| Составление ответов на замечания, равно как и некоторые по ним исправления поручены были высокопр. Филаретом самому автору A. Антонию. «И я, – говорил он, – действительно занялся этим делом весьма серьёзно: от этого работа моя вышла очень значительная по объёму. Но Владыка Филарет, как только увидел мою рукопись, тут же заметил: «ну ты, кажется, и впрямь как на экзамен или диспут написал целую диссертацию. По моему же не стоит и не следует». Заставляя меня не раз прочитывать по частям, он действительно настойчиво требовал выпускать очень многое, а наконец, и сам собственноручно ещё более сократил. Когда же пришлось представлять в Св. Синод, то он окончательно передумал и оставил только то, что касалось собственно двух вышеуказанных пунктов – о термине Религия и о Таинстве Миропомазания. В донесении своем Св. Синоду высокопр. Филарет писал: а) что им поручено было автору Богословия рассмотреть сделанные замечания и, если где и что можно и нужно, исправить в своей системе; б) это и было им сделано, а именно: некоторые незначительные выражения заменены другими, по местам вставлены цитаты, где их не было; на некоторые догматы приведены свидетельства из св. Предания и из св. отцов 178 ; некоторые §§ переставлены с одного места на другое без изменения их содержания, и вообще сделано только то, что относилось лишь к школьно-учебной стороне дела; в) но те из замеченных мест, кои касались серьёзной внутренней стороны, по его личному усмотрению и соображению, оставлены как было прежде; г) касательно значения и употребительности богословского термина Религия и вопроса «о неповторяемости св. Таинства Миропомазания» при сём представляется особое изложение». Это изложение, во всей подлинной точности, помещаем здесь, как замечательное по своему содержанию. I) «Не найдено нужным и справедливым вытеснять из нашего учебного Богословского языка слово – Религия. Ибо а) оно хотя не русское, а латинское, но усвоено уже русским языком и принято во все европейские языки. Не заключая в себе ни по составу своему, ни по значении ничего противного истине, и напротив весьма удачно выражая мысль, в нем заключающуюся, оно, подобно многим другим словам иноязычным, вошедшим в употребление на нашем языке, напр. |
| 124 Ректором Киевской духовной Академии был в эту пору архим. Димитрий (Муретов) , не имевший степени Доктора. В силу сказанных толков о том, что догматика Антония составлена из многих заимствований из академических лекций Димитрия, и слагалось ходячее мнение, что-де «Докторство» восхищено первым из под рук и глаз последнего, к тому же бывшего Ректора Академии. На это преосв. Антоний просто напросто отвечал, что заимствований, в смысле материалов, со стороны моей и не могло быть по самой не вместительности их в моей Догматике и по содержанию и по объёму её, как учебника. По кончине преосв. Димитрия было действительно опубликовано во многих газетах такое сведение: «Высокопр. Димитрий (Муретов) , будучи глубоко учёным человеком и прекрасным профессором, в то же время отличался необыкновенною скромностью: большая часть его лекций с его же согласия, вошла в известный труд его ученика – покойного митропол. Московского Макария (Булгакова) . В Историческом же Вестнике (1884 г. Февраль, стр. 344) в статье автора В.К. под заглавием: «Памяти Архиепископа Димитрия Херсонского» значится даже такой факт, что (выписываем подлинные слова) «Преосвященный Димитрий говаривал полушутливо, смотря на огромные тома Макарьевского Богословия: «тут мой крест (разумеется докторский), а его (Макария) цепочка. 125 См. в надгробной речи Архимандрита Филарета, бывшего бакалавра, потом еп. Рижского, сконч. в Январе 1882 г. 127 См. Слово на панихиде в первый год по кончине высокопр. Филарета, бывшего профессора академии Наз. Ант. Фаворова, а теперь профессора Киевского университета, Протоиерея и Доктора Богословия. 128 Замечательно, что мы, писавши эти сроки, встретили совсем иное, что свидетельствует автор «Очерка, жизни Прот. Г.П. Павского по новым материалам» о тот же высокопр. Филарете М. Московском и по поводу подобного же труда высокопр. Макария, бывшего Митроп. Московского. Вот его слова: «Известно, по крайней мере, что учебник его (высокопр. Макария) по Догматическому Богословию несколько лет пролежал под сукном на столе у Митрополита Московского Филарета и мог быть издан, с одобрения Св. Синода, не раньше, как только уже по кончине Митр. Филарета»... (См. «Русская Старина», 1880 г., Январь, стр. 123, составл. проф. С.-Петерб. Академии Н.И. Барсовым ). Не отрицая этого сказания, мы впрочем, будем иметь место сказать об этом факте своё слово, которое относится лично и к жизнеописуемому нами преосв. Антонию, так как он имел ближайший повод к этому и особенный интерес и рассуждал даже с высокопр. Филаретом Митр. Московским при свидании в Москве в 1866 году. |
