| Глава двенадцатая Очевидец, передававший эту анекдотическую историю о солигаличском антике, ничего не говорил, как принял это бывший в храме народ и начальство. Известно только, что никто не имел отваги, чтобы заступиться за нагнутого губернатора и остановить бестрепетную руку Рыжова, но о Ланском сообщают нечто подробнее. Сергей Степанович не подал ни малейшего повода к продолжению беспорядка, а, напротив, «сменил свою горделивую надменность умным самообладанием». Он не оборвал Александра Афанасьевича и даже не сказал ему ни слова, но перекрестился и, оборотясь, поклонился всему народу, а затем скоро вышел и отправился на приготовленную ему квартиру. Здесь Ланской принял чиновников – коронных и выборных и тех из них, которые ему показались достойными большего доверия, расспросил о Рыжове: что это за человек и каким образом он терпится в обществе. – Это наш квартальный Рыжов, – отвечал его голова. – Что же он… вероятно, в помешательстве? – Никак нет: просто всегда такой . – Так зачем же держать такого на службе? – Он по службе хорош. – Дерзок. – Самый смирный: на шею ему старший сядь, – рассудит: «поэтому везть надо» – и повезет, но только он много в Библии начитавшись и через то расстроен. – Вы говорите несообразное: Библия книга божественная. – Это точно так, только ее не всякому честь пристойно: в иночестве от нее страсть мечется, а у мирских людей ум мешается. – Какие пустяки! – возразил Ланской и продолжал расспрашивать. – А как он насчет взяток: умерен ли? – Помилуйте, – говорит голова, – он совсем ничего не берет… Губернатор еще больше не поверил. – Этому, – говорит, – я уже ни за что не поверю. – Нет; действительно не берет. – А как же, – говорит, – он какими средствами живет? – Живет на жалованье. – Вы вздор мне рассказываете: такого человека во всей России нет. – Точно, – отвечает, – нет; но у нас такой объявился. – А сколько ему жалованья положено? – В месяц десять рублей. – Ведь на это, – говорит, – овцу прокормить нельзя. – Действительно, – говорит, – мудрено жить – только он живет. – Отчего же так всем нельзя, а он обходится? – Библии начитался. – Хорошо, «Библии начитался», а что же он ест? – Хлеб да воду. И тут голова и рассказал о Рыжове, каков он во всех делах своих. – Так это совсем удивительный человек! – воскликнул Ланской и велел позвать к себе Рыжова. Александр Афанасьевич явился и стал у притолки, иже по подчинению. – Откуда вы родом? – спросил его Ланской. – Здесь, на Нижней улице, родился, – отвечал Рыжов. – А где воспитывались? – Не имел воспитания… у матери рос, а матушка пироги пекла. – Учились где-нибудь? – У дьячка. – Исповедания какого? – Христианин. – У вас очень странные поступки. |
| «Если Господь кого избрал…» Воспоминания о 60-80-х гг. протоиерея Евгения Ланского Источник: Православие и современность Иногда, во время службы, я думаю: «Надо же, мы в храме — и ничего нам за это не будет». Вряд ли кто-то еще в это время занят подобными мыслями: рядом со мной в основном те, кто к вере пришел в последние двадцать лет — кто не знает, что значило быть верующим в годы хрущевской оттепели или в годы брежневского застоя. Да и я сама тоже, в общем-то, не знаю. О страшных послереволюционных и сталинских временах мы читали: архивы, мемуары, жития новомучеников. А вот свидетельства о «немых» десятилетиях предрассветной поры — временах 1960–80-х годов — нужно внимательно и бережно собирать, словно рассыпанные бусы... Сегодня воспоминаниями о тех временах мы попросили поделиться протоиерея Евгения Ланского. — Отец Евгений, такое впечатление, что в последние десятилетия советского режима борьба с религией чем-то напоминала радиацию: не видно, не слышно, а действие — разрушительное… — Не видно и не слышно — это потому, что в это время гонения на Церковь