| Такое понимание Платоновской Идеи дало возможность Флоренскому близко связать ее с интуициями статуи и, в частности, с изображениями богов и употреблением их в мистериях. Понимание Флоренского воистину можно назвать мифологическим и в полном смысле магическим пониманием, потому что ни Гегель, ни Наторп, давшие до Флоренского наиболее яркие и ценные концепции платонизма, не дошли до Идеи как самостоятельного мифа, как лика личности, а только дали – самое большее – логическую структуру мифа. Это, конечно, тоже необходимо. Но всё же диалектика мифа не есть еще мифология, и смысл мифа не есть сам миф. Узрение смысла мифа не есть еще творческое узрение самого мифа. Символически-магическая природа мифа – вот то подлинно новое, почти небывалое, что Флоренский вносит в мировую сокровищницу различных историко-философских учений, старающихся проникнуть в тайны платонизма. Замечу, кроме того, что взгляды Флоренского на Платона развивались вне всякой зависимости от каких бы то ни было учений о Платоне на Западе» (Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930, с. 680). 28 сентября 1912 года священник Павел Флоренский был назначен редактором издававшегося при Московской Духовной Академии журнала «Богословский вестник», который он возглавлял по 3 мая 1917 года. Говоря о направлении «Богословского вестника» за этот период, следует отметить, что, сохраняя церковность и традиционную академичность, журнал публиковал много материалов по общекультурным вопросам: в нем органически находили свое место статьи богословского, философского, церковно-исторического, литературного, общественного и даже математического характера. В этом, несомненно, сказалась направленность интересов самого редактора. Как редактор «Богословского вестника» священник Павел Флоренский организовал в журнале целый ряд архивных публикаций. Большая часть этих публикаций может рассматриваться ныне как первоисточники, а тщательность, с какой они были выполнены, и сопроводительный научный аппарат ставят «Богословский вестник» 1912–1917 годов в ряд лучших археографических журналов. |
| К первым номерам «Богословского вестника» под редакторством священника Павла Флоренского В. Ф. Эрн подготовил работу «Природа мысли» (105). Немного позднее он начал присылать из Италии, где в то время находился, «Письма о христианском Риме» (104). Эти две работы были написаны в совершенно разном стиле. Переписка, начавшаяся между отцом Павлом и В. Ф. Эрном по поводу публикации этих работ, хорошо показывает, как вырабатывалось новое направление «Богословского вестника». «Дорогой Володя! Сегодня получил «Письмо первое», о Риме, и, только что прочитав его, не могу удержаться, чтобы не написать Вам несколько слов, хотя и весьма обременен работою. И по манере, и по тону оно мне весьма понравилось, – настоль ко, что я тут же решил задержать печатание «Природы мысли», сданной в типографию, и печатать в ноябре это письмо. Мне важно создать известную уютную атмосферу в ноябре и декабре, чтобы показать новый характер редакции. Вам вышлю его, как только выйдет. Вы пишете, что хорошо бы подписывать иной фамилией – псевдонимно. Уж не знаю, как именно. Но нужно ли это? Давайте сделаем так. Пришлите мне к декабрю ещё письмо. Двумя такими письмами Вы настолько зарекомендуете себя публике, что можно даже печатать и более трудное при Вашей подписи. А там будем чередовать «Прир[оду] мысли» и письма. Но мне весьма хотелось бы, чтобы Вы прислали 2-е письмо поскорее. Наше общее положение будет зависеть всецело от того, сумеем ли мы поднять подписку. Если сумеем – мы будем хозяева положения, если нет – придётся подчиняться всем и каждому. А для поднятия подписки необходимо сделать легко читаемы ми ноябрь и декабрь. Волей-неволей я пока ещё не смею развертываться с тяжёлым балластом в виде скучнейших статей иных профф 9 . Но потом, если увеличится подписка, я стану смелее. Итак, рассчитывая на Ваше согласие, я отложу «Пр[ироду] мысли» к январю и там буду печатать большими порциями. Мне нравится, что Вы в «Письме» 1-м проводите как бы невзначай многое из того, что надо будет твердить и основополагается в других статьях. Необходимо именно делать так, чтобы весьма разнообразный по тону, по манере и по содержанию материал сводился по основным руководящим идеям, а именно: |