| Таин; что – это безусловно обязательно будто только для главного священнодействующего лица, а предстоящие могут приобщаться только по произволению подобно тому, как диаконы в нашей Церкви могут участвовать в литургии и с приготовлением и без приготовления. Когда об этом узнал Владыка Филарет, – говорил преосв. Антоний, – то отнёсся слишком серьёзно; хотел было снестись по этому предмету формально с известными ему святителями Болгарскими и Сербскими, а мне поручил строжайше следить за малейшим проявлением чего-либо подобного. Нужно знать, что в числе студентов, в наше напр. время, были уже очень пожилые из священников, а из монашествующих находились один из Сербов, в звании протосинкелла, а один (из Болгар) архидиакон, бывший прежде на родине в роде директора училища и, по словам его, известный там сочинитель чего-то. Некоторые из этих лиц, и в большинстве, не выживали полного академического курса, а возвращались на родину в видах получения хороших назначений; даровитостью способностей они обладали почти все значительною. В нравственном отношении каких-либо неодобрительных наклонностей и проступков в них вообще не замечалось; взглядов и убеждений в смысле национально-политического чувства и настроения тоже, хотя личный патриотизм выражался иногда до энтузиазма, особливо в виду, бывших в это время, военных событий по поводу Крымской войны. При этих-то нравственно добрых началах и задатках, действительно, не могло не прививаться к ним всякое доброе влияние в деле их образовательного воспитания и не развиваться сознательно-благородное и благодарное сочувствие ко всему русскому, а непосредственно к месту воспитания и лицам – воспитателям, и в особенности к стоявшему во главе А. Антонию. Обращаясь опять к общей среде студенческой жизни и к действиям А. Антония на эту среду, мы не можем не высказать здесь того, что в своё время было тайною в действиях А. Антония, разумея последнюю в смысле христианском по слову евангельскому. Чтобы удовлетворить требованиям и условиям жизни студентов в возможно сколько-нибудь улучшенном виде, средства экономические в Академии были слишком ограниченны и прямо недостаточны по существовавшим тогда штатам. |
| Так и напишите; я и сам не иначе и не больше бы передал на письме, если бы предстояла надобность писать, в настоящий раз миновавшая моих немощей, ему не безызвестных». Письмо, с самым точнейшим изложением всего сейчас сказанного, было послано мною к преосв. Антонию на другой же день. Впоследствии, уже в Смоленске, при воспоминании об этом времени и в частности о сейчас сказанном моём письме, покойный влад. Антоний говорил: «Твоя весть была действительно для меня тогда первая. Что же было особенно приятно для меня, это, – что Владыка Филарет так верно изобразил моё состояние, как будто был у меня на душе. Я поспешил отписать ему тогда же по этому поводу со многими подробностями. То правда, что я урожденец не в южном крае, но двадцать четыре года, безысходно проведённые мною в Киеве со времени поступления в Академию в 1835 г., сделали свое дело. С другой стороны мне было грустно расставаться и с Михайловским монастырем. Я только что привёл к концу устройство домовой церкви и своих помещений 287 и начал было приступать к некоторым исправлениям в главном Соборе, и всего более желалось мне обновить тот придел храма, где почивают Св. Мощи Великомученицы Варвары. Одним словом – я не прочь был, чтобы возможно подольше пожить на викариатстве». «Смоленск был, впрочем, для меня не безызвестен, говорил преосв. Антоний. О самом Архиепископе Тимофее, как старце и желавшем выйти на покой, я знал ещё прежде из писем его к Владыке Филарету. Но последний, помню, отсоветовал ему тогда, водясь обыкновенными при этом рассуждениями при мысли об отставке: «Старость не радость, но и не наша вина; а думать о том, что из-за неё могут быть опущения по делам, значит винить самую старость. На старости переходить на новое место это другое дело, – не статно; а оставаться неизменно на своём, особенно долговременном, месте служения нам и старикам нечего смущаться. Во всяком случае, упреждать волю Божию и Правительства нам не должно: не беда, если пришлось бы дожить и до того, что будет предложено уволиться». |