были уже порождением самой системы: работали не столько люди, сколько государственная машина. Система была выстроена так, что исполнителям и усилий никаких особых прикладывать не требовалось. Вот, вы знаете, были уполномоченные по делам религии. Им не надо было что-то делать — наоборот, их функция заключалась скорее в том, чтобы не делать. Например, не давать регистрационную справку священнику. — Прописку? — Нет, это не прописка. Тогда ведь как было: назначал, скажем, владыка священника в храм — но если уполномоченный не давал регистрацию, то священник служить там не мог. Иногда напрямую отказывали, а в основном чиновничья машина по своим правилам работала: то эта бумажка не так, то та не этак; то зайдите через недельку — а через недельку человек заходит, ему говорят: опоздали. В материальном смысле тоже система так настроена была, чтобы ни покоя, ни нормальной жизни человек не видел. По налогам священников приравнивали к частным предпринимателям. А вы представляете, что в эпоху процветающего социализма значило быть частным предпринимателем? Практически то же, что быть врагом народа. Поэтому система была направлена на искоренение — и частных предпринимателей, и священников — как чуждых обществу элементов. Ну а если что-то оставалось после выплаты налогов — уходило в Фонд мира. Такие вот были «добровольные» перечисления. |
| Он был в шляпе, в мундире с красным воротом и в белых ретузах с надшитым канифасовым карнизом, что издали решительно ничего не портило. Напротив, он всем казался чем-то величественным, и действительно таким и должен был казаться. Твердо стоя на скачущей телеге, на облучке которой подпрыгивал ямщик, Александр Афанасьевич не колебался ни направо, ни налево, а плыл точно на колеснице как триумфатор, сложив на груди свои богатырские руки и обдавая целым облаком пыли следовавшую за ними шестериком коляску и легкий тарантасик. В этом тарантасе ехали чиновники. Ланской помещался один в карете и, несмотря на отличавшую его солидную важность, был, по-видимому, сильно заинтересован Рыжовым, который летел впереди его, стоя, в кургузом мундире, нимало не закрывавшем разводы национальных цветов на его белых ретузах. Очень возможно, что значительная доля губернаторского внимания была привлечена именно этою странностию, значение которой не так легко было понять и определить. Телега в свое время своротила в сторону, и Александр Афанасьевич в свое время соскочил и открыл дверцу у губернаторской кареты. Ланской вышел, имея, как всегда, неизменно «надменную фигуру», в которой, впрочем, содержалось довольно доброе сердце. Протопоп, осенив его крестом, сказал: «Благословен грядый во имя господне», и затем покропил его легонько священной водою. Сановник приложился ко кресту, отер батистовым платком попавшие ему на надменное чело капли и вступил первый в церковь. Все это происходило на самом виду у Александра Афанасьевича и чрезвычайно ему не понравилось, — все было «надменно». Неблагоприятное впечатление еще более усилилось тем, что, вступив в храм, губернатор не положил на себя креста и никому не поклонился — ни алтарю, ни народу, и шел как шест, не сгибая головы, к амвону. Это было против всех правил Рыжова по отношению к богопочитанию и к обязанностям высшего быть примером для низших, — и благочестивый дух его всколебался и поднялся на высоту невероятную. Рыжов все шел следом за губернатором, и по мере того, как Ланской приближался к солее , Рыжов все больше и больше сокращал расстояние между ним и собою и вдруг неожиданно схватил его за руку и громко произнес: — Раб божий Сергий! входи во храм господень не надменно, а смиренно, представляя себя самым большим грешником, — вот как! С этим он положил губернатору руку на спину и, степенно нагнув его в полный поклон, снова отпустил и стал навытяжку. |