| В процессе работы над созданием диска был восполнен ряд серьезных лакун в выпусках «Богословского вестника», хранящихся в библиотеке МДА, так что предлагаемая читателю электронная версия журнала может считаться достаточно полной и представительной. К сожалению, на диске нет последнего номера журнала, изданного в 1918 г. 6-9), его не удалось найти в доступных нам фондах ни одной из ведущих библиотек г. Москвы и Санкт-Петербурга 62 . По всей видимости, он наличествует в Российской Государственной Библиотеке, но в настоящее время недоступен, поскольку заштабелирован в хранилище. Первые номера 1918 г. оцифрованы с экземпляров, любезно предоставленных игуменом Андроником (Трубачевым) из личной библиотеки свящ. Павла Флоренского. Все публикации и статьи «Богословского вестника» представлены в виде отдельных файлов в формате DJVU, на титульной странице каждого помещено полное библиографическое описание. Для статей с той или иной пагинацией указывается диапазон страниц, номер пагинации (а в содержании номеров дополнительно общее количество страниц), для материалов без пагинации указывается только общее число страниц. Пагинации указываются последовательно внутри каждого номера дореволюционного «Богословского вестника», минимальное число пагинаций - 2, максимальное - 8. В современном «Богословском вестнике», который имел, как правило, единую пагинацию, номера пагинации не указываются за исключением журнала за 1993 г., в котором из-за технического сбоя при напечатании некоторые диапазоны страниц оказались перепутаны. В названии каждого файла указаны три цифры: год выхода журнала, номер месяца, а также номер публикации внутри месяца согласно порядковому номеру, присвоенному данной публикации. При работе над созданием базы данных неожиданно пришлось столкнуться с немалым числом опечаток, допускавшихся в дореволюционных номерах журнала 63 . Иногда внутри номера ставились неправильные номера страниц, некоторые страницы в силу разных причин оказывались пропущенными. Поскольку в настоящее время сделать полный список всех опечаток не представляется возможным, мы прилагаем только список опечаток, допущенных в содержаниях, которые помещались в конце каждого номера (см. ниже). Отсутствие некоторых номеров страниц связано с тем, что пустые страницы, также имевшие свою нумерацию, в электронную версию журнала не включены (см. примечания в базе данных). |
| Касаясь второго обстоятельства, то есть особенностей творчества самого о. Павла, необходимо помнить, что оно находилось в русле христианской апологетики и религиозной философии, но не богословия, если под богословием понимать догматическое учение Церкви. Несомненно, что и апологетика, и религиозная философия, если они стремятся раскрыть православную веру, должны корениться в догматическом учении Церкви, но подобно тому как портрет в сравнении с иконой имеет свои художественные законы, приемы и способы выражения, так и религиозно-философское творчество имеет свои особенности раскрытия истины, не сводимые к догматическим формулировкам. Соответственно и терминологический словарь религиозной философии не может быть идентичным терминологическому словарю догматического богословия, но представляет свою систему, свой язык. Мышление о. Павла – это особый язык, своеобразием которого является использование терминологии богословской, философской, естественнонаучной, технической. В ряде случаев термин употребляется в прямом и привычном значении, в ряде случаев – расширительно. Так, например, после первого издания отдельных глав «Философии культа» в 1977 году 