| Писании ( Рим.5:15, 17–19 ; Евр.2:14–16 и др.), и является настолько общепринятой в христианском богословии задолго до Ансельма, что опять-таки нет надобности усматривать зависимость Ансельма в данном пункте от норм германского права. (Ctr. J. Gottschick. Studien zur Versöhnungslehre des Mittelalters. Zeitschrift f. Kirchengeschichte. 1901. 382 1 s.). Общий вывод, к какому приводит нас рассмотрение вопроса об отношении сатисфакционной теории Ансельма к нормам германского права, таков: если нельзя вполне отрицать влияние этих норм на богословскую мысль Ансельма, сказавшееся, может быть, в некоторых употребляемых им юридических аналогиях, то, во всяком случае, это влияние представляется очень несущественным. Основными же источниками её были данные Св. Писания и раннейшей патристической традиции, особенно на западе (подробный очерк их см. у Funke. Op. cit. 4–57 ss.), которые были синтезирующей богословской мыслью Ансельма углублены и связаны в целостную систему (Cfr. Bainvel dans Diction, théol. 1, 1339: On s’est ingénié à en chercher les origines qui dans le droit germanique, taxant, selon les offenses, les amendes et les peines – cela est-il si exclusivement germanique? – qui dans l’acceptilatio du droit romain, qui dans une combinaison des idées romaines avec les idées germaniques. Rien ne justifie ces conclusions, d’ailleurs si divergentes. La notion de satisfaction vicaire est au fond même du christianisme: Anselme, suivant sa méthode, en fit la théorie. Il en trouvait tous les éleménts dans les idées courants, dans le dogme même). Весьма важное влияние на генезис сатисфакционной теории Ансельма оказали данные западной церковно-покаянной практики, в которой идея о сатисфакции издавна имела самое широкое приложение (Cfr. Loofs. Op. cit. 249 s.). Даже то противоположение сатисфакции наказанию (aut satisfactio – aut poena), которое составляет характерную черту теории Ансельма, и в которой Кремер видит самое значительное отражение германского права, является, как отметил ещё Гарнак, своеобразным применением тезиса, лежащего в основе покаянной дисциплины: aut poenitentia Iegitima (satifactio congrua) aut mors aeterna (Cfr. |
| Начало рукописи «Монолог» Ансельм пишет ряд работ, посвященных свободе воли: «О свободе выбора», «О согласии предведения, предопределения и благодати Божией со свободой выбора», «О воле», «О воле Божией»; среди других работ – «Об истине», «О Троице» и др. В знаменитой работе «Почему Бог стал человеком» Ансельм предлагает свою известную «юридическую теорию искупления». С точки зрения философской – хотя, я думаю, сам Ансельм очень удивился бы, если бы узнал, что его труды и взгляды разбирают в курсе истории философии, – наиболее интересны работы «Монолог» («Monologion») и «Прибавление к Монологу» («Proslogion»). Работы эти настолько знамениты, что часто их названия даже не переводят. Особенно интересен «Прослогион». Боговоплощение как извинение перед Самим Собой Несколько слов о «юридической теории искупления». Многим христианам Ансельм известен именно как автор этой точки зрения. Бог оказывается в рамках Им же Самим установленных норм, как будто закон выше Божественной любви Вопрос стоит так, как он обозначен в заглавии работы: почему Бог стал человеком? В чем была необходимость вочеловечивания Бога, Его смерти и Его воскресения? И тут мы должны вспомнить о первородном грехе, который, как известно, состоял в том, что Адам и Ева ослушались Бога – говоря словами Ансельма, «нанесли Богу оскорбление». А оскорбление требует извинения. На светском, бытовом примере Ансельм объясняет это так: если некто украл что-либо, то «недостаточно только лишь вернуть украденное: за нанесенное оскорбление вернуть должно больше, чем было похищено. Так, если кто-либо повредит здоровью другого, то недостаточно, чтобы он лишь восстановил здоровье – необходимо