| 306 Слово при прощании с Калужской паствой. См. Воскр. Чтение, издававшееся Киевской Академией, год XI. 307 Касательно образа действования на раскольников и самих мер к устранению совращений в раскол Высокопр. Филаретом были составлены пространные правила, которые будут изложены в своём месте за время служения его в Казанской епархии. Изложение этих правил на двух с половиной листах имеется у нас написанное рукой Высокопр. Филарета с перемарками по местам собственноручными же. – Авт. 309 Это письмо Священника Иакова Андр. Зверева к покойному Преосв. Антонию, бывшему тогда ещё Викарию Киевскому, которому писавший Священник был товарищем по риторическому классу в Калужской Семинарии. 312 Издание этих бесед, действительно, тогда же распространилось не только в Калужской пастве, но и по разным местам, так что можно встречать и теперь экземпляры в библиотеках при учебных заведениях, монастырях, церквах в разных губерниях и у многих частных лиц. 313 А впоследствии увидим, что Высокопр. Филарет выступил (в сороковых годах) открыто против возобновлявшихся попыток перевода В.З. на Русский язык. А наконец, пред самой кончиной (в 1856–1857 г.) и когда самим Св. Синодом было решено приступить немедленно к такому переводу всей Библии, – он вошёл со своим особым мнением в отрицание этого предприятия. 314 Это – отношение к бывшему Обер-Прокурору Св. Синода Графу А.П. Толстому было от 21 Декабря 1856 г. За оно же, с тем вместе, по местам, выправлено так, что было адресовано и на имя Высокопр. Филарета Митрополита Московского. 319 Там же. Дела за 1820–1824 гг. 4785, 4276, 4336, 4240, 4327, 4454, 4744, 4480, 4940, 4150 и 4245. 333 Слова, сказанные Высокопр. Филаретом Козельскому Голове в бытность его, в сане уже Митрополита Киевского, в Ските проездом в 1837 г. 334 Это же самое совершилось, но особенным знаменательным образом, в самом городе Калуге, где был перед посещением пустыни Высокопр. Филарет. Этот последний факт передан мне лично одним очевидцем – ныне Генералом Серг. Павл. Толстым, живущим в г. Казани, где он знал лично, бывши ещё мальчиком, Высокопр. Филарета в бытность его Архиепископом Казанским. Указываемый факт мы приведём в своём месте. |
| Здесь слезами своими омыл он грехи юности своей». Каковы же были эти слёзы, в буквальном значении слова, проливаемые им в эту пору, – об этом сохранилось свидетельство одного святителя – бывшего Преосвящ. Орловского Поликарпа. Находясь в Уфе Инспектором Семинарии – спустя двадцать лет после ректорства Филарета, этот Преосвященный сообщал, что он в Уфимском монастыре видел простенькой работы полукресло, на котором сидя Филарет облегчал своё горе слезами, от которых остались пятнышки на самом полукресле 110 . Конечно, среди этого горя и самых слёз он искал и находил себе облегчение и иного рода, а именно: «он в это время, – как значится в Записках о нём, – выучил наизусть всю Псалтирь и последние беседы Господа Спасителя с учениками своими и много-много созрел в жизни духовной…» 111 Но как видно, тяжесть скорби его доходила наконец до такой меры и степени, какая бывает посылаема от Бога, и то редко, на особенных только избранников Его: это минуты того оставления на мало время, в кои или остаётся страждущему взывать: «Боже Боже мой, Вскую мя оставил еси», или быть объятым и преодолеваемому тою бурею помышлений сумнительных, которые, может быть, опаснее самых тяжких страданий, и потому для избавления от них всегда является Божия помощь в особенных явлениях и знамениях. Но что же было перед этим?! По одному же понятию о знамениях Божиих и тем более по самому выражению – «не бойся» – можно судить, что в состоянии страдавшего совершалось что-то такое, за исход чего можно было даже опасаться... В Бозе почивший, сообщив сам в своих рассказах о явленном ему видении, передавал и то, что предшествовало сему видению в его личном состоянии, – но вносить в Записки последнее не позволил слушавшему и записавшему лицу, племяннику своему, бывшему тогда Ректору Киевской Академии Архимандриту Антонию, (впоследствии Архиепископу Казанскому) 113 . Между тем последний поведал мне слышанный им рассказ, чтобы поместить его и в биографии, – именно в следующем содержании. «Когда покойному Владыке приходилось испытывать то состояние, среди которых, как он выразился в письме к о. |
| Московский к преосв. Антонию со своими указаниями. В своём месте увидим, что между ними была переписка полемическая, в полном смысле, – именно по вопросу о назначении Благочинных по выбору. Сводя представленные данные, если и нельзя с одной стороны не видеть, что они наводят своего рода тень на некоторые действия преосв. Антония, – зато, с другой стороны, в них же видится и чувствуется то, что значительно искупает эти видимые тени. Последнее свидетельствуется ясно в самых даже отзывах Первосвятителей, – Киевского и Московского. Оба они, очевидно, не упрекали и, тем более, не осуждали действий преосв. Антония, а только благожелательно предупреждали и в тоже время направляли его энергию и ревность, отдавая ему самым этим должную честь, как выступившему современному деятелю. Так разумел и принимал это и сам преосв. Антоний. Он сколько глубоко чувствовал и ценил благовнимание Первосвятителей, – в особенности Московского, – выражавшееся в практических указаниях, столько же не преклонялся перед ними, как только лично авторитетными, ни в чём, касательно чего имел свои личные мнения и убеждения особые. В дальнейшем подробном обозрении разных сторон его епархиальной деятельности, мы увидим целый ряд самостоятельных и оригинальных мероприятий по многим вопросам епархиальной жизни, которые по праву и достоинству выдвинули его вперёд и поставили на степень едва ли не самых передовых, в тогдашнее время, деятелей епархиально-административной области, или даже, – как выразился автор статьи, – преосв. Антоний во многих отношениях опередил других епархиальных начальников. Такая архипастырская деятельность и заслуги преосвящ. Антония в Смоленской епархии были тогда же известны высшему духовному Правительству и удостоены были Высочайшего внимания и благоволения, особливо по поводу вполне успешных мер к улучшению духовно-учебных заведений, послуживших примером и для некоторых других епархий 321 . Правда, такая деятельность и самая известность имени преосв. Антония в Смоленской епархии, давали повод некоторым думать о нём, как об архиерее прогрессисте, и даже либерале 322 и отсюда делать свои наведения на неблагоприятные для него последствия в дальнейшей службе в Казани. Но преосв. Антоний, – говоря словами автора одной позднейшей статьи, относящейся к его биографии, – «оставался верен себе, не сидел сложа руки, а энергически действовал, боролся, насколько только представлялось для него это возможным» 323 . |
| Плодом всех этих личных действий преосв. Антония и было то, что в епархиальных Ведомостях, за последнее время его епископства в Смоленской епархии, во всяком номере, следовательно, через каждые две недели, встречаются десятки известий о новооткрываемых попечительствах с подробными списками многих членов всех сословий не только из местных жителей, но и сторонних в звании почётных. Наряду с известиями об учреждавшихся попечительствах, столь же часто встречаются в епарх. Ведомостях как постановления попечительств, так и приговоры самых прихожан об открываемых церковно-приходских школах. В последних преосв. Антоний находил ещё более отрадное явление, видя в нём, более верное и надёжное, скрепление взаимного сочувствия к общественно-церковным интересам в видах будущего развития деятельности попечительств и, в особенности, влияния духовенства на подрастающее поколение. Нужно, впрочем, сказать при этом, что преосв. Антоний руководился здесь тем главнейшим убеждением, что эти школы должны неуклонно соответствовать самому наименованию своему – «церковно-приходские» и потому иметь характер церковно-религиозный. Об учреждении этих церковно-приходских школ имеет быть речь в сейчас следующей главе. Глава XIV Делу первоначального учреждения народных школ церковно-приходскими Попечительствами в Смоленской епархии много помогло то, что по личной же инициативе преосв. Антония были уже открыты в некоторых приходах школы, заведённые исключительно трудами священников и, по местам, на одни собственные их средства. Эти-то школы сразу произвели такое действие на местных прихожан, что последние и тогда уже относились к этому делу с полнейшим сочувствием и благодарностью, и именно потому, что оно идет «по-церковному». Об этом были даже адресы от прихожан к преосв. Антонию. Этими-то примерами и воспользовался преосв. Антоний и, держась неуклонно вышеуказанного взгляда на заводимые школы в границах самого строгого понятия о них, как церковно-приходских, он ввёл в них и программу обучения такую, где всё направлено преимущественно на церковный лад, начиная с церковно-народного букваря на славянском языке и продолжая чтением по церковно-служебному Часослову и Псалтири. |