876 много споров вызвало то место, где о. Павел говорит: «Итак, Крест – живое существо, разумное, сознательнее, духовное, способное слышать наши молитвы и отзываться на них» 877 . Поясняя данное место, иером. Андроник отмечал: «Крест – живое существо по присутствии в нем живоносной и жизнеподательной энергии Господа Иисуса Христа» 878 . В другом месте о. Павел пишет: «Крест Честный может даже отождествляться с Господом, по единству Божественной Ипостаси Господа... Отсюда понятно, почему в первохристианской иконографии лице Господа изображалось обычно Крестом» 879 . Очевидно, что в первом случае Крест рассматривается с точки зрения философской, а во втором случае – с точки зрения богословской. Причем философское рассмотрение Креста как чувственно созерцаемой умной сущности находится в русле естественно-«магического», мистико-мифологического, теургического и реалистического символизма. Подобно этому о. Павел описывает меч как имеющий «признаки духовного существа с определенным онтологическим местом, почти саном, в теократическом строе» 880 ; престол – как «притаившийся херувим» 881 ; стихии (вода и т. д.) и вещества (хлеб, мед, зерно и т. д.) – как «приемлющие благодатное освящение» 882 ; слово – как «живое и разумное» 883 . Данный тип философского осмысления направлен прежде всего против научно-эмпирического, рационалистического познания Церкви, человека и природы (мира). В контексте мысли о. Павла этот тип философствования не противостоит благодатному церковному богословию, но сопутствует ему как вводная ступень. |
| 9. А.Ф. Лосев и наше время Творческое наследие А.Ф. Лосева — значительное событие в духовной жизни России ХХ века, истинные масштабы которого для развития отечественной и мировой науки и культуры в целом еще не были в достаточной мере осознаны. Как сказал в свое время Г.К. Вагнер, «между нами и Алексеем Федоровичем существует огромное духовное расстояние» . И, парадоксальным образом, ощущение этой дистанции все более увеличивается по мере того, как наше время начинает дорастать до содержательного осмысления проблем, составляющих центральные темы творчества Лосева, к числу которых, безусловно, относится и исихазм — важнейшая тема православной духовности. В свое время о. Г. Флоровский, высказывая мысль о том, что основной причиной всех «перебоев» и «духовных неудач» в «русском развитии» был отрыв от патристики и византеизма и что «все подлинные достижения русского богословия всегда были связаны с творческим возвращением к святоотеческим истокам», подчеркивал, что «возврат к отцам должен быть не только ученым, не только историческим… но духовным и молитвенным… живым и творческим восстановлением самого себя в полноте церковности, в полноте священного предания» . Именно таким путем и шел в своем осмыслении и переживании исихазма А.Ф. Лосев, для которого «восточный паламитский онтологизм» был не только предметом его «ученых», «исторических» исследований и мистико-богословской основой его философии имени, но стал конститутивным моментом его мировоззренческих и жизненных синтезов . И хотя «Алексей Федорович — монах Андроник говорит со смирением о несовместимости исихии и пути науки и философии, который он исповедывал как свой путь», — замечает в статье, посвященной памяти А.Ф. Лосева, прот. А. Геронимус, — однако же, все «его творчество (не только раннее, но и позднее), и сама его личность дышат исихией и свидетельствуют о ней» . По одной из записей В.В. Бибихина, А.Ф. Лосев говорил: «Я хочу восстановить имена забытые… Прокл, Ареопагитики, Палама, Кузанский» и видел свой подвиг — «подвиг десятилетий» — в том, чтобы «перевести на советский язык — да и на язык современного сознания — платонизм и аристотелевизм…» . Но еще большим жизненным подвигом Алексея Федоровича Лосева, как представляется, было всей своей жизнью противостоять духу эпохи, когда «высочайшим и истиннейшим знанием считается отвлеченная наука», что, по грозным словам монаха Андроника (Лосева), есть «результат величайшего разрушения бытия и плод коренного растления человеческого духа» . Обсуждение доклада В.И. Постоваловой |