еще и некое возмещение за оскорбление, причинившее страдания». Если оскорбление было нанесено Богу, то извинение, сатисфакция должна быть бесконечной. И поэтому ситуация получается патовая: никто из людей, даже всё человечество вместе взятое, не может принести это извинение. Но Бог хочет простить человека. Как же быть? Как это невозможное, бесконечное извинение человечества все-таки принести? Выход такой: только Бог может Сам Себя простить, но так как простить нужно человечество, Бог становится Человеком, чтобы от лица человечества принести это извинение. Но тогда Он должен быть не просто Человеком, а Богочеловеком. И вот, будучи Богочеловеком, Он приносит от имени человечества бесконечное извинение перед Собой. Вот такая, действительно, юридическая теория, потому что здесь мы оперируем юридическими терминами: преступление – наказание, извинение – воздаяние и проч. Кому-то эта теория нравится, кто-то видит в ней чрезмерный юридизм: Бог оказывается в рамках Им же Самим установленных норм, требований, как будто закон выше Божественной любви. Поэтому большинство православных богословов относится к этой теории критически. Но католиками эта теория принята, и автор ее – Ансельм. |
| Er hat selbst wieder augustinisch empfunden und gedacht, er hat in der Art Augustins theologische Probleme wieder religiös verstehen und practisch wertvoll lösen gelehrt. Рамки нашего очерка не позволяют нам входить в подробное сопоставление характеризованных нами сотериологических, антропологических и христологических воззрений Ансельма с таковыми же воззрениями Августина. Насколько вообще близко отношение отмеченных взглядов Ансельма к Августину можно видеть, например, из сравнения их с характеристикой антропологии и сотериологии Августина в исследовании проф. Л. Писарева. Учение бл. Августина, еп. Иппонского, о человеке в его отношении к Богу. Казань. 1894. Наиболее характерной чертой, отличающей сотериологию Ансельма от Августина, представляется с большей энергией подчёркиваемое Ансельмом участие свободной воли человека в процессе его спасения, каковая черта сотериологии Ансельма сообщает ей, по суждению протестанта Гейма, даже «полупелагианский» характер (К. Heim. Das Wesen der Gnade und ihr Verhältnis zu den natürlichen Funktionen des Menschen bei Alexander Halesius. Lpz. 1907. 17–19 ss.). О сатисфакционной теории искупления, как оригинальной черте сотериологии Ансельма, по сравнению не только с Августином, но и вообще с предшествовавшими Ансельму богословами, будет речь ниже. Кремер отмечает следующие черты сатисфакционной теории Ансельма, указывающие, по его мнению, на её связь с англо-германским правосознанием, и отличающие её от раннейшего патристического учения о сатисфакции. Βο 1-х, самое понятие о сатисфакции у раннейших западных богословов, сложившееся у них на почве римского права, оказывается по существу отличным, от понятия о ней у Ансельма. Если «в римском праве сатисфакция представляется самым наказанием, которое налагается на преступника законом, или судьёй» (H. Cremer. Der germanische Satisfactionsbegriff in der Versöhnungshehre. Theol. Stud. u. Krit. 1893, 316 s.), «так что между сатисфакцией и наказанием нет никакого существенного различия» (H. |
| Были они холосты, молоды, одних лет и одних правил; всего этого было достаточно для того, чтобы они подружились. Правда, Ансельмо выказывал особую склонность к любовным похождениям, меж тем как Лотарио предавался охоте; случалось, однако ж, что Ансельмо изменял обычным своим развлечениям и принимал участие в развлечениях Лотарио, а Лотарио изменял своим и спешил принять участие в развлечениях Ансельмо; и такое между ними царило согласие, что жили они просто, как говорится, душа в душу. Ансельмо без памяти влюбился в одну знатную и красивую девушку, уроженку того же города, и была она из такой хорошей семьи и так