| Ланской подумал, что это вызывающий, дерзкий намек, и, строго взглянув на Рыжова, резко спросил: — Не держитесь ли вы какой-нибудь секты? — Здесь нет секты: я в собор хожу. — Исповедуетесь? — Богу при протопопе каюсь. — Семья у вас есть? — Есть жена с сыном. — Жалованье малое получаете? Никогда не смеявшийся Рыжов улыбнулся. — Беру, — говорит, — в месяц десять рублей, а не знаю: как это — много или мало. — Это не много. — Доложите государю, что для лукавого раба это мало. — А для верного? — Достаточно. — Вы, говорят, никакими статьями не пользуетесь? Рыжов посмотрел и промолчал. — Скажите по совести: быть ли это может так? — А отчего же не может быть? — Очень малые средства. — Если иметь великое обуздание, то и с малыми средствами обойтись можно. — Но зачем вы не проситесь на другую должность? — А кто же эту занимать станет? — Кто-нибудь другой. — Разве он лучше меня справит? Теперь Ланской улыбнулся: квартальный совсем заинтересовал его не чуждую теплоты душу. — Послушайте, — сказал он, — вы чудак; я вас прошу сесть. — Вы, говорят, знаток библии? — Читаю, сколько время позволяет, и вам советую. — Хорошо; но… могу ли я вас уверить, что вы можете со мною говорить совсем откровенно и по справедливости. — Ложь заповедью запрещена — я лгать не стану. — Хорошо. Уважаете ли вы власти? — Не уважаю. — За что? — Ленивы, алчны и пред престолом криводушны, — отвечал Рыжов. — Да, вы откровенны. Благодарю. Вы тоже пророчествуете? — Нет; а по библии вывожу, что ясно следует. — Можете ли вы мне показать хоть один ваш вывод? Рыжов отвечал, что может, — и сейчас же принес целый оберток бумаги с надписью «Однодум». — Что тут есть пророчественного о прошлом и сбывшемся? — спросил Ланской. Квартальный перемахнул знакомые страницы и прочитал: «Государыня в переписке с Вольтером назвала его вторым Златоустом. За сие несообразное сравнение жизнь нашей монархини не будет иметь спокойного конца». На отлинеенном поле против этого места отмечено: «Исполнилось при огорчительном сватовстве Павла Петровича ». |
| Целую всех. Валентин». Жизнь в Чите продолжалась около года и ознаменовалась для Войно-Ясенецкого двумя важными событиями. Здесь впервые он получил возможность испытать себя как хирург. Здесь же, в Чите, незадолго до окончания войны, в церкви, построенной декабристами, обвенчался он с Анной Ланской. О двух этих фактах в «Мемуарах» сказано кратко: «…В Киевском госпитале Красного Креста возле Читы… было два хирургических отделения: одним заведовал опытный одесский хирург, а другое главный врач поручил мне, хотя в отряде были еще два хирурга значительно старше меня. Однако врач не ошибся, ибо я сразу же развил большую хирургическую работу на раненых и, не имея специальной подготовки по хирургии, стал сразу делать крупные операции на костях, суставах и черепе. Результаты работы были вполне хорошими, ошибок я не делал, несчастий не бывало. В работе мне много помогала недавно вышедшая книга французского хирурга Лежара «Неотложная хирургия», которую я основательно проштудировал перед поездкой на Дальний Восток». История женитьбы описана еще более кратко: «В Чите я женился на сестре милосердия, работавшей прежде в Киевском военном госпитале, где ее называли «святой сестрой». Там два врача просили ее руки, но она дала обет девства. Выйдя за меня замуж, она нарушила этот обет, и в ночь перед венчанием в церкви, построенной декабристами, она молилась перед иконой Спасителя, и вдруг ей показалось, что Христос отвернул свой лик и образ его исчез из киота. Это было, по-видимому, напоминание о ее обете, и за нарушение его Господь тяжело наказал ее невыносимой патологической ревностью». В первый раз я увидел портрет Анны Ланской в Ташкенте, в квартире ее дочери Елены. С тех пор