| Метеоры. 17 июня 1865. Четверток. Форма имени: τ Μετωρα – во множественном числе говорит ясно, что изобретший это название имел перед глазами висевший в воздухе или выдавшийся в него от земли или еще иначе как соседствующий с небом предмет в нескольких экземплярах. Проверить такое подсказываемое филологией предположение легче здесь, чем в Водене, в Гревено, в Янине и многих других местах варваро-греческих. Странно, что подобно всем приведенным именам, и Метеоры тоже не есть именование древнее из языческой эпохи места, но еще страннее, что его не знают и византийцы, более всех пригодные к фабрикации его. Таким образом, тому, кто хотел бы отыскать такую, замечательную по физическим свойствам местность у древних историков или географов, остается руководиться одними догадками. Перебирая имена городов Фессалии, занесенных древними в свои писания и отыскивая в них какие-нибудь признаки позднейших Метеоров, необходимо, кроме прямых указаний на их положение, если таковые имеются, прибегать к пособию и грамматики, и именно к множественной форме того или другого имени. Имена в такой форме 214 действительно есть. Кроме упомянутых нами Фер приводятся еще населенные местности: Гонны и Гомфы. Первая лежала при входе в Темпейскую долину и, следовательно, была далеко от нашего места. О второй у Юлия Цезаря прямо сказано: „Пришел в Гомфы – первый город, когда идешь из Эпира в Фессалию“. Такое выражение писателя самовидца и самодетеля весьма подходит к положению Метеор. Если мы присовокупим к сему, что γμφος значит деревянный гвоздь, клин, стержень, то вероятность тождества Гомфов с Метеорами может перейти в прямую достоверность. Но в промежуточный между Гомфами и Метеорами период тут являются еще не менее подходящиее к делу Стаги ( Σταγο), тоже форма имени во множественном числе. Правда, что имя это придавалось нынешнему городку Калабаке, которого епископ доселе титулуется Стагским, а по неумелому переводу Стагонским ( Σταγν), но и самый город, видимо, есть только как-бы приставок к Метеорам, без них, вероятно, и не появился бы; из них вышел и ради их живет, сам в себе не имея положительно ничего жизненного и привлекающего. |
| Меццово. 16 июня. Среда. Уступив просьбам «друга гор» по старой его профессии, т. е. Терпка, мы хотя и не изменили своего решения спать на открытом воздухе, но насколько могли завесили свою ложницу рогожами, забранными из комнат. Поступлено было опасливо, но не совсем расчетливо. С рогожами нам вынесены были и именно те неумолимые враги человека, от которых мы бежали, рискуя самим здоровьем своим. Часов до 10-ти я приводил в порядок свои дорожные заметки под храп товарища, прерываемый по временам стоном и как бы глухим говором, выражавшим чуть-ли не угрозу. Смысл ее я понял, когда, потушив фонарь, сам взыскал покоя. Уже была полночь, а я все еще не спал, борясь ожесточенно, но совершенно напрасно, со старожилами Пинда. Естественно, что чувство жизни присущее и неуловимым взором (а руками и подавно) организмам заставляло их укрываться там, где потеплее, а голод... Но, что говорить? Рассвет нашел меня уже опять бодрствующим и судорожно зевающим. Чуть восходящее светило дня озарило розовыми лучами своими противолежащие нам высоты, я направил свою зрительную трубку на венчавшую их кучку зданий. Это было Меццово, печатаемое на картах большими буквами и от давних лет привлекавшее к себе мое внимание, а с ним и воображение. Почему-то как бы не верилось даже, что это оно самое наше европейское Квито, у которого берут свое начало пять рек, и которое представляется как бы господином и хозяином всего Пинда. Труба дает различить с десяток невзрачных домов, верх одной церкви, что-то похожее на башню или на мельницу, и – ничего более. Просилий, очевидно, отвернулся от Анилия и – поделом. На нашей стороне всего насчитывается (невидных с места наблюдения) 50–60 домов, а на той стороне их скучено до тысячи. Полагая на каждый дом по 4 типических души, получим население Меццова в 4 тысячи, а с Анилием до 5 тысяч, все валахов или цынцарей – по «Буе», влахов и греков – по „Хронографии“. О присутствии тут чего-нибудь славянского никто не говорит. Даже Гильфердинг, уж на что чуткий славофил – и тот не осмеливается занесть столицу Пинда в список славянских местностей Эпира. |