| С сер. 1919/20 уч. г. академия перешла на предметную систему занятий, т. е. лекции по определенным предметам читали слушателям всех курсов. Однако наборы на новые академические курсы продолжались. В этих условиях в МДА были зачислены: осенью 1919 г.- 50 чел. (46 студентов и 4 вольнослушателя), 1920 г.- 30 чел. (25 студентов и 5 вольнослушателей), 1921 г.- 65 студентов и 13 вольнослушателей (выпускникам присваивали кандидатские степени). О существовании академии после 1922 г. сохранились лишь отдельные сведения, чаще всего содержащиеся в мемуарах или др. источниках. 8 апр. 1922 г. ректор Орлов был арестован в ходе кампании по изъятию церковных ценностей и приговорен к смертной казни, замененной 5 годами лишения свободы; затем освобожден, последний раз был арестован в апр. 1931 г. и 21 дек. 1937 г. расстрелян. Нек-рые преподаватели в светском звании устроились на различные должности в гос. культурные и образовательные учреждения. Тем не менее отдельные профессора, жившие как в Москве, так и в Сергиеве (ныне Сергиев Посад), продолжали проводить занятия в частном порядке, студенты готовили к защите курсовые сочинения, по крайней мере до 1924 г. Имеются сведения об избрании ректором МДА «не позднее 1924 г.» профессора-прот. В. Н. Страхова. Так, 8 сент. 1924 г. профессор академии свящ. П. Флоренский в письме патриарху Тихону просил об отставке и о выдаче ему документов из-за конфликта с «ректором протоиереем В. Н. Страховым». Правда, Флоренский уже называет академию «бывшей». Сохранились сведения о рецензировании Флоренским кандидатских работ студентов МДА в 1924 и 1926 гг. ( Андроник (Трубачёв). 1986). Проживавшие в Сергиеве профессора во главе с Глаголевым организовали Ин-т народного образования, к-рый существовал недолго. Возможно, деятельность академии продолжалась вплоть до 1928 г. ( Сорокин В., прот., Бовкало А. А., Галкин А. К. Духовное образование в РПЦ при Свят. Патр. Московском и всея России Тихоне (1917-1925)//ХЧ. 1990. 2. С. 36-59; 1991. 3. С. 41-63; 1992. 7. С. 19-49; 1993. 8. С. 7-27). Лекции в школе для желающих получить высшее богословское образование читались в Московском епархиальном управлении и в Высокопетровском мон-ре, настоятель которого еп. Сергиевский Варфоломей (Ремов) полулегально возглавил школу. В преподавательскую корпорацию входили архиеп. Иларион (Троицкий) и прот. В. Виноградов. На содержание школы собирались пожертвования в московских храмах. |
| Несколько уплощенное видение универсума компенсируется у А. необыкновенной детализацией философского рассмотрения и постоянной установкой на научный характер философского исследования. Но при этом А., критикующий ряд платоновских концепций, не выходит за пределы платонизма, почему его критика всегда остается непоследовательной. Отказываясь, напр., от самостоятельного существования идей и индивидуальной бессмертной души, А. вводит в философию отдельно существующий ум, являющийся неподвижным вечным двигателем, и множество душ разных видов: растений, животных и людей. А. дал существенное развитие самому институту философской школы, созданной Платоном, и именно поэтому оказался востребован в последующей философской и богословской традиции, прежде всего в позднеантичном платонизме и христианстве, но также у арабов и евреев. Этим и определяется его роль главного школьного авторитета, к к-рому неизменно обращаются ради укрепления складывающейся школьной традиции, но к-рый стремится оспорить всякая новая эпоха, существенно расширяющая свой интеллектуальный горизонт. Влияние А. Аристотель. Раскрашенная гравюра (Schedel H. Liber chronicarum. 1493) Аристотель. Раскрашенная гравюра (Schedel H. Liber chronicarum. 