| Таковыми оказываются новые «герои» у белорусского руководства, удостаивающиеся от нее высочайшей мемориальной чести. На волне его безумного неистовства стали всплывать и соответствующие инициативы «снизу» - наподобие «открытия в центре Минска заведения в честь БНР формата " рюмочная " ». Потрясающим же позором покрыли себя государственные академические ученые, поучаствовавшие вместе с депутатами Палаты Представителей в настоящей коллаборационистской вакханалии в рамках выставки в Национальном историческом музее «1918: БНР - Край. Дзяржава. Крок да на которой смешались с цветом ликующей русофобско-фашистской оппозиции, вроде как десятилетиями стремившейся свергнуть А.Г.Лукашенко. Выставку в честь кайзеровских коллаборационистов и революционеров-русофобов открыл от лица белорусской власти директор Института истории НАН Беларуси Вячеслав Данилович словами «провозглашение БНР было неслучайным явлением, итогом развития беларуского национального движения...; в 1918 году белорусы впервые пробовали создать национальное беларуское государство», которые удостоились бурных «аплодисментов депутатов Палаты представителей Елены Анисим [воинствующей русофобки] и Игоря Марзалюка [бывшего члена БНФ, ныне возглавляющего в парламенте комиссию по образованию, науке и идеологии], лидеров партии БНФ Григория Костусева и Алексея Янукевича, министров из кабинета Вячеслава Кебича [ультранационалистов] Анатоля Бутевича и Петра Кравченко (привет, 1990-е! - [радостно восклицает Tut.by]), художника Миколы Купавы и музыканта, лидера [неонацистско-языческой] группы Znich Алеся Таболича. Идея БНР наконец-то консолидировала белорусскую элиту». Консолидировала самозваную «элиту» на заговорщицком предательстве и противопоставлении народу Белой Руси: «споря о частностях, участники настойчиво проводили мысль о том, что 25 марта - это праздник, инициаторы провозглашения БНР - национальные герои, которыми надо гордиться». Среди экспонатов выставки зиссеровский Tut.by с особым наслаждением и чуть ли не хохотом останавливается крупными планами на плакате белорусской крестьянки, в руки которой вложена карта на французском языке с предполагаемыми границами БНР (с большим захватом территории Российской Федерации), на бело-красно-белом шевроне, на военной гимнастерке с бело-красно-белым бантом и фуражкой с «Погоней», снятых не то с боевика из банды Булак-Булаховича, не то с полицая «Беларускай краевай обороны» 1943 года, и, наконец, кокарды в виде черепа с костями! Самое гнусное, «подготовка выставки - итог коллективной работы. |
| Знаком времени для 12-летнего подростка из рязанской деревенской глуши, из бедной многодетной семьи было то, что меня как ученика одной из лучших школ РСФСР в 1938 году наградили путёвкой в знаменитый пионерский лагерь «Артек». Всё это - приметы «памяти сердечной», а говоря обобщённо, исторически, то было время, как выражались тогда, трудового энтузиазма, пафоса строительства; реальностью были доступность образования, выдвижение талантов из недр народа, здоровое чувство коллективизма, ответственности перед обществом, страной, наметившийся во второй половине 30-х годов возврат к историческому прошлому. И предчувствие военной грозы, что определило и характер так называемых репрессий в стране (даже показанный как-то по телевидению фильм «Заговор Тухачевского» свидетельствует, что были и объективные причины для «политических репрессий»). Приведу такой частный вроде бы факт, но характерный для нас, тогдашней советской молодёжи. Была у нас районная газета «Колхозная постройка», где печатались ещё до войны (с 1939 г.) и мои первые рассказики. И вот сам не понимаю сейчас, как я мог, когда немцы стояли на самой границе Москвы , меньше чем в 30 километрах от стен Кремля и совсем недалеко от нашего мещерского Спас-Клепиковского района, как я мог в такое время написать патриотическую статейку для местной газеты (с одобрения её редактора Владимира Ивановича Полтавского, который не был призван в армию из-за болезни - туберкулёза лёгких). Мои герои - дяди по матери, Конкины, - наглядно представляли, как в советское время действительно «широко раскрылись двери в жизнь» для крестьянских детей. Старшие братья - Фёдор и Яков - крупные