| От дней краля Самуила до Гильфердинга, думаем, постоянно и непрерывно верилось, что Превеза есть славянское слово. Для нас русских, вне всякого сомнения и состязания, Превеза идет за перевоз – какой, чей, когдашний? Это уже второстепенные вопросы, которых и разрешать не стоит. А между тем, ступивши с русской точки зрения, например, на Сербскую, вместо перевоза натолкнешься, пожалуй, на перевязь. Затем, чтобы албанцы, старожилы всего западного берега Балканского полуострова, не отыскали в своем языке чего-нибудь созвучного Превезе, в этом и на минуту нельзя усомниться. Наконец, лингвистический хаос, окружающий нашу временную резиденцию, одним почерком пера рассеивает эллинствуюшая „Хронография“. Вот что гласит она: при частых сообщениях Итальянского берега Адриатики с Ионийским, на этом месте моряки имели склад продовольствий Πρεβεζινε (немного не так. Итальянцы произносят: Provvisione или Provigione), из чего греки, по гению своего языка (!), сделали Превезу. Славянское имя города, таким образом, обращается в иллюзию или в иллюзорию, т. е. в издевку над славянофилами. В первый раз имя ее (по хронографии) известно стало в 1495 г., когда забрали ее Турки в свои руки (у кого?). Несколько раз она переходила потом от Турков к Венецианам и обратно, пока в 1797 г. не досталась французам, у которых забрал ее Али-паша Янинский, несмотря на то, что по договору 1800 г. между Турцией и Россией выговорена, вместе с Ионическими островами, и ее независимость, так что в период хозяйства нашего на островах фактически повластвовать нам в Превезе и не удалось. Хитрый Тепеленец умел нас водить за нос, находя конечно наилучшим для своих целей лавировать между Франками и Московами с одной, и между Румами и своим номинальным правительством, с другой стороны. В журналах операций нашего архипелагского флота занесено под 8-м февраля 1806 года следующее обстоятельство: стало известно, что французский крейсер овладел нашим транспортным судном в Превезской пристани. Адмирал Сенявин отрядил бриг на выручку транспорта. Произошло тут под городом сражение между бригом и крейсером, длившееся полтора часа. От выстрелов, при этом случае, пострадал и город. Освободив судно, бриг отвел его в Корфу, где находился наш фло. Все это происходило на глазах у военного брига Турецкого, нашего тогдашнего союзника, не ударившего палец о палец при сем обстоятельстве. Итак, если не русским духом, то русским порохом дышала когда-то экс-Славянская Превеза, провизия тож! Теперь она греко-албанский город, вмещающий в себе до 5000 христиан и 800 магометан. Христианское население разделено на 11 приходов по числу церквей (8 безприходные церкви есть за городом), от 50 до 80 домов в каждом. Жители большею частию народ торговый, зажиточный, отчего и понятно становится, почему Артский владыка предпочитает жить здесь, на самом краю своей епархии. |
| Охрида. 2 июня 1865. Последние впечатления ресненские были лучше первых. Подняв глаза от записной книжки, я увидел в окне голубое небо, правда, еще крепко борющееся с темными массами облаков, но уже готовое одержать победу над непогодой. Дождь давно перестал. Лошади поели, мы обогрелись. Что же еще больше? Терпко доложил, что сияет солнышко, и что пора нам посмотреть на него. Дружелюбно простились мы с хозяином и гостями-поздравителями пожелав им, чтобы на их любезной Равне водворилось полное равенство племени, языка, веры, а главное – общечеловеческих прав. Последнее весьма немешало