хороша собою, что, узнавши мнение друга своего Лотарио, без которого он никогда ничего не предпринимал, решился он просить у родителей ее руки и решение свое претворил в жизнь; и с посольством к ним отправился Лотарио и довел дело до конца, к большому удовольствию своего друга, так что в скором времени Ансельмо уже обладал тем, чего он так жаждал, а Камилла, блаженствуя с любимым своим супругом, неустанно благодарила небо и Лотарио, через посредство которого ей столько досталось счастья. Первые дни после свадьбы, как всегда протекавшие в веселье, Лотарио по-прежнему часто бывал у друга своего Ансельмо, оказывая ему всевозможные почести, забавляя и развлекая его; но вот уж свадебные торжества кончились, поток гостей и поздравителей наконец иссякнул, и Лотарио сделался умышленно неаккуратным его посетителем, — он держался того мнения (а иного мнения и не мог держаться человек рассудительный), что женатых друзей не следует посещать и навещать так же часто, как когда они были холосты, ибо хотя истинная и добрая дружба не может и не должна быть мнительною, со всем тем честь женатого человека столь чувствительна, что задеть ее может не только друг, но, кажется, и родной брат. На все эти и многие другие доводы, с помощью коих Ансельмо пытался убедить Лотарио бывать у него по-прежнему, Лотарио отвечал так обдуманно, веско и умно, что добрые его побуждения в конце концов тронули Ансельмо, и они уговорились, что Лотарио два раза в неделю и по праздникам будет приходить к нему обедать; однако ж, несмотря на этот уговор, Лотарио порешил вести себя так, чтобы ничуть не страдала честь его друга, коего доброе имя было ему дороже своего собственного. |
| ш., подвергая сомнению допустимость обоснования богословских истин с помощью опосредующего обобщения авторитетных мнений отцов Церкви и предлагая в качестве альтернативы логико-диалектическую субъективную экзегетику. К числу др. франц. теологов, посещавших лекции Ансельма Ланского, принадлежит Гильберт Порретанский (ок. 1076-1154). Из замечания в одной из рукописей следует, что он представил Ансельму для оценки и исправления составленные им глоссы к Псалтири, однако др. сведений об обстоятельствах и о продолжительности его пребывания в Лане нет ( Giraud. 2010. P. 111-112). У Ансельма учился также уроженец Лана Гуго Амьенский ( 1164), впосл. ставший архиепископом Руанским и принимавший участие в церковных процессах 40-х гг. XII в. против Гильберта Порретанского как его обвинитель и судья. К числу противников новых идей в области теологии принадлежали еще 2 франц. ученика Ансельма: Матвей Альбанский ( 1135), впосл. ставший видным церковным дипломатом и возведенный в кардинальское достоинство, и Альберик Реймсский ( 1141), к-рый после смерти Ансельма преподавал в Реймсе и был одним из убежденных сторонников Бернарда Клервоского в полемике с Петром Абеляром и Гильбертом Порретанским (см.: Ibid. P. 138-141). Известны ученики Ансельма, бывшие выходцами из англо-нормандских земель и впосл. ставшие прелатами: Вильгельм де Корбейль, архиеп. Кентерберийский (1123-1136); Александр, еп. Линкольнский (1123-1148); Нигел, еп. Илийский (1133-1169); Роберт, еп. Херефордский (1131-1148) и др. (подробнее см.: Ibid. P. 115-132). К кругу англо-нормандских учеников Ансельма принадлежал также Гильберт, ставший впосл. епископом Лондонским (1128-1134); он известен под прозвищем Универсал (Universalis), т. е. Всеобъемлющий, которое получил вслед. того, что занимался не только философией и теологией, но и церковным правом. В наст. время считается, что Гильберт, верно следовавший учению Л. ш., после смерти Ансельма продолжал работу над составлением глосс к Библии, однако уже не в Лане, а в Осере, где он был членом соборного капитула до сер. |