партийные работники, Алексей - начальник цеха местной фабрики, Иван - авиатехник, Михаил - выпускник артиллерийского училища, Константин - курсант того же училища. И все поголовно - коммунисты, за исключением самого младшего, комсомольца. Помню, как пришёл с местной ватной фабрики работавший там машинистом мой дед по матери Анисим Иванович, узнал о моей статейке и с ругательствами набросился на меня: ты что, хочешь, чтобы нас всех немцы повесили? Так и было бы, если бы немцы вошли в наш райцентр. О том же мне рассказывала родственница. Возвращаясь всякий раз из рабочих поездок по району, она не знала, что её ждёт дома: может быть, здесь уже немцы. И в это время выходит моя статейка в местной газете с восхвалением дядей-коммунистов... Удивительная психология была у нас, молодёжи той эпохи... |
| Анисим поклонился Варваре в ноги. – Благодарим вас за всё, мамаша, – сказал он. – Нашему семейству от вас большая польза. Вы очень приличная женщина, и я вами много доволен. Растроганный Анисим вышел, но опять вернулся и сказал: – Меня Самородов впутал в одно дело: богат буду или пропаду. Ежели что случится, уж вы тогда, мамаша, утешьте моего родителя. – Ну вот, что там! Ох-тех-те… Бог милостив. А ты бы, Анисим, этих-тех, жену бы свою приласкал, а то глядите друг на дружку надутые оба; хоть бы усмехнулись, право. – Да какая-то она чудная… – сказал Анисим и вздохнул. – Не понимает ничего, молчит всё. Молода очень, пускай подрастет… У крыльца уже стоял высокий, сытый, белый жеребец, запряженный в шарабан. Старик Цыбукин разбежался, и сел молодцевато, и взял вожжи. Анисим поцеловался с Варварой, с Аксиньей и с братом. На крыльце стояла также Липа, стояла неподвижно и смотрела в сторону, как будто вышла не провожать, а так, неизвестно зачем. Анисим подошел к ней и прикоснулся губами к ее щеке слегка, чуть-чуть. – Прощай, – сказал он. И она, не поглядев на него, улыбнулась как-то странно; лицо у нее задрожало, и всем почему-то стало жаль ее. Анисим тоже сел с подскоком и подбоченился, так как считал себя красивым. Когда выезжали из оврага наверх, то Анисим всё оглядывался назад, на село. Был теплый, ясный день. В первый раз выгнали скотину, и около стада ходили девушки и бабы, одетые по-праздничному. Бурый бык ревел, радуясь свободе, и рыл передними ногами землю. Всюду, и вверху, и внизу, пели жаворонки. Анисим оглядывался на церковь, стройную, беленькую – ее недавно побелили, – и вспомнил, как пять дней назад молился в ней; оглянулся на школу с зеленой крышей, на речку, в которой когда-то купался и удил рыбу, и радость колыхнулась в груди, и захотелось, чтобы вдруг из земли выросла стена и не пустила бы его дальше и он остался бы только с одним прошлым. На станции подошли к буфету и выпили по рюмке хересу. Старик полез в карман за кошельком, чтобы заплатить. – Я угощаю! – сказал Анисим. |
| Толковали тоже и о городском пожаре, более всех хозяин телеги с коровой, так как он только что вернулся из города. Говорили про поджог, про шпигулинских. «Ведь вот ничего он не говорил со мной про пожар, когда вез меня, а обо всем говорил», — подумалось что-то Степану Трофимовичу. — Батюшка, Степан Трофимович, вас ли я, сударь, вижу? Вот уж и не чаял совсем!.. Али не признали? — воскликнул один пожилой малый, с виду вроде старинного дворового, с бритою бородой и одетый в шинель с длинным откидным воротником. Степан Трофимович испугался, услыхав свое имя. — Извините, — пробормотал он, — я вас не совсем припоминаю... — Запамятовали! Да ведь я Анисим, Анисим Иванов. Я у покойного господина Гаганова на службе состоял и вас, сударь, сколько раз с Варварой Петровной у покойницы Авдотьи Сергевны видывал. Я к вам от нее с книжками хаживал и конфеты вам петербургские от нее два раза приносил... — Ах, да, помню тебя, Анисим, — улыбнулся Степан Трофимович. — Ты здесь и живешь? — А подле Спасова-с, в В—м монастыре, в посаде у Марфы Сергевны, сестрицы Авдотьи Сергевны, может, изволите помнить, ногу сломали, из коляски выскочили, на бал ехали. Теперь около монастыря проживают, а я при них-с; а теперь вот, изволите видеть, в губернию собрался, своих попроведать... — Ну да, ну да. — Вас увидав, обрадовался, милостивы до меня бывали-с, — восторженно улыбался Анисим. — Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинешеньки... Никогда, кажись, не выезжали одни-с? Степан Трофимович пугливо посмотрел на него. — Уж не к нам ли в Спасов-с? — Да уж не к Федору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно... — Да, да, и к Федору Матвеевичу. — Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с. — Я... Я это... Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я... Пот пробивался у него на лбу и на висках. — Надо быть-с; надо быть-с... — вслушивался с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошел. |