прибавить; ибо нигде так, как под политическим гнетом, не зараждаются и не самоуправствуют маленькие тираны-мироеды (в роде здешних чорбаджей) и нигде их подавляющее значение не вредно так, как в мирном и неразвитом населении болгарском. Мокрые седла лошадей наших напомнили нам непрочность ласки уже успевшего скрыться небесного светила. Их нужно было согреть избытком собственной теплоты, на которую трудно было расчитывать при пронзительном ветре, ожидавшем нас снова на горах. Горный хребет, который предстояло нам пересечь, на карте не имеет особого названия. Ту часть его, по которой мы проедем на верху, нам наименовали, впрочем, Истоком, – почему и отчего? Увидим там на месте, сказано было нам в напутие. И за Ресною мы продолжали держаться тогоже диагонального направления, подвигаясь к горам и незаметно возвышаясь. Становилось тепло, а по временам оказывалась надобность в зонтике, который кстати, защищая нас, сушился на солнце. Через час пути мы достигли давно намеченного лысогорья или первого подьема на планину, разделяющую бассейны преспинский и охридский. Стали вместе с тем открываться живописные виды на обширную Равну. Но, чтобы любоваться ими, нужно было оборачиваться вместе с конем, что не так-то легко было сделать. Впрочем, я успел схватить взором очерк громадного озера Преспинского, насколько позволял всмотреться в него, все еще носившийся по нему туман утренний. Гора же Перистери и весь профилировавшийся за нею хребет Боры были совершенно в облаках. |
| Поздравляем себя не только с добрым, но и с хорошим утром. Погода окончательно установилась и предвещает настоящий летний знойный день. Успокаиваем себя мыслью, что там „в горах“ (как-будто и без того мы не находимся на абсолютной высоте 1600 футов!) будет прохладно. Мысль о „горах“ всучила нам в руки и карту их. Изъездивший их Пуквиль, разумеется, тут-же присутствовал, раскрытый на том самом месте 1-го тома, где у него вставлена картинка: Vue de Janina et du Pinde. Вид предположительно снят с острова, потому что город с обоими „рогами“ своими видится en face. Рисовавший, таким образом, должен был сидеть спиною к Пинду, а, между тем, на рисунке за озером, занимающим первый план и городом видна у него масса гор, покрытых снегом, а над ними высится, кроме того, еще громадный конус тоже белый, приходящийся на параллели южной оконечности города. Как мог составиться подобный вид, не понимаю. Предположить, что весь снеговой хребет заозерный изображает горы, стоящие к Западу от Янины, мешает подпись: et du Pinde. Выходит как-будто уже licentia zographica, позволительная какой-нибудь „книге космографии“, a вовсе не капитальному сочинению: Voyage de la Grèce. Как бы то ни было, поражающая громада гор и помимо рисунка смотрит в глаза нам до того внушительно, что готова навесть уныние на душу, хотя мы уже и „видали виды“, по пословице. Ее нужно пересечь, чтобы спуститься в Фессалию. Обсуживается программа экскурсии. Отдыхаем в хане X, обедаем в хане V, ночуем в хане Z, – острит товарищ мой ханолюбивый. А где же, в самом деле, придется нам ночевать сегодня? – спрашиваю я. Ответ бывальца: – в Меццово. Боязливое возражение: – до Меццова ведь 12 часов?... Ответ: – двенадцать добрых! Вот перспектива! Добрые-то в таких горах должны показаться весьма злыми. Но что делать? Придется пересчитать их. Зато виды, краски, тени, флора, фауна, – подшучивает спутник. – Прибавьте, – говорю я: – и довги человецы с долгими барутами (ружьями)... – Ну, уж на этом извините, – говорит мне одобрительно лицо, отвечающее за свой район. – Блаженной памяти Али-паша не шутил с долгими туфекями (тоже, что барутами). Он угомонил рыцарей ущелий. Да к тому же дорога, которою вы поедете, есть большая, караванная. День и ночь тянутся по ней торговые люди из Трикал в Янину и обратно, и ханы с алгебраическими буквами, пожалуй, не пустые слова. Вот увидите... Все это говорилось, когда мы, по примеру Израильтян, с покрытою головою и жезлом в руке ходили вокруг стола, направляясь от раки к раку и обратно, одним словом, когда закусывали на дорогу. Настроение общества было благодушное. Можно было пожалеть немного, что отличный хозяин не простер относительно нас до конца своего великодушия, не решился прогуляться с нами до самых Метеор, но пожаловаться на то было бы уже непозволительною дерзостию со стороны таких непрошеных гостей, как мы. |