| Признание Лотарио ужаснуло Камиллу, и она в превеликом гневе разразилась потоком справедливых укоризн и разбранила его за то, что он столь низкого о ней мнения, и за его нелепую и дурную затею; но как женский ум по природе своей отзывчивее, нежели мужской, и на доброе и на злое, хотя и уступает ему в умении здраво рассуждать, то Камилла мгновенно нашла выход из этого, казалось бы, безвыходного положения и велела Лотарио устроить так, чтобы Ансельмо на другой день, точно, спрятался в условленном месте, ибо она рассчитывала, что из этих пряток можно будет извлечь пользу и что в дальнейшем они уже без всяких помех будут наслаждаться друг другом; и, не раскрывая до конца своих намерений, она предуведомила его, чтобы он, когда Ансельмо спрячется, явился по зову Леонеллы и на все вопросы отвечал так, как если бы он и не подозревал, что Ансельмо его слышит. Лотарио упрашивал ее поделиться с ним своим замыслом, дабы тем увереннее и осмотрительнее начал он действовать. — Тебе не нужно действовать; повторяю: тебе надлежит лишь отвечать на мои вопросы, — вот все, что сказала ему Камилла, ибо из боязни, что он отвергнет ее затею, которая ей самой казалась столь удачною, и затеет и придумает что-нибудь еще, гораздо менее удачное, положила до времени не посвящать его в свои планы. С тем и ушел Лотарио, а на другой день Ансельмо сделал вид, что уезжает в деревню к своему приятелю, а сам возвратился и спрятался, что ему было сделать легко, ибо Камилла и Леонелла предоставили ему эту возможность. Итак, Ансельмо спрятался, и его охватило волнение, какое не может, вероятно, не испытывать тот, кто ожидает, что вот сейчас у него на глазах станут попирать его честь, что еще секунда — и у него похитят бесценный клад, за каковой он почитал возлюбленную свою Камиллу. Твердо уверенные в том, что Ансельмо спрятался, Камилла и Леонелла вошли в гардеробную; и, едва переступив порог, Камилла с глубоким вздохом молвила: — Ах, добрая Леонелла! Я не приведу в исполнение замысел, о котором я не ставила тебя в известность, дабы ты не тщилась меня удерживать, возьми лучше кинжал Ансельмо и пронзи бесчестную грудь мою! Но нет, постой, не должно мне страдать за чужую вину. Прежде всего я хочу знать, что такое усмотрели во мне бессовестные и дерзкие очи Лотарио, отчего он вдруг осмелел и поведал мне преступную свою страсть, тем самым обесчестив своего друга и опозорив меня. Подойди к окну, Леонелла, и позови его, — он, конечно, сейчас на улице: ждет, когда можно будет осуществить дурной свой умысел. Однако ж прежде осуществится мой — жестокий, но благородный. |
| Слова Лотарио доставили Ансельмо полное удовлетворение, и поверил он им, как если б то было прорицание оракула; со всем тем он попросил друга не оставлять этого предприятия, хотя бы из любопытства и для препровождения времени; впредь он волен-де и не выказывать столь неусыпного рвения, — единственно, чего он, Ансельмо, желает, это чтобы были написаны стихи, в которых под именем Хлоры была бы прославлена Камилла, а он скажет Камилле, что Лотарио влюблен в одну даму и под этим именем ее воспевает, дабы соблюсти приличия, каковых скромность ее заслуживает; если же Лотарио не возьмет на себя труд сочинить стихи, то он сам-де их сочинит. — Нужды в этом нет, — возразил Лотарио, — ибо не так уж меня чуждаются музы, и хоть изредка, а посещают. Итак, скажи Камилле все, что ты сейчас сказал о мнимом моем увлечении, стихи же я напишу, если и не столь исправные, как того заслуживает предмет, то уж, разумеется, лучшие, на какие я только способен. На этом и уговорились друг безрассудный и друг-изменник; Ансельмо же, возвратившись домой, спросил Камиллу о том, о чем он, к вящему ее изумлению, так долго не спрашивал, а именно, что за причина побудила ее написать ему такое письмо. Камилла ответила, что ей показалось, будто Лотарио позволяет себе с ней больше, чем когда Ансельмо дома, но что потом она разуверилась и полагает, что все это одно воображение, ибо