| — Батюшка, Степан Трофимович, вас ли я, сударь, вижу? Вот уж и не чаял совсем!.. Али не признали? — воскликнул один пожилой малый, с виду вроде старинного дворового, с бритою бородой и одетый в шинель с длинным откидным воротником. Степан Трофимович испугался, услыхав свое имя. — Извините, — пробормотал он, — я вас не совсем припоминаю… — Запамятовали! Да ведь я Анисим, Анисим Иванов. Я у покойного господина Гаганова на службе состоял и вас, сударь, сколько раз с Варварой Петровной у покойницы Авдотьи Сергевны видывал. Я к вам от нее с книжками хаживал и конфеты вам петербургские от нее два раза приносил… — Ах, да, помню тебя, Анисим, — улыбнулся Степан Трофимович. — Ты здесь и живешь? — А подле Спасова-с, в В-м монастыре, в посаде у Марфы Сергевны, сестрицы Авдотьи Сергевны, может, изволите помнить, ногу сломали, из коляски выскочили, на бал ехали. Теперь около монастыря проживают, а я при них-с; а теперь вот, изволите видеть, в губернию собрался, своих попроведать… — Ну да, ну да. — Вас увидав, обрадовался, милостивы до меня бывали-с, — восторженно улыбался Анисим. — Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинешеньки… Никогда, кажись, не выезжали одни-с? Степан Трофимович пугливо посмотрел на него. — Уж не к нам ли в Спасов-с? — Да уж не к Федору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно… — Да, да, и к Федору Матвеевичу. — Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с. — Я… Я это… Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я… Пот пробивался у него на лбу и на висках. — Надо быть-с, надо быть-с… — вслушивался с без жалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека обратился он к ней и предложил чаю. |
| Тискады. Моленная Троицы Живоначальной. Tiskdu vecticbnieku kopienas Vissvts Trijdbas lgšanu nams Карта и ближайшие объекты Тискадская старообрядческая община – одна из самых древних в Латвии. Согласно преданию, первая моленная в Тискадах была устроена в деревянном доме еще в 1680 году. Официально община была зарегистрирована в 1908 году, а 1907-й отмечен как год основания нового храма, который и сохранился до наших дней. К 1940 году Тискадская община была второй крупнейшей в Латвии, после Рижской Гребенщиковской общины. Храм с трудом вмещал всех прихожан. На клиросе пели 20 человек. И в настоящее время моленная окормляет староверов двух волостей (22 деревни). С 1947 года наставником в храме служил Анисим Тимофеевич Данилов (1910-1989) – глубоко духовный человек. О нем в очерке «Старобрядцы : три портрета» писал Г.В.Маркелов (научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский дом) в Санкт-Петербурге) : «... К усадьбе ведут столбы с проводами, но у двора провода обрываются – хозяин не пожелал пользоваться электричеством. Единственный обитатель некогда богатого хутора – Анисим Тимофеевич Данилов, наставник Тискадской старообрядческой общины, небольшого роста, сутулый, печальный старик. Кудрявые темные волосы кольцами, как на портретах Андрея Денисова, и неожиданно – светлый милующий взор ясных глаз. В старом доме Анисим Тимофеевич не живет, а живет в келейке, которую сам срубил много лет назад. В ней низкий потолок – не разогнуться, на полках книги, рукописи, все уставлено иконами на досках и бронзовыми, местного латгальского литья, образками. Мебели в келье никакой – Анисим Тимофеевич спит на полу. Он с детства исключительно постник, и душа его почасту беседует с Богом. За незлобливость, доверчивость и кротость Анисим Тимофеевич почитается у прихожан святым....» В 1988 году режиссером Владимиром Дьяконовым был снят документальный фильм о старообрядчестве, в котором запечатлен образ о. Анисима. Через полгода Анисим Тимофеевич трагически погиб, сгорев в своем домике. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание ЕЛИСЕЙ Преподобные Елисей Радонежский и Максим Грек. Фрагмент иконы «Прп. Сергий Радонежский с учениками в молении Св. Троице». Кон. XVII в. (СПГИХМЗ) Преподобные Елисей Радонежский и Максим Грек. Фрагмент иконы «Прп. Сергий Радонежский с учениками в молении Св. Троице». Кон. XVII в. (СПГИХМЗ) (род. ранее 1332, Ростов?), прп. (пам. 6 июля - в Соборе Радонежских святых, 23 мая - в Соборе Ростово-Ярославских святых), Радонежский, иеродиак. Троице-Сергиева мон-ря, родственник и ученик прп. Сергия Радонежского. Единственным источником сведений о Е. является Житие прп. Сергия, написанное Епифанием Премудрым ок. 1418-1419 гг. Житие не содержит точных дат, поэтому факты биографии Е. восстанавливаются благодаря косвенным сведениям. Согласно Житию, в нач. 30-х гг. XIV в. (по-видимому, после голода 1332) в Московское великое княжество из Ростова переселилась большая группа его жителей, в т. ч. «болярин» Кирилл и его дядя, отец Е. Анисим, переехавший в Радонеж вместе с тысяцким Протасием. В Житии отмечено, что мн. переселенцы прибыли с «родом си» из Ростова, откуда Анисим, не указано. В числе переселенцев имя Е. не фигурирует, поэтому можно предположить, что Анисим переехал один, а сын его остался в Ростове и оказался в Троице-Сергиевом мон-ре позднее, после того как в обители поселился его отец. Житие упоминает отца Е. в числе первых 12 насельников Троице-Сергиева мон-ря, собравшихся на Маковце до поставления в 1354 г. прп. Сергия в игумены. При этом агиограф поясняет, что входивший в их число Анисим «бе диакон, диаконов отець Иелесеа глаголемаго» ( Клосс. 1998. С. 321). По сведениям архим. Леонида (Кавелина) , Е. был похоронен под монастырским Троицким собором ( Леонид (Кавелин). Св. Русь. С. 142-143). В «Описании о российских святых» (известно в списках XVIII-XIX вв.) Е. наряду со своим отцом Анисимом и Иаковом Якутой назван учеником прп. Сергия (С. 79). В данном сочинении отразилась поздняя агиографическая традиция, сложившаяся в Троице-Сергиевом мон-ре к нач. |
| 22 — Василий, Геннадий, Иван, Иннокентий, Никифор, Панкрат, Петр. 23 — Аким, Анастасий, Анна, Антон, Аркадий, Валентина, Валериан, Василий, Галина, Геннадий, Герман, Григорий, Иван, Карп, Лука, Марк, Петр, Пимен, Прохор, Семен. 24 — Влас, Всеволод, Гавриил, Дмитрий, Захар, Федора. 25 — Алексей, Антон, Евгений, Мария. 26 — Анисим, Анна, Артемий, Василий, Вера, Владимир, Гавриил, Евгений, Зосима, Зоя, Иван, Ирина, Леонтий, Мартин, Михаил, Никандр, Николай, Павел, Светлана, Семен, Сильвестр, Степан, Тимофей. 27 — Авраам, Анисим, Исаак, Кирилл, Михаил, Трифон, Федор. 28 — Алексей, Анисим, Арсений, Афанасий, Евфросиния, Иван, Михаил, Николай, Никон, Пафнутий, Петр, Семен, София. Церковные православные праздники в феврале 1 февраля церковь отмечает день памяти преподобного Макария Великого, Египетского, жившего в IV в. После кончины жены и родителей он молил Бога об опытном наставнике на пути духовной жизни. Им стал старец-пустынник, по примеру которого Макарий избрал подвижнический путь. Как и его будущий учитель Антоний Великий, Макарий испытал множество искушений от лукавого. По молитве подвижника совершались многочисленные исцеления, многих он спас в опасных обстоятельствах. Преподобный провел в пустыне 60 лет, пребывая в постоянной беседе с Господом. Преподобный Макарий Великий Преподобный Максим Грек 3 февраля — день памяти преподобного Максима Грека . Святой Максим, сын богатого греческого сановника, жил в XV-XVI вв., он получил блестящее образование, знал несколько языков, много путешествовал, после чего принял иночество в Ватопедской обители на Афоне. В 1515 г. по просьбе московского Великого князя Василия III его отправили в Москву для перевода рукописей из княжеской библиотеки. Церковные нестроения обернулись для преподобного тюремным заключением и долгими годами церковного запрета и надзора. Последние годы Максим Грек провел в Троице-Сергиевой лавре, продолжая переводить Псалтирь на славянский язык. Его причисление к лику святых состоялось в 1988 г. Блаженная Ксения Петербургская |