1493) на последующую философию было как непосредственным - благодаря преподаванию и через его эксотерические (преимущественно в эпоху эллинизма) и эсотерические (начиная с Андроника Родосского) сочинения,- так и через его многочисленных учеников (см. Перипатетики ), развивших его естественнонаучные, исторические, историко-научные и историко-лит. труды. Глубина этого влияния объясняется тем, что А. изменил сам характер философии, впервые сделав ее профессиональным занятием, независимой от политики и самостоятельной - т. е. не сводимой ни на какую др.- интеллектуальной деятельностью. Именно благодаря А. академическое деление предметов философского диспута на логические, этические и физические (Top. I 14. 105b20-21) получило значение школьного деления философии на логику, этику, физику, к-рое восприняли все философские школы эллинизма и к-рое еще Кант признавал естественным. Оснащенность азами философских знаний рассматривалась как обязательная примета свободного гражданина уже в Риме I в. до Р. Х., почему платоник Цицерон, хорошо знавший эксотерические сочинения А., но также знавший и о его школьных работах, неоднократно ссылается на А. в риторических сочинениях и, в частности, пишет «Топику» со ссылкой на «Топику» А. А. в I-II вв. по Р. Х. |
| В третьей книге своего сочинения против нас Порфирий, по словам Евсевия 384 , «не могши найти ничего худого в христианских догматах», переходит, по видимому, к разбору ветхозаветных книг священного писания и «за недостатком доказательств прибегает к ругательствам, нападая на изъяснителей их, в особенности на Оригена , которого знал еще в своем детстве. Некоторые люди, говорил он, не желая бросить плохие писания иудеев, но думая отыскать в них смысл, обратились к объяснениям самым несвязным и несогласным с их содержанием. Этим они не столько защищали чужое, сколько приобретали славу и одобрение собственным мнениям. Простые слова Моисеевы хвастливо выдавая за иносказания и почитая их изречениями самого Бога, они помрачили свой рассудок дымом толкований». – Это значит, что Порфирий, подобно всем другим философам гностической секты неоплатоников увлекаясь «аллегорическими изъяснениями еллинских таинств» и поставляя в них верх богословского совершенства, весьма неуважительно смотрел на буквальный смысл ветхозаветного писания и нередко встречающийся в нем антропоморфический образ выражений. Четвертая книга его сочинений направлена была, судя по указаниям блаженного Феодорита и Евсевия 385 , также против Моисеева пятикнижия. После нее известно содержание еще двух книг: двенадцатой и тринадцатой. Порфирий старался доказать в них, «будто книга пророка Даниила написана не тем лицом, которого имя носит в своем заглавии, и содержит в себе не предсказания о временах будущих, но описание прошедших событий, составленное каким-нибудь современником Антиоха Епифана, жившим в Иудее, и будто бы в тех местах ее, где писатель хотел пророчествовать о временах, протекших после царствования Антиоха, находятся одни ошибки, потому что он, естественно, не мог знать будущего». Называя такое заключение Порфирия злонамеренной клеветой, блаж. Иероним говорит, что в этих книгах он истощил всю свою ученость и что для удовлетворительного опровержения их нужно самое основательное и многостороннее знание древних греческих историков: Диодора, Иеронима, Поливия, Посидония, Клавдия, Феоны, Андроника, Алипия и других; так что, по его словам, опровержения на них, писанные св. Мефодием, Евсевием и Аполлинарием епископом Лаодикийским, при всей своей полноте и необыкновенной ловкости, едва ли могли удовлетворить требованиям любознательного читателя 386 . |