Лотарио уже избегает ее и не остается с нею наедине. Ансельмо ей на это сказал, что она смело может отрешиться от этих подозрений, ибо ему ведомо, что Лотарио влюблен в одну знатную девушку, которую он воспевает под именем Хлоры, а что если б даже он и не был влюблен, то у нее нет оснований сомневаться в честности Лотарио и в их взаимной наитеснейшей дружеской привязанности. И если б Лотарио не предуведомил Камиллу, что увлечение его Хлорой есть увлечение мнимое и что он рассказал об этом Ансельмо, дабы иметь возможность проводить время в прославлении Камиллы, она, без сомнения, попала бы в неумолимые сети ревности, однако ж, предуведомленная, она приняла это известие спокойно. |
| Доказательство, которое применял Ансельм Кентерберийский, впоследствии в традиции очень часто разделялось многими философами. После Ансельма этого доказательства придерживался западный мыслитель Бонавентура, живший в ХШ в., затем Декарт, величайший философ и ученый XVII века Лейбниц, позже Гегель (я называю наиболее известных представителей). Поэтому я предложу два вида онтологического доказательства. Одна формулировка Ансельма, она более сложная, а другая формулировка Декарта, который упростил непонятную формулировку. Мне кажется, что проще не бывает. Ансельм поступает следующим образом. Это рассуждение его строится на основе 13 псалма: «Сказал безумец в сердце своем – нет Бога». Вот Ансельм вопрошает, почему псалмопевец назвал человека, который утверждает, что нет Бога, безумцем? Это неслучайно, ибо нет ничего случайного в Библии. И Ансельм рассуждает, что, по всей видимости, фраза «нет Бога» является безумной потому, что она логически противоречива. Что такое безумие? Безумие – это логическое противоречие. Значит, фраза «нет Бога» логически противоречива. Все равно, что квадратный круг. Если человек рассуждает совершенно серьезно, что существует квадратный круг, то он безумец. Вот фраза «нет Бога " подобна рассуждению о квадратном круге. Почему? Ансельм рассуждает дальше и говорит, что такое Бог. Любой человек знает, что такое Бог, в том числе и атеист – человек, который не верит в существование Бога. Спросишь у человека, который не верит, что Бог существует: «Существует Бог или нет?», и он ответит: «Нет». Человек прекрасно понимает, о чем идет речь. Бога нет, но понятие о Боге у него уже есть. Понятие о Боге и о душе у атеиста и верующего одинаковое. Но что это значит – понятие о Боге? Это понятие о существе самом величайшем. Как говорит Ансельм: «Понятие о Том, больше чего ничего не может быть. Но может ли быть такое, что понятие о Том, больше чего ничего не может быть, сводится только лишь к понятию, а реального объекта, который отражал бы это понятие, не существует? Разумеется, понятие о Том, больше чего ничего не может быть, если реально этого не существует, не является тем самым понятием, потому что оно уже меньше, чем если бы был реально Тот, больше чего ничего не может быть. |
| О раннем периоде жизни Ансельма Ланского не сохранилось почти никаких сведений; дата и место его рождения точно неизвестны (анализ основных сведений см.: Giraud. 2010. P. 35-69). Исследователи относят его рождение к нач. 50-х гг. XI в.; они опираются на свидетельства, согласно к-рым Ансельм скончался в преклонном возрасте, однако едва ли прожил более 70 лет, т. к., согласно замечанию в одном из сочинений Роберта де Курсона ( 1219), мать Ансельма пережила его (см.: Lef è vre. 1895. P. 1-2; Giraud. 2010. P. 37). Встречающаяся в лит-ре гипотеза о том, что Ансельм родился в Париже, не находит подтверждений; ныне считается, что он был уроженцем Лана, косвенные указания на это обнаруживаются в сочинении Петра Кантора ( 1197) «Сокращенное слово» (см.: Petr. Cant. Verb. I 45) и в др. источниках (ср.: Giraud. 