| Вновь церковь открылась в годы германской оккупации, с конца 1941 года, настоятелем тогда стал Анисим Александрович Коваленко. Его судьба типична для священнослужителей, испытавших на себе «отделение церкви от государства» в образовавшемся советском государстве. В 1946 году Княжицкая православная община была официально зарегистрирована уполномоченным по делам Русской Православной Церкви (РПЦ). Настоятелем продолжил служить Анисим Коваленко. В бессрочное бесплатное пользование общине передали здание Княжицкой церкви с «имеющимися там предметами культа». Церковь уцелела в годы войны, сохранился даже пятидесятикилограммовый колокол. Так, в 1946 году, описывая состояние церкви, А. Коваленко указывал на необходимость ремонта лишь окон и части крыши. С июня 1961 года протоиерей Анисим Коваленко был отчислен за штат и прекратил службу в Александро-Невской церкви. Его место занял Вассиан Александрович Неверовский (1914-1977) - потомственный священник, с 1939 года служил в приходах Минской, Гомельской и Могилевской областей. К началу 60-х годов деятельность Княжицкого прихода угасала. Новый священник писал уполномоченному по делам РПЦ: «по воскресным дням в церкви бывает не более 5-6 человек. Даже в праздник - не более 20 человек». Такая ситуация привела к закрытию церкви и снятию с регистрации Княжицкой религиозной общины в августе 1964 года. Здание костела-церкви вошло в список архитектурных памятников, охраняемых государством. В октябре 1967 года госкомиссия провела обследование технического состояния здания церкви и установила: 1. Здание Княжицкой церкви принадлежит к числу наиболее известных памятников архитектуры культового значения на территории БССР. 2. Во время Великой Отечественной войны от попадания снарядов здание дало две вертикальные трещины. 3. Во всем здании кровля пришла в негодность. Исходя из этого, комиссия рекомендовала произвести капитальный ремонт здания. Вопросом восстановления бывшей Княжицкой церкви занялось Могилевское общество охраны памятников истории и культуры. Предполагалось, что после реставрационных работ там откроется районный музей. |
| Иван Фролов приехал в Аляску погостить. Он пришел к нам в палатку и сел у каминки. Возле каминки квасилась брага. Посидел Иван немножко и собрался идти. Анисим начал уговаривать его, чтобы он еще посидел, а он все равно ушел, и Анисим за ним. Потом Анисим вернулся и заворчал на меня за то, что в палатке пахнет мочой, поэтому Иван даже не мог терпеть и ушел. Я ответила ему, что у нас некому мочиться. Алешка маленький, но он ходил на улицу, Марине еще месяца не было, и я ее перешпиливала вовремя. Стали искать, откуда запах идет. Анисим и я оба ходили и нюхали все везде. Анисим подошел к кастрюле с брагой, поднял покрышку и сказал: «Фуу! Этим и пахнет. Что это такое?» «Это брага, – я сказала. – Анка и Улитка каких-то ягод нарвали, и я заквасила брагу». «Выброси сейчас же, чтобы не пахло!» – Анисим сказал и ушел. Я взяла кастрюлю и пошла на улицу. Феоктиста что-то делала в " кухне» и, увидев меня, спросила, что я несу. Я ответила: «Брагу. Она пахнет, и Анисим сказал мне ее вылить». Феоктиста попробовала брагу и сказала: «Ты не выливай ее, это хороший будет суррогат». На крестинах мы все напились и не заметили, как день прошел. «Какой это " суррогат?» – спросил тятя. Феоктиста рассказала ему, что получилось: " Если бы Саломея вылила эту брагу, то мы бы не знали, что из этой ягоды можно квасить брагу». Так и прозвали эту ягоду " суррогатом». Где у нас сейчас стоит баня, там росла большая лесина. Анисим расчистил небольшое место возле этой лесины и повез меня туда. Дорога до болота была хорошая, а дальше возможно было только ехать между лесинами. Мы едем, кружась по дороге. Я Анисима спросила: «Ты куда меня повез? Говорил, что расчистил, а сам везешь в лес». Приехали на место. «Эх! – я сказала. – Это все, что ты расчистил? Да еще и хвастался, что и под дом расчистил». «А что, тебе не хватает места?» – спросил Анисим. Он расчистил местечко под палатку и маленький промежуток через лес, место под огород. «Ты нас сюда привезешь? – я спросила Анисима. – А девчонки наши как будут ходить в школу? Школа скоро откроется, и им будет далеко ходить пешком». |
|
|