| Соловьева при общем настрое сохранять последовательность в отстаивании истин основанного на Священном Писании православного догматического учения. При этом его внимание к трудам вл. Антония (Храповицкого), как представляется, отнюдь не было лишь результатом попытки найти в современной и авторитетной богословской литературе идеи, близкие к всеединству по В. Соловьеву. Сохранилось косвенное свидетельство того, что влияние «пастырской любви» вл. Антония распространилось и на молодого Флоренского. Во всяком случае вряд ли без прямого влияния идеи об «ученом монашестве» он хотел принять монашеский постриг, но, не получив на это благословение, в марте 1905 г. строил планы ехать в Петербург для получения хиротонии с целибатом именно от Антония Храповицкого, тогда епископа Волынского и Житомирского . И замечаемая «странность» в отношениях Флоренского и вл. Антония — личная благожелательность и прямая поддержка со стороны последнего при несовместимых богословских позициях («нравственный монизм» Храповицкого и «онтологизм» с «мистицизмом» Флоренского) может находить свое простое объяснение. Вл. Антоний, вероятно, увидел в богословии Флоренского нечто для себя важное и ценное, превосходящее по своей значимости многие другие, известные ему и неприемлемые для него моменты. В августе 1914 г. вл. Антоний в своем отзыве для Святейшего Синода одобрил магистерскую диссертацию Флоренского, представляющую собой усеченный (без глав «Геенна», «София», «Дружба» и «Ревность») вариант «Столпа и утверждения Истины» , а затем воспрепятствовал публикации в журнале «Вера и разум» резко критической рецензии, написанной уже на полный текст «Столпа и утверждения Истины» архимандритом Никанором (Кудрявцевым) . Когда Флоренский узнал об этом последнем случае (как предполагает игум. Андроник, от о. Илариона (Троицкого), он записал в дневнике (запись 6 февраля 1916 г.): вл. Антоний «много наговаривал на меня устно; но вот уже второй раз он оказывает мне покровительство» . Сочинение «Понятие Церкви в Священном Писании» открывается списком работ, послуживших студенту Флоренскому основными пособиями для раскрытия темы. |
| Но уже весной на Казанскую кафедру вступил архиепископ Никанор (Каменский) . Специалист по нравственному богословию, он занял в отношении старца жесткую позицию. У владыки были на то веские причины. Седмиезерная пустынь считалась самым богатым и многочисленным монастырем епархии, и ее настоятель, которым по традиции числился правящий архиерей, получал оттуда значительные доходы. На столь важном административном посту, каковым являлась должность наместника пустыни (как бы на месте представлявшего интересы высокопреосвященного настоятеля), должен был находиться «свой» человек, облеченный особым доверием руководства. Таковым старец Гавриил заведомо не являлся. А у владыки имелась вполне удобная кандидатура в лице архимандрита Андроника (Богословского), из вдовых священников, администратора, по-видимому, опытного и деятельного. (Еще в бытность свою одним из казанских викариев епископ Никанор приблизил его к себе, а по вступлении на кафедру сразу же назначил в Архиерейский дом.) Все, что случилось в дальнейшем, – это уже дело техники. Начальственное лицо подчас имеет только лишь одно намерение, а его канцелярия уже запускает ведомственные механизмы для воплощения этих еще не оформившихся желаний высокопоставленных лиц. Интрига, несмотря на ее нелепость (с точки зрения непредвзятого восприятия), была рассчитана искусно, по всем законам аппаратной борьбы. Не успел новый архиерей вступить в должность, как 11 мая 1908 года поступил донос на старца. Его сочинитель – представитель благонамеренной части общества – купец Иванов впоследствии оказался личностью несуществующей, всего лишь анонимом, однако свою задачу выполнил успешно. Он докладывал (за бытовыми обвинениями, не забывая и вопросы государственной важности) 186 : «Имею честь сим до сведения донести, что, имея обыкновение как христианин помолиться чудотворному образу Седмиезерной Пустыни и там поговеть святым великим постом, приезжаю ныне в монастырскую гостиницу. И что же оказалось? Почти вся занята квартирантами, двумя земскими врачами с семейством, акушеркой и фершелицей. Посему был принужден ночевать в деревне в крестьянской избе и поспешить уехать обратно. |
|
|