| О, если бы Господь даровал быть мне искусным и непостыдным делателем ( 2Тим. 2:15 ) в великом и многотрудном подвиге распространения и утверждения спасительной веры Христовой в пределах страны сей, среди заблуждающих, прельщённых и омраченных смыслом! Буди же, Ты, мне образом, наставником и помощником!» . Взирая на такой пример своего Архипастыря, так открыто словом и делом свидетельствующего перед всеми свои чувствования и обращения к в Бозе почившему своему предместнику, жители Казани действительно выражают ещё сугубейшую любовь и память к преосвящ. Антонию, а нераздельно с этим более и более обращаются и влекутся сердцем своим и к сему новому своему Архипастырю и этим самым достойно оправдывают и собственное, выше сказанное, соревновательное желание его быть Пастырем по сердцу паствы. Как на непререкаемое свидетельство такого постепенного усугубления чувств любви молитвенного чествования имени и памяти преосв. Антония мы должны указать на постоянное многолюдное стечение молящихся при годичных двукратных поминовениях его – в день кончины (7-го Ноября) 349 и день бывшего тезоименитства (10-го Июля), наконец и на то, в каком огромном числе, от первых самых дней до настоящих, подаются на проскомидии просфоры и помянники о поминовении преосв. Антония. Мы не можем не привести здесь факта, столь же несомненного в истинности, сколько истинна священность самого жертвенника, при котором был указываемый нами теперь факт, бывший недавно, именно в день Благовещения Пресвятой Богородицы, – день престольного праздника в Казанском кафедр. Соборе. Совершая при жертвеннике своё частное поминовение и видя, какое величайшее множество было подаваемо просфор и помянников, – так что прочитывать последние приводилось двум и трем лицам, – мы были истинно поражены от глубины умиления следующими словами одного из подававших просфоры к другому, читавшему помянники: «вы, пожалуйста, раскрывая всякий помянник и несмотря, прямо произносите имя покойного Владыки Антония… потому что решительно нет ни одного помянника, где бы имя его не стояло первым...» Самый тон этих слов, простых, но задушевных, так прозвучал в нашем слухе сильно и живодейственно, что только глубочайший вздох от умиления и осенение себя крестным знамением могли быть посильным соответствием их смыслу и значению. |
| Впрочем, в случае недоумения, с готовностью выслушивал предварительные словесные доклады, – и сделав всегда меткие указания, снова настаивал на исполнении. Насколько же неизменны и настойчивы были требования об исполнении заведённых им порядков, видим напр. в том, что когда высокопр. Филарет находился в С.-Петербурге, то и оттуда предписывал (Инспектору Семинарии – Антонию): «Еженедельные рапорты о благосостоянии Семинарии предписываю неопустительно присылать ко мне сюда, дабы я имел всегда полные сведения о Семинарии и обо всём случающемся в оной». И вот плодом такой-то общей попечительной деятельности Архипастыря и начальников Семинарии было то, что взамен представленных выше цифровых данных и количестве неучёных священников к концу святительства высокопр. Филарета состояло уже священников, кроме протоиереев, из кончивших полный курс 887, кончивших философский курс – 66, а прочих недоучек только 286, – которые были собственно остававшиеся из прежних 741. Тоже самое можно сказать и о числе студентов, поступавших в Киевскую духовную Академию в следующей именно градации: в 1839 году поступило два воспитанника из Киевской Семинарии, – далее – четыре, ещё далее – пять, потом шесть, а потом доходило и до двенадцати и более, считая с волонтёрами. Но замечательно, между прочим, здесь то, что поступавшие в таком большом числе в Академию, воспитанники не терялись собственно для Киевской Епархии. В продолжение академического курса высокопр. Филарет постоянно имел их в особенном внимании, справлялся об их успехах и поведении у начальства Академического, на экзаменах полугодичных и годичных, всегда непременно вызывал их, как своих, по выражению его доморощенных питомцев, и почти всегда, смотря по удовлетворительности ответов, приговаривал то bene, то valde bene, а то и – optume, или вообще: ecce quomodo nostri»... Сверх этого приказывал, чтобы эти студенты приходили и к нему иногда в праздники и тут-то он наперёд высказывал им, что желает и надеется увидеть их и на службе в своей же родной для них Епархии, или на местах учительских в Семинарии, или в училищах на должностях смотрительских и инспекторских, или на местах хороших городских в сане священства. В большинстве так и оправдывалось по особенному же участию и распоряжению самого высокопр. Филарета через посредство Академической Конференции, которой по тогдашнему Уставу предоставлено было право распределения окончивших курс студентов на служебные места в учебные заведения по своему Округу. Наконец, при Владыке же Филарете явились самые первые опыты, что присылались для образования в Киевской духовной Семинарии юноши и даже взрослые и из Славянских единоверных нам земель – из Сербии, из Болгарии и из Молдавии. В положении этих воспитанников он же сам первый принимал самое искреннее участие и эти воспитанники, по окончании курса в Семинарии, почти все поступали в Киевскую Академию, о чем будет речь ещё в своём месте с указанием на некоторых из этих заграничных воспитанников. |
|
|