2010. P. 37-39). Вероятно, Ансельм получил образование в школе при кафедральном соборе Лана, причем в значительной мере благодаря самостоятельным занятиям в б-ке школы, т. к. нет сведений о деятельности в Лане крупных магистров теологии, к-рые могли бы руководить его богословским образованием. Ансельм мог также обучаться в Реймсе, т. к. этот город являлся центром архиеп-ства, к которому относился Ланский диоцез, и в нем существовала известная школа при кафедральном соборе (подробнее см.: Williams. 1954); до сер. 70-х гг. XI в. учебным процессом в ней руководил Бруно Картузианец ( 1101). Предположение о том, что Ансельм Ланский был учеником Ансельма , архиеп. Кентерберийского (1093-1109), основывается на встречающемся в одной рукописи комментариев Ансельма Ланского на Евангелие от Матфея упоминании о том, что этот комментарий был составлен им на основании трудов Ансельма Кентерберийского, «его учителя» (см.: Bibliothèque municipale d " Alençon. Ms. 26. Fol. 91r). В наст. время установлено, что это упоминание является вставкой позднейшего происхождения; в оригинальной рубрике рукописи упоминания об Ансельме Кентерберийском нет. Поскольку др. свидетельства о личных связях между Ансельмом Кентерберийским и Ансельмом Ланским отсутствуют, версия об «ученичестве» признаётся в совр. науке вымыслом (см.: Giraud. 2014. P. 240-241; ср.: Williams. 1954. P. 669). Нек-рыми исследователями была предложена гипотеза о том, что Ансельм обучался у теолога и проповедника Манегольда из Лаутенбаха ( после 1103), однако бесспорные подтверждения этой гипотезы в источниках отсутствуют и она основывается лишь на выявлении смысловых параллелей и зависимостей между их взглядами (анализ см.: Giraud. 2010. P. 42-47). |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 44 голоса: 3.9 из 5) Глава XXXIII, в коей рассказывается повесть о Безрассудно-любопытном Во Флоренции, богатом и славном городе Италии, в провинции, именуемой Тоскана, жили Ансельмо и Лотарио, два богатых и родовитых дворянина, столь дружных между собою, что все знакомые обыкновенно называли их не по имени, а просто два друга. Были они холосты, молоды, одних лет и одних правил; всего этого было достаточно для того, чтобы они подружились. Правда, Ансельмо выказывал особую склонность к любовным похождениям, меж тем как Лотарио предавался охоте; случалось, однако ж, что Ансельмо изменял обычным своим развлечениям и принимал участие в развлечениях Лотарио, а Лотарио изменял своим и спешил принять участие в развлечениях Ансельмо; и такое между ними царило согласие, что жили они просто, как говорится, душа в душу. Ансельмо без памяти влюбился в одну знатную и красивую девушку, уроженку того же города, и была она из такой хорошей семьи и так хороша собою, что, узнавши мнение друга своего Лотарио, без которого он никогда ничего не предпринимал, решился он просить у родителей ее руки и решение свое претворил в жизнь; и с посольством к ним отправился Лотарио и довел дело до конца, к большому удовольствию своего друга, так что в скором времени Ансельмо уже обладал тем, чего он так жаждал, а Камилла, блаженствуя с любимым своим супругом, неустанно благодарила небо и Лотарио, через посредство которого ей столько досталось счастья. Первые дни после свадьбы, как всегда протекавшие в веселье, Лотарио по-прежнему часто бывал у друга своего Ансельмо, оказывая ему всевозможные почести, забавляя и развлекая его; но вот уж свадебные торжества кончились, поток гостей и поздравителей наконец иссякнул, и Лотарио сделался умышленно неаккуратным его посетителем, — он держался того мнения (а иного мнения и не мог держаться человек рассудительный), что женатых друзей не следует посещать и навещать так же часто, как когда они были холосты, ибо хотя истинная и добрая дружба не может и не должна быть мнительною, со всем тем честь женатого человека столь чувствительна, что задеть ее может не только друг, но, кажется, и родной брат. |
|
|