| Преспа. 5 июня. 1865. Суббота. Спали повалкой на полу крепко и беспробудно не только до света, но и до солнца и даже до... Терпка, который доложил, что у него все готово. Предстояла грустная разлука с одним из компаньонов, который, проводив нас по своему “району“, возвращался в свою резиденцию к своему начальству, на первых порах оставшемуся без него, как без рук. Я завещал ему в свободный от занятий час и день доискаться Слимницы 63 и узнать, что там есть, и чего нет. С великодушием, будто-бы „царским“, вознаградили мы (95 пиастров) за ночлег свой гостинника, сели бодро на бодрых коней, пожали друг другу руки, отъехали, еще посмотрели партия на партию, взмахнули зонтиками и поехали – два всадника на север в гору, а четыре – на юг, по продолжению Равны, залитой тут водою. Минут 5–6 что-то тянуло голову назад, а потом пресловутая „волна жизни“ охватила нас своим свежим чувством настоящего, и – прошедшего как не бывало! Назад не приходилось смотреть, чтобы хотя невольно возвратиться к нему. Дорога наша шла по самому берегу озера. Было на чем покоить глаза. За далеким берегом его к западу высились горы сплошным кряжем. Верхушка вчерашней Галичицы задернута поднявшимся с озера паром. Налево к востоку возвышается покато на несколько верст западный склон Перистери, густо покрытый лесом. И еще раз не удается мне словить и запечатлеть в памяти облик любезной „голубки» с запада. Ближайшие высоты закрывают ее. Погода стоит великолепная. И свежо, и тепло, и чисто, и светло, и ласково – прибавил бы я, если бы надеялся передать этим словом подводимое под него ощущение. Минуты переживаются бдагодатные, „на досуге“ правится мысленно утренняя молитва – по “дорожному уставу“, с которою, оказывается, не легче ладить, чем и с ленивою лошадью, убавляющей ход, чуть только перестанешь трогать ее железом стремян. Но у молитвы я заметил другой норов, объяснить который нелегко из начал книжной психологии. Никогда она не отстанет, а забежать вперед любит... Вот и сегодня, место ей было еще на Шестопсалмии, а она уже забежала в Великое Славословие, воспользовавшись общим тому и другому месту текстом... |
| Ресна. 2 июня 1865. Среда. К утру и огонь погас, и заходил по лачуге холодный ветер, возвратилась сырость, поднялся кашель... кто-то, выглянувший за двери, утешает известием, что „неба не видно“, и что дождь хлещет, как вчера у… Под влиянием таких вестей, прошла охота спать. Встали, когда не было видно еще и земли, развели огонь и снова „насушивались на дорогу“. От огорчения даже самовара не поставили и стоя толклись на одном месте, в ожидании, пока Терпко приготовит нам лошадей. Давно уже не запомню такого скучного и тяжелого утра. Кажется, решись только задеть кого-нибудь хотя малейшим вопросом, такою ответит тебе любезностью что рад будешь прикинуться глухим. Чуть рассвело настолько, что можно стало различить лужу с озером, чтобы не заехать в последнее, мы сели на коней, и потянулись молчаливой вереницей, укрываясь под зонтиками от неумолимого дождя, на север к Ресне. Холодный январский ветер дул нам прямо в лицо и мешал смотреть по сторонам. Об озирании вспять на озеро не могло быть и речи. Оттого, общий вид его не запечатлелся в моей памяти. Бывальцы утверждали, что есть сходство местности с иорданской равниной при Мертвом море, при чем положение тамошнего Иерихона будет соответствовать здешней