прошло несколько лет, но я ясно помню тот острый укол в груди, который ощутил при первом же взгляде на фотографию. В облике умершей молодой женщины, почти девочки, мне почудилась скрытая драма. Тогда я еще не читал «Мемуаров» и не видел писем мужа к жене. Не интуицией только, а каким-то (да простит меня читатель) мужским чувством уловил я, что передо мной существо, жившее напряженной и тайной жизнью сердца. В ранних портретах тщательно скрываемая под маской девичьего благонравия упорно проступала чувственность, склонность к экзальтации, к драме. На более поздних фотографиях, когда пошли дети, эти знаки тайной сердечной смуты смягчились, стушевались. Но и после того как притомилась она от жизни и быта, в черных глазах все еще читалась какая-то неудовлетворенность, будто чем-то обожгла ее жизнь, поманила и обожгла… Этот характер явственно отразился и на детях Анны Ланской. Те двое – Елена и Алексей, что унаследовали ее облик – темные «горячие» глаза, смуглую кожу и иссиня-черные волосы, переняли и ее натуру, страстную и способную в области чувств доходить до экзальтации. Жизнь сердца у этих детей своей матери оказалась значительно сильнее жизни ума. |
| Варфоломея Ланского (поскольку у Н. были влиятельные родственники в Лане). Н., не знавший франц. языка, начал изучать его. В «Житии А» сообщается, что в 1119 г. он хотел послушать лекции принадлежавшего к Ланской школе магистра Радульфа (прежде всего его комментарии к Пс 118). Но Дрогон, приор мон-ря Сен-Никез в Реймсе, отговорил его от получения светского образования, убедив, что Н. находится под водительством Св. Духа. Из Реймса папа Каллист II прибыл в Лан (11-18 нояб. 1119). Согласно «Житию А», Н. был поставлен аббатом мон-ря св. Мартина в Лане, но монахи не приняли его сурового образа жизни. В действительности в это время мон-рь возглавлял приор Роберт, что подтверждается грамотой еп. Варфоломея Ланского. В «Житии B» говорится, что Н. сразу отказался от предложения возглавить этот мон-рь, а Хериманн добавляет, что Н. отказался из скромности, а также по причине того, что мон-рь находился в городе (Ex Herimanni De miraculis S. Mariae Laudunensis//MGH. SS. T. 12. P. 655-656). В Камбре у Н. появился еще один ученик - Эвермод, ему он рассказал, где хочет быть погребен (позже Эвермод был провизором в мон-ре Готтесгнаден, приором мон-ря Пресв. Девы Марии в Магдебурге и в 1154-1178 епископом Ратцебурга). Первый ученик святого, Гуго из Фос-ла-Виль, к тому времени покинул Н. и вернулся к Бурхарду, еп. Камбре. В 1120 г. Н. получил у еп. Варфоломея Ланского разрешение основать общину в мест. Премонтре (лат. Praemonstratus, или Pratum monstratum; совр. деп. Эн). Там находилась маленькая ц. Иоанна Крестителя, принадлежавшая бенедиктинскому аббатству св. Викентия в Лане. Поскольку в тех местах нельзя было достать даже хлеба для Евхаристии, храм пребывал в запустении. Передача земли и церкви была оформлена в 1121 г. (Donationes piae S. Norberto et Praemonstratensibus factae//PL. 170. Col. 1359-1364). Аббат Хериманн добавляет, что Н. пригласил к себе из Ланской школы 7 самых богатых учеников, однако один из них украл все деньги и скрылся. В агиографических источниках сообщается, что на Страстной седмице (11-17 апр. |
| Посадниково. Церковь Николая Чудотворца. Никольская церковь /// Объект утрачен Церковь. Утрачена. Престолы: Николая Чудотворца Архитектурный стиль: Псевдоготика Год постройки:Между 1781 и 1784. Год утраты:приблизительно 1925 (разобрана) Архитектор: Ю.М. Фельтен Адрес: Россия, Псковская область, Новоржевский район, Посадниково Координаты: 57.119969, 29.284031 (приблизительно) Реальное положение объекта на местности может отличаться от указанного на 100-200 метров, а в отдельных случаях и больше. Если вам известны более точные координаты объекта - пожалуйста, сообщите нам. Изменить описание Добавить фотографии Карта и ближайшие объекты Добавить статью Никольская церковь в селе Посадниково Новоржевского уезда Псковской губернии, построенная А.Д. Ланским в 1781-1784 гг. Имение Посадниково, насчитывавшее 700 душ, принадлежало семье Ланских с XVII в. В 1736 г. А.Г. Ланской построил в усадьбе церковь Казанской Божией Матери, в которой была устроена родовая усыпальница Ланских. В ходе семейных делений в 1770-х гг. село сначала принадлежало Д.А. Ланскому, а затем его вдове У.Я. Ланской. Их сын, А.Д. Ланской, в конце 1779 г. стал фаворитом Екатерины I. В 1782 г. ему было подарено имение Велье, в котором планировалось строительство грандиозного дворца. Ранняя смерть А.Д. Ланского летом 1784 г. нарушила планы строительства. Однако при своей жизни он успел построить в имении Посадниково копию Чесменской церкви в Петербурге, на расстоянии 250 метров от Казанского храма. Церковь строилась сразу за Чесменской и, вероятнее всего, под присмотром самого Ю.М. Фельтена. На это, кроме планировки самой церкви, указывает и то, что Ю.М. Фельтен строил дом А.Д. Ланского в Петербурге рядом с Зимним дворцом в 1782–1784 гг. Строительство церкви до смерти А.Д. Ланского в целом было завершено. В 1789 г. при церкви возвели отдельно стоящую колокольню в том же «мавританском» стиле. Колокольня являлась оригинальной постройкой. Постоянных служб в церкви не велось. Для них использовали Казанскую церковь, в которой продолжали хоронить усопших членов семьи Ланских. Собственно, Казанская церковь была приходской, управлялась епархией и имела священнослужительский штат. |
| Он был в шляпе, в мундире с красным воротом и в белых ретузах с надшитым канифасовым карнизом, что издали решительно ничего не портило. Напротив, он всем казался чем-то величественным, и действительно таким и должен был казаться. Твердо стоя на скачущей телеге, на облучке которой подпрыгивал ямщик, Александр Афанасьевич не колебался ни направо, ни налево, а плыл точно на колеснице как триумфатор, сложив на груди свои богатырские руки и обдавая целым облаком пыли следовавшую за ними шестериком коляску и легкий тарантасик. В этом тарантасе ехали чиновники. Ланской помещался один в карете и, несмотря на отличавшую его солидную важность, был, по-видимому, сильно заинтересован Рыжовым, который летел впереди его, стоя, в кургузом мундире, нимало не закрывавшем разводы национальных цветов на его белых ретузах. Очень возможно, что значительная доля губернаторского внимания была привлечена именно этою странностию, значение которой не так легко было понять и определить. Телега в свое время своротила в сторону, и Александр Афанасьевич в свое время соскочил и открыл дверцу у губернаторской кареты. Ланской вышел, имея, как всегда, неизменно «надменную фигуру», в которой, впрочем, содержалось довольно доброе сердце. Протопоп, осенив его крестом, сказал: «Благословен грядый во имя Господне», и затем покропил его легонько священной водою. Сановник приложился ко кресту, отер батистовым платком попавшие ему на надменное чело капли и вступил первый в церковь. Все это происходило на самом виду у Александра Афанасьевича и чрезвычайно ему не понравилось, – все было «надменно». Неблагоприятное впечатление еще более усилилось тем, что, вступив в храм, губернатор не положил на себя креста и никому не поклонился – ни алтарю, ни народу, и шел как шест, не сгибая головы, к амвону. Это было против всех правил Рыжова по отношению к богопочитанию и к обязанностям высшего быть примером для низших, – и благочестивый дух его всколебался и поднялся на высоту невероятную. Рыжов все шел следом за губернатором, и по мере того, как Ланской приближался к солее, Рыжов все больше и больше сокращал расстояние между ним и собою и вдруг неожиданно схватил его за руку и громко произнес: – Раб Божий Сергий! входи во храм Господень не надменно, а смиренно, представляя себя самым большим грешником, – вот как! С этим он положил губернатору руку на спину и, степенно нагнув его в полный поклон, снова отпустил и стал навытяжку. |
