола, Один ум в обоих, а не два, удивление Эллады И взаимные обещания как можно дальше отринуть от себя мир, А самим жить общей жизнью для Бога, Словесность же принести в дар единому мудрому Слову! Все рассыпалось! Все брошено на землю! Ветры уносят старые надежды! Куда бежать? Хищные звери, не примете ли вы меня? У них больше верности, как мне кажется. [ 6 ] Итак, горечь обиды не позволяет Григорию видеть в действиях Василия что-либо большее, чем борьбу за власть. Мы не будем вдаваться в подробный анализ мотивов, побудивших Василия развязать войну против Анфима: скажем лишь, что в ту эпоху всякая попытка отстоять православие была в какой-то степени борьбой за власть и влияние. " Рядовые " архиереи, вроде Анфима Тианского, как правило, занимали сторону сильнейшего, когда дело касалось догматических вопросов. Поэтому для Василия представлялось жизненно важным поставить на епископские кафедры твердых сторонников никейского исповедания, способных отстаивать православие. Григорий, очевидно, не видел этой " высокой политики " за житейской реальностью того, что он воспринял как борьбу " за брошенный кусок " . Не пожелав вступать в войну с Анфимом, он вообще не прикоснулся к своей епархии, не совершил там ни одной службы, не рукоположил ни одного клирика. [ 7 ] Нетрудно догадаться, что он сделал немедленно после своей хиротонии: ушел в пустыню и предался безмолвию, на этот раз без Василия. Из уединения Григорий посылает Василию письма, исполненные горечи и желчи: |
| 751 Chronicle ofZachariah ofMitylene, текст в Land, Anecdota Syriaca, III. 2340; перевод F. J. Hamilton and E. W. Brooks, London (Methuen) 1899 (только книги 3–6 действительно принадлежат Захарии). 753 На переговорах в Константинополе в 533 году Mansi VIII, 820c823D; Schwartz, Act. Cone. IV. 2, 16984. 754 J. Stiglmayr в Scholastik, 1928, pp. 127, 16189; 1932, pp. 5267. См. Lebon в R. Η. Ε. 1930, pp. 880915; 1932, pp. 296313. 755 Honigmann, Pierre l " lberien et les ecrits du PseudoDenys ÍAreopagite в Memoires de l " Academie Royale de Belgique, Classe des Lettres et des Seiences morales et politiques, XLVII. 3, Brussels, 1952, pp. 67. См. библиографию в Sources Chretiennes 58, Denys ÍAreopagite I, La Hierarchie celeste, introduction, p. xvii, nn. 1 и 2. Более полное рассмотрение этой темы и соответствующая библиография приведены в статье R. Roques, " Denys ÍAreopagite (le Pseudo)» в Dictionnaire de Spiritualite, III. 757 Он присутствовал на Константинопольском соборе 536 года и входил в первую комиссию, отправленную за отсутствующим патриархом Анфимом, однако его имя не значится ни среди подписей деяний собора, ни на документах, появившихся после четвертой сессии – Mansi VIII, 878с, 926с, 927А, 934вс. 773 V. S. c. 27, p. 111. 21–2. οκονβιωτικν μγαν в издании Шварца. Я предпочитаю менее понятное, но не менее достоверное прочтение βητικν (оно подтверждается двумя не рассматривавшимися, а также двумя упомянутыми Шварцем рукописями), которое может интерпретироваться как «дом, похожий на букву бета», то есть на 03. 791 V. S. с. 31 (115. 28116. 3). The Palestinian Georgian Calendar (ed. Garitte, pp. 80 и 286) подтверждает датировку, данную Кириллом, память Саллюстия приведена в нем под 24 июля. 801 205. 26–206. 35. Поскольку на сей раз новая киновия строилась на расстоянии примерно в одну милю на север, он, помимо прочего, должен был доставлять еду занятым на строительстве работникам. 813 V.J. Η. 211. 1519. Кирилл пишет о том, что набеги АльМундира начались уже после падения Амиды, то есть после 10 января 503 года. |
| 12-го Ноября 1665 г. возвратился в Москву грек Стефан Юрьев и подал отчет о порученной ему миссии, что Мелетий от всех скрывался; встретившись в Мутьянах с бывшим цареградским патриархом Парфением, Мелетий утаился от него, и Стефан один пошел поздороваться с ним, так как они давно были знакомы; Парфений звал его с собою в мутьянскую землю и он пошел туда для получения похвальных о себе писем в Царьград; пробыв в Мутьянах 20 дней, пришел в Царьград и, явясь патриарху в собрании, подал ему от мутьянского воеводы письма, а на другой день пришел к патриарху тайно и объявил ему царские грамоты, увидев которые, патриарх испугался и велел подать ему в другой раз, назначив для того другой тайный дом, где и прочитал те грамоты. Стефан рассказал патриарху об иконийском, что он говорил царю, будто он послан от него патриарха, что Мелетию он, патриарх, никаких грамот не давал и если какие окажутся, то они ложны. Услышав это, патриарх встал и с волнением говорил, что он никаких поручений иконийскому не давал и не знает куда он пошел; о Мелетии же патриарху были письма, чтобы он остерегался его и не давал бы ему грамот, так как о Мелетии говорили во многих местах; патриарх допрашивал Стефана: не с ним ли он и не укрыл ли он его у себя в доме? На просьбы многих и его Стефана, чтобы послать кого-нибудь из архиереев экзархом, патриарх говорил, что нельзя ни архиерея послать, ни грамот больше писать, потому что первые грамоты отбиты были казаками и посланы к крымскому хану. Потом патриарх сказывал, что английский посол говорил ему, что те грамоты у гетмана польского, и если он, патриарх, хочет получить их, то прислал бы на выкуп их десять тысяч ефимков. Все, кто только участвовал в этом были в отчаянии, ожидая каждый день себе смерти от турок. Этот длинный разговор закончил патриарх, сказав, чтобы великий государь изволил послать послов к турецкому султану, и тогда он сам пойдет в Москву. Дело это тянулось с 28-го Января до 22-го Апреля; Стефан каждый день ходил на патриарший двор и говорил, чтобы патриарх послушал государевых грамот. Наконец патриарх согласился послать грамоты, но с тем, чтобы Стефан из Царьграда поехал в Яссы, куда обещал их прислать с архимандритом Анфимом и Иваном Кондратовым. Грамоты доставлены были в Яссы 26-го Августа, и на другой же день Стефан из Ясс выехал. |
|
|