Ресне. Только такого холода, вероятно, никогда от века не бывало на знаменитой равнине библейской, какой совсем неожиданно встретили мы сегодня здесь в июне месяце. Правда, мы были, вероятно, тысячи на три футов выше поверхности Мертвого моря, да градусов на десять может быть и севернее его. Главная же разница состоит в том, что Ресну окружают горы не чета Палестинским, покрытые, как мы видели, отчасти снегом еще в июне месяце. Западная береговина ее, смотря снизу, не поражает своим суровым величием, каким веяло от Сухой Горы и еще более от Перистери, но, судя по карте, и она достигает 5000 футов высоты. Следовательно, есть где развернуться и расходиться старой знакомке нашей стуже. Не раз пересекаем мы притоки речки, несущей свои, теперь бурные и мутные, воды в Преспу. Ресна дала нам себя заметить далеко впереди двумя-тремя темными пятнами еще у самого озера. |
| С 9 часов Омония стала разводить пары, а в 10 снялась с места. Благословив ее на всенощное бдение, я в самых сладких мечтах о завтрашнем прерадостном дне, посидел на палубе, но утомление от ходьбы по городу и начавшаяся легкая качка навели вскорости на мозг еще более сладкую дремоту. Не дождавшись потому, пока Посидон донесет судно наше, как перышко, через 50 стадий на своем гигантском трезубце к своему преславному капищу на Рионе, мы с товарищем сошли вниз, оставивши „философа“ доискиваться глубокого смысла в том, что Ахиллевс, сколько бы ни быстро тек, никогда не опередит черепахи. Нашей попыткой объяснить древний паралогизм тем, что под черепахой надобно разуметь Омонию, Патриду и пр., мыслитель остался недоволен. Под убаюкивающий нескончаемый такт машины, мы спали, на этот раз, беспробудно. Было 5 часов утра, когда sior Camerotto громко возвестил в кают-компании: ρθαμεν στν Κρινθον! Можно представить, как магически подейстровало на слух золотое слово Коринф! По устарелым понятиям, я ожидал, что мы придем в лачужный поселок Лутраки, которому вторит на той стороне такой же Каламаки. И вдруг – Коринф! Какая сила сдвинула классическое имя с приуроченного ему места на морской берег? Я поспешил на палубу, чтобы скорее насладиться зрелищем именитого города. Мне памятен старый город, верстах в 5-ти лежащий к Югу глубже в материк, весьма непригожий и кончивший тем, что стал ни на что непохожим, т. е. совершенно развалился от неоднократных землетрясений. Теперешний приморский выселок его, еще очень незначительный, обещает, впрочем, хорошую себе будущность. Место весьма пригодное для торгового движения. Один недостаток, но зато капитальный, у него, это – недостаток в пресной воде, коею богат был настоящий Коринф – старый, давний, древний, стяжавший такую громкую известность во всех отношениях, так что в его цветущие времена обратилось в поговорку: „не всякому плыть в Коринф“. У него были две пристани на двух морях, Кенгхрей на Саронском и Лехей на тезоименном ему Коринфском заливе, обе давно исчезнувшие даже из памяти народной. Выстроен ли новый Коринф на месте Лехея, остается вопросом, но что его напрасно отодвигает в Лутраки г. Рангави в своей книге: Τ λληνικ, с этим согласен даже вчерашний наш фидософ. |
| Ситуация в Хевроне: радикальные мусульмане против Русской духовной миссии Происходящее в Хевроне прокомментировал ключарь подворья святых Праотцев в Хевроне иеромонах Алексий (Елисеев). 31 января, 2014 Происходящее в Хевроне прокомментировал ключарь подворья святых Праотцев в Хевроне иеромонах Алексий (Елисеев). 19 января, в городе Хеврон (Палестинская автономия) состоялось оглашение судебного решения по поводу регистрации земельного участка Русской духовной миссии. Событие это вызвало серьезные волнения среди местного мусульманского населения. В пятницу накануне судебного заседания в одной из мечетей города прозвучала проповедь, на которой верующих призвали противиться попускаемому администрацией ПА «захвату земель Русской Церковью и Россией». В листовке информбюро Партии освобождения Палестины, распространявшейся среди жителей Хеврона, отмечалось, что передача земли в собственность миссии происходит по просьбе «врага Аллаха Путина и Православной Церкви». «Несмотря на то, что жители Хеврона приютили русских монахов и священников и относились к ним хорошо в течение 100 лет, – говорилось в тексте воззвания, – Россия по привычке отвечает нам злом на добро, она всегда так относится к мусульманам что в Чечне, что в Афганистане, что в Сирии – она поддерживает преступный режим Башара Асада против наших соотечественников в лагере Аль-Ярмук». По просьбе сайта «Православие.ru» происходящее комментирует ключарь подворья святых Праотцев в Хевроне иеромонах Алексий (Елисеев). – Какова история и нынешний юридический статус земельного участка Русской духовной миссии в Хевроне?– В преданиях местного населения с древнейших времен сохранилось убеждение, что урочище Хирбет-эн-Зибта и есть библейская дубрава Мамре, в которой Патриарх Авраам принял Трех Таинственных Странников (см.: Быт. 18: 1–5). Огромный Дуб с тремя разросшимися ветвями, выделяющийся свой величиной, с давних пор является объектом религиозного почитания именно как Дуб Авраамов. Как раз под этим Дубом, по преданию, и состоялось явление трех Ангелов. После тщательных исследований отец Антонин (Капустин) решил приобрести участок земли с Дубом Авраама. |
| Скачать epub pdf Рассматривая древния рукописи иерусалимской патриаршей библиотеки, и в частности сборники жизнеописаний святых, наполненные бóльшею частию Метафрастовыми «торжественными словами», я встречал между ними и расказы о святых, замечательные по своей краткости, точности и исторической определенности. А есть и прямые оффициальные акты. Один из последних я считаю не безполезным сообщить к общему сведению в возможно точном переводе 1 . Память св. мученицы Домнины положена в нынешних греческих святцах под 12 числом октября. Тоже – и в наших святцах, только у нас она по ошибке называется Домникою 2 . В «мученикослове» римском названа Домниною и полагается под тем же числом. Тоже – и в «месяцеслове» крипто-ферратском, приписываемом имп. Василию II Порфрородному, и известном в ученом мире под названием: Menologium graecorum. В наших актах говорится положительно, что святая скончалась 5 октября. Неизвестно, почему день памяти ея перенесен на 12-е число. [Текст памятника.] В консульство Диоклитиана Августа – в первый раз, и светлейшаго Аристовула. 19 августа, за 14 дней до сентябрских календ, когда управлял Киликиею Лисий… Для сличения приводим один древний расказ о страданиях св. муч. Домнины или Донуины, заимствуя, его из актов, приведенных у Барония (Annales Ecclesiastici. t. 11. p. 479. edit. 1600) 3 . В них расказывается сначала мучение святых юношей Клавдия, Астерия и Неона, родных братьев, оговоренных мачихою в христианстве, с которыми вместе взяты были, по такому же оговору, и посажены в темницу Донуина и Феонилла 4 . За объявлением смертного приговора мученикам, в актах говорится: «Приведена Комментарисиемъ Донуина. Евлалии Комментарисий сказал: предстоит Донуина. Лисий сказал: видишь, женщина, какой огонь и какия муки готовятся тебе. Итак если хочешь уйти по-здорову, принеси возлияния богам. Донуина отвечает: не сделаю того, чтобы не впасть в огонь вечный и в муки непрерывныя. Чту Бога и Христа Его, который сотворил небо и землю и все, что есть на них. Ваши боги сделаны людьми из камня и дерева. Лисий сказал: снявши одежды (ея), растяните (ее), и все члены ея секите розгами. В то время, как ее били, Архелай спекулатор говорит: твоя светлость! Донуина уже нежива. Лисий сказал: бросить тело ея в глубину реки». В конце замечено: «пострадали св. мученики в Эгее при Лисие проконсуле, в десятые календы сентября (23 августа), при Диоклитиане и Аристовуле консулахъ». |
|
|