| — Вот тебе и хрущевская «оттепель»! — Во время этой «оттепели» в отношении власти к Церкви как раз было резкое похолодание. Это же Хрущев обещал по телевизору «последнего попа показать»… — А как же вы, верующий человек, в хрущевское время в храм ходили? — Я тщательно скрывал свою веру. Я очень многое помнил по харбинскому детству и всегда молился… Но в храм в первый раз я вошел лишь в 60-х годах. И то не в Саратове, а, будучи на отдыхе в Литве, в Друскининкае. И уже потом, ближе к семидесятым, я стал ходить в наш Духосошественский собор. У меня и место свое было — почти перед амвоном, справа у стены. Так же и у тех, кто стоял рядом, было «свое» место — через какое-то время мы уже знали друг друга в лицо. Приходили, здоровались и стояли службу. А потом певица Лилия Логинова привела меня в гости к владыке Пимену, в дом на Первомайской. И он мне сообщает: «А я вас видел в храме! И сразу решил: вот бы диаконом кого!» Это был конец лета — начало осени 1979 года. Мы встретились раз- другой. Он убедился, что я верующий человек. Я рассказывал про церкви в Харбине (мне было что рассказать!), владыка с удовольствием слушал. И потом говорит: «Мы вас рукополагаем!» Но на это ведь тоже разрешение уполномоченного нужно было. И вот уполномоченный по делам религии владыке Пимену сказал: «Даже и не мыслите, чтобы Ланского посвятить в сан. Нигде и никто его не посвятит!». — Отец Евгений, но почему? — Потому что «не те» биографические данные. Из эмигрантской семьи, не пьет, ни в чем не замешан… Тогда владыка Пимен мне предложил: «Пойдемте ко мне работать». И взял меня архивариусом. Это было в ноябре 1979 года. Так я и работал, и через какое-то время стал у владыки Пимена помощником секретаря (а секретарем был протоиерей Василий Байчик). Я неплохо печатал на машинке, знал языки. К Рождеству, к Пасхе владыке до 700 писем из-за рубежа приходило — я и принимал, и переводил, и ответы отсылал. — Священником вам стать не дали, но вы все же ушли работать в Церковь. А в те времена это было, наверное, все равно что границу перейти… Как коллеги бывшие, соседи реагировали? |
| Туркуши. Церковь Михаила Архангела. Михаило-Архангельская церковь Церковь. Действует. Престолы: Михаила Архангела Архитектурный стиль: Эклектика Год постройки:1904. Адрес: Нижегородская область, Ардатовский район, село Туркуши Координаты: 55.358554, 43.01913 Изменить описание Добавить фотографии Карта и ближайшие объекты Добавить статью Церковь каменная, в честь Архистратига Божия Михаила начала 20 века, двухпрестольная. Многие десятилетия была закрыта. В мае 2007 года на её колокольню были подняты новые колокола. Сейчас церковь действующая. Раньше село называлось Архангельское, в честь Архангела Михаила. Храм строился на пожертвования графини Ланской. Её поместье было под Арзамасом. В селе на возвышенном месте стоял графский дом, где она часто останавливалась. Родом графиня из Петербурга. Там даже есть улица в честь Ланских. Перед революцией Ланские уехали во Францию. После революции храм был разорен и закрыт. Название села изменилось. Добавить комментарий Комментарии и обсуждение Самому приходу в 2010 году исполнилось 300 лет со дня основания! Административное деление приведено по состоянию на начало 2022 года. × Внести изменения в объект × Добавить статью или комментарий × Добавить фотографии (можно загружать сразу несколько файлов) Только зарегистрированные пользователи могут добавлять фотографии в каталог